Затейка верховников

Затейка верховников

А задуматься было над чем. Князь Голицын сказал, что нужно «себе полегчить, воли себе прибавить», ограничив власть новой государыни в пользу Верховного тайного совета. К идее обуздания самовластия князь Дмитрий Михайлович шел давно. Человек умный и образованный, Голицын много читал, сопоставлял и размышлял, дружил с учеными людьми. Он много повидал – был посланником в Стамбуле, губернатором в Киеве, президентом Камер-коллегии, сенатором, членом Верховного тайного совета. Петровские реформы, перевернувшие жизнь страны, протекали у него на глазах. Дмитрий Михайлович видел очевидные преимущества нового государства, которое возводил Петр, но его – вельможу знатного (из рода Гедиминовичей) и немолодого – коробило то пренебрежительное, уничижительное отношение к «родовитым», «фамильным», которое проявляли Петр и его низкопородные выдвиженцы – такие как Меншиков, Ягужинский, Екатерина. Да и сам князь Дмитрий за свою долгую жизнь не раз испытал и унижения, и страх.

В 1723 году началось громкое дело о должностных проступках сенатора П. П. Шафирова. Под следствие попал и Голицын, которого отстранили от должности и посадили под домашний арест. Как записал в свой дневник камер-юнкер герцога Голштинского Ф. В. Берхгольц, его господин Карл Фридрих однажды вошел в комнату Екатерины и увидел, что «у ног Ее величества лежал бывший камер-президент и теперешний сенатор князь Голицын, который несколько раз прикоснулся головою к полу и всенижайше благодарил за ее заступничество пред государем: по делу Шафирова он, вместе с князем Долгоруким, был приговорен к шестимесячному аресту и уже несколько дней сидел, но в этот день, по просьбе государыни, получил прощение». Такое, конечно, не забывается.

И вот со смертью Петра II вдруг появилась возможность резко изменить ситуацию в пользу «фамильных». И предложение Голицына о выборе на престол такого заведомо слабого правителя, как Анна, при условии ограничения ее власти Советом, состоявшим в основном из «фамильных» – родовитых вельмож, устраивало и Голицыных, и Долгоруких. Это позволяло забыть вражду и соперничество, которые разделяли эти два клана в царствование Петра II, да и раньше. Осторожный Василий Лукич Долгорукий, правда, засомневался: «Хоть и зачнем, да не удержим!» – «Право, удержим!» – уверенно отвечал Дмитрий Михайлович и предложил закрепить ограничение царской власти особыми условиями – «кондициями», которые должна была подписать новая государыня.

И тут произошло неожиданное: верховники позвали секретаря и стали, теснясь вокруг его стола и перебивая друг друга, диктовать кондиции. Бедный чиновник оторопел от этого лихорадочного, уже ничем не прикрытого хищного порыва кучки властолюбивых стариков. Он не знал, кого слушать. Тогда черновик вырвали у него из рук. За стол сел сначала один, потом другой вельможа. Не прошло и часа, как кондиции были готовы. Они запрещали императрице без разрешения Верховного тайного совета вести войны, назначать налоги, расходовать казенные средства, жаловать кого-либо деревнями, чинами, командовать гвардией и армией. «А буде чего по сему обещанию не исполню, – заканчивался документ, – то лишена буду короны Российской».

Вечером 19 января в Курляндию поспешно выехали князь Василий Лукич Долгорукий и князь Михаил Михайлович Голицын – младший брат Дмитрия Михайловича. Они везли Анне Иоанновне кондиции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.