Глава III Рекрут на фронте

Глава III

Рекрут на фронте

Воскресенье, 8 апреля 1945 года

Мы покидаем деревню и отправляемся на север. Кое-где за окнами мелькает свет — здесь размещены на постой солдаты. Изредка в окне показывается чье-то заспанное лицо, и проснувшийся усталым взглядом провожает нашу колонну.

Мои плечи оттягивает тяжелый ранец, холодный ветер неприятно сечет лицо. Дорога, ведущая к линии фронта, запружена гужевым транспортом. Из темноты появляются неосвещенные повозки и катят дальше, грохоча колесами. Возницы небрежно нахлестывают изможденных лошадей[27]. Время от времени где-то впереди появляется затемненный призрачный свет автомобильных фар.

Мы проходим мимо лугов, деревянных ограждений пастбищ, столь любимых коровами в дневное время. Сейчас это все освещено слабым лунным светом. Приближаемся к лесу. Становится еще темнее. Идущего впереди не видно, о его присутствии можно лишь догадываться.

Иногда плывущие по небу облака открывают луну, и на землю падает ее жидкий свет. Установленные на перекрестках дорожные указатели показывают расположение военных частей. Мы сходим с главной дороги и сворачиваем направо на узкую тропинку, петляющую по лесу. Наш сопровождающий унтер-офицер дает команду остановиться для отдыха.

Сбрасываю с плеч ранец и прислоняюсь спиной к стволу дерева. Примерно в двадцати километрах от нас видны взлетающие к небу языки пламени, освещающие линию фронта. Как только гаснет один далекий пожар, его сменяет новый. Изредка глухой винтовочный выстрел или пулеметная очередь нарушают ночную тишину. Пора двигаться дальше. Мы медленно двигаемся вперед, часто останавливаемся и ждем, когда к нам подтянется отставшая часть колонны. Справа видна водная гладь пруда, мерцающая в свете луны и звезд, прорывающемся из-за туч. Осталось идти уже совсем немного. Сильный ветер рвет облака в клочья, и окружающее пространство на какое-то мгновение освещается бледным лунным светом.

Неожиданно мы выходим на покрытую гудроном дорогу. Откуда-то из темноты перед нами возникает свет, позволяющий увидеть ворота. Мелькает огонек от фонарика часового. Мы добрались до места назначения — завода, на котором собирают «оружие фау»[28].

Мы строем проходим мимо внушительных размеров мастерских, возникающих из темноты подобно жутким сказочным великанам. Перед одной из них мы останавливаемся. Здесь находится командный пункт командира нашего полка[29]. Сопровождающий нас унтер-офицер отправляется доложить о нашем прибытии и получить новый приказ. Я ложусь, откинувшись спиной на ранец, и смотрю на восток. До фронта всего каких-то десять километров. Далеко на юге и севере он уже прорван, и бои кипят в таких стратегически важных точках, как Кюстрин и Франкфурт[30].

Возвращается унтер-офицер и при свете фонарика зачитывает наши имена. Два человека отсутствуют. Наконец мы гуськом следуем дальше, в мастерскую. Движемся в темноте на ощупь, проходим через несколько коридоров, позвякивая касками и котелками. Пропускаю поворот и, не попав на ступеньки, ведущие в какой-то подвал, налетаю на стену, впрочем, не очень больно. Чувствую, что ужасно устал. Откуда-то возникает слабый свет. Мы находимся в подвале. Унтер-офицер показывает нам наши спальные места в длинном коридоре, по обе стороны которого тянутся ряды нар. Все это почему-то напоминает конюшню. Спотыкаюсь о какие-то доски и бросаю ранец на солому. Рядом на пол кучей навалены ручные и винтовочные гранаты. Медленно стягиваю сапоги с гудящих от усталости, опухших и натертых ног. Сапоги мне жмут, хотя квартирмейстер уверял, что они будут мне впору.

Под лестницей обнаруживаю водопроводный кран. При свете фонарика смываю с себя дневную пыль. Вода очень холодная и на какой-то миг взбадривает меня. Уже час ночи. Мои товарищи укладываются спать или едят. Я тоже достаю еду и торопливо жую, чувствуя, что сильно проголодался. На нарах на противоположной стороне коридора лежат солдаты, вернувшиеся с линии фронта, та жалкая горстка, которой посчастливилось живыми вернуться сюда. Из восьмисот человек осталось всего семьдесят три. Они рады тому, что им посчастливилось уцелеть в боях.

В восемь утра нас будит унтер-офицер, по виду типичный тыловик. Оказалось, что так оно и есть. Солдаты постарше не обращают на него внимания, и поэтому он обрушивает свою неутоленную жажду власти на нас. Нам не разрешается отправиться на завтрак, сначала мы должны подмести пол стометрового коридора, заваленного соломой и песком. Каждый угол следует побрызгать водой. Вода попадает на нары, от нее намокает солома. Наконец нам приходится насухо вытереть пол тряпками. Тупоголовый пруссак заставляет меня заняться уголками, которые остались нечищеными.

Тайком выскальзываю наружу. Погода стоит прекрасная. Солнце прогревает холодный ночной воздух, и его сияние постепенно рассеивает утренний туман. Главная дорога проходит мимо мастерских. Мотоциклисты связи или порученцы на конях поднимают клубы пыли, которая медленно оседает на землю. Мимо проезжают обозы с продовольствием и боеприпасами.

В дверях появляется унтер-офицер, и поэтому я возвращаюсь обратно, после чего отправляюсь на полковую кухню с охапкой дров. Гейнц со Штрошном тоже находятся там. Затем мы сливаемся с окружающим ландшафтом и бродим по заброшенным цехам. Замаскированные входы уводят нас в подземные мастерские, открытые двери которых как будто приглашают нас познакомиться с их тайнами. Здесь больше не занимаются сборкой «оружия фау», потому что рабочих призвали в армию. Мы видим панцерфаусты, лежащие рядом с гладкими боками бомб. На верстаках, затянутых паутиной, лежит внушительный, толщиной в палец, слой пыли.

Мы возвращаемся в подвал, где мирно поглощаем завтрак. На соседних нарах солдаты готовятся к бессонным ночам, пытаясь забыть ужасные подробности боевых действий на передовой. Перед мастерской унтер-офицер демонстрирует свою власть над нашими товарищами, главным образом теми, кто значительно старше нас. Им приходится подметать огромными метлами главную дорогу. Это совершенно бессмысленное занятие, потому что каждое проезжающее транспортное средство поднимает клубы пыли, покрывая уже расчищенные участки дороги. Однако приказ есть приказ, каким бы глупым он ни был.

Солнце неторопливо поднимается на небосклоне. Скоро полдень. Как я уже сказал, сегодня воскресенье. Мы сидим на траве под деревьями на бугорке позади мастерских и предаемся своим мыслям. Появляется унтер-офицер и гонит нас работать.

Нам приходится грузить повозки, прибывающие с фронта за боеприпасами. Нагружаем панцерфаусты, с которыми, по словам Геббельса, способен справиться даже новорожденный ребенок. Лошади увозят свою тяжелую поклажу, и к нам без перерыва подкатывают все новые и новые повозки. Мы уже давно успели съесть походные пайки и с урчащими от голода желудками грузим на телеги ящики с продовольствием.

В полдень появляется наш унтер. Нам приходится отправиться к восточным воротам со всем нашим снаряжением. Быстро свертываем шинели и одеяла и выбегаем из подвала. Обер-ефрейтор устраивает перекличку. Присутствуют все, потому что двое наших потерявшихся товарищей нашлись.

Унтер-офицер уходит и возвращается с полковым командиром и двумя штабными офицерами. Затем докладывает старшим по званию, и полковой командир дает команду «вольно». Он спрашивает имя у каждого из нас, а также задает вопросы о местожительстве и происхождении. Когда он узнает, что среди нас нет никого, кому больше семнадцати, то с воодушевлением произносит:

— 1928-й год рождения — последняя надежда Германии. Ваш фюрер верит в вас!

Затем он добавляет еще несколько слов о том, что фюрер послал свою молодежь в окопы для того, чтобы она знала о жертвах, приносимых фронту.

При этом под горлом у него покачивается Рыцарский крест. На солнце ярко сияют дубовые листья у него на петлицах.

Из строя выходят самые старшие по возрасту солдаты. Офицеры уходят в офицерскую столовую. Сержант командует:

— Направо!

Мы строем отправляемся на фронт.

Покидаем фабричный комплекс через восточные ворота. Дорожное покрытие заканчивается, и начинается грунтовка, сильно разбитая колесами повозок и гусеницами бронемашин. Вижу огромные танки, съехавшие с обеих сторон дороги в лес. Поражаюсь их количеству, их больше, чем я мог предполагать. Внешний вид боевых машин обманчив. Они замерли в неподвижности, поскольку у них нет бензина. Танкистов, одетых в черную форму, теперь разместили в окопы как простых пехотинцев.

Среди деревьев стоят грубо сколоченные хижины — это казармы, занятые солдатами войск СС. Любой солдат, покинувший передовую, может добраться только до этого места, если его, разумеется, не успеет схватить военная полиция, потому что для фронтовиков это граница тыла. Здесь царствует военная полиция, сковавшая кольцом страха сердца воюющих на фронте солдат.

У них специально натасканные на людей собаки, которые по ночам охотятся за теми беглецами, у кого от ужаса боев не выдержали нервы. Солдаты войск СС лениво развалились на стульях, безмятежно подставив лица солнечным лучам. Выражение этих лиц обманчиво миролюбиво.

Проходим мимо домиков немецкого Красного креста, где разместились полевые госпитали. Чувствуем отвратительный запах карболки и крови. Раненые солдаты греются на солнышке. Их товарищи, которым ампутировали конечности, заново учатся ходить. Сворачиваем с главной дороги направо и идем по полям и лугам, чувствуя, как с каждой минутой солнце начинает припекать все сильнее. С каждым шагом ранец кажется мне все более тяжелым. Горло горит от жажды, желудок своим урчанием постоянно напоминает о том, что я уже давно не ел. Вдалеке вижу красную макушку какой-то церкви.

В деревне мы спрашиваем, где находится командный пункт батальона, и тащим свои усталые кости еще два километра до тех пор, пока не оказываемся в последнем доме на дальнем краю деревни. Она расположена возле дороги, которая ведет в Фюрстенвальд. Мимо нас проезжает обоз. Усталые лошади, понурив голову, с трудом тянут тяжелую поклажу. У нас есть немного времени, чтобы отдохнуть на командном пункте. Мы ложимся в кювет и закрываем глаза.

Проходит добрый час, прежде чем нас отправляют на командный пункт роты, к которой мы приписаны. Нам приходится тащиться обратно, на противоположный край деревни, откуда мы недавно пришли. Там находятся части самых разных родов войск. Взвод выстраивается в очередь за пайком. Слышен звон церковного колокола, созывающего местных жителей к молитве.

Поворачиваем налево и направляемся к железнодорожной станции. Поезда здесь не ходят уже давно, и между рельсами выросла высокая трава. Через узкоколейку проезжает грузовик, громко сигналя нам.

Командный пункт нашей роты находится на ферме неподалеку от станции. Сопровождающий унтер-офицер докладывает о нашем прибытии и направляется обратно в полк. Молодой лейтенант, командир роты, выстраивает нас в одну шеренгу, затем делит на отделения соответственно возрасту и росту. В наше отделение попадают практически все те, кто ночевал вместе в казарме. Нам представляют нашего унтер-офицера, переведенного в пехоту из парашютной части[31]. Это невысокого роста пруссак с приятным лицом.

До нас доносится запах варящегося горохового супа. Оказывается, что на нас не рассчитывали, решив, что пайков нам хватит до сегодняшнего вечера. Тем не менее мы получаем по миске горячего дымящегося супа.

После еды расходимся по своим отделениям. Некоторым из наших солдат придется спать в сарае рядом с командным пунктом, потому что мест для ночлега всем не хватает. Мы отправляемся дальше. В нашем отделении 17 человек, включая унтер-офицера.

Идем строем вдоль железнодорожных путей, затем сворачиваем на тропинку, петляющую через пыльное поле. Вижу первые побеги молодой травы.

Скоро перед нашими взглядами предстает развороченная взрывами земля и кучи песка в тех местах, где вырыты траншеи и блиндажи. Мы находимся на позиции № 16, где нам предстоит ночевать. Один за другим спускаемся по земляным ступенькам вниз. Проход настолько низкий, что нам приходится нагибать голову. Помещение крошечное, как кукольный домик. У входа стол, под ним две шаткие скамьи. Два ряда лежаков с охапками соломы возле задней стены. Мы заходим поочередно, бросаем вещи на лежаки и выходим наружу. В блиндаже так тесно, что мы постоянно толкаем друг друга локтями. Когда мы все оказываемся внутри, то напоминаем сардинок в банке, нам приходится укладываться едва ли не друг на друга. Поесть всем одновременно в блиндаже невозможно, кому-то приходится оставаться на своих лежаках.

Пока остальные устраиваются на ночлег, я вместе с Гейнцем и Штрошном выхожу в траншеи. Местными фортификационными сооружениями занимались жители деревни и члены гитлерюгенда, и поэтому вся система траншей прорыта хаотично, без какого-либо единого плана. Рядом с готовыми траншеями есть такие, что лишь намечены и имеют глубину не больше одного штыка лопаты.

Перед окопами, обращенными на восток, земля плавно обрывается вниз от железной дороги к заливным лугам. На дальней стороне она снова вздыбливается невысокими холмами. Справа от нас находится деревня Литцен, окруженная полями. Она заканчивается холмом с ветряной мельницей. Вдали слева возвышаются крыши литценского комтура[32], орденского подворья. Позади нас местность ровная, плоская. Дальних лесов нам не видно.

Наша позиция является местом для отражения атаки вражеских танков. Этому также способствует всхолмленная местность и заливные луга. Я задумываюсь над тем, рискнут ли русские танки свернуть с дороги и двинуться прямо на нас. Мы находимся на третьей линии обороны, и наша позиция носит имя последнего немецкого президента. Рельеф, как я уже сказал, здесь неровный, и поэтому передний край, до которого всего пара километров, виден плохо[33]. Старая мельница — единственный ориентир. Слева от деревни и мельницы видно расположенное на склоне холма старое военное кладбище. Его кресты похожи на лишенные листьев деревья.

Вегнер и Блачек отыскали картофелехранилище и вернулись с полным мешком картошки. Набираем дров и приносим несколько кирпичей. У нашего унтер-офицера оказался большой котел, под которым скоро весело пылает огонь.

Постепенно темнеет. В соседнем блиндаже также разжигают костер, в свете которого мы видим силуэты наших соседей-солдат. Откуда-то издалека доносится шум моторов. Вскоре над нами с ревом пролетают несколько «Мессершмиттов»-109[34], направляющихся к линии фронта. Через несколько секунд раздается грохот русских зенитных орудий[35]. Затем в дело вступают орудия более крупного калибра. Самолеты возвращаются обратно, летя низко над деревьями. Вскоре снова становится тихо. Мы снимаем котел и тушим огонь. В блиндаже раздаем еду, каждому достается по котелку картошки. Несколько солдат вкушают пищу, сидя и лежа на топчанах. На перемычке над входом стоит зажженная свеча. Унтер-офицер назначает время ночного караула. Мы с Гейнцем будем стоять на посту с десяти вечера до полуночи. Унтер рассказывает о фронте, говорит, что со слов пленных известно о том, что русские готовят мощное наступление. Получается, что мы угодили в самое пекло.

Неторопливо готовлюсь к вахте. Бой может остаться в постели, потому что одного часового вполне достаточно. Я беру у нашего унтер-офицера винтовку «42», обращаться с которой толком не умею. Я никогда не держал в руках оружия, и поэтому, если что и случится, от винтовки не будет никакой пользы. Выхожу на открытый воздух, навстречу звездной ночи, медленно поднимаясь по ступенькам. С полей доносится свежий ветер, и мне становится зябко. Прохаживаюсь от траншей до блиндажа и обратно. Время тянется очень медленно. В нашем блиндаже гаснет свет, и вскоре оттуда доносится дружный храп.

Прямо передо мной совсем рядом вспыхивают сигнальные ракеты Вери. Становится так светло, что я хочу броситься на землю, однако мне нельзя покидать пост. Когда сигнальные ракеты наконец гаснут, все вокруг снова погружается во мрак, и вскоре глаза привыкают к темноте.

На фронте тихо. Тишину ночи не нарушает ни один выстрел. Время тянется мучительно медленно. Минуты кажутся мне часами. Время от времени из блиндажа кто-нибудь выглядывает, спрашивает у меня время и снова ныряет обратно в тепло.

Со стороны русских позиций летит самолет, двигатели которого издают звук, похожий на стрекот швейной машинки[36].

Полночь. Медленно спускаюсь по ступенькам вниз и передаю пост другому солдату. Тот неохотно поднимается со своего лежака. Снимаю шинель и ложусь, оттолкнув в сторону соседа, чтобы нормально лечь. Чувствую, что устал, как собака. Глаза мои закрываются, и погружаюсь в сон.