Рассказы А. И. Мгеладзе
Рассказы А. И. Мгеладзе
Я только вернулся с воинских сборов из Тбилиси. Встречался там с Акакием Ивановичем Мгеладзе, бывшим Первым секретарем ЦК партии Грузии в последние годы жизни Сталина. Пересказываю Молотову.
Акакий Иванович вспоминал, как обедал у Сталина на даче в Боржоми и тот сказал: «Давайте пригласим Хрущева». И позвонил.
Хрущев выехал, но что-то долго его нет. Наконец, приезжает и говорит: «Товарищ Сталин, безобразие, гонят стада овец, перекрыли дорогу!» И обращается к Мгеладзе: «Ты там распорядись, чтоб этих пастухов наказали!»
Но все обошлось, ни один пастух не пострадал.
У Сталина бутылки стояли. «Я хочу выпить за нашего дорогого товарища Сталина!» — воскликнул Хрущев. Все налили вина. Хрущев подошел к Сталину: «Товарищ Сталин, я хочу за вас выпить водки, потому что за такого человека нельзя пить какую-то кислятину!»
И налил себе полный стакан водки. Выпил. Все выпили вина. Короче, он один пил водку и быстро уснул на диване. Сталин сказал: «Ну вот, теперь мы можем спокойно поговорить».
— М-да, — заметил Молотов.
— Хрущев любил выпить? — спрашиваю Вячеслава Михайловича.
— В ту пору не выделялся. Мгеладзе рассказывал и о Суслове.
— Позвонил Сталин: «Приедет лечиться Суслов, обрати на него внимание, он туберкулезник, прими его получше».
Я хорошо его принял. А он столько говорил о Сталине: «Пойми, ведь только благодаря Сталину мы все так поднялись, только благодаря Сталину все у нас есть. Я никогда не забуду отеческое внимание Сталина ко мне. Если бы не Сталин, я бы умер от туберкулеза. Сталин меня вытащил, Сталин меня заставляет лечиться и лечит!»
Может, он рассчитывал, что Мгеладзе все это передаст Сталину?
Ну а что говорил Суслов о Сталине в хрущевско-брежневские времена, напечатано в газетах…
Чудовищное существо — человек. Не всякий, конечно.
28.11.1974
— С Хрущевым — и Сталин виноват, и я, все мы виноваты, что проморгали, это ведь не просто Хрущев, типичный антиленинец, это течение — игра на настроении.
Хрущев неплохой работник при хорошем руководстве. Но таких людей много и сейчас, и еще будет много. Вот как это? Он и на Украине был, и в Москве, он пошел снизу, от райкома подтянулся до Московского комитета, второстепенную роль играл, нельзя преувеличивать. Сталин увидел в нем кое-какие качества и хотел использовать. И использовал.
Хрущев в своей книге сдержанно довольно говорит обо мне, в одном случае так, пренебрежительно, о Сталине — со звериной злобой прямо. (В своих мемуарах Н. С. Хрущев, в частности, скажет: «Молотов производил на меня впечатление волевого, независимого, самостоятельно мыслящего человека». — Ф. Ч.)
— Вы считаете Хрущева неумным человеком?
— Не то что неумным, нет, нельзя сказать, — очень хитрым. Каких только слов, каких обвинений он не навязывает!
— По его словам, он Сталина коммунистом не считает.
— Нельзя сказать, но ненависть страшная. Потому что он сам не коммунист, как он его коммунистом будет считать?
— О Берии много говорит. Тоже отрицательно. И о Маленкове — с пренебрежением. Это его был близкий друг! «Это чиновник, он не способен ни на что самостоятельное, но только как исполнитель». О Булганине — с пренебрежением.
— О ком он хорошо говорит? О Микояне, наверно?
— О Микояне, да.
25.04.1975
— Летом 1920 года в Нижнем Новгороде меня сменил Микоян. Он способный человек. Способный, способный… Малопринципиальный, невыдержанный, легко поддающийся… После смерти Сталина стал сильно связан с Хрущевым. А до этого не был. Последний период, да. А так у Хрущева были Маленков и Берия — вот главные были.
— Я не сомневаюсь, — говорит Шота Иванович, — что рано или поздно будет решение о Хрущеве, будет же?
— Да, конечно, будет! Я тоже не сомневаюсь. Тоже не сомневаюсь. Но все это требует времени. Потому что качает то в одну сторону, то в противоположную. Но чтобы выравнять это все, надо время.
19.04.1977
— Говорят, идею развенчать Сталина подал Хрущеву Микоян.
— Я не исключаю этого, — согласился Молотов. — Хрущевцы могут этим гордиться. А коммунистам не подходит… Партию разделить на сельскую и промышленную — нелепо, безусловно.
— Считают, что это было по тем временам прогрессивно, новое слово.
— Какое новое! Гнилое! И сам-то Анастас был гнилой.
— Микоян очень связан с Хрущевым. Я думаю, что он и настраивал Хрущева на самые крайние меры…
— Хрущев и Микоян в свое время дошли до того, что пытались доказать, будто бы Сталин был агентом царской охранки. Но документов таких сфабриковать им не удалось. Возможно, они и на меня что-то пытались такое соорудить.
— Один писатель мне говорил, что Молотов ни в каких тюрьмах не сидел, а все было придумано после революции.
— Придумано? Это же все опубликовано. Таких критиков много. Что вы хотите, если нашлись люди из бывших репрессированных, которые пытались доказать, что Сталин — агент международного империализма? Вот какая ненависть, на все готовы…
16.07.1977
— Микоян подлую роль сыграл. Приспособленец. Приспособлялся, приспособлялся, до того неловко… Сталин тоже его недолюбливал. Сталин иногда его крепко прижимал. Но он, конечно, очень способный работник. В практических делах — хозяйство, торговля, пищевая промышленность. Он там как раз и приспособился, делал хорошие обороты, работал упорно, человек он очень трудолюбивый. Это у армян вообще неплохое, хорошее качество.
28.08.1981
— Хрущев, он же сапожник в вопросах теории, он же противник марксизма-ленинизма, это же враг коммунистической революции, скрытый и хитрый, очень завуалированный… Нет, он не дурак. А чего же за дураком шли? Тогда последние дураки! А он отразил настроение подавляющего большинства. Он чувствовал разницу, чувствовал хорошо.
21.06.1972
Гуляем. С Молотовым поздоровался Спиридонов, предложивший на XXII съезде вынести Сталина из Мавзолея.
— Я с ним гуляю, вижу, что он сталинец, но выполнял партийную дисциплину. А вот Мжаванадзе не захотел. Хрущев просил, чтобы он выступил на съезде с таким предложением, а он съел столько мороженого, что посадил голос. Хрущев отругал его. Выступил Предсовмина Грузии Джавахишвили, — говорит Молотов.
— Помню, как Дора Лазуркина выступала.
— Просто, по-моему, ведьма какая-то. Во сне видит, как Ленин ругает Сталина.
10.04.1979
— Правильно ли утверждение Хрущева об авантюристическом характере проводимой при Сталине линии на систематическое снижение розничных цен после войны?
— Неправильно. Это была правильная политика — после войны снижать цены. В народе все это хорошо помнят и воспринимают это хорошо.
…Молотов очень страдает оттого, что стал плохо слышать, а слуховым аппаратом не любит пользоваться. Отмечаем новогодний праздник, а ему неловко, что многие разговоры проходят без его участия — раньше он всегда был в центре внимания.
01.01.1983
Говорю Молотову:
— Через два года после войны отменили карточную систему. Факт потрясающий. Какая была радость, я помню этот день — 15 декабря 1947 года! Я голодал, меня отвели на площадку для детей-дистрофиков, шесть лет мне было. Дома облизывал фанерную полку, где раньше лежал хлеб… Кто такое пережил, никогда не забудет этот день.
— В таком состоянии я не был, — говорит Молотов, — но в ссылке иной раз приходилось поголодать.
Мой товарищ Аросев, писатель, мы с ним вместе были, говорит: «Ну, теперь у нас нечего есть, давай будем сахар! Остатки сахара…»
Конечно, это постановление — серьезное дело.
После войны, с 1947 по 1954 год, мы семь раз снижали цены. В два-три раза за семь лет. Это очень хорошо, это же замечательно! А в Англии карточная система была.
28.04.1976, 18.08.1976
— Снижение цен, упрочение рубля — это была со стороны ЦК и, в частности, Сталина очень разумная и хорошая мера. Но вы должны иметь в виду, во-первых, что в течение всех тридцати годов мы цены повышали. В течение войны они особенно выросли. И до войны у нас другого выхода не было. То и дело по разным поводам-предлогам цены повышались. Но не повернуть нельзя, обязательно это нужно было. Постепенно все-таки сокращались размеры понижения цен, потому что, наконец, уже иссякли возможности, но после войны, когда все-таки напряжение немножко спало, это было очень умное мероприятие. А сейчас период — во всех странах идет громадное повышение цен в течение уже ряда лет. У нас — по мелочам.
Конечно, нам всячески нужно заботиться и добиваться того, чтобы мы тоже повернули дело на понижение цен, потому что это более прочная политика.
Рубль-то рубль, а подготовка к новой войне должна быть огромная. И тут жалеть ничего не надо, пока американцы не жалеют. Мы взяли на себя большую задачу — помочь осуществлению свержения империализма. Это очень дорогое дело. Каждого берет за живое, и дай бог, чтоб мы все тут сумели.
04.72.1973
— После того как Сталин «избил» меня на Пленуме в 1952 году, я был подорван в авторитете, и от меня не зависело избрание Хрущева. Чего Сталин на меня взъелся? Непонятно. Из-за жены — это тоже имело значение, но, думаю, не это главное. Я не отказывался с Хрущевым работать. Он мне говорил раза два: «Давай работать вместе! Давай дружить!» — «Давай. На какой основе? Давай уговоримся».
Ничего не получалось, потому что у нас были разные позиции. Ему надо было во что бы то ни стало популярность свою поднять за счет, главным образом, освобождения из лагерей. А я с ним не был согласен, конечно, когда стали реабилитировать откровенных врагов.
Когда я ему сказал: «На какой основе?» — я стал его сдерживать на этот счет. А он не захотел. У нас не могло получиться совместной работы. Микоян с ним наладил отношения.
16.10.1980
— В том, что Хрущев командовал страной, как отделением, направо-налево, его тоже обвинить нельзя. В условиях диктатуры этот недостаток остается. Ленин был, конечно, исключением в этом отношении. Сталин — очень выдержанный человек, тоже, конечно, имеет свои недостатки. От недостатков никуда не денешься.
Не в том дело, что Хрущев не обладал мышлением в государственных масштабах. Конечно, не обладал, само собой. Но он тактик неплохой, человек неглупый, бывалый. Главное то, что он не революционер, — вот его главная сущность. С моей точки зрения, его попытка загадить все, что связано с именем Сталина, показывает, что он не контрреволюционер, но он не революционер. Он исходит из чуждой идеологии. А Сталин — революционер.
Я был в опале, ведь вы это знаете, в последние годы Сталина, вплоть до того, что был исключен из состава Политбюро, это было ловко сделано Сталиным. Я, конечно, не могу с этим согласиться, конечно, имею свое мнение по этому вопросу, но я хочу вас предупредить, чтобы вы учитывали и эту сторону дела. Некоторые взгляды Сталина я критиковал и раньше и лично ему говорил. Я считаю, что коммунист, член Политбюро, тридцать лет там, и никакого мнения не имеет — это балаболка. Поэтому, я считаю, меня Сталин и ценил, что я имел какое-то мнение, имел понимание в вопросах. Ну, он не всегда со мной соглашался, но я должен сказать, что немало и соглашался. Иначе бы тридцать лет мы бы не работали вместе.
16.06.1977
Данный текст является ознакомительным фрагментом.