Мигранты

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мигранты

В 376 году большая группа готов сосредоточилась на дальнем берегу Дуная. То был не отряд, собравшийся для набега: сюда явился весь народ, с женщинами и детьми на телегах. Их называли тервингами, хотя существовали и другие племена, именовавшие себя так. Существовала еще одна большая группа тервингов и в целом по крайней мере полдюжины отдельных групп готов, упоминаемых в наших источниках, — возможно, их было и больше, но сведений о них попросту не сохранилось. Готы, как и алеманны, франки и прочие, оставались чрезвычайно раздробленным народом, расщепленным на племена и другие группы, подчинявшимся множеству королей, вождей и старейшин. В V веке остготы и вестготы добились того, что для них выкроили земли из территории империи, и создали там свои королевства. Свидетельств о том, что эти группы уже существовали в дни Валента под этим или под другими именами, нет. Хотя они фигурируют в более давних описаниях, относящихся к 370-м годам, на памяти следующего поколения ни остготов, ни вестготов уже не было{355}.

Тервинги отправили вперед послов, прося разрешения Валента вступить на территорию империи. Они хотели поселиться там — желательно во Фракии — и в обмен обещали поставлять рекрутов в имперскую армию. В тот момент император находился в Антиохии, поскольку трения с персами по вопросам контроля над Арменией продолжались, так что его ответ ожидался прийти с опозданием на месяц или более. Прежние его отношения с готами далеко не всегда были безоблачными: напряженность возникла с самого начала его правления. В 365 году на призыв Прокопия откликнулось три тысячи готских воинов (правда, они подошли слишком поздно и их появление не имело значения). Готы объяснили свои действия тем, что считали себя обязанными блюсти старинный договор с Константином, оказывая поддержку любому его родственнику, пусть и дальнему. Трудно сказать, насколько это было искренне. Гражданские войны в империи зачастую сбивали с толку военных предводителей, обитавших вне ее границ. Они также были чрезвычайно падки на деньги, и готы, поспешившие к Прокопию, не исключено, просто чувствовали, что если они помогут узурпатору победить, то он, вероятно, проявит большую щедрость, нежели император{356}.

Валенту их объяснения не показались правдоподобными, и следующие три лета он провел, воюя на Дунае. Собственно сражений произошло немного, так как готы избегали стычек и прятались в горах. Тем не менее демонстрации силы со стороны римлян оказалось достаточно, дабы вынудить противника пойти на переговоры. Валент встретился с королем тервингов Атанарихом на барке, стоявшей на якоре посреди Дуная, дабы последний мог соблюсти свою торжественную клятву не ступать на землю империи. Обе стороны выстроили войска (каждая — на своем берегу). Валентиниан однажды уже проводил переговоры на речном судне, но в обоих случаях желание устроить дело таким образом обеспечивало вождям варваров хотя бы частичное равенство с римлянами. Если говорить о традиции, то представители Рима обычно организовывали переговоры так, чтобы ошеломляющее превосходство империи ощущалось в полной мере: они заставляли врага приблизиться и склониться перед возвышением и сомкнутыми рядами легионеров. К концу IV века чаще бывало важнее поскорее заключить мир, нежели настаивать на подобных зрелищах{357}.

Валент хотел, чтобы готы его не беспокоили, и он мог разобраться с персами, напряжение в отношениях с которыми все усиливалось. Они согласились заключить мир и более не получать субсидий. На первый взгляд для готских вождей это было серьезной неприятностью, но вполне возможно, что в обществе, где одаривание являлось общепринятым, получение чего-либо от другой державы могло рассматриваться как недвусмысленный знак зависимости. Вожди, вероятно, считали случившееся большим успехом. Равным образом запрет любой торговли с переездом через имперскую границу в любом месте, кроме двух оговоренных пунктов, усилил власть готских предводителей, поскольку им было удобно контролировать доступ к этим точкам. Атанарих, не исключено, остался весьма доволен договором 369 года. Как и у Валента, у него, да и у всех готов, возникли другие проблемы{358}.

Происхождение гуннов окутано тайной, и обсуждение этого вопроса лучше отложить до тех пор, пока мы не рассмотрим историю их нападения на империю. В 376 году римляне лишь смутно подозревали об их существовании; ходили страшные слухи об их жестокости и поведении, которое с трудом можно было бы назвать человеческим. Они имели отталкивающий, уродливый вид, брили головы и не носили бород. Будучи превосходными наездниками, они едва умели ходить пешком; не возделывали землю, питались молоком и сырым мясом, которое подогревали, засовывая под попоны своих лошадей.

«Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь… Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии и суеверию <…>».

Все дошедшие из древних времен стереотипы ожили и повторялись из уст в уста. Однако распространенность подобных историй дает некоторое представление о страхе, который вселяли в жителей империи эти степные кочевники. Опять-таки не следует считать гуннов отдельным единым народом. Они распадались на множество подгрупп и подчинялись разным вождям. Власть королей с течением времени могла усиливаться, но гуннские нападения во второй половине IV века не следует рассматривать как согласованное и организованное вторжение: скорее наблюдалось увеличение масштабов и частоты набегов на соседей, предпринимавшихся ими{359}.

Появление гуннов оказало влияние на ход внутри- и межплеменной борьбы за власть, создавая новые возможности и вместе с тем угрозы. Местные предводители оказались перед выбором: они могли противостоять гуннским отрядам, появлявшимся с целью набегов, или же искать союза с гуннскими вождями, чтобы получить от этих отрядов поддержку. Действуя подобным образом, некоторые вожди готов смогли нанести поражение своим соперникам и упрочить свою власть. Другие пострадали: они погибли, ушли в изгнание или же подчинились врагам. В результате прихода гуннов на земли близ Черного моря военные действия в этом регионе активизировались. Аланы — по происхождению также степной кочевой народ — первыми испытали их натиск. С течением времени все их предводители либо бежали, либо приняли власть гуннских королей. Следующими стали готы, и вновь повторился тот же сценарий — сопротивление или альянс. Иногда в случае междоусобной борьбы в готской среде обе стороны заручались поддержкой гуннов. Не следует представлять себе события как безнадежное героическое противостояние безжалостным всадникам из степей. Кое-кто из готов быстро договорился с новыми агрессивными соседями и сражался вместе с ними против своих соплеменников{360}.

Атанарих боролся с гуннами и, потерпев поражение, отступил в горы — точно так же, как в тот раз, когда бежал от Валента. Он решился — по крайней мере тогда — нарушить клятву и искать убежища в империи. Кроме того, еще одна группа тервингов прибыла на Дунай и просила принять ее. В наших источниках упоминаются двое вождей, Алавив и Фритигерн, но очевидно, что их власть не носила неограниченного характера — они просто являлись наиболее сильными и влиятельными предводителями военных отрядов, следовавших с мигрантами. Неверно также представлять себе один большой караван, двигавшийся в сторону империи. Для добывания продовольствия, а также по иным причинам было удобнее, чтобы множество отдельных отрядов двигалось в одном направлении и собралось вместе лишь на переправе близ Дуная. Группу объединяли не слишком тесные связи: кто-то бежал от гуннов или врагов из числа соплеменников, другие же, вероятнее всего, просто хотели жить с большим комфортом на территории империи. Многих воинов манила перспектива вступить в ряды римской армии, а вожди предвкушали карьеру на императорской службе{361}.

Какова была численность готов, в точности неизвестно. Один поздний и не заслуживающий доверия источник утверждает, что их было двести тысяч, однако весьма вероятно, что цифра сильно завышена. Аммиан Марцеллин просто пишет: народу прибыло столько, что римские воины, находившиеся на границе, не могли всех пересчитать. Согласно выкладкам одного современного специалиста, воинов насчитывалось около десяти тысяч, а с ними было вчетверо — или даже впятеро — больше женщин, детей и стариков. Это предположение выглядит вполне вероятным, однако все же представляет собой не более чем гипотезу. Вполне возможно, что группа была больше или меньше. Равным образом очень трудно оценить соотношение численности взрослых мужчин и всех остальных. Очевидно, что во всей общине, бежавшей от агрессии, должно было быть больше тех, кто не способен носить оружие, нежели в отрядах, явившихся, чтобы поступить на службу. Вскоре после прибытия тервингов на границу римляне узнали о приближении еще одной многочисленной группировки готов и их аналогичной просьбе. Это были грейтунги — они представляли собой опять-таки лишь часть народа, известного под этим именем{362}.

Совершив путешествие в Антиохию и обратно (им пришлось преодолеть более тысячи миль) и побывав на аудиенции у Валента, послы тервингов сообщили, что он удовлетворил их просьбу. Как пишет Аммиан Марцеллин, советники императора с легкостью убедили его, что переселенцы станут ценным приобретением. Они будут обеспечивать постоянный приток рекрутов в армию. Это означает, что с других провинций вместо рекрутов можно потребовать выплат золотом. Таким образом, империя получит одновременно солдат и деньги. В источниках не находится подтверждения идеям современных исследователей, будто продолжавшиеся трения с Персией не позволили Валенту отказать тервингам, даже если он хотел этого. Вскоре он отверг аналогичную просьбу со стороны грейтунгов. Почему конкретно с двумя группами обошлись по-разному, непонятно. Высказывались самые разные предположения — от неспособности властей управиться с таким количеством людей до желания выступать с позиций силы, чтобы показать тервингам, что римляне приняли их не оттого, что их к этому принудили. Равно вероятно, что в прошлом у предводителей племен по-разному складывались отношения с Римом{363}.

В идее расселения на территории римских провинций представителей племени, явившегося из-за границы империи, не было ничего нового. Диоклетиан и Константин, подобно многим, выбрали именно такой вариант действий. Прежде враждебные народы размещались на землях более плодородных, нежели те, которые они населяли ранее, благодаря чему они переставали создавать угрозу и со временем начинали платить налоги и/или поставлять рекрутов в армию. Прецеденты подобного поведения со стороны римских властей уходили в далекое прошлое, в эпоху республики, когда границы империи постоянно расширялись. В I веке наместник-сенатор с гордостью писал, что «привел более десяти тысяч человек, живших по ту сторону Дуная, вместе с женами и детьми и заставил их платить дань». Как всегда, цифра может быть завышена, но эта группа, очевидно, была весьма значительной, и упомянутый факт сенатор считает одним из самых больших своих достижений{364}.

И тем не менее римляне принимали не всех мигрантов. Галльские кампании Юлия Цезаря начались с того, что он не разрешил племени гельветов пройти через его провинцию, чтобы поселиться в Галлии. Он не только отразил их натиск, когда они попытались проложить себе путь силой, но, заявив, что они грабят союзников Рима, преследовал их, сокрушил в битве[52] и отправил обратно по домам. Реакция исключительно резкая, но Цезарь был честолюбивым военачальником, стремился одержать множество побед и прославиться. Однако подобное развитие событий не являлось чем-то из ряда вон выходящим — во множестве случаев римляне отказывали группам мигрантов в убежище или оттесняли их. Ответственность за выбор всегда падала на представителей власти, и, если бы их решению не подчинились, они бы, не колеблясь, применили силу. В других случаях выражение покорности имело скорее символический характер и демонстрация римского могущества сопровождалась изъявлениями покорности со стороны вождей варваров. В сущности, прежде всего мигранты должны были сдаться Риму. Затем их расселяли — как правило, маленькими группами на обширных территориях, где земля не обрабатывалась или являлась государственной собственностью. В большинстве своем подобные меры полностью оправдывали себя. Конкретный юридический статус варваров-колонистов был различным (потомки тех, кто потерпел поражение, составляли одну из групп, не получивших римского гражданства по эдикту Каракаллы)[53].{365}

Тервинги не потерпели поражения, но поскольку они явились в качестве просителей, нельзя сказать, что решение Валента удовлетворить их просьбу не имело прецедентов и обоснования. Детали договора остаются неясны; то же касается конкретных условий, на которых следовало расселить мигрантов. Вероятно, одним из условий являлся переход готов в христианство. Готы, вероятно, выполнили это, став арианами (именно эта форма религии импонировала Валенту). В позднейшем источнике также утверждается, что племени полагалось сложить оружие, хотя Аммиан Марцеллин — современник событий — об этом не упоминает. Возможно, данный пункт присутствовал в соглашении, но жест сдачи какого-то количества оружия носил главным образом символический характер. На деле тервинги сохранили немало оружия. Потребовалось много времени для перевоза готов через Дунай, так как обыкновенно значительного количества лодок для переправы не требовалось. Флотилия, патрулировавшая реку, помогала им, но судов было не слишком много и они, конечно, не были приспособлены для транспортировки большого числа людей или громоздких телег. Многие готы переплыли реку на специально выстроенных плотах; рассказывают, что некоторые пытались добраться вплавь и утонули[54].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.