I. Папа времен Крестового похода

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

I. Папа времен Крестового похода

Собор Богоматери в Пюи был для средневековых верующих тем же, чем для нас является собор Богоматери в Лурде. Паломники – люди всех сословий, сервы, монахи, сеньоры и прелаты – босиком, с оливковыми ветвями в руках непрерывным потоком стекались в этот уголок центральной Франции, выделяющийся своим необычным ландшафтом из вулканических скал. Именно там, в только что построенном соборе, тем больших размеров, что к нему примыкали просторная паперть, клуатр и пристройки, где паломники находили отдых, в толпе, исполненной религиозного благочестия, в первый раз прозвучало песнопение "Salve Regina", впоследствии известное под именем "гимна из Пюи".

В один из августовских дней 1095 г., толпа, стекавшаяся к храму, стала свидетельницей странных приготовлений: в стене собора кирками пробили брешь, затем расширили и, задрапировав тяжелыми занавесями ярко-красного цвета, превратили в подобие нового входа в здание. Вскоре стала известна и причина столь необычных работ, в Пюи ожидали приезда папы Римского, главы христианского мира. Незадолго до этого он перевалил через Альпы (скорее всего, по старой дороге Мон Женевр, минуя Павию, Турин, Зузский перевал, Бриансон и Гренобль) и появился в Балансе, где 5 августа освятил новый кафедральный собор. Затем папа пересек границу Пюи, проехал через Роман и Турнон, переправился через Рону и гористый Виварэ. Именно для этого именитого паломника епископ Пюи Адемар Монтейский приказал пробить вход в соборной стене, который должны были заделать тотчас же после отбытия гостя, чтобы никто не дерзнул пройти там, где ступала нога викария Христа.

На следующий день, 15 августа, в праздник Успения – самый значимый для святилища в Пюи, посвященного Богородице, папа Урбан II служил торжественную мессу перед более многочисленной, чем обычно, толпой.

В XI в. папа Римский, глава христианского мира, без сомнения, пользовался престижем, сильно отличающимся от того, каким обладает его преемник в наши дни. В те дни его визиты, особенно во Францию, не были чем-либо из ряда вон выходящим событием: все население испытывало к нему чувства, близкие родственным, что сегодня стало привилегией римских горожан. Еще не были введены торжественные церемонии и знаки отличия, выделявшие папу времен Ренессанса: еще нет ни Sedia, ни папской тиары (которую станут носить с XIII в.). Люди, сбегавшиеся к дорогам, по которым следовал папский кортеж, видели, как он едет верхом или на носилках в окружении прелатов и клириков. Его бесконечные разъезды по дорогам Запада способствовали тому, что он стал близким всему христианскому миру.

Что касается Урбана II, то обстоятельства благоприятствовали росту его популярности: во-первых, он был французом и его речь, лицо, выдающие в нем уроженца Шампани, усиливали к нему симпатию народа. В толпе одобрением замечали, что он был одним из тех монахов, которых его недавний предшественник, энергичный Григорий VII, извлек из монастырей, чтобы добавить духовенству свежей крови, обновив, таким образом, коррумпированный епископат, и, главное, приобщить к реформаторскому труду. Он сам положил начало реформам, выступив, невзирая на сопротивление князей, прелатов и самого императора, против торговли церковными бенефициями, симониальных священников и обычая магнатов назначать своих любимцев во главе аббатств и церковных епархий.

Едва взойдя на папский престол, тот, кого в юности звали Эдом де Шатийоном, получивший воспитание у самого Св. Брунона, основателя ордена картезианцев, должен был вступить в борьбу с императором Генрихом IV и его ставленником антипапой Гибертом, английским королем Вильгельмом Рыжим и королем Франции; находясь в почти безвыходной ситуации, изгнанный из Рима, поддерживаемый в Германии только пятью верными епископами, Урбан постепенно добился признания своих прав. Он даже отвоевал Рим, где сторонники антипапы Гиберта, бежавшего в Равенну, удерживали только замок Св. Ангела и храм Св. Петра, находившийся под императорской защитой. В предыдущем месяце мае папа даже собрал собор в Пьяченце, где предстал как настоящий вождь христианского мира. Урбан, обладавший удивительной восприимчивостью к любого рода деятельности, верховный понтифик по призванию, сумел в молчании и отрешенности монастырского клуатра выковать себя как борца и завоевателя.

В то время как толпа расходилась после окончания церемонии, Урбан долго совещался с Адемаром Монтейским. Прежде чем войти в сословие духовенства, Адемар был рыцарем, сыном графа Валентинуа, владельца замка Монтелимар. Этот почтенный прелат пользовался полным, вполне заслуженным доверием папы. На следующий день во всех направлениях отправились посланцы, монахи и епископские служки, неся письма понтифика с призывом к верным ему аббатам и епископам собраться на собор, который должен был состояться в Клермоне во второй праздник Св. Мартина (воскресенье, 18 ноября). На церемонию его закрытия были приглашены светские бароны и остальное духовенство.

Сам Урбан II покинул Ле Пюи спустя два дня после праздника в направлении Шез-Дье, где его принял клермонский епископ Дюранд и в тот же день (18 августа) освятил церковь. Должно быть, этот день был особенно радостным для папы, бывшего монаха, так как рядом с ним на церемонии освящения находились трое его товарищей по клюнийскому монастырю: Гуго, теперь епископ Гренобля, который впоследствии был канонизирован церковью (Св. Гуго Шатонефский, поддержавший по просьбе Св. Брунона создание его нового ордена в долине Гранд Шартрез), Одеберт де Монморийон, епископ Буржский и Дюранд, епископ Клермонский. Все четверо были выпускниками одного и того же клюнийского ордена, стараниями которого была доведена до своего логического завершения идея великолепия, присущая церкви еще со времен "катакомб": например, желая похвалить Св. Майеля, его наследник объявил, что тот отличался "совершеннейшей красотой".

25 октября, перед самым прибытием в Клермон папа Урбан в торжественной обстановке освятил главный алтарь в огромном соборе Клюни, превосходящем по размерам все храмы христианского мира (даже собор Св. Павла в Риме), где расцвело наше романское искусство. Понтифик, готовясь к собору, частенько беседовал с другими прелатами, среди которых находился и Геральд де Кардийяк (впоследствии мы встретим его на Кипре и в Иерусалиме). Одному из них, епископу клермонскому Дюранду, не было суждено увидеть собор, так как он умер в день его открытия (18 ноября) и с его похорон начались заседания.

Из Ла Шез-Дье Урбан II перебрался в Сен-Жилль-дю-Гард, где 1 сентября присутствовал на праздновании дня Св. патрона аббатства, отмеченного пышными церемониями при большом стечении паломников. Среди присутствовавших на самом деле находился граф Тулузский, Раймунд Сен-Жилльский, один из самых могущественных вассалов французского короля, управлявший самыми просторными и богатыми герцогствами Южной Франции. Вполне вероятно, что за десять дней, пока папа там находился, он неоднократно смог переговорить с графом во время процессий и церемоний.

"Более 250 епископских посохов", отметил хронист Бернольд, который с дотошностью журналиста описал ассамблею, собравшуюся в кафедральном соборе Клермона в день Св. Мартина 1095 г. На самом деле, в процессии, которая под пение "Veni Creator" заняла свои места на соборе, насчитывалось около 250 епископов и аббатов. На церемонию собралась огромная толпа народа, едва разместившаяся в просторном соборе, несмотря на его гигантские размеры, нартекс, хоры с окружавшей их галереей, где находились капеллы (это было первое сооружение подобного рода на Западе); правда, нынешний храм уже не тот, где заседал собор, поскольку на его месте позднее возвели кафедральную церковь в готическом стиле, к которой спустя несколько веков Виолле-ле-Дюк в увлечении пристроил башни и островерхие колокольни. Напротив до сих пор сохранился собор Богоматери, заложенный в те времена. Вообще, в Клермоне конца XI в. насчитывалось не менее пятидесяти четырех церквей.

Ассамблея имела величественной и знаменательный вид, ибо там вокруг своего пастыря собралась вся верная ему паства. Некоторые из них проявили мужество, достойное всяческих похвал: например, немощный старик Пибон, чтобы добраться к месту собрания из своего тульского епископства, должен был пересечь добрую половину Франции. Уже одним своим присутствием на соборе этот прелат, ранее занимавший должность канцлера при императоре Генрихе IV, выразил свое несогласие со своим могущественным государем и навязанным им антипапой. Много прелатов прибыло из Северной Франции, чтобы засвидетельствовать свою лояльность к Святому престолу и подтвердить свою оппозицию к императору Священной Римской империи: Ламберт, епископ Арраса, Герард, епископ Теруанна, Гервин, епископ Амьена и аббаты Сен-Вааста, Анхина и Сен-Бертена. Прибыли и прелаты из епархий и аббатств, расположенных на землях империи: Поппон, епископ Мецкий, Мартин, аббат монастыря Св. Дионисия в Моне, Представитель Рихера, епископа Вердена. Прочие церковнослужители также оказались достойными уважения: Жан, епископ орлеанский и Гуго, епископ санлисский, чьи епархии относились к владениям короля Франции, в тот момент поссорившегося с папой. Появились даже англонормандские епископы: среди них выделялся единоутробный брат Вильгельма Завоевателя, Эд де Контевиль, тридцатью годами ранее лично сражавшийся в знаменитой битве при Гастингсе и увековеченный в одной сцене ковра из Байе. Назначенный герцогом Кентским, он был фактическим соправителем своего брата. Вместе с Эдом приехали Гильберт, епископ Эвре, Серлон, епископ Се и жюмьежский аббат Гонтран, которому даже преклонный возраст и болезнь не помешали отправиться в путь (впрочем, он и умер во время собора).

Приезд других лиц был также очень знаменателен, прибыли Беренгарий де Розанес, епископ таррагонский, Петр Одукский, епископ Памплоны, Бернард де Сердирак, бывший в свое время клюнийским монахом и посланный Св Гуго в Испанию, где он впоследствии станет аббатом Сахагуны, "испанского Клюни", а затем и архиепископом толедским; наконец, Далмаций, епископ компостельский, также бывший клюнийский монах. Название каждого из этих епископств напоминало о славных победах, одержанных над маврами. Ведь и десяти лет не прошло, как Альфонс VI отвоевал Толедо, и герой Реконкисты, Сид Кампеадор, Родриго Диас только что основал (1092 г.) новое христианское государство в Валенсии. В Испании борьба с исламом, активно поддерживаемая клюнийским орденом, уже увенчалась успехом.

И, разумеется, на соборе во главе с Адемаром Монтейским был широко представлен клир Оверни, Аквитании и Лангедока.

Этому собранию, воодушевленному великими реформами Григория VII, предстояло разрешить огромное количество судьбоносных вопросов так, на соборе присутствовал Роберт де Молем, будущий основатель ордена цистерцианцев (впоследствии прославленного Св. Бернардом), влияние и распространение которого в рядах церкви будут безграничны

Заседания проходили в торжественной обстановке; сначала были приняты решения по делам, подлежащим церковному суду; урегулировались конфликты (например, между знаменитым канонистом, епископом шартрским Ивом и Жоффруа, аббатом вандомского монастыря Св. Троицы), подтверждались ранее принятые санкции против священников, повинных в симонии, торговле таинствами; утверждены правила причащения под обоими видами, характерного для этой эпохи; определена продолжительность четырех постов; в заключение запретили клирикам посещать таверны. В особенности папа своей высшей властью восстановил право убежища, согласно которому преступника нельзя было преследовать в стенах монастырей, церквей или же в любом другом священном месте; отныне даже у придорожного креста можно было искать спасения уцепившийся за него человек становился, по решению папы, неприкосновенен. Также торжественно были приняты другие постановления, с целью усилить и распространить Божье перемирие: каждый христианин должен был поклясться соблюдать его правила, запрещалось сражаться в пост, в последние четыре воскресенья перед Рождеством, до октавы Богоявления, во все праздники Господа, Девы Марии и апостолов и, наконец, с вечера среды до утра понедельника.

Удивляет еще одно постановление собора, совершенно не сопоставимое с элементарными правилами дипломатии в самом центре французского королевства, папа, сам долгое время пребывавший в изгнании, и до сих пор не вернувший себе все владения, вызвал короля Франции на собор как заурядного преступника за то, что Филипп I публично совершил адюльтер, – бросил свою супругу и отнял жену у графа анжуйского Фулька. Церковные власти призвали короля расторгнуть скандальный союз, но тот не появился на соборе и был торжественно отлучен от церкви.

Когда размышляешь над великим проектом, задуманным папой в это время, для осуществления которого он обратился в основном к вассалам короля Франции, становится ясно, что это странное отлучение само по себе свидетельствует о настроениях эпохи – ведь очевидно, что Филипп был отлучен вовсе не из-за политических соображений.

Собор двигался к своему завершению. Утром 27 ноября толпа, еще более многочисленная, чем в предыдущие дни, собралась на церемонию закрытия (поскольку теперь там могли присутствовать и миряне), которая состоялась на Шан-Эрм (ныне площадь Шампе). Там возвели трибуну для понтифика и прелатов. Лишь несколько человек из них знали, какой удивительный призыв прозвучит в речи папы на закрытии собора – например, мудрый Адемар Монтейский, доверенное лицо Урбана II, или Раймунд Сен-Жилльский, который, находясь в тот день в нескольких лье от Клермона, с присущими ему от природы впечатлительностью и пылом, уже направил к папе посланцев, одобрив его проект.

Речь папы Урбана дошла до нас в трудах многих хронистов, но, вероятно, что только один из них, Фульхерий Шартрский, лично присутствовал на соборе По крайней мере, кажется, что именно он наиболее правдиво изложил обращение папы:

"Возлюбленные братья!

Побуждаемый необходимостью нашего времени, я, Урбан, носящий с разрешения Господа знак апостола, надзирающий за всей землей, пришел к вам, слугам Божьим, как посланник, чтобы приоткрыть Божественную волю.

О, сыны Божьи, поелику мы обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще добросовестнее блюсти права церкви, есть и другое, Божье и ваше, дело, стоящее превыше прочих, на которое вам следует, как преданным Богу, обратить свои доблесть и отвагу Именно необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку ваших братьев, проживающих на Востоке, о чем они уже не раз просили вас Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них, о чем большинству из вас уже сказано, персидское племя турок, которые добрались до Средиземного моря, именно до того места, что зовется рукавом Св Георгия Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более.

И вот об этом-то деле прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, – и не я, а Господь, – чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших земель Я говорю (это) присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, – так повелевает Христос"[2].

Именно в этот момент в речи папы впервые в истории Европы появилось обещание отпустить грехи – индульгенция Это слово впоследствии будет играть такую важную роль, что стоит на нем остановиться.

Случается и в наше время, читая текст молитвы или обращения к святым, наткнуться на упоминание о "300 днях индульгенции" или же "семи годах и семи сорокадневных постах", причем некоторые люди до сих пор считают, что уже один факт молитвы или просьбы способен сократить их пребывание в чистилище на 300 дней На деле же этот своеобразный "тариф", упоминаемый в молитве, является точным отображением средневековых обычаев во времена Урбана II. Христианин, который в исповеди выразил сожаление о совершенном прегрешении и добился прощения, в то же время обязуется искупить свою вину покаянием, которое назначает священник исходя из тяжести совершенного проступка ("искупление", как его называют теологи, по-прежнему остается необходимым условием для отпущения грехов, хотя и стало гораздо менее зрелищным по сравнению со средними веками). В средние века покаяние обычно состояло из продолжительного поста, но иногда, как в случае с Фульком Неррой, для искупления вины требовалось совершить паломничество в Иерусалим

Объявляя "индульгенцию", папа Урбан в своей речи пообещал полное отпущение грехов тем, кто возьмет крест

"Если кто, отправившись туда, окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой властью самим Господом".

Добавив, что в отсутствие крестоносцев их имущество будет под его защитой, став таким же неприкосновенным, как и любое церковное достояние, папа закончил речь следующим призывом

"Пусть выступят против неверных, пусть двинутся на бой, давно уже достойный того, чтобы быть начатым, те, кто злонамеренно привык вести частную войну даже против единоверцев, и расточать обильную добычу. Да станут отныне воинами Христа те, кто раньше были грабителями. Пусть справедливо бьются теперь против варваров те, кто в былые времена сражался против братьев и сородичей. Нынче пусть получат вечную награду те, кто прежде за малую мзду были наемниками Пусть увенчает двойная честь тех, кто не щадил себя в ущерб своей плоти и душе. Те, кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты; здесь враги Господа, там же станут ему друзьями.

Те же, кто намерены отправиться в поход, пусть не медлят, но, оставив (надежно) собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием зимы, в следующую же весну устремятся по стезе Господней"[3].

Автор другого варианта, Роберт Монах, вкладывает в уста папы речь, посвященную сравнению богатств востока и нищеты западного мира. Однако Фульхерий Шартрский, наш наиболее ценный свидетель о происходившем на соборе, ни о чем подобном не упоминает, и папа Урбан в его труде ограничивается лишь обещанием небесных благ. Действительно, в это время в западноевропейском мире появляются признаки нарастающего благополучия повсюду возникают здания, церкви, ярмарки и деревеньки, целые города, продолжающие борьбу за коммунальную независимость, начатую тридцатью годами ранее.

В целом папа потребовал от собравшихся не больше не меньше как формирования экспедиционного корпуса против ислама и его поразительная просьба была встречена с необычайным энтузиазмом. Клич – "Deus lo volt (так хочет Бог)", потрясший клермонское плоскогорье, подхватили во всех уголках христианского мира, от Сицилии до далекой Скандинавии, с готовностью, какой не ожидал сам папа, слегка утихнув, этот клич будет слышен по меньшей мере еще два столетия.

Речь шла о беспрецедентном проекте, с организацией которого на западе были абсолютно незнакомы. Без сомнения, Урбан II задумал его во время встреч с Адемаром Монтейским и Раймундом Сен-Жилльским.