Второй этап

Второй этап

Гитлеровские указания по поводу потребностей в боевой технике для продолжения войны с Британским Содружеством отдел «Л» привел в окончательный вид после всяческих обменов мнениями, как устно, так и письменно, с соответствующими управлениями главнокомандований трех видов вооруженных сил. Между тем на ежедневных инструктивных совещаниях в зоне 1 людей уже занимал второй этап Восточной кампании. Дискуссия велась в основном между Гитлером и Йодлем; главной проблемой, вокруг которой она вертелась, была та же, что осталась нерешенной в декабре прошлого года: Гитлер по-прежнему хотел «развернуть значительные подвижные силы на север», чтобы захватить Ленинград и Кронштадт и таким образом полностью очистить Балтику от противника; однако армейский план состоял в том, чтобы сосредоточить все силы вермахта для захвата Москвы, которая являлась фокальной точкой сопротивления русских. Директива по плану «Барбаросса» предусматривала возможность «одновременного выполнения обеих задач», но в ней говорилось, что «сделать это можно только в случае неожиданно быстрого провала сопротивления со стороны русских»; довольно удивительно, что об этом плане никогда не упоминалось, несмотря на общую чрезвычайно благоприятную оценку обстановки. Наоборот, ввиду того что южнее Припятских болот фронт отпрянул далеко назад, возродилась идея, которая обсуждалась раньше только в самом узком кругу: развернуть войска из центра на юг.

По своему обыкновению, генерал Йодль не просил совета или поддержки своего штаба, несмотря на то что 4 июля заявил: «Предстоящее решение, возможно, будет самым трудным во всей войне»; более того, некоторые признаки говорили о том, что он колебался. Однако он понимал, что взгляды армии полностью расходятся со взглядами Гитлера, и на этот раз явно не готов был взять на себя ответственность оставаться единственным его советником. Поэтому, вопреки своим правилам, теперь он действовал абсолютно правильно, постаравшись вовремя вернуть к обсуждению этого вопроса ОКХ. 5 июля Гальдер записал: «Приближается момент, когда должно быть принято решение по поводу будущего ведения войны, в частности по поводу дальнейшего использования бронетанковых сил. Поскольку это решение может оказаться определяющим для всей войны – возможно самым главным для этой войны, – генерал Йодль счел необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными войсками обсудил свои взгляды и намерения с фюрером, прежде чем определиться с дальнейшими целями»[158].

В ОКХ явно не видели причин снова поднимать этот вопрос в данный момент: они даже еще больше, чем в декабре 1940 года, надеялись, что он решится автоматически самим ходом дальнейших событий. Гальдер, например, когда Гитлер позвонил ему в день рождения 30 июня, заметил, что, отведя танковые соединения из группы армий «Центр», может быть, удастся прояснить ситуацию в целом на севере до того, как основная часть пехотных дивизий сосредоточится в районе Смоленска для решающего удара на Москву. После разговора с Гитлером 8 июля Гальдер не исключал временного отвлекающего удара на юг; несколькими днями позже он объяснял Браухичу:

«Я не такой уж сторонник того, чтобы две танковые группы из группы армий «Центр» продолжали двигаться на восток. Прекрасно могу себе представить необходимость направить значительную часть сил Гота (3-ю танковую группу) на север, а Гудериана (2-ю танковую группу) – на юг, может быть, даже до самого Киева. В обоих случаях, однако, необходимо выполнить предварительное условие: Гот и Гудериан сначала должны совершить прорыв в восточном направлении и тем самым получить свободу для маневра»[159].

Какое-то время поэтому казалось, что существует возможность достичь компромисса между противоположными взглядами, не вынуждая ОКХ отказываться от своей истинной цели – Москвы; но по мере постепенного усиления сопротивления со стороны противника полное расхождение двух точек зрения становилось еще более явным. Параллельно с этим наблюдался просто-таки классический пример элементарной ошибки гитлеровского руководства войсками, его желания командовать в мелочах, не обдумав должным образом обстановку. Мы находим запись Гальдера от 14 июля: «Постоянное вмешательство фюрера в дела, деталей которых он не понимает, становится сущим наказанием и в конце концов будет невыносимым». Начиная со второй декады июля ситуация все ухудшалась и ухудшалась, пока не достигла масштаба скандала, все больше охватывавшего всю ставку в целом; он утих только в конце августа, когда вышли приказы Гитлера, и то лишь за пределами самой ставки.

Первая директива ОКВ по Восточной кампании (№ 33) появилась 19 июля и, казалось, более-менее совпадала с теми предложениями, которые командование сухопутных войск устно изложило Гитлеру несколькими днями раньше. Однако до того как началась указанная в ней переброска войск, Верховный главнокомандующий без дальнейших консультаций с ОКХ издал «дополнение к директиве № 33», датированное 23 июля, которое должно было гарантировать выполнение его приказов. Объектами наступления на юге теперь должны были стать не только Киев, но и Харьков и Нижний Дон, Кавказ и Крым; как только группа армий «Север» достигнет своих целей, что, как предполагалось, она сделает быстро, ОКХ должно отдать ей приказ отправить «значительные силы, включая 3-ю танковую группу, обратно в Германию»! Точно так же после завершения сражения под Смоленском люфтваффе приказано было послать несколько авиационных групп пикирующих бомбардировщиков в Финляндию на помощь корпусу Дитля в район Нордкапа. Полет стратегической фантазии продолжался: «Благодаря этому у Англии будет меньше соблазна вмешиваться в схватку на Арктическом побережье». Эта директива включала также приказ о воздушных налетах на Москву, не имевших ничего общего с целями операции, а рассматривавшихся как акт возмездия за бомбардировки русскими Бухареста и Хельсинки. Ни тогда, ни позднее люфтваффе не достигло своими налетами на Москву и Ленинград никаких стратегически важных результатов, хотя согласно директиве ОКВ № 35 от 6 сентября это должна была быть «крупномасштабная атака».

Хотя Йодль явно пытался как мог остановить подобное распыление сил, устные заявления, сразу же сделанные представителями сухопутных войск, не возымели никакого действия. Гальдер отметил:

«Он [Гитлер] выбрал для себя цели и твердо стоит на своем, не считаясь с возможными действиями противника и не принимая во внимание другие точки зрения. Это означает, что фон Боку придется отдать свои танковые группы и двигаться на Москву с одной пехотой. В любом случае в данный момент фюрер не проявляет интереса к Москве, только к Ленинграду».

Когда Браухич вернулся из поездки на фронт, единственное, что он сделал, – так это позвонил Кейтелю и заявил, что указание Гитлера в ближайшем будущем осуществить невозможно, поскольку «не выполнены необходимые предварительные условия». Этим он достиг еще меньших результатов, чем Гальдер.

Но через несколько дней и самому Гитлеру пришлось изменить свои намерения, потому что Красная армия усиливала сопротивление почти по всей линии фронта и танковые и моторизованные части остро нуждались в передышке для восстановления сил. Произошло это лишь после «длительных и порой ожесточенных споров с армейскими командирами по поводу упущенных возможностей окружить противника». Более того, Гитлер начал теперь все больше забирать в собственные руки командование операциями. Он заявил: «Крупномасштабными победами русских не разгромить, потому что они просто не признают, что побеждены. Поэтому мы должны громить их по частям в ходе мелких тактических операций». Гальдер готов был согласиться, что в оценках Гитлера, видимо, есть доля истины, но тем не менее он записал: «Для меня такой ход мысли как предвестие конца мобильных операций, которые мы вели до сих пор»; он даже считал, что замаячил призрак позиционной войны. Именно тогда Гальдер понял, что Гитлер «просто отверг его аргументы в пользу Москвы, не приведя против них каких-либо реальных доводов»[160].

Йодль, как всегда, был единственным представителем штаба оперативного руководства ОКВ, присутствовавшим во время этих переговоров с командованием сухопутными войсками. И в ходе самих дискуссий, и в последующих беседах наедине с Гитлером он явно искал слабое место и использовал каждую возможность, чтобы вставить слово в пользу удара на Москву. Его доводы основывались не на важности захвата вражеской столицы, а на убежденности в том, что только там можно было встретить и разгромить значительные силы противника. Гитлер противопоставил этому аргументу аргумент экономического характера, состоявший в том, что важно как можно скорее «прибрать к рукам» промышленный район и залежи каменного угля Донецкого бассейна, а также нефтяные промыслы Кавказа. Но буквально на следующий день, видимо под влиянием неблагоприятных донесений с центрального и северного участков фронта, он неожиданно проявил готовность отказаться от крупномасштабных операций на юге.

Итак, вечером 28 июля Гальдер снова яростно выступал перед своим главнокомандующим против «абсурдности назначенных операций, которые приведут к распылению наших сил и остановят решающий удар на Москву». Между тем мы в штабе оперативного руководства были настроены веселее и усиленно трудились над документом, подтверждающим изменение планов Гитлера, – новой директивой № 34. Введение к ней гласило:

«Развитие обстановки в последние несколько дней, появление более многочисленных сил противника на линии фронта и у флангов группы армий «Центр», ситуация со снабжением и необходимость дать 2-й и 3-й танковым группам около десяти дней на пополнение частей вынуждают нас отложить на время осуществление дальнейших задач и целей».

Далее в пунктах директивы говорилось, что обе группы армий, «Север» и «Юг», должны сейчас обходиться собственными силами, а группа армий «Центр» сохранит все свои танковые соединения, но постепенно должна перейти к обороне. Гальдер записал по этому поводу:

«Это решение означает, что все мыслящие военачальники свободны теперь от страшной угрозы последних дней, когда казалось, что из-за упрямства фюрера застопорится вся Восточная операция. Наконец снова хоть какой-то свет на горизонте!»[161]

Справедливости ради надо признать, что эту победу над гитлеровским безрассудством следует отнести в основном за счет той обстановки и тех фактов, которые упоминались в директиве № 34. Тем не менее мне приятно вспомнить, что однажды Йодль выступил заодно с ОКХ и в конце концов именно благодаря его чутью в выборе подходящего момента была одержана эта победа и Гитлер изменил свою точку зрения на более разумную. Однако пока мы только подготовили почву для возобновления наступления на Москву, и не более того. На какое-то время все успокоилось, но вскоре опять появились сомнения в незыблемости новых решений. В следующие несколько дней Гитлер нанес серию визитов в штабы групп армий и в нескольких случаях заводил пропаганду собственных идей и планов – полностью в духе и, несомненно, с целью подрыва позиции ОКХ. 12 июля, посетив фельдмаршала фон Лееба в группе армий «Север», он сказал, что Москва – это «просто географическое понятие», и сослался на «славянский национальный характер» как новый фактор, позволяющий ему рассчитывать на быстрый коллапс Советов. 4 августа в штабе группы армий «Центр» он поставил удар на Москву третьим по значимости пунктом в своих планах. Он заявил, что гораздо важнее лишить русских «жизненно важных для них территорий»: во-первых, Ленинграда и Балтийского побережья с их высокоразвитой промышленностью, включая, предположительно, единственный завод, где можно производить тяжелые танки; во-вторых, Донецкого бассейна и Харькова – «важной базы для российской экономики», потеря которой приведет к «неизбежному краху экономики противника в целом». Здесь он нечаянно обронил признание, явно с целью критики военной разведки, что «решение напасть на Россию было бы гораздо более затруднительным», если бы его заранее проинформировали, что противник обладает большим количеством танков и самолетов. Аналогичные мысли он высказал 6 августа во время визита к фельдмаршалу Рундштедту в штаб-квартиру группы армий «Юг». Тем не менее в верховной ставке в промежутках между двумя этими визитами он бросил вполне определенные замечания, которые убедили главнокомандующего сухопутными войсками, что теперь Гитлер полностью осознает значение Москвы![162]

Гальдер оказался в центре всех этих столкновений взглядов. 7 августа он лично разговаривал с Йодлем – никто не мог вспомнить, когда в последний раз случалось подобное. Гальдер, несомненно, надеялся в ходе встречи расширить вновь возникшее понимание между ними. Он начал с главного вопроса: «Мы хотим разгромить врага или преследуем экономические цели?» На это Йодль ответил, что «фюрер считает, мы можем сделать и то и другое одновременно». После этого Гальдер развил свою мысль, сказав, что для захвата Ленинграда не надо отдавать ничего, что можно использовать для Москвы. С другой стороны, в вопросе «Москва или Украина» или «Москва и Украина» мы должны склоняться к «и», потому что, «если мы этого не сделаем, мы будем не в состоянии разбить противника до осени». Однако для того чтобы это сделать, сказал он, нет нужды в дополнительных силах на юге; вместо этого мы должны сосредоточить все силы на «операциях, нацеленных на более отдаленные и важные объекты», – под этим он подразумевал главным образом Москву. Уезжая, Гальдер был убежден, что укрепил Йодля в его поддержке позиции армии.

Последующие события сначала, казалось, подтверждали это. Первый сдвиг произошел 10 августа, когда Йодль представил Гитлеру оценку обстановки, подготовленную отделом «Л» и полностью согласованную с оперативным отделом ОКХ. Она начиналась с обоснования, как обычно с помощью карт и таблиц численного состава войск, того факта, что противник наиболее силен на центральном участке фронта, а потому наиважнейшей целью должно быть уничтожение этой группировки с последующим захватом Москвы. Операции из центра в районы, где находятся группы армий «Север» и «Юг», заманчивы, но их следует поставить в зависимость от Московской операции или отложить на более позднюю дату. Наступление на Москву начнется в конце августа силами пехотных дивизий в центре и танковых групп – на флангах.

Такими путями нам фактически удалось заставить Гитлера издать 12 августа дополнение к директиве № 34, где наконец давалось согласие на наступление на Москву, хотя и с многочисленными условиями, часть которых была трудновыполнимой. Например, группа армий «Центр» должна была выдвинуться вперед только тогда, когда «полностью будет преодолена угроза с флангов» и когда близко уже будет завершение боевых действий против Ленинграда; однако их цель там ограничивалась теперь окружением города. Затем следовала более точная оценка значимости советской столицы, которая до этого была «всего лишь географическим понятием»: затем говорилось, что «наша цель – до наступления зимы лишить противника его государственного, военно-промышленного и транспортного узла, сосредоточенного вокруг Москвы, и этим помешать восстановлению его разгромленных вооруженных сил и нормальному функционированию государственного управления». Как и хотелось Гальдеру, в директиве было также заявлено, что после победы под Уманью группа армий «Юг» сможет достичь своих конечных целей – Крыма, Донецкого бассейна и даже Батуми – теми силами, которые у нее есть сейчас. У штаба оперативного руководства ОКВ едва хватило времени свыкнуться с мыслью, что ему удалось наконец сделать что-то реальное, как несколько дней спустя группе армий «Север» пришлось отступить на отдельных участках фронта. Хотя Гальдер и штаб группы армий рассматривали эти неудачи как несущественные, они вызвали «большое беспокойство в верховной ставке» и в итоге привели к новым прямым вмешательствам Гитлера. В его указаниях ОКХ говорилось, что из-за отсутствия других резервов несколько отдельных танковых дивизий из группы армий «Центр» должны быть немедленно переброшены на север, чтобы отразить прорыв противника в районе Старой Руссы. Опять не было никакого обсуждения «предварительных условий», на которые так часто ссылались прежде. Фельдмаршал фон Бок назвал приказ Гитлера «невыполнимым требованием», так как некоторые танковые дивизии, о которых шла речь, нуждались в пополнении и двинуться по этой причине не могли, а другие просто были необходимы для защиты группы армий «Центр».

Гальдер оказывал по этому поводу всяческое давление на своего главнокомандующего; но тот явно устал от борьбы и не желал «идти против решений высшей власти». Так что он обошелся словами: «Пусть кто-нибудь поговорит об этом с Йодлем»[163].

Ввиду бесконечных шатаний в высших сферах оперативный отдел ОКХ под началом Хойзингера осуществил необычную процедуру – наверняка с ведома Гальдера. Они подготовили памятную записку относительно будущего ведения военных операций, адресованную сначала главнокомандующему сухопутными войсками; в тот же день, 18 августа, возглавляемый мною отдел «Л» представил Йодлю новую оценку обстановки. Оба этих документа отражали взгляды средней прослойки офицеров Генерального штаба, так сказать младотурок. В них еще раз приводились все аргументы в пользу Москвы в качестве главной цели, в армейской памятной записке это обосновывалось обстановкой на Востоке, а в записке отдела «Л» – обстановкой в целом; в них также еще раз подчеркивалось, что группы армий «Север» и «Юг» уже имеют достаточно сил, чтобы выполнить остальные возложенные на них задачи.

Не могу вспомнить сейчас, воспользовался ли Йодль документом, представленным его штабом, или как он им воспользовался. Главнокомандующий сухопутными войсками направил памятную записку своего оперативного штаба Гитлеру и разрешил автору записки обсудить ее с Йодлем в «Вольфшанце». Для книги воспоминаний Хойзингера характерна некоторая «поэтическая вольность», но в ней есть несколько пассажей по поводу этой встречи, состоявшейся 20 августа, которые представляют интерес не столько в связи с данной темой, сколько из-за того, что дают хорошее представление об атмосфере, царившей тогда в ставке. Например, после рассмотрения широкизвестных фактов за и против он цитирует следующее высказывание Йодля:

«Более того, он [Гитлер] питает инстинктивное отвращение к тому, чтобы идти тем же путем, что и Наполеон. Москва вызывает у него мрачное чувство. Он боится, что там борьба с большевизмом может оказаться не на жизнь, а на смерть».

На что Хойзингер отвечает:

«Именно поэтому Москва и есть как раз то направление, которое мы должны избрать. Нам надо разгромить вооруженные силы противника. Такова должна быть цель, и тогда все остальное само упадет к нам в руки».

А Йодль в ответ:

«Вот именно. А я скажу вам, каков будет ответ фюрера: в настоящий момент у нас есть гораздо лучшая возможность разгромить войска противника. Их основная группировка находится сейчас восточнее Киева».

После этого Хойзингер поставил вопрос о зиме, которая на северном и центральном участках фронта была уже не за горами, а на юг должна была прийти лишь немногим позже. Попросив поддержать представленную памятную записку, он в итоге убедил Йодля согласиться.

«Что могу, сделаю. Но вы должны признать, что доводы фюрера тщательно продуманы, и их нельзя просто так отбросить. Не следует пытаться заставлять его делать то, что идет вразрез с его внутренними убеждениями. Интуиция его, как правило, не подводила. Вы не можете этого отрицать!»

В заключение Хойзингер написал:

«К сожалению, он не всегда был прав! Я помню Дюнкерк. И мы боимся, что снова собираемся упустить решающий шанс».

Представляется в высшей степени вероятным, что к 21 августа Гитлер уже отверг эту армейскую памятную записку после разговора с Кейтелем и Йодлем; во всяком случае, в этот день оба генерала ОКВ по старой традиции, забытой на какое-то время, появились вместе в кабинете Гальдера в лагере Ангербург, чтобы склонить его на сторону Гитлера или, по крайней мере, унять оппозицию. Кажется, Йодлю, окончательно загнанному в угол во время этой встречи, пришлось прибегнуть к доводу, уже прозвучавшему в разговоре с Хойзингером: он не может представить армии какие-то конкретные возражения, «но у фюрера есть шестое чувство». Это был просто еще один способ выразить безграничную веру в «гениальность фюрера», доказательства которой он столько раз предоставлял прежде и которой полностью подавлялось всякое рациональное мышление. Гальдер просто сухо замечает, что при такой позиции «любые логичные доводы были бесполезны»[164].

Йодля заставили в тот же вечер сформулировать Гитлеру новые, теперь уже окончательные приказы в форме письменной инструкции для ОКХ. Этот документ начинался словами: «Предложение сухопутных сил от 18 августа относительно будущей стратегии на Востоке не согласуется с моими взглядами». Затем в ней опять говорилось, что Москва не самая важная цель, гораздо важнее до наступления зимы дойти до Крыма и Донецкого бассейна и «отрезать Россию от кавказской нефти», на севере окружить Ленинград плотным кольцом и соединиться с финнами. За этим следовало новое требование: «немедленно использовать чрезвычайно благоприятную оперативную обстановку для проведения операции с внутренних флангов групп армий «Юг» и «Центр» против советской 5-й армии в районе Киева».

Группа армий под командованием Бока («Центр»), которую ОКХ предлагало сохранить в полном составе и сделать главной ударной силой в наступлении на Москву, должна была оставаться в обороне с теми войсками, которые ей оставили, до тех пор, пока в соответствии с последним параграфом инструкции не будут выполнены все условия для дальнейшего наступления на Москву, перечисленные в дополнении к директиве № 34. Таким образом, заманчивые возможности боевых действий с центрального участка фронта взяли верх над главной стратегической задачей, вокруг которой планировалась вся Восточная кампания.

Когда «инструкция фюрера» дошла на следующий день до лагеря в Ангербурге, первой реакцией Гальдера было: «Эта инструкция решит исход всей кампании». Эффект, который оказал на главнокомандующего сухопутными войсками и его начальника штаба такой ответ на их памятную записку, был чрезвычайно гнетущим, но Гитлер в тот же день добавил им соли на раны, прислав «труд», который набросал собственноручно. Несмотря на то что к этому времени мы уже целых два года находились в состоянии войны, он решил прочитать армии урок по управлению подвижными соединениями, которые, по его словам, следует использовать в качестве «оперативного средства в распоряжении Верховного главнокомандующего» точно так же, как и авиацию. Затем в весьма резких выражениях он проводит совершенно неправомерное сравнение с люфтваффе, заявляя, что Геринг действовал по принципу «последовательно и энергично», тогда как армия оказалась явно не в состоянии «в целом охватить эти идеи и действовать в соответствии с ними без долгих разговоров». Он даже упрекнул Браухича в том, что тот «не владеет должным образом ситуацией»; под этим он имел в виду, что главнокомандующий допускает, что подчиненные ему старшие командиры оказывают слишком большое влияние на стратегию; позднее я и сам часто слышал это от него. Запись в дневнике Гальдера в тот день, 22 августа, опять-таки вполне четкая и убедительная:

«На мой взгляд, обстановка, которая сложилась в результате вмешательства фюрера, невыносима для армии. Его личные указания создают ситуацию, при которой есть приказ, есть приказ, отменяющий этот приказ, и есть беспорядок, и никто не может ни за что нести ответственность, кроме него лично; ОКХ, как известно, ведет свою четвертую победную кампанию, и его репутацию не должны запятнать полученные ныне инструкции. Кроме того, то, как поступили с главнокомандующим, позорный факт. Поэтому я сказал главнокомандующему, что он должен просить об освобождении от занимаемой должности и одновременно надо освободить и меня».

Однако сразу же после этих строк ему пришлось дописать:

«Главнокомандующий отказывается, потому что считает, что на самом деле его не снимут и потому ничего не изменится».

Усилиями Гальдера была сделана последняя попытка выяснить через генерала Гудериана, можно ли заставить Гитлера изменить свое решение. Существуют разные описания их встречи, которая состоялась 23 августа в ставке в «Вольфшанце». Однако все они сходятся в том, что Гудериан, на успех которого ОКХ рассчитывало больше всего, был там единственным представителем армии и оказался лицом к лицу с Гитлером и всем его окружением. Как бы этот разговор ни происходил[165], он не повлиял на решение Гитлера. В течение следующих нескольких недель Киевское сражение привело к хорошо известной крупномасштабной победе, но то был лишь тактический успех. В конце концов 30 августа состоялась личная встреча Гитлера с главнокомандующим сухопутными войсками, в ходе которой произошло «примирение». Браухич утверждал, что этим оскорбительный «труд» Гитлера был перечеркнут. Однако для тех, кто знаком с подоплекой этого дела, почти нет сомнений в том, что, хотя Гитлер в тот момент и старался представить все именно таким образом, благородную позицию Браухича он воспринял лишь как признак его слабости и бесхарактерности, а исход этой стычки – как еще одну победу над своими противниками в армии[166].

Вот так на некоторое время закончились скандалы по поводу будущей стратегии в Восточной кампании. В который раз штаб оперативного руководства ОКВ вынудили существенно превысить свое право в тех делах, за которые отвечала армия. Однако теперь настало время пересмотреть планы и цели германской стратегии в самом широком ее смысле. Директива №№ 33 от 19 июля содержала указание, которое в те дни прозвучало для нас непривычно: «На западе и севере следует учитывать возможность британских ударов по Нормандским островам и побережью Норвегии». Все амбициозные планы нападения, составленные несколько месяцев назад для «постбарбаросского этапа», надо было привести в соответствие с развитием обстановки на Востоке. В связи с этим в конце июля ОКХ предложило ограничить масштаб боевых действий, а именно отложить дату начала охватывающей операции в Египте со стороны Сирии и Киренаики до весны 1942 года, а захват Гибралтара оставить на осень 1941-го; но реальность опередила даже эти планы.

В свете происходившего и, видимо (хотя не уверен), по указанию Йодля, которым он подытожил свои ежедневные разговоры с Гитлером, отдел «Л» подготовил в конце августа «одобренный Гитлером меморандум ОКВ» по поводу стратегической обстановки, сложившейся в конце лета 1941 года. Этот доклад стал в какой-то степени вехой в нашей стратегии. Он еще раз подтвердил наш основной принцип, состоявший в том, что, прежде чем перейти к конечной цели, остававшейся неизменной, – «низвергнуть Англию и заставить ее заключить мир», – сначала надо привести к краху Россию, используя для этого все силы, которые мы можем перебросить с других фронтов, даже если это займет больше времени, чем предполагалось ранее. Далее в нем говорилось, что и при самых благоприятных обстоятельствах «едва ли ранее весны 1942 года мы будем располагать сухопутными и военно-воздушными силами для осуществления решающих боевых действий в Средиземном море, Атлантике и на материковой части Испании». Ожидается, что при такой ситуации нейтралы ужесточат свою позицию; например, невозможно будет двинуться через Турцию без ее разрешения, как это считалось ранее; более того, мы должны учитывать, что Англия с еще большей энергией возьмет на себя инициативу. Уже ясно, что главная задача Англии – подорвать позиции Германии на европейском континенте путем нанесения ударов со стороны Средиземного моря – если и будет выполнена, то вместе с Соединенными Штатами. Об этом свидетельствует целый ряд признаков, например численность личного состава британских войск в Южном Иране, которая только что нам стала известна, и продолжающееся усиление ключевых британских позиций по обоим берегам Суэцкого канала. В любом случае положение держав оси в Северной Африке последнее время все больше осложнялось из-за угрожающего роста потерь транспортных судов, почему в основном и откладывается захват Тобрука. Поскольку большая часть германских вооруженных сил, скорее всего, будет еще какое-то время связана боевыми действиями на Востоке, то в меморандуме был сделан вывод, что угрожающая ситуация в Средиземноморском регионе требует более энергичных политических шагов, даже если этим будет нанесен некоторый ущерб интересам Италии[167].

Такие предостережения действительно способствовали (в ближайшей перспективе) определенному, хотя и недостаточному улучшению обстановки в районе Средиземного моря. Остается записать в минусы, что это был последний случай, когда разгром Советской России рисовался как предварительный шаг к финальной битве с Британским Содружеством; вскоре уничтожение России стало единственной целью германского вермахта, за которой Гитлер гнался с яростью, делавшей его глухим к любым другим доводам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.