Глава четвёртая КАК МЫ СКАЗАЛИ «ГРЕЙЛИНГУ»: «ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЕМ!»

Глава четвёртая

КАК МЫ СКАЗАЛИ «ГРЕЙЛИНГУ»: «ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЕМ!»

— Это случилось за три дня до возвращения с боевой службы, — рассказывал капитан 1-го ранга Андрей Булгаков, командир РПКСН К-407. — Ходили мы в Северную Атлантику, под Гренландию, потом выполняли задачи в Баренцевом море.

20 марта 1993 года, в 6 утра я сдал командирскую вахту старпому Юрченко и пошёл в свою каюту. За минуту до столкновения проснулся от неизъяснимого чувства тревоги. Всегда поднимаюсь легко и бодро, а тут — тягостно… Вдруг — толчок и довольно сильный. Тренькнул «Колокол» (ревун) и сразу же стих. Гаснет свет и тут же загорается аварийное освещение. Это перегорели «преды» от непонятного пока удара.

Вскакиваю и мчусь в центральный пост, одеваясь на бегу. Краем глаза замечаю, что впереди меня несутся на боевые посты люди, но всё, как в замедленной киносъёмке. Кажется, что они движутся мучительно медленно. Быстрее! Быстрее!!

Врываюсь в центральный пост и отталкиваю два рослых и тяжёлых тела — разлетаются, как пушинки. Вижу и слышу, как старший инженер-механик Игорь Пантелеев отдаёт чёткие распоряжения:

— Боцман, одерживай дифферент! Держать глубину!

Всё правильно — я не вмешиваюсь.

Смотрю на глубиномер — 74 метра. Первая мысль: столкнулись с лодкой. На такой глубине айсберги не растут.

За два дня до того получил радиограмму о том, что американская ПЛА ведёт слежение за российской подводной лодкой. Начальник штаба флота (адмирал Налётов) мог бы увести меня в нижние полигоны или ввести нас в террводы, но почему-то оставил меня наедине с супостатом. Не прикрыл.

А гидрология — самая мутная… Потом, после столкновения, прилетел наш Ил-38, поставил батитермографические буи. Взял гидрологию. Потом выяснили: при таких гидрологических характеристиках я мог услышать «американца» за 2–3 кабельтова, он меня — за 7–10. Однако гидрология уравняла всех.

Даю команду:

— Осмотреться в отсеках!

Докладывают: в аккумуляторной яме разбиты два плафона. В одной из обмоток размагничивающего устройства сопротивление изоляции «ноль». Сгорели предохранители ревунной системы и предположительно повреждена носовая цистерна главного балласта. Вот и все наши потери.

Тем временем К-407 выполняет манёвр прослушивания кормового сектора. Акустик докладывает, что слышит уходящую подлодку. Тут уж я скрываться не стал: врубил активный тракт и измерил параметры уходящей ПЛА — скорость 16–18 узлов. Перевёл её за корму — всплыл. Передал радио. Дал команду боцману — отпереть дверь ограждения рубки. Вышли на носовую надстройку, осмотрели корпус. Огромная вмятина была измазана своеобразной пастой. Я знал, что американские подлодки покрывают нижнюю часть своего корпуса специальной противообрастающей пастой для улучшения гидродинамики. Понял чётко — лодка американская. Приказал радисту выйти на международные частоты в эфир и запросить неизвестную ПЛА, не нуждается ли она в помощи?

Я был готов оказать любую помощь, если бы потребовалось. Мало ли что у них после такого удара могло случиться? Однако американец на связь не вышел. Но ведь и я мог нуждаться в помощи! Ведь и у меня могли быть более серьёзные повреждения. И мой визави на помощь бы не пришёл. Порядочные люди так не поступают. Вот и верь после этого во всеобщее морское братство.

Конечно, была досада, была злость — ведь столкновение случилось за три дня до окончания трудного, но в целом удачного похода. Утешал себя тем, что экипаж жив, раненых нет — и это главное. А значит, слава богу!

Как ни расстроился, а служба правилась. Засекли с помощью радиотехнических средств, что два «ориона» полетели в северные районы Баренцева моря, засекли интенсивный радиообмен в сетях НАТО. Установили, что к долбанувшей нас атомарине побежала «Марьятта» (норвежский разведывательный корабль. — Н.Ч.).

Всё это случилось в несчастливый для моряков день — в пятницу. И в тот же день московское радио передало сообщение ИТАР-ТАСС о столкновении в Баренцевом море «российской подводной лодки с неопознанным подводным объектом». От того что так оперативно сработали средства массовой информации, США — от неожиданности должно быть — подтвердили факт столкновения (никогда такого за ними не водилось!) и даже назвали подводную лодку — «Грейлинг», которая вскоре вернулась в Норфолк.

Президент Клинтон был взбешён. Командира сняли с должности. Повреждения атомарины были столь значительны, что лодку вскоре вывели из боевой линии, списали и утилизировали.

Нас тоже поставили в ремонт, но на плаву — в Полярнинскую Палу-губу. Ещё в море на К-407 прибыл катер с командующим Северным флотом адмиралом Ерофеевым. Первое, что он спросил у меня, это:

— Командир, а почему у тебя сапоги рыжие?

Поскольку сапог моего размера интенданты перед походом на складах не нашли, я носил обычные меховые сапоги коричневого цвета. Но вопрос был задан таким тоном, что всем становилось ясно продолжение фразы — «вот потому вы и сталкиваетесь!» Вот уровень разбора происшествия. Ещё не вникнув в суть дела, он прибыл на корабль с готовой обвинительной речью.

Потом на корабле работала серьёзная комиссия под руководством вице-адмирала Владимира Григорьевича Бескоровайного, опытнейшего подводника. Он самолично изучал наш вахтенный журнал, прокладку, документы. Сделал вывод — командир К-407 не виноват.

Главный штурман ВМФ контр-адмирал Валерий Иванович Алексин после изучения наших карт сказал мне: «Командир, твоей вины нет». Знаю доподлинно, что приказ о моём наказании переделывался трижды. И только в третьем варианте Главком объявил мне НСС (неполное служебное соответствие) и приказал списать ремонт корабля за счёт командира.

Я просил разрешить нанести на рубку цифру «1» — за уничтожение корабля вероятного противника. Не разрешили.