Семья

Семья

— Хотелось о вашем детстве спросить…

— Мы, вятские, ребята хватские! Отец у меня был приказчиком, конторщиком, помню хорошо. А мать — из богатой семьи. Из купеческой. Ее братьев я знал — тоже богатые были. Она по фамилии Небогатикова.

— Происхождение сибирское?

— Нет, почему сибирское? Я же вятич. Не признаете мою вятскую родину? И Рыков, и Киров из Вятской губернии… Мы с Рыковым из одной деревни, два Предсовнаркома и оба заики. Слобода Кукарка, она считалась не деревней, это больше, чем деревня, — село. Теперь это уже город Советск, слобода внутри города оказалась, большая была слобода. Деда по отцу помню. А по матери очень слабо помню. Братьев матери тоже хорошо не помню. Мне было лет семь. На лето мы уезжали к дедушке со старшим братом. По отцу дед был из крепостных, Прохор Наумович Скрябин. Старые имена. А братья матери имели «Торговый дом братьев Небогатиковых». Семья у них большая была. Отец служил у матери приказчиком.

Мать — Анна Яковлевна, была из очень богатой семьи[33]. Сын ее сестры — отец артиста Бориса Чиркова, то есть мне Борис — племянник. Когда я был наверху, он ко мне заходил, теперь что-то не видно.

Отец — Михаил Прохорович Скрябин. Приезжал ко мне, когда я уже работал в ЦК. По церквам ходил… Он религиозный был. Не антисоветский, но старых взглядов.

В детстве отец меня лупил, как сивого мерина. И в чулан сажал, и плеткой, — все, как полагается.

Когда первый раз меня арестовали, пришел на свидание.

17.08.1971, 04.12.1973, 10.04.1979

— Отец здорово пил. «Питух» был. Купцы пьют, ну и он с ними. Выедет на Нижегородскую ярмарку… Везли его как-то на санях домой, и на повороте его выбросило из саней. Отец упал и сломал ногу о столб. Только в России такое может быть. С клюшкой ходил. А выпьет: «Все ваши Марксы, Шопенгауэры, Ницше — что они знают?» Особенно ему Шопенгауэры нравилось произносить! Громко.

Лет шестьдесят пять прожил.

Ровно семьдесят лет назад я впервые был сослан — в Вологодскую губернию, из Казани. С этого началось. В 1909 году. Девятнадцать лет было. Посадили сначала на три месяца.

— Из ссылки было легко бежать?

— Конечно. Но надо было куда-то деваться на вольном положении.

Иногда урядник требует показываться, иногда ему лень этим заниматься. Первую ссылку я решил отбыть, потому что хотел окончить среднюю школу.

10.04.1979

— Это у меня наболевшее все, — говорит Шота Иванович. — Большевики каторги не боялись, тюрьмы… А что, вы не хотели хорошую жизнь? Вячеслава Михайловича в гимназию устроили. Окончил бы он ее. Дядя по материнской линии воспитал его, уделял ему внимание. Мог и в Питере окончить институт, стать русским чиновником, но он предпочел не эту жизнь, а пошел в тюрьму, на каторгу, в ссылку!

— Испугал, — ответил Молотов.

— Отец был приказчиком. И женился на вашей матери. Он работал у кого-то приказчиком? — спрашивает Шота Иванович.

— Работал.

— И женился после на вашей матери?

— Не после только.

— Раньше?

— И работал, и женился. (Смех.)

— А они, дай бог им царство небесное, с материнской линии хорошо вам помогали.

— Помогали. Братья Небогатиковы.

— Хорошая фамилия, — замечаю я. — А вот Нолинский — это какой брат был у вас?

— Нолинский? Он старше меня. Он Скрябин и сам композитор, но изменил фамилию, потому что был композитор Скрябин, довольно знаменитый композитор. Он говорит, что ж я буду тоже называться Скрябиным?

— Музыкальная у вас семья. Обучали вас?

— Я обучался. На скрипке.

— Даже Молотов…

— Почему даже Молотов? Даже Сталин, даже Ворошилов и Молотов трое пели! Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин — в Тбилиси, Ворошилов — в Луганске, я — в своем Нолинске. Это было не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. (Смех.) Сталин неплохо пел.

— В Политбюро тоже петь надо, когда Жданов на пианино играл, а вы за столом…

— Пианино, когда не-немного выпьем. Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя…» — и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное.

— Есть очень красивые песни.

— Очень красивые есть. И Чайковский писал музыку для церкви, ну и другие крупные композиторы.

— Козловский пел.

— Козловский, да. Еще бы, конечно.

— Михайлов, бас наш.

— Да, по-моему, Михайлов был то ли дьяконом, то ли протодьяконом.

— Вячеслав Михайлович, а мать ваша когда умерла?

— Она уже после революции. Кажется, в 1920 году.

— В двадцатом вы на Украине были, первым секретарем. Уже в верхах были, но не в Политбюро.

— Я на Украине был всего-то… На Донбассе…

— А отец умер в каком?

— А он, видимо, в 1923 году.

— Царство небесное родителям! — восклицает Шота Иванович.

— Сколько вас детей было всех? — спрашиваю я.

— Семь человек было. Как отец говорил: «Шесть сыновей и сам соловей!» Все пели. Шесть сыновей и одна дочь. Старшая сестра. А кроме того, еще было трое, но тех я уже не застал, в детстве умерли. Всего было десять у моей матери, я был предпоследний.

— А брат, композитор, когда он умер?

— Он умер года четыре-пять назад.

— Музыкальность по какой линии, по материнской или по отцовской?

— Видите ли, отец — у него был хороший бас, но не было слуха. И все-таки он пел в церковном хоре, на клиросе. Он пристраивался к кому-нибудь с хорошим слухом, басу, и подтягивал… Выписывал много нот всяких церковных. На богомолье ездил. Куда только… А средний брат Николай был талантливый живописец, очень хорошо рисовал, но все сам — самодельно, самоучкой. И композитором стал самоучкой. Очень способный. Как музыкант очень способный, как политик — никуда. (Смех.)

— Отец, наверно, был знаток женщин? — интересуется Шота Иванович.

— Он бывалый человек. Он бывал на разных ярмарках, в Нижнем Новгороде, в других местах, и там у него была вольная жизнь. Родители жили в Вятке, а «Торговый дом братьев Небогатиковых» был в Нолинске. Их трое — братьев Небогатиковых, они нам помогали. Николай, старший мой брат, окончил гимназию, поступил в университет.

— А вот большевик еще у вас был брат…

— Большевиков не было. Коммунист был, младший, но слабый такой. Политикой мало интересовался. Сергей. Угорел в 1919 году. Я уже был председателем Нижегородского губкома.

09.10.1975

— Меня удивляет, Вячеслав Михайлович, что у вас отлично сохранилось зрение — вы без очков читаете! Молотов отвечает:

— Один глаз. А другой — уже на Арзамас!

05.07.1980

Молотов стал постоянно щурить левый глаз.

— Может, задвинуть шторку, свет мешает? — Мы сидим у окна.

— Скорей всего, лучше будет, но… У меня глаза не совсем одинаковы, поэтому…

Я читаю в очках. Лет шесть-семь, может, восемь, назад я читал без очков. А потом стал в очках. Но зато на воздух я смотрю без очков. А раньше я в очках смотрел.

— На всех фотографиях вы были в пенсне… Оказывается, Гитлер в очках писал. А снимков нет.

— Я не помню, чтоб он в очках…

— А Ленина вы не видели в очках?

— Не хотел показываться. Один или два раза его показали в очках. Не подходит ему… вооружение на глазах.

…Молотов после болезни ослаб. Думали — не выкарабкается.

— Пока я в неработоспособном состоянии. Я называю свою болезнь — годы. Встаю — все болит, начиная от затылка, шея, плечи, суставы, ноги, через колени —, наверх. То побаливает в груди, сонливость, усталость…

05.02.1982

— Я обратил внимание, вы без очков читаете.

— Я без очков могу. Беречь надо. Как беречь? В полутемноте, в полусвете нельзя читать. Я это для себя запомнил. Я смотрю — Таня, Сарра Михайловна, они совершенно не берегут зрение, а потом будут жаловаться. Таких большинство. Это наша некультурность, учтите. Сказывается некультурность. Привыкли — кое-какой свет, ладно, читаем, а это портит зрение.

…Смотрит на мой «дипломат»:

— Такие сундучки сейчас у многих.

— Называется «дипломат». А почему «дипломат» — не знаю.

— Секретные бумаги носить, — говорит Молотов.

30.10.1984

Сегодня у Молотова в гостях две пожилые женщины, его родственницы: Зинаида Федоровна, двоюродная сестра, — отец Вячеслава Михайловича брат ее матери, и племянница Зоя Викторовна — дочь одного из старших братьев, Виктора Михайловича.

— Его мобилизовали в 1918 году белые, — говорит Молотов, — и он с тех пор пропал.

— Тиф был, он и не вернулся, — добавляет Зоя Викторовна, — шесть братьев и одна сестра…

— Шесть братьев, да, правильно, — говорит Молотов. — Это то, что сохранилось на моей памяти. Я предпоследний. Сережа самый последний.

— Он был военный врач, — говорит Зинаида Федоровна, — молодой умер… Скрябины были — Михаил, Виктор, Николай, Зинаида, Владимир, Вячеслав и Сергей. Николай — композитор Нолинский, очень скромный человек, никогда не пользовался родством с Вячеславом Михайловичем.

Вспомнили, что у Небогатиковых было два или три парохода. За товаром по Волге и Каме ходили «Три Брата» и «Братья Небогатиковы». Разбогатели постепенно. Михаил и Виктор Скрябины, старшие братья, оформляли товар у Небогатиковых.

Женщины рассказали, как однажды на кухню к ним забрела цыганка и, указав на Вячеслава, сказала: «Этот будет на весь мир знаменит!»

Молотов вспомнил, что заходил на свою родину в слободу Кукарку на пароходе «Красная звезда» в 1919 году.

А племянница добавила, что ее «дядя Веча» до революции приехал в Нолинск на табачную фабрику Небогатиковых и устроил митинг. Дедушка, отец матери, поднял палку: «Ты на кого митингуешь? Мы этим живем!»

…Милые, скромные старушки. Я развез их по домам в Москве. Ехали долго, по дороге нас остановили на Рублевском шоссе — пришлось ждать, пока прокатит Чурбанов.

— Мы все страдали из-за нашей скромности, — говорили мне родственницы Молотова. — Был он в Кремле — никогда не звонили ему, никто не знал, что мы его родственники.

— Я жила в Воронеже, — рассказывает Зоя Викторовна, — «дядя Веча» приехал вручать орден Ленина, меня на вручение не пустили. А ночью, часов в двенадцать, он сам к нам приехал на квартиру. На другой день у меня все спрашивали: «Почему товарищ Молотов к вам приезжал?» «Посмотреть, как живут научные работники», — ответила я.

Никто не знал, что я его племянница. Мы никогда не пользовались его именем, сами устраивались. Однажды мой отец, родной брат Вячеслава Михайловича, позвонил. Полина Семеновна ответила: занят, у Сталина, и так далее… — нас туда не допускали.

14.10.1983