Фактор взлёта
Фактор взлёта
Ещё живы клоаки и биржи,
Ещё голой мулатки сосок,
Как валюта, в полночном Париже
Окупает веселья кусок.
Николай Тихонов
В 1929 году процесс коллективизации рванул с места, внезапно и необъяснимо. Естественно, инициативу проявили на местах — но ведь ее проявляли и раньше, а правительство эти инициативы гасило, гасило… а потом вдруг, наоборот, дало им ход. Сейчас принято думать, что, начиная коллективизацию, сталинская команда держала в голове далеко идущие планы всех этих резких пируэтов и поворотов. Но мне что-то не верится. До сих пор я не замечала у них каких-то тщательно проработанных перспективных планов. Так, общие соображения — а конкретика сама вырастет, из обстоятельств. Как говорил Ленин? «Решение рождается из опыта масс»? Ну и с какого перепугу опыт масс вдруг подсказал, что этим самым массам надо ринуться в колхозы? Тем более что через полгода они так же ретиво стали оттуда выскакивать…
Обычно резкие повороты советской политики являлись следствиями каких-то внешних событий. Продразверстка была обусловлена голодом и войной, нажим на кулака — «хлебной стачкой». Интересно: не произошло ли в начале 1929 года чего-то такого, что заставило бы советское правительство, наплевав на все прежние обещания и указания, начать сбивать крестьян в колхозы насильно?
А вы знаете — произошло. Правда, не у нас и даже не на нашем континенте…
* * *
После 1923 года, когда окончательно утихли европейские войны и революции, в мире начался очередной экономический подъем. К концу 20-х годов промышленное производство Франции выросло на 40 % по сравнению с довоенным, США — на 20 %. Великобритания, меньше участвовавшая в грабеже побежденных и не торговавшая оружием, да еще изрядно потратившаяся на войну в России, восстановила довоенный уровень. Даже Германия начала выползать из кризиса. Бесконечно такой взлет продолжаться не мог. Ясно было, что рост производства имеет предел — емкость рынка.
Промышленное производство Соединенных Штатов превосходило самые развитые европейские страны и Японию, вместе взятые, и приносило колоссальные прибыли, которые вкладывались в экономику всего мира. В 1921–1928 гг. США инвестировали за границей 8,5 млрд. долларов. Фактически весь мир зависел от того, что творилось в Нью-Йорке.
А в Нью-Йорке творилась биржа. На Уолл-стрит в то время находилась мировая финансовая столица. В США существовали самые низкие в мире учётные ставки[262] по кредитам. Результатом сверхвыгодных условий был колоссальный приток капитала и огромный размах финансовых операций. Полное отсутствие контроля над тем, что творится в мире частного капитала, приводило к огромному размаху спекуляций и афер. Время от времени мыльные пузыри лопались, а пирамиды рушились — но это было как бы в порядке вещей. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское…
Во второй половине 20-х годов наступило насыщение мирового рынка. Экономика уже не требовала инвестиций, но деньги должны работать. И тогда средства пошли в финансовую сферу
Историк Александр Шубин описал происходящее настолько подробно и хорошо, что нет необходимости пересказывать его своими словами.
«По мере насыщения рынка товарами все больше капиталов уходило в финансовый рынок, где „рост“ (уже фиктивный) продолжался… В иллюзорном мире финансов нарастали цепочки структур, зарабатывающих на процентах от доходов друг друга. Предприятиями владели компании, которые выпускали в оборот акции. Их скупали другие компании, которые выпускали свои акции и другие ценные бумаги (их часть уже не была обеспечена производством реальных ценностей). Банк и даже государственный Федеральный резерв кредитовали эти операции. Можно было сделать деньги из ничего, просто взяв кредит, купив на него постоянно растущие ценные бумаги и затем продав их. Цена бумаг по законам … должна была постоянно расти…»
Здесь одно слово выпущено. По законам чего? У нас недостающий финансовый термин может подставить даже школьник. По законам пирамиды…
Но все финансивые пирамиды когда-то падают…
Итак:
«…цена бумаг по законам пирамиды должна была постоянно расти — иначе никто не будет вкладывать в них свои деньги и бумага обесценится. Ведь за ней не было реальной стоимости. 40 % акций покупалось в кредит. Эти кредиты собирались отдавать из будущих прибылей. А если прибылей не будет? Это означало разорение не только самих игроков в акции, но и кредиторов-банкиров… Беда финансистов была и трагедией страны. Паралич банковской системы в условиях частнокапиталистической экономики означал и паралич производства».
Западные учёные не чуяли беды, но ученые-экономисты — это отдельная область виртуального мира. Толковые практики ее предощущали… впрочем, и не слишком толковые — тоже. А советское правительство?
Сын сапожника, сидевший в Кремле, как и его соратники, был толковым практиком. А кроме того, все они являлись марксистами. У нас за всякими там рассуждениями о всеобщем равенстве и рае на земле как-то упускается из виду, что учение Маркса — это серьёзное экономическое учение, исследующее капитализм. Времени у марксистов в тюрьмах и ссылках было предостаточно, и уж что-то, а финансовую сферу капитализма эти люди понимали.
Да что там понимали… Они всё это видели! Летом 1917 года в России, на петроградской бирже, надувался точно такой же финансовый пузырь — бешеное оживление активности при резком спаде производства. Он не успел тогда лопнуть — революция произошла раньше и большевики, национализировав банки, пузырь сдули. Но чем все закончилось бы без этой хирургической операции, не знать они не могли.
«Администрация президента Гувера и чиновники Федеральной резервной системы (ФРС) США пытались противостоять надвигающемуся кризису, но делали это в полном соответствии со священными принципами либерализма — вкачивали кредиты в корпорации… То есть, вместо того чтобы лечить болезнь — снижать разрыв между объемами финансовых спекуляций и реальным объемом рынка, государство вкачало средства не в потребителя, а в частный капитал, поощрив усиление спекуляций. В начале 1929 года пагубность этого подхода стала проясняться, и в феврале ФРС прекратила прямое кредитование финансовых спекуляций. Для спекулянтов это стало сигналом для увода средств из ценных бумаг. Финансовый пузырь достиг максимума…
Между тем крупнейшие финансовые олигархи начали чувствовать угрозу, однако их социальная роль заставляла действовать в собственных интересах, дестабилизируя рынок. Если верить одному из крупнейших американских финансистов, Д. Кеннеди, для него сигналом к уводу средств с рынка стал разговор чистильщиков обуви, обсуждавших, в какие акции вложить деньги. Кеннеди решил, что рынок, „на котором могут играть все и который могут предсказывать чистильщики обуви, для него не является рынком“».
А ведь занятная корреляция получается! В 1927 году ФРС предпринимает первую денежную и кредитную эмиссию в попытке вылечить финансовую систему и противостоять краху. И в том же 1927 году руководство СССР вопреки многочисленным протестам умеренных и трезвых экономистов волевым порядком объявляет курс на ускоренную индустриализацию, заявляет о начале реформы сельского хозяйства и начинает перестройку его структуры явно в качестве подготовки к реформе.
Обкатываются модели коллективных хозяйств, максимально эффективное использование тракторов, происходит мобилизация всей имеющейся сельхозтехники (иначе как объяснить принудительный выкуп сложной техники у кулаков?). В марте 1929-го появляются первые предвозвестники скорого краха на Нью-Йоркской бирже — и летом 1929 года стартует процесс сплошной коллективизации.
А события в Нью-Йорке между тем идут своим чередом.
«Количество людей, участвовавших в купле-продаже акций, выросло до 1,5 миллионов. Возникла масса, чрезвычайно подверженная панике. Панику могла вызвать массированная продажа акций. Финансовый капитал способен уйти из неперспективной компании мгновенно (что невозможно в реальном производстве, где капитал — это материальные объекты). Когда хозяйство подходит к пределам своего роста, разрастание финансового рынка становится искусственным. Все создают иллюзию, что их компания „растёт“. Никто не хочет первым „ступить на землю Трои“, на гибельную почву кризиса. Все продолжают грести, все более зарываясь носом корабля в песок. Искусственный пузырь становится все больше. Когда он лопнет, производство будет парализовано, потому что обмен между предприятиями регулируется как раз этим пузырем. За день до катастрофы миллионы работников не знают, что они производят лишнюю продукцию и сами являются лишними.
Резкого падения котировок не ожидалось. „Вползание“ в кризис 1920–1921 гг. было постепенным. Психологически никто не был готов к внезапному обвалу. Так жe, как десятилетие спустя все будут ожидать от Гитлера медленного начала войны, а он будет проводить блицкриг. Психологическая неготовность к началу экономической катастрофы была преддверием неготовности к военной катастрофе. Ни элита, ни массы не были готовы к катастрофическому развитию событий».
Впрочем, одна сила, готовая к любому сценарию, в мире все-таки существовала. Большевики, родом из которых были правители СССР, являлись гениями оперативной работы. Гиганты того, первого правительства — Ленин, Свердлов, Дзержинский — были уже в могиле, но оставался Сталин и примыкающие к нему тогдашние деятели второго плана — Молотов, Киров, Орджоникидзе. Все они прошли школу парирования внезапных угроз, равно как и предвидения отдаленных, иначе было просто не выжить. Забегая вперед, мы увидим, что и к впезапному нападению Гитлера Советский Союз оказался готовым, хотя и на свой, асимметричный манер.
Поскольку экономики разных саран были связаны между собой через систему инвестиций и кредитов, намечающийся спад обещал быть общемировым. За одним исключением: Советскому Союзу, внешние экономические связи которого была пропущены через государственные фильтры, инвестиции в экономику тоже осуществляло государство, а управление хозяйством являлось плановым, кризис ничем не грозил. А вот его последствия…
Последствием финансового обвала должно было стать — и стало — катастрофическое падение цен на всю продукцию, особенно на промышленную. Для страны, индустриальное развитие которой было жесточайшим образом завязано на импорт, кризис предоставлял уникальный шанс — провести мгновенную, «взрывную» индустриализацию. Впоследствии этот шанс СССР реализует на двести процентов, покупая за границей за бесценок все: станки, технологии, специалистов. Считается, что именно для того, чтобы расплатиться за эти товары, и понадобилась мгновенная коллективизация, дисциплинированные и управляемые колхозы. Но это только одна из причин, и далеко не самая главная. Если уж очень припрёт, взяли бы зерно и у частника, да и не было зерно основной статьей экспорта…
Проблема была в другом. Индустриальная и аграрная реформы теснейшим образом сцеплены между собой, связаны тысячами нитей экономической и кадровой политики. На выходе реформ надо было получить современное государство, без какого бы то ни было структурного несоответствия. Программа, рассчитанная, по Сталину, на десять лет, а по Бухарину — и на все пятнадцать, с началом кризиса стремительно сжимала сроки, умещаясь в рамки самое большее одной пятилетки. А значит, за эту пятилетку должно быть реформировано и сельское хозяйство — иначе экономику просто разорвет. Упускать такой шанс нельзя, стало быть, пришло время срывать предохранители и задействовать все ресурсы в этом генеральном сражении за будущее России.
Но вернёмся в Нью-Йорк, на биржу.
«После первых тревожных сбоев на американском финансовом рынке в марте 1929 г. влиятельные либеральные аналитики призывали сохранять спокойствие: мол, экономика достигла максимума, на котором на время остановится. Так бы и было, если бы котировки соответствовали реальному соотношению спроса и предложения. Индекс Доу Джонса[263] в марте — апреле 1929 г. действительно на короткое время достиг плато па отметке 300–350. Но это было равнозначно катастрофе, так как большинство финансовых структур могло существовать только при условии роста. Поэтому были предприняты меры для последнего искусственного рывка до уровня 381 в сентябре. За это время можно было вывести из „пирамиды“ часть средств, вложив их в недвижимость и реальные ресурсы. Разумеется, так поступили лишь наиболее проницательные собеседники чистильщиков обуви. А ведущие экономисты еще в октябре разъясняли, глядя на графики: „Биржевые цены достигли уровня, который похож на постоянное высокое плато“».
Всё закончилось в октябре.
«23 и особенно 24 октября 1929 г. началось стремительное падение акций Нью-Йоркской фондовой биржи. Сотни тысяч вкладчиков пытались спасти свои небольшие капиталы, усиливая панику. К концу октября в США обесценились акции на 15 млрд. долларов. Разорилось почти 500 миллионеров (из 513) и около миллиона мелких вкладчиков. Потерявшие все бизнесмены отправлялись па биржу труда или кончали с собой.
Сначала большинству американцев казалось, что крах на Уолл-стрит касается прежде всего биржевых игроков. Даже видные аналитики, завороженные экономическими догмами саморегулирующегося рынка, утверждали, что положение вот-вот выправится. Это были наивные надежды. В условиях капиталистической экономики именно финансовая система была регулятором развития реального производства. Она разваливалась — разваливались и хозяйственные связи. К тому Dice перенасыщенный рынок не мог помочь финансовой системе возродиться.
Банки лишились средств, промышленность — банковских кредитов и собственных оборотных средств. Акции „Юнайтед стил“ упали в 17 раз, „Дженерал моторс“ — почти в 80 раз, „Радиокорпорейшн“ — в 33 раза, „Крайслер“ — в 27 раз. Общая цена акций упала в 4,5 раза. К концу года обесценились акции на 40 млрд. долларов. Это значило не только разорение вкладчиков. Теперь у компаний не было средств на развитие производства. Обескровленное производство останавливалось, массы работников оказывались на улице…»
Это было только начало. В течение ближайших четырех лет кризис, одну за другой, будет охватывать все новые и новые страны. И только одно государство, защищенное от всех мировых бурь стеной полностью национализированной плановой экономики, сумеет опереться на кризис и рванется вверх с огромной скоростью. Когда Великая депрессия закончится, это будет уже совершенно другая страна.
Но это ещё только будет. А пока, сразу вслед за первыми признаками надвигающегося краха, советское правительство сорвало предохранители, задействовало все ресурсы — административные, идеологические, кадровые — и бросило их в деревню — готовить индустриализацию, пока еще есть хоть немного времени…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.