Выживание в условиях кризиса
Выживание в условиях кризиса
Императоры проводили немного времени в Италии и еще меньше — в Риме. Они часто воевали; иногда кампании проводились ежегодно. Единоличное правление стало редкостью. Иногда наличие соправителей принимало характер вынужденной меры, например, если появлялись императоры-соперники, слишком сильные, чтобы сразу одолеть друг друга. Чаще подобный выбор совершался добровольно. Императоры, имевшие сыновей, стремились привлечь их к совместному правлению практически сразу же после прихода к власти. Если их отпрыски еще не вышли из детского возраста, эта мера имела целью определить наследника и тем самым обеспечить долгосрочную перспективу стабильности. Взрослых сыновей можно было направить решать проблемы в какую-то область, пока отец занимался делами где-то в ином месте. С точки зрения многих исследователей, подобная динамика свидетельствует о том, что один властитель более был не в состоянии управлять всей империей целиком. Большинство также утверждает, что, по крайней мере со времен правления Марка Аврелия, от императоров ожидали личного присутствия в районе боевых действий. От них также ждали побед. Если одновременно шло несколько войн, требовалось и несколько императоров. Вследствие этого наметилась тенденция к разделению императорской власти, что в конечном итоге привело к расколу между Восточной и Западной империями в конце IV века. Подобные выводы не только основываются на ретроспективном взгляде, но и предполагают, что эти существенные изменения представляли собой обоснованные и, вероятно, даже неизбежные меры, принятые в ответ на новые проблемы. Опять-таки это связано с верой в то, что в III веке империя столкнулась с внешней угрозой, куда более серьезной, нежели прежде{202}.
Перемены были неизбежны; их вызвало давление извне. Аналогичные причины часто приводились в поддержку утверждений, будто падение республики и создание Августом принципата носили столь же неизбежный характер: если бы он этого не сделал, кто-то вроде него создал бы аналогичную принципату монархию. При такого рода анализе не принимаются во внимание решения и деяния отдельных личностей (из которых фактически слагается исторический процесс), не учитывается независимый характер их действий и снимается с них ответственность. Еще важнее то, что более тщательное исследование развития событий дает совершенно иную картину. Многие из предположений, которые делаются, так сказать, по умолчанию, оказываются глубоко спорными.
Во II веке Траян, взошедший на престол, провел несколько лет воюя; Адриан также предпринимал длительные походы по провинциям. Оба также прожили немало времени в Италии; что касается Антонина Пия, он вообще не покидал ее. Совместное правление Марка Аврелия и Луция Вера вовсе не носило вынужденного характера. Когда Вер скончался, замена ему не появлялась в течение семи лет, пока Коммода не сочли достаточно взрослым. Традиция делать предполагаемого наследника соправителем насчитывала немало лет. Коммод правил в одиночку, Септимий Север — тоже (до тех пор, пока он не решил дать понять, что сыновья станут его наследниками). Каракалла и Гета наследовали престол совместно, поскольку нельзя было отдать престол одному из взрослых сыновей, «обойдя» другого.
Марк Аврелий относился к своей роли исключительно серьезно и провел в битвах значительную часть второй половины правления, однако причиной этого стало скорее присущее ему чувство долга, нежели необходимость. Коммод смотрел на вещи иначе и, вернувшись в Рим с Дуная, больше не провел ни одной кампании. Север воевал часто. Вначале его противниками были римляне, впоследствии он провел крупные операции на востоке и в Британии — иными словами, в тех областях, где поддерживали его соперников. Последнее само по себе могло стать веской причиной для войн, но Север также стремился создать прочную связь с войсками в каждой области и прославиться (Август в первые годы принципата проявлял аналогичную агрессию). Каракалла хотел создать себе имидж настоящего, привычного к невзгодам рубаки и предпочитал проводить время в лагерях, а не жить в Риме на виду у общества. Крупные победы также имели большое пропагандистское значение — отсюда манера принимать «триумфальные» имена вроде «Германский», «Сарматский», «Парфянский» и появление на монетах символов побед{203}.
Победы в сражениях были особенно желанной целью для императоров, неуверенно чувствовавших себя на троне. Военные успехи свидетельствовали об их компетентности и легитимности правления, поскольку подразумевали благоволение к ним божеств. Укрепившиеся на престоле правители могли приписывать себе победы, одержанные их наместниками (так делал Антонин Пий). От менее уверенных в себе требовались личное присутствие на поле боя и военные успехи. Кроме того, они с большой неохотой позволили бы кому-то другому стяжать славу, которая могла бы соперничать с их собственной или превзойти ее. Разделение провинций на менее крупные единицы гарантировало наличие в распоряжении наместников небольших армий, которых могло оказаться и недостаточно для решения крупных проблем. III век стал свидетелем распространившейся практики дарования чрезвычайных полномочий — например, их получил брат Филиппа Приск, под рукой которого оказалась большая часть приграничных территорий на востоке; позднее аналогичный ранг даровали Оденату. Это было необходимо, поскольку наместники провинций теперь действовали лишь в небольших масштабах и в ряде случаев не могли справиться с обстоятельствами. И все же здесь таилась внутренняя угроза: то и дело успех, одержанный на местах наместником или другим командующим, побуждал его провозгласить себя императором{204}.
Именно с этим, а не с нарастанием внешней угрозы, была связана необходимость разделения власти над империей. Наличие соправителя означало, что ему можно было бы доверить командование значительными силами в другой части страны (по крайней мере на это была надежда). Однако компетентный человек и человек, заслуживающий доверия, — не одно и то же. Кроме того, коллега мог погибнуть, а убийца — взять командование над армиями погибшего в свои руки. Ни один император III века не был в полной безопасности. Давным-давно император Тиберий говаривал, что управлять империй — все равно что «держать волка за уши»{205}. Ему удалось продержаться на троне более двух десятилетий. До восшествия на престол Севера и Диоклетиана никто не побил этого рекорда[33].
Многие сильно упрекают римскую армию за ту роль, которую она сыграла в развитии кризиса III века. Очевидно, события развивались бы иначе, если бы римские солдаты не желали идти в бой и убивать друг друга. И все же армия явно отдавала предпочтение династиям, чье положение на троне стабилизировалось (то же самое имело место и в эпоху принципата). Элагабала, несмотря на его весьма сомнительные права на престол, поддержало достаточно войск, поскольку он воспринимался как представитель династии Северов. Равным образом потребовалось несколько попыток, прежде чем противникам Александра Севера удалось свергнуть его с престола. Более никто из императоров не мог похвалиться верностью со стороны подданных, так как многие из них участвовали в убийстве своих предшественников. Армия желала стабильности, означавшей регулярную выплату жалованья, а для честолюбивых — возможность выдвинуться. В ее отсутствие солдаты обычно поддерживали более сильную сторону; поэтому многие императоры пали от рук своих солдат в момент приближения армии более сильного соперника.
Несомненно, военные всех рангов извлекали выгоду из хаоса гражданской войны, в ходе которой ослабление дисциплины становилось неизбежным. В сложившейся ситуации существовала масса возможностей для грабежей и вымогательств; кроме того, можно было очень быстро подняться по служебной лестнице. Командующие Элагабала обещали продвижение по службе с занятием свободной должности любому из числа сторонников Макрина, кто убьет старшего по должности офицера, отказавшегося перейти на сторону врага. Наилучшие возможности открывались чиновникам, наиболее близким к императору. Если они организовывали заговор с целью его убийства, то ожидали награды от преемника. Возможности сочетались со значительным риском. Переход на «не ту» сторону мог оказаться роковым и, конечно, влек за собой риск испортить карьеру, так что следовало весьма старательно рассудить, хранить ли верность прежнему правителю или поддержать его соперника. Большинство императоров пало от рук людей из ближайшего окружения. И для императора, и для его подданных доверие связывалось с большими опасностями. Убийства Коммода, Каракаллы и ряда их преемников были вызваны страхом со стороны их приближенных, думавших, что им грозит казнь{206}.
То был порочный круг, поскольку каждое новое убийство или восстание, поднятое узурпатором — и здесь не имело значения, как скоро оно прекращалось, — усиливало вероятность начала нового витка гражданской войны. Унизительное поражение в войне с иноземцами также повышало вероятность скорого краха императора. Одних убивали якобы из-за преследований домогательствами жен своих чиновников. Другие погибли, так как их амбициозные сторонники считали, что они или их товарищи могут захватить власть в империи. Императоры всегда сильнее опасались соперников-римлян, нежели внешних врагов. Даже у персов не было реального шанса захватить обширные территории, принадлежавшие Риму. Германцы совершали набеги на Италию, Испанию или Малую Азию, но закрепиться там не могли.
В III веке Римская империя потратила немало сил во внутренней борьбе. Ее военная машина пострадала вследствие дезорганизации и стала куда менее способна справляться с внешними угрозами. Созданная Августом система маскировала власть императора; его права на престол не были отчетливо зафиксированы в законодательстве, и то же касалось формальных мер по обеспечению наследования трона. Здесь крылась слабость, но общая стабильность в I—II веках не дает оснований рассматривать это как причину проблем, возникших в III веке. Случай играл куда большую роль, чем осмеливаются признать историки. По воле судьбы у Марка Аврелия остался юный сын, вовсе не годившийся для престола. Пертинакс, если можно так выразиться, без нужды спустил свои козыри и был убит, а Септимий Север прожил дольше и, вероятно, учил сыновей сотрудничать и управлять страной. Если бы Коммод, Каракалла, Элагабал или Александр были постарше, придя к власти, то они, вероятно, оказались бы более способными правителями.
Решения, принятые императорами впоследствии, ухудшили ситуацию. Постепенное вытеснение сенаторов с командных должностей и замещение их всадниками должно было обеспечить безопасность императоров. С течением времени оно привело к противоположному результату, и теперь императоры все больше происходили из числа высших офицеров. В то же время сокращение размеров провинций и их гарнизонов уменьшало возможности наместников проводить крупные операции. Императорам нужно было воевать самим или дополнительно наделять исключительными полномочиями подчиненных, дабы те справились с ситуацией, надеясь, что они не воспользуются открывшимися перед ними возможностями и не поднимут восстание. Лишь при Диоклетиане были приняты дополнительные меры по усилению контроля в империи. После 285 года убийства императоров стали происходить гораздо реже. Гражданские войны вспыхивали значительно реже, хотя теперь они приобрели более масштабный характер и, разразившись, требовали куда более значительных затрат. Дела шли куда лучше, чем полстолетия назад, до того как Диоклетиан пришел к власти, но преувеличивать изменения не следует. Стабильности I—II веков так и не удалось достичь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.