Император-христианин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Император-христианин

Константин добился власти над империей силою оружия. Помощь христиан была ценной, но далеко не главной составляющей его успеха. И все же у нас нет веской причины сомневаться, что император искренне верил: победу ему даровал Бог. Практически все исследователи принимают это положение, хотя в течение длительного времени не умолкала бесплодная дискуссия на эту тему и кое-кто предпочитал считать его совершенно циничным прагматиком. Но сторонники этой точки зрения игнорируют три важнейших обстоятельства (не говоря уж о том, что она основывается на чрезмерно упрощенных представлениях о человеческом характере). Первое заключается в том, что разные люди, обратившись, меняются на разный лад. Перемены в их поведении и позиции могут быть и быстрыми, и постепенными. Следует помнить, что Константин до своего обращения вряд ли обладал глубокими познаниями в области христианской доктрины, хотя и звучат утверждения, будто впоследствии он проводил долгие часы за изучением Писания. Во-вторых, когда его веру подвергают оценке, от него требуют особой взыскательности и нетерпимости: считается, что он должен быть не только активным сторонником христианства, но и непримиримым врагом любых других верований. Константин не был фанатиком, однако вряд ли кто-либо из христиан того времени хотел принудить всех язычников к обращению. Наконец, Константин был не рядовым армейским офицером, не частным лицом, но императором. Более половины своего правления он провел в борьбе за власть; подчас ему приходилось вести открытую войну Как и у Диоклетиана, главной задачей Константина являлось выживание, а реформы начались позже и проводились постепенно. Большую часть времени и сил отнимало у него управление империей{257}.

Последний момент часто оказывается утрачен в описаниях царствования Константина, поскольку они сосредоточены почти исключительно на церкви. Несомненно, христианские общины при нем процветали. Христианство не только получило официальное признание: Константин щедро финансировал строительство больших храмов. Одними из первых они появились в Риме. Преторианцы и другие гвардейские части, расквартированные в Риме, поддержали Максенция, и после его поражения их распустили; здание, ныне известное под названием Храма Святого Иоанна на Латеране, было построено на фундаменте разрушенных казарм кавалеристов, служивших в гвардии. Храм Святого Петра выстроили на Ватиканском холме, где, согласно традиции, апостол был погребен после мученической смерти при императоре Нероне. (Учитывая, что здесь некогда находился Большой цирк Нерона, можно предположить, что место определили верно.) Эти и другие храмы, выстроенные Константином, с точки зрения устройства отличались от языческих (хотя в дальнейшем христиане заняли и перестроили многие языческие храмы): их конструкция скорее напоминала базилику — традиционное для римлян место встречи граждан для отправления общественных обязанностей. Они были велики, с высокими (часто сводчатыми) потолками, что позволяло собирать в них большое количество людей{258}.

Константин построил немало церквей, хотя масштабы данной его деятельности преувеличены христианскими авторами, такими как Евсевий Кесарийский. Следов появления новых храмов в Малой Азии сохранилось немного, но, быть может, местные христианские общины не нуждались в них. Как и другие тетрархи, Константин весьма активно возводил различные здания; так, благодаря ему, в Риме появился новый банный комплекс. Несколько сооружений, законченных им, были начаты еще при Максенции (наиболее примечательной стала огромная базилика, остатки которой возвышаются над форумом и по сей день). Среди сохранившихся от эпохи Константина памятников назовем монументальный скульптурный портрет самого императора{259}.

Арка Константина также представляла собой памятник, уже начатый его неудачливым предшественником (правда, его форма претерпела некоторые изменения). Скульптуры были сняты с более ранних монументов, а на месте лиц таких императоров, как Траян, Адриан и Марк Аврелий, резчики изобразили сцены охоты и жертвоприношения с участием Константина. Надпись на арке свидетельствует о монотеизме императора, однако звучит туманно: согласно ей, Константин, «вдохновленный божеством», одержал верх над своим противником «благодаря величию ума». Другие лозунги звучали абсолютно традиционно: император именуется «Освободителем города» и «Примирителем». Напротив, рельефы, воссоздающие сцены кампании в Италии и в том числе битвы близ Мульвийского моста, не имеют аналогов, поскольку никто из римлян не изображал на памятниках поражения сограждан. На арке Севера увековечены эпизоды Парфянской кампании, но не победы императора в гражданских войнах. Вероятно, отношение к такого рода событиям изменилось, поскольку мы нигде не находим критических замечаний по этому поводу{260}.

Наиболее впечатляющим проектом Константина стало превращение города Византия в крупнейший центр — Константинополь. Опять-таки важно учесть, что он не всегда хотел сделать город тем, чем он стал впоследствии, то есть столицей Восточной Римской империи и новым Римом. Лучше оценивать его замысел в контексте практики тетрархов, развивавших те или иные города (например, Никомедию и Трир). Идея Константина, вероятно, была более масштабной, так как он стал единственным императором и хотел отметить свою победу. Для украшения Константинополя в город свозились произведения искусства со всей империи. Утверждения христианских авторов, будто в городе не было и следа языческих культов, являлись преувеличением: на вершине того, что в наши дни именуется Чемберлиташ, или «Сожженная колонна»[40], высилась гигантская статуя обнаженного Константина в образе бога Солнца; было построено и несколько храмов, в основном на уже существовавших фундаментах. Однако справедливо, что город был очевидно и по преимуществу христианским. В стратегическом отношении Константинополь имел весьма удачное расположение, поскольку при желании император мог двинуть оттуда армию на Восток или начать военные действия на Придунайской границе. Это отчасти объясняет, почему со временем Константинополь обогнал по развитию другие столицы тетрархов{261}.

Константин действительно привозил золотые статуи и прочие драгоценные предметы из множества языческих храмов, чтобы использовать их для выполнения нового плана.

Несколько храмов — прежде всего практиковавшие наиболее одиозные обычаи, такие как ритуальная проституция — закрыли. Ряд храмов был связан с культом императора, который всегда ассоциировался скорее с лояльностью, нежели с благочестием. На монетах по-прежнему изображалась традиционная языческая символика, сохранявшаяся в течение практически всего царствования Константина, а сам император оставался верховным жрецом Рима (pontifex maximus){262}. О некоторых особенностях религиозных воззрений Константина можно судить по законодательству. Так, закон запрещал владельцам делать татуировки на лицах рабов, поскольку все люди созданы по образу и подобию Божию и искажать этот образ было бы дурно. Частичные ограничения были наложены на принесение в жертву животных, но детали остаются неясны, равно как и то, насколько строгий характер носили эти ограничения на тот момент. Расправу посредством распятия запретили, но смертная казнь сохранялась и часто совершалась самыми чудовищными способами. Рабынь, способствовавших похищению девочек, находившихся у них на попечении, казнили, вливая им в глотку расплавленный свинец. Константин был особенно склонен карать за адюльтеры и другие преступления сексуального характера. Последнее, конечно, было связано с новыми верованиями императора, хотя заметим, что аналогичная юридическая традиция существовала еще со времен Августа. Единственное расхождение с более ранними законами состояло в том, что он перестал наказывать за бездетность. Абсолютное меньшинство христиан, избравших целибат, отныне не должны были нести за это наказание{263}.

Христианским епископам и некоторым другим священнослужителям даровали освобождение от магистратур и других должностей в местных общинах, требовавших больших затрат. Те же привилегии получили иудейские раввины и главы синагог. Несколько высказываний Константина выражают открытую враждебность по отношению к иудеям как убийцам Христа, но его поведение отличалось антисемитизмом не более, чем поведение многих императоров-язычников, правивших до него. Иудеям вновь запретили обращать кого бы то ни было в свою веру или преследовать тех своих соплеменников, кто принял христианство{264}.

Константин был заинтересован в объединении христиан и сам участвовал в двух крупных церковных диспутах. На первом речь шла не о церковной доктрине — причиной его стали преследования христиан Северной Африки при тетрархии. В свое время одни священники бежали; другие фактически стали коллаборационистами, расставшись с книгами, в которых, как они утверждали, содержались священные тексты. Третьи приняли мученическую смерть, тогда как четвертым повезло: их не арестовали. Когда все закончилось, группа, именуемая донатистами — их лидера звали Донатом, — отказалась принять обратно тех, кто бежал или сотрудничал с властями, не говоря уж о том, что «отступникам» не дозволяли вновь приступить к богослужению. Проблема обострилась до крайности, когда донатисты не согласились с назначением на епископскую кафедру в Карфагене некоего Цецилия, поскольку сочли его излишне терпимым. Также возможно, что представители обеих сторон, что называется, не сошлись характерами. Донатисты обратились к Константину, подобно тому как конгрегация в Антиохии некогда адресовала петицию Аврелиану (ситуация отличалась от прежней тем, что нынешний император был христианином). Константин решил, что рассудить спорящих должен епископ Рима. Последний был склонен задействовать традиционную для римской юриспруденции процедуру, но представители донатистов либо не имели о ней представления, либо оказались не готовы к такому повороту событий, и дело быстро прекратилось. Однако они не согласились с решением суда, и результатом стала схизма церкви Северной Африки, просуществовавшая несколько поколений{265}.

Другой крупный диспут также оказался весьма длительным, но на сей раз его предметом стали вопросы вероучения. Яростные дебаты разгорелись по поводу того, какова в точности природа Пресвятой Троицы — Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух. Во многих отношениях аргументация носила следы глубокого влияния способов мышления, разработанных крупными философскими школами, буквально одержимыми стремлением к классификации по конкретным категориям. Здесь мы видим свидетельство того, сколько христиан получало традиционное образование; тем самым под вопросом оказывается представление о том, что все христиане были необразованными людьми низкого происхождения. Одна группа, получившая наименование ариан — она исповедовала идеи пресвитера Антиохии по имени Арий, — доказывала, что бытие Отца имеет первичный, более высокий статус. Вследствие этого Иисус, будучи Сыном, хотя и в малом, но не равен Отцу. В 325 году в Никее был созван собор под патронажем императора. Константин присутствовал на нем, но, по-видимому, вел себя как интересующийся спором мирянин и не принимал активного участия. В конечном итоге собор выработал кредо, согласно которому Троица полагалась единосущной (homoousios). Константин, как утверждалось, поддержал и, вероятно, сам придумал этот термин. Арий и другие, отказавшиеся принять его, были приговорены к изгнанию, хотя впоследствии их призвали обратно{266}.

Константин неоднократно утверждал, будто его приход к власти совершился по воле небес. С течением времени он стал говорить конкретно о поддержке Всевышнего, христианского Бога. Он был избран для управления империей, подобно епископам, избираемым для руководства паствой. При этом прежде всего поражает, как заботился Константин о том, чтобы подчеркнуть независимость епископов, и как он уважал решения церковных лидеров. Он даровал им право вершить суд на церковных диспутах. Христиан также стали активно приглашать на государственную службу, и, несомненно, некоторые люди «обратились», надеясь снискать милость императора. Вместе с тем немало язычников, равно как и ариан и представителей других христианских группировок, также сделали блестящую карьеру при Константине. Компетентность, связи и прежде всего лояльность играли куда более важную роль{267}.

* * *

Исключительная сосредоточенность исследователей на религиозных убеждениях Константина не дает им увидеть, насколько его поведение соответствовало традиционным нормам. Стиль его правления, по сути, был аналогичен манере прежних императоров, в особенности Диоклетиана — сходство настолько сильное, что часто трудно бывает понять, кто из них начал реформу. Разделение армии на части под названием limitanei, дислоцированные близ границы, и на comitatenses, которые по идее должны были находиться в непосредственном распоряжении императора, приобрело более формальный характер. Продолжался интенсивный рост бюрократии; оформились различные отделы правительства. К концу правления Константина появилось пять префектов претория, выполнявших сугубо штатские функции. Произошли изменения в отдельных деталях устройства провинций и куда более существенные перемены в налоговой и монетной системах. И все же в целом преемственность режима Константина по отношению к режиму Диоклетиана бросается в глаза больше, чем любые новации императора{268}.

Наиболее важным отличием стало решение Константина не обновлять тетрархию — точнее, править без коллег. В отличие от Диоклетиана у него были сыновья, а также несколько сводных братьев. В 317 году он даровал сыну от первого брака Криспу и старшему сыну от второго брака Константину II титулы цезарей. Одновременно Лициний возвысил своего сына и тезку до того же ранга. Крисп являлся самым старшим из молодых цезарей, но все они были слишком малы, чтобы играть существенную роль в правительстве. К 324 году Крисп смог добиться некоторых успехов в ведении гражданской войны, но через два года отец казнил его. Через несколько месяцев Константин убил свою вторую жену Фаусту, дочь Максимиана: он запер ее в чересчур жарко натопленной бане и держал там, пока она не задохнулась.

 Вскоре пошли ужасные слухи о том, что Фауста якобы воспылала безумной страстью к своему пасынку. Когда он отказался ответить взаимностью на ее чувства, она обвинила его в попытке изнасилования, и безжалостный отец, который ввел очень суровые законы против подобных преступлений, покарал сына смертью. Затем, как полагали, он узнал правду и казнил жену. История эта скорее всего не более чем сплетня. Равным образом фальшиво звучат злонамеренные утверждения некоторых авторов-язычников, в том числе императора Юлиана, будто Константин принял христианство, поскольку лишь христианский Бог прощает человека, виновного в убийстве членов своей семьи. Однако он уже исповедовал христианство более десяти лет, прежде чем произошли эти ужасные события. Каковы бы ни были их подробности, желание Фаусты добиться того, чтобы престол достался ее сыновьям, а не их старшему сводному брату, кажется наиболее вероятной их причиной{269}.

Дворцовые заговоры были не новым явлением, родственников у Константина насчитывалось чрезвычайно много, отношения между ними были сложны. Он не мог вполне доверять собственным сводным братьям, и большую часть его царствования они находились вдали от власти. Их мать, Феодора, давно скончалась, но его собственная, Елена, в годы его царствования играла важную роль: какими бы ни были на самом деле ее отношения с Констанцием, официальная пропаганда подчеркивала, что она была его женой. И она, и Фауста получили титул августы.

Елена была особенно набожной христианкой и в последние годы жизни совершила паломничество в Иудею. В 326 году она побывала в Иерусалиме и участвовала в строительстве Храма Гроба Господня, возведенного над тем, что считалось пустой могилой Христа. В позднейшие времена появилось немало легенд, гласивших, что она обнаружила ряд святых реликвий, в том числе частицы креста, на котором был распят Христос. Вскоре после этого Елена скончалась. Ее фигура сохраняла важное значение в эпоху Средневековья{270}.

Второй сын Фаусты, Констанций II, получил титул цезаря в 324 году; его младший брат Констант также возвысился в 333 году. Через два года Константин также продвинул своего племянника Далмация, так что теперь количество цезарей увеличилось до четырех. В империи было четыре императора — отсюда пять префектов претория — но только сам Константин имел титул августа, и никто не сомневался, что верховной властью обладал он. Равенства в этой коллегии не было; во многом она имела больше общего с назначением родственников на должности соправителей, предпринимавшимся такими императорами, как Гордиан, Деций и Филипп. Это показывало всему миру, что режим будет существовать, даже если сам император умрет. Мы также не должны видеть здесь осознанно предпринятое возрождение принципа наследования и отказ от добровольного избрания преемников. У Диоклетиана (так же как и у многих императоров II века, правивших до Марка Аврелия) просто не было подходящего наследника среди родственников, и поэтому он не имел другого выхода, кроме как искать преемника за пределами семьи. При решении вопроса о престолонаследии нельзя было с легкостью обойти близких родственников мужского пола. Пока Константин был жив, он, в общем, мог держать их в узде, хотя и лишь при помощи страха, поскольку судьба Криспа показала, что август не остановится перед убийством даже наиболее близких ему людей. Он, очевидно, надеялся, во многом подобно Септимию Северу, что его родичей можно убедить жить в гармонии; вслед за Диоклетианом Константин хотел создать гармонию, убивая при необходимости своих родных. Диоклетиан и Константин во многом походили друг на друга, и оба считали, что высшая власть должна принадлежать одному человеку. Все их решения, в том числе связанные с религиозной политикой, были направлены на укрепление личного превосходства.

Хотя главные победы Константин одержал в гражданских войнах, он также часто сражался с внешними врагами, в особенности на рейнской и дунайской границах. Вскоре после официального вступления на престол он выиграл сражение против отряда франков, устроившего набег на империю. Их предводителей взяли в плен и отдали на растерзание диким зверям на арене в Трире. Позднее Константин сражался против других народов, в том числе против сарматов и готов. Ни один из наших источников не упоминает о крупных поражениях; что касается побед, о которых сообщала имперская пропаганда, то они, вероятно, действительно были крупными. Незадолго до конца своего царствования Константин начал готовить масштабное вторжение в Персию. Сасанидский царь, Шапур II, взошедший на трон еще младенцем — легенда гласит, что его провозгласили правителем за несколько месяцев до его появления на свет, — к тому моменту успел повзрослеть. Трения возникли вокруг приграничных территорий, перешедших к Риму после победы Галерия. Персов возмущала потеря этой области; кроме того, их — что понятно — беспокоила подготовка римлян к агрессии{271}.

Желание пойти по стопам Александра Великого часто посещало римских военачальников и императоров, воевавших на Востоке. Следует также упомянуть, что победа над Персией обещала куда большую славу, чем успех в борьбе с менее сильным противником. В этом смысле план Константина носил полностью традиционный характер. Вместе с тем он привнес нечто новое: несколькими годами ранее он прислал Шапуру письмо, где говорилось о могуществе его Бога, «сокрушившего в прах» его врагов. Он возрадовался, узнав, что в Персии живет немало христиан, и просил царя защитить их и позаботиться о них, «ибо, доказав таким образом свою веру, — писал он, — ты стяжаешь неисчислимые блага и для себя, и для всего мира». Позднее, ввиду близящейся войны, по крайней мере один христианский писатель с нетерпением ожидал победы Константина, которая должна была объединить всех христиан под властью одного правителя{272}.

Этому не суждено было свершиться. Константин скончался 22 мая 337 года в возрасте около шестидесяти лет. Он крестился лишь незадолго до кончины — явление, нередкое в те годы, поскольку считалось недопустимым грешить после принятия крещения. Епископа, проводившего церемонию, подозревали в арианстве, однако императора это вряд ли заботило. Как и всегда, выбирая людей, он руководствовался тем, насколько они компетентны и можно ли на них положиться{273}.

Константин не пользовался любовью населения, но то же можно сказать едва ли не о всех императорах, в особенности III—IV веков. Во времена, когда каждую минуту угрожала вспыхнуть гражданская война, он действовал исключительно успешно. В годы его правления в империи царила относительная стабильность, однако, как и в случае Диоклетиана, не следует преувеличивать масштабы ее восстановления. Христианские авторы восхваляли Константина, тогда как язычники осуждали его и винили во множестве болезней, поразивших империю впоследствии. В недавние годы у историков часто (и даже слишком часто) возникают почти полярные мнения о нем. Несомненно, его обращение в христианство было весьма значимым моментом в мировой истории. Однако не стоит забывать, что эта религия уже пережила не одну попытку искоренения. И к скоропалительным утверждениям о том, что она уцелела и распространилась благодаря обращению Константина (или что ей суждено было исчезнуть, если бы он не обратился), следует относиться cum grano salis[41].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.