«Пустой барабан»

«Пустой барабан»

— Жаль, никого не выдвигают из молодых, — говорит Молотов. — Суслов — это же сухая трава!

(Когда умер Суслов, опубликовали медицинское заключение, где было сказано, что он многие годы страдал атеросклерозом. И этот человек руководил всей идеологией страны! — Ф. Ч.)

Узнав о его смерти, Молотов сказал: «Пустой барабан!»

05.02.1982

На этой книге собраны автографы видных членов «антипартийной группы» Молотова, Кагановича, «и примкнувшего к ним Шепилова».

— Суслов на меня производил впечатление подхалима, — говорю я. — Перед всеми выслуживался — перед Сталиным, Хрущевым, Брежневым…

— А на меня он производил впечатление тупицы, — говорит Молотов.

— Я был недавно у кремлевской стены. На могилах Сталина и Андропова цветов больше, чем на других.

— Правдоподобно, — говорит Молотов. — К Андропову хорошее отношение.

— По иронии Суслов похоронен возле Сталина. Охранник мне говорит: «Почему Косыгина не положили возле Сталина, а ведь заслужил!»

— Насчет Суслова перестарались, — замечает Молотов.

— Но его и не вспоминают.

— Хорошим словом не вспоминают, а плохим не хотят.

08.06.1984

Говорю Молотову: когда Жуков узнал о том, что Хрущев снял его с поста министра обороны, он спросил: «А кого назначили?» — «Малиновского». — «Ну, это еще ничего, а то я подумал — Фурцеву!»

— Сострил, — говорит Молотов.

— Знал, что она к Хрущеву близка.

— Она с неплохой стороны… — начал Молотов и не договорил.

— А что она хорошего сделала, Фурцева?

— Из рядовых она выделилась.

— Только и всего?

— А хвалить ее не за что. Ничего выдающегося не было, — закруглил Молотов.

09.03.1985

— Хрущева я не считаю преданным коммунистом. Человек он способный, безусловно. Но вился только… К идеологии не имел никакого серьезного отношения. То, что так легко ему удалось расправиться с Маленковым, Кагановичем и мной, конечно, было неспроста, потому что большевистской устойчивости настоящей в этот период не было. Должны меня наказать — правильно, но исключать из партии? Наказать, потому что, конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности, а мы рисковали не только Советской властью в России, но и интернациональным коммунистическим движением.

14.10.1983

— Я написал письмо в ЦК из Женевы, когда был в Комиссии по атомной энергии, — о том, что Хрущев продолжает повторять ошибку Сталина, который говорил, что коммунизм можно построить в капиталистическом окружении. Меня вызвали. Исключили из партии в первичной организации Совмина. Больше всех свирепствовали Лесечко и какие-то женщины, которых Хрущев привел. Исключили, я обжаловал. На бюро тоже исключили. Я снова — заявление. Потом Свердловский райком, затем МГК исключал. Я обжаловал. Демичев резко выступал. Взял у меня партбилет… Единственный, кто вел себя порядочно, — Шверник. Он не стал против меня голосовать, отказался участвовать в этом деле. Я подавал четыре заявления с просьбой восстановить меня в партии, писал Брежневу. Ни разу не было ответа. А Шапошникова коммунистам на конференции на вопрос о моей партийности ответила — он не подавал заявления с просьбой о восстановлении в партии. К XXIV съезду снова напишу заявление.

Когда меня исключили из партии, такие, как Сердюк, кричали о репрессиях. Но ведь меня-то из партии исключали не за репрессии, а за то, что мы выступили против Хрущева, хотели снять его! Когда на XX съезде были осуждены репрессии, меня не только не исключили из партии, но я был избран в состав Политбюро!

19.02.1971

— Когда вас исключали из партии, вам репрессии вменяли в вину?

— Вменяли. Дескать, антипартийная группа боялась своего разоблачения. Кстати, бояться надо было именно Хрущеву. Игра была сыграна неплохо…

— Когда вы сняли Хрущева, почему вы не обратились к партийным организациям, к народу?

— Партийные организации были не в наших руках.

— Все равно вы не воспользовались моментом.

— Я и не мог этим воспользоваться. И надо еще одно добавить к нашему минусу: мы были не подготовлены к тому, чтобы что-то противопоставить. А Хрущев противопоставил — вот при Сталине вам было тяжело, а теперь будет легче. Это подкупало. Подавляющее большинство голосовало против меня. Обиженных было очень много.

— Но это среди верхушки.

— Не только среди верхушки. И среди кадров.

— Но рабочий класс был за вас.

— Рабочих тоже подкупили: теперь, мол, будет спокойнее, не будет гонки вперед.

02.12.1971

— Вячеслав Михайлович, вы рассказывали, когда в МК Демичев забирал у вас партийный билет, вы облегчили ему эту процедуру.

— Я не думаю, чтобы я облегчил, потому что он сказал: «Вы должны сдать ваш партийный билет». Там было немало людей, выступали. Подобрали несколько человек. Я вначале выступал, давал объяснение. Потом, поскольку меня крыли, коротко говорил. Главным образом, по тридцать седьмому году. Выступил председатель Московского Совета Дыгай. Он при мне, когда я работал в ЦК и в Совете Министров, был по строительству, я с ним имел неоднократно дела. Способный работник. У меня никаких таких с ним споров или неприятных случаев не было. Стал крыть. Ну, он обязан в таких случаях. Конечно, он председатель исполкома, а секретарь, так сказать, руководит — как же он будет молчать. Я, собственно, на него с удивлением глядел.

— Они неловко себя чувствовали?

— А кто их знает? Я уж не буду об этом рассуждать.

— В 1956 году в Грузии детей расстреляли, — говорит Шота Иванович. — Портрет Микояна сняли и в уборной повесили — там он должен занять свой дом, — портрет Хрущева к трамваю прицепили, а ваш портрет вперед понесли: «Центральный Комитет во главе с Вячеславом Михайловичем Молотовым!» — было такое.

Погибли дети, и погибли знаете какие ребята? Дети тех, чьи родители в тридцать седьмом сидели. И похоронить не разрешили. И люди плакали, не понимали: «Твои родители погибли от рук Сталина, а ты за него?»

16.01.1973

— Хрущев нашел возможность шельмовать меня за ввоз картошки в Москву. Обывателю это может, так сказать, импонировать. Я, как Председатель Совнаркома, должен был изменить порядок. Кормить нечем. Ну вот, конечно, выколачивали всячески эту картошку из Белоруссии, из Северо-Западных районов, из Новгородской, Черниговщины выкачивали последнее, добирали. Мне была поставлена задача: на москвичей нажать, у них возможностей гораздо больше, пускай их накормят картошкой, было трудно москвичам. Я, конечно, проводил такие постановления, которые обязывали москвичей какую-то часть заготовлять у себя и соответственно мы сокращали паек из Белоруссии, потому что просто не хватало на местах. Как хочешь тянись, только выколачивай. Хрущев поднялся: «Молотов, он до чего доходил, у нас картошки не хватало, а он нам ограничивал паек…» Опубликовано, есть его доклады по сельскому хозяйству, где он наезжал по моему адресу. А вот я бы хотел сказать, как бы он поступил на моем месте? Никто же другого ничего не предлагал. Поэтому, в конце концов, когда все-таки москвичам не хватало, мы говорили: добывайте себе сами хотя бы часть!

Кое-что все-таки увеличивалось. А если б не увеличивалось, все равно дать-то нам неоткуда, мы сами себя не кушали там, в Кремле. Москва все-таки была в привилегированном положении. Не хотели закупать импортные продукты. Не пошли на это. Потому что для войны нужно было оборудование, металл… В первую очередь. И это никто не может опровергнуть.

04.12.1973

— Хрущев много ездил на места, он бывал в колхозах, совхозах. Он сам бывал среди ходоков очень часто, и в этом его не упрекнешь, он как раз в этом отношении имеет положительное качество. Везде бывал — в котельной и конюшне, не в этом дело. Конечно, он встречался больше, чем Ленин, чем Сталин, с простыми крестьянами и рабочими. В наиболее простой обстановке. Нельзя отрицать. Его и меньше стеснялись, его считали своим, народным.

27.04.1973

— Хрущев попросил бывшего председателя КГБ Семичастного найти ему все документы, касающиеся его пребывания на Украине. Причем это было в разгар кампании против Сталина.

— Наверно, принял меры, чтобы уничтожить подписанные им документы по репрессиям на Украине, — говорит Молотов.

Как выдвинулся Хрущев? Снизу. Как он попал в ЦК? Там у него оказалось много союзников. Много таких людей, которые могут искать более надежного для себя лидера, а Хрущев пообещал более спокойную, более легкую жизнь наверху, и сразу многие за это ухватились. И внизу пообещал. Это очень нравилось, но это был обман. А этот обман многим дал возможность поспокойней жить. Очень опасное дело. Сталин в этом отношении был беспокойный человек. Такую жизнь Хрущев пообещал, но тут в основном был обман, а многие все-таки использовали это дело, да. И клюнули, да.

Я думаю, что его все же не столько тянули сверху, сколько поднимали снизу. Он так и шел — секретарем ячейки в Промакадемии, секретарем одного райкома, другого в Москве, Краснопресненского и Бауманского. Это значит, там его поддерживали. Сторонники Сталина линию вели прочно, а он ловко приспособлялся к этой линии. Он человек способный, имейте в виду, здесь нельзя сказать, что он просто так. Хрущев мог бы стать бухаринцем, а пошел в другую сторону, потому что нельзя. Хрущев по существу был бухаринец, но при Сталине он не был бухаринцем…

Вы говорите, немцы пошли за Гитлером. Ну, подождите, у нас черносотенцы тоже были и в смысле национализма шагнули еще дальше, хоть их было не так много.

За Гитлером не поголовное большинство немцев пошло, это неправильно. Я вам докажу. Формально при Сталине у нас все пошли за Сталиным. А когда оказалось возможным проявить свою натуру, большинство оказалось против. Потому что руководящая роль настолько велика и личность в таких случаях играет такую сильную роль, что многие помалкивают, идут за руководством, кряхтят… Даже Хрущев: «Батько Сталин! Дорогой батько Сталин!» — чего только не было! А душа-то еще не доросла… Почитайте его. А на других клеветал.

— Но все-таки поддерживали, кто и формально, но поддерживали.

— Ну, формально так и Гитлера поддерживали. Что, рабочие будут поддерживать Гитлера? Вынуждены, когда им говорят, что без этого народ погибнет. Они не знают, как погибнет? Жалко, погибнет. Мы знаем известные единицы, кто был против Гитлера, а в рабочем классе таких людей много было, не один Тельман.

— Но какая от них польза, если они думали так, но молчали — ни одного организованного выступления против фашизма?

— А какая польза от того, что все молчат, руководство крепкое и думает: слава богу, что молчат?

— Гитлер тоже, наверно, так думал: слава богу, что молчат.

— У него дело проигрышное, а у нас выигрышное.

— Но он-то не думал, что проигрышное.

— Но есть объективная сторона такая, что, несмотря на то, что Гитлер думал так, получилось наоборот и уже часть Германии идет совсем против Гитлера, поскольку есть ГДР. И у нас то же самое. Несмотря на то что у многих еще немало сомнений и фактически их тянет в сторону от коммунизма, но благодаря тому, что вовремя повернуло русло, они вынуждены помогать строительству социализма, хотя многие из них этого не хотели бы.

06.06.1973

— Гитлер не был дураком, очень способный человек, так и Хрущев у нас — он способный человек, но, когда его выдвигали, передвигали, дотащили доверху, он возомнил, что может самостоятельно вести дело в таком государстве, в такой партии, как наша. И его опора тут была на тех, которые так же, как он сам, хотят полегче жить. И надеются, что можно двигать вперед начатое Лениным и Сталиным дело без трудностей. А это обман. Ленин и Сталин никогда не говорили, что можно двигаться вперед по нашему пути, пока есть империализм, легким способом. Тут трудности неизбежны. Не согласен с этим, ну, тогда черт с тобой, иди куда хочешь, но если ты душой понял это, умом уразумел, то ты очень хороший помощник в этом деле. У Хрущева была ловкость рук, практик неплохой, руководитель энергичный.

06.06.1973

— Сталин очень правильно говорил о кулацких настроениях, — замечает Шота Иванович. — Чехословакия показала…

— А мы не показали? — спрашивает Молотов. — Хрущева выдвинули! Тоже показали.

— А ведь в этом виноват Иосиф Виссарионович.

— Все на него. Все на него, потому что немножко мы эсеры. Если Хрущев правый, повиновался, и то хорошо. Он не согласен, но повиновался — и хорошо. Служил какое-то время, а потом…

Во всяком случае, он понимал, что для него лучше подчиняться и изображать, что он это от души делает.

— Вы помните редакционную статью в «Правде», полуподвальную, об агрогородах, где его поправляли, как мальчишку…

— После войны проповедовал сближение города и деревни, создание у нас так называемых агрогородов. Сталин это высмеял, создал комиссию, куда включили и меня, и сказал, чтоб мы покрепче раскритиковали Хрущева.

— Говорят, Сталин сказал: «Мой маленький Маркс!»

— Было… Сталин говорит: «Вот надо включить и Молотова, чтоб покрепче дали Хрущеву и покрепче выработали!» Председатель был Маленков, а я принял в этом активное участие. Когда мы принесли наш проект, Сталин стал качать, качать головой. Одно дело — электрификация, как ее Ленин понимал, а другое — сельская электрификация, нельзя это все равнять, это разные вещи. Конечно, сама по себе электростанция еще не является электрификацией, хотя она и полезна. А чтобы социализм строить, надо не просто создавать мелкие электростанции, а надо создать систему электростанций, охватывающих всю страну… Потом он посмотрел: «Надо помягче. Смягчить».

Каганович предложил назвать учение «ленинизмом-сталинизмом». Хрущев это поддерживал, конечно, но тут Каганович больше.

03.02.1972, 06.06.1973

— Роль Хрущева очень плохая. Он дал волю тем настроениям, которыми он живет… Он бы сам не мог этого сделать, если бы не было людей. Никакой особой теории он не создал, в отличие от Троцкого, но он дал возможность вырваться наружу такому зверю, который сейчас, конечно, наносит большой вред обществу. Значит, не просто Хрущев.

— Но этого зверя называют демократией.

— Называют гуманизмом, — говорит Молотов. — А на деле мещанство.

09.07.1971

— Хрущев, он за Советскую власть, но против революции. Что для него характерно: он против всего революционного. Так вот что интересно, характерно: конечно, коллективизация, которая у нас проводилась сталинскими методами, была недопустима. Недопустима. А никакой другой не было.

Он против коллективизации. Он бухаринец, безусловно. Не выше бухаринского, я думаю, был уровень. Примостился.

— Его выдвинула Аллилуева, — говорит Шота Иванович.

— Слушайте, но после этого мы его наблюдали пятнадцать — двадцать лет.

— Он служил вам.

— Да, вот именно. Он способный человек. К практической работе.

— Сталина неграмотным считает, — сообщает Шота Иванович.

— Могло быть, могло быть, конечно. От него можно было ожидать, особенно сгоряча. Неграмотным, я не помню, едва ли Хрущев будет считать Сталина неграмотным. Не неграмотность, а заносчивость, зазнайство. На деле он его, конечно, не считал дураком, потому что он его так боялся!

— Я имею в виду — после.

— А после, конечно… Не интересовался никогда серьезно, что такое ленинизм, что такое марксизм, не думал. А вот ловко так… Бухарина, Рыкова и Зиновьева хотел реабилитировать. А Зиновьев из другой группы уже, троцкистской. А Бухарин правый. Хрущев хочет всех реабилитировать всех.

25.04.1975

— Хрущев изображал из себя архисталинца, Микоян — архисталинца, а в душе они были другие, потому что вокруг столько было сложных, неясных и очень трудных вопросов, которые и сейчас еще остаются во многих случаях. Некоторые еще и сами не осознают, кто они в действительности, им ничего пока еще не ясно. А вокруг Хрущева объединилась вся верхушка. Вся верхушка. Насколько требовала революция в наших условиях более глубокой, более деятельной работы и преодоления еще многих таких вещей, которые как будто уже ясны! А оказывается, нет. Даже для людей, которые как будто проверены уже, и то недостаточно. Нет документов, статей, выступлений открытых, но Сталин все это учитывал, и, конечно, не без нарушений формальной демократии проходила эта политика тридцатых — сороковых годов, вплоть до пятидесятых. Тут, конечно, была крепкая рука, и без этого мы бы не могли выдержать. Поскольку был такой авторитет у Сталина, он, безусловно, признавался и в партии, и в народе. Конечно, не все формальности нужны были, не всегда они проводились, но, несмотря на это, лучшего-то, более демократического пути нельзя было избрать, иначе мы были бы в еще более трудных условиях. Благодаря авторитету Сталина в этот период, многое держалось крепко даже там, где были очень слабые люди, где были ненадежные люди, только потому, что побаивались. Это играло свою роль. А при Ленине разве этого не было?

03.02.1972

— А между тем, — утверждает Шота Иванович, — можно поднять документы, что по инициативе Хрущева очень много тысяч коммунистов уничтожено. В Московском комитете и на Украине есть списки — он писал Сталину.

— Безусловно, конечно. Иначе бы он не выдвинулся. Было такое время… Разумному-то человеку ясно. Человек малограмотный, чужой партии, чужой, чужой. Он долго не может остаться.

Его, видите, сбыли с рук на Новодевичье кладбище и в сторонке стоят.

— Вы не проходили мимо?

— Нет, я нарочно не ходил.

— Не надо, а то кто-то увидит: Молотов был на могиле, и так небылицы говорят! — рекомендует Шота Иванович. — Ни разу туда не надо.

— Черт с ним… Булганина я хоронил.

— Его можно, — разрешает Шота Иванович.

25.04.1975

— Сталин и Хрущев… Но Хрущев-то ноготка Сталина не стоит! А Сталин, несмотря ни на что, сделал громадное дело. Он — великий преобразователь. Не дотянул в некоторых вопросах, и это тормозит, это против него. Теперь повторяют его ошибки, его же недостатки по крестьянскому вопросу повторяют. А то, что он сделал колоссальное дело, это стараются замазать.

28.04.1976

Данный текст является ознакомительным фрагментом.