Конец Барбароссы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Конец Барбароссы

«…Разделившись на несколько корпусов, часть армии крестоносцев прибыла в Антиохию, где сделалась жертвой чумной эпидемии; другие, проходя через алеппские владения, все почти попали под власть мусульман. „Во всей стране, – говорил один арабский писатель, – не было семьи, в которой не имелось бы трех или четырех невольников-германцев“. Из 100 тысяч тевтонских крестоносцев, отправившихся из Европы, едва только 5000 добрались до Палестины… – так описывает печальный финал похода германской армии в Святую землю Жозе Мишо. И добавляет: – Несчастная участь, постигшая эту могущественную армию, приводит в недоумение человеческую мудрость – при мысли обо всем, что произвел проницательный гений Фридриха для того, чтобы обеспечить успех этой экспедиции…»

…Есть под горой Кифхойзер в волшебной Тюрингии безмолвный подземный замок. В нем, погрузившись в сон, восседает на троне Фридрих I Барбаросса. Его борода стелется по круглому мраморному столу. Один раз в каждые 100 лет он приподнимает каменные веки и приказывает карлику Альбериху, королю нибелунгов, проверить, кружат ли по-прежнему вороны раздора над его страной. А потом, вздыхая, закрывает глаза – видимо, лучший момент в германской истории еще не настал…

Впрочем, однажды заклятие будет снято. Когда борода императора дважды обернет мраморный стол – взлетит в небо могучий орел и разгонит воронье. Поднимется Фридрих, и снова станет Германия великой империей, равной которой нет в подлунном мире.

Красивая легенда, но сам Барбаросса предпочел бы совсем иной способ пробуждения. Помните, как очнулась от зачарованного сна Спящая Красавица? Так и здесь: раздались бы в подземелье легкие шаги, зазвучал нежный голос, и теплые губы коснулись сурового чела императора. Беатрикс… Нет, никогда не придет она, чтобы вернуть мужа в мир живых. Нелепая внезапная смерть забрала ее раньше, и с той поры не было ему на земле утешения. Может, для того чтобы забыться, и отправился он в крестовый поход – для всех третий, а для него – последний. Ему не было никакого дела до раздоров Филиппа-Августа и Ричарда Львиное Сердце, каждый из которых стремился во что бы то ни стало обеспечить свое главенство в этом предприятии. Принимая Крест Спасителя на сейме в Майнце, Барбаросса думал: он прославил себя в 40 сражениях, но лишь поход на Восток навсегда обессмертит его имя и осенит сыновей – его и Беатрикс – немеркнущей славой. Желая обеспечить порядок в войсках, он запретил участвовать в нем тем, кто не имел и трех марок серебром (150 франков), – среди его солдат не место голытьбе! Отменялись все азартные игры и пиршества. Умерена была и роскошь одежды – ничто не должно отвлекать его доблестных рыцарей от священной цели. Мятежник, всю жизнь находившийся в разладе с папским престолом, он, наконец, сумеет помириться с его святейшеством и обрести покой – пусть даже вечный…

Услышав о падении Иерусалима, Европа испытала шок. В храмах служили траурные мессы. Папа Урбан III, получив нерадостную весть, скончался, а новый папа Клемент III объявил повсеместный Божий мир – до тех пор, пока не будет освобожден священный для христиан город. Призыв Клемента III к новому крестовому походу вызвал воодушевление не меньшее, чем Клермонская проповедь. Был объявлен сбор «Саладиновой десятины» – десятая часть всех доходов должна была передаваться на нужды крестового похода. Освобождался от нового налога лишь тот, кто лично отправлялся в Заморье. В одночасье крестоносцами стали английский король Ричард Львиное Сердце, французский король Филипп-Август, эрцгерцог австрийский Леопольд и многие царственные особы. Последним, после слезных увещеваний Гийома Тирского, уполномоченного папой проповедовать крестовый поход, принял крест император Фридрих Барбаросса.

Принял последним, а в поход отправился первым… Он будет беспощаден к неверным – как и всегда был беспощаден к своим врагам. Его почитали жестоким – что ж, наверное, так оно и было. В его сердце нашлось место лишь для одной любви. Она была ему предсказана Небом. Как-то раз, еще юношей, он ехал в сопровождении свиты по горной дороге. На обочине сидел, ссутулившись, седой старец, укутанный в потрепанный плащ. Казалось, ткни его пальцем – рассыплется в прах. Но, когда Фридрих проезжал мимо, старик ухватился за поводья его коня с неожиданной силой, и голос его звучал ясно и твердо.

– Не гневайся, воин! – произнес он. – Я хочу сообщить тебе нечто. Бог даст тебе власть над Германией и другими странами. А еще скоро ты встретишь единственную любовь на всю жизнь. Читай знамения – они предскажут и смерть твоей супруги, и твою собственную гибель…

Фридрих Барбаросса

Вскоре Фридрих и впрямь сидел на германском троне. Заболевший император Конрад сделал племянника своим преемником. За что? Незадолго до того Фридрих побывал во Втором крестовом походе и возвратился оттуда овеянный великой славой… И вот, 4 марта 1152 года, он занял опустевший престол. О молодом правителе все отзывались как о приятном и умном собеседнике. Да, он амбициозен – зато ему все нипочем. Властолюбив – но щедр и честен. В своей вере он тверд, как скала, – и что за беда, если в минуты гнева бывает суров? «Ужасный век, ужасные сердца» – жестокость во времена Фридриха отнюдь не считалась пороком…

Ему сопутствовала удача. А он мечтал о том, чтобы возродить могущество империи Карла Великого. Титул императора Священной Римской империи был ему вполне по плечу. Стремясь расширить пределы своих владений, он отправился в Бургундию. И – когда подъезжал к границе, над его головой пролетела диковинная птица с ярким оперением. Такой никогда не видели в этих краях. «Читай знамения», – вспомнил молодой король слова старика.

Здесь, в Бургундии, он и встретит свою любовь. Неземную красоту юной графини воспевали трубадуры. Оставшись сиротой, Беатрикс жила затворницей под присмотром дяди. Много читала, обучалась музыке и рукоделию – но превыше всего любила ратное искусство. Самые опытные воины из дядиной свиты обучали ее владеть мечом, копьем и секирой…

Молниеносность, с которой Фридрих получил от папы разрешение на развод, будет названа хронистами «просто ужасающей». Однако до свадьбы еще далеко. Сначала он коронуется в Вечном городе – папском Риме – императорской короной. Только так власть его будет полной и неоспоримой. Но для этого необходимо подчинить себе богатые города-государства Северной Италии. Эта страна – свободолюбивая и благодатная – всю жизнь притягивала Фридриха, как магнит. Он и сам не мог бы назвать причин этой странной привязанности. Тем более что до взаимности ему было столь же далеко, сколь до огнедышащей вершины Везувия. Еще Отто Фрейзингенский, дядюшка короля, с грустью отмечал: «Итальянцы никогда не встречают с почтением принца… Они враждебно встречают полноправные требования… законного и снисходительного господина».

Ему мало просто их капитуляции. Они должны пасть ниц! В первый раз захватив Милан, он соберет в Ронкальской долине, плотно окруженной его рыцарями, представителей основных городов. Отныне в каждом будет править монарший наместник. Отныне высший суд – не коммуна, а император. Его щедрый дар – железный порядок и жесткая власть. На робкие попытки возразить – испокон веков порядок в Италии поддерживали города – император фыркнет: «Городские свободы – это что-то из области коммунального права, не дело государя этим заниматься». И, обложив ломбардийцев податью, удалится, чтобы готовиться к торжественной коронации.

По дороге к короне он подчинит себе миланские провинции, разрушит укрепления и осадит Крему, дерзнувшую помогать опальным миланцам. Здесь, под Кремой, он и получил свое знаменитое прозвище. «Росса» – по-итальянски и рыжий, и красный. Хронисты напишут потом, к осадным орудиям он привязывал пленников… Отныне в лохматой императорской бороде будут просверкивать на солнце волоски с кровавым отливом.

А во время коронации в неприветливом и слишком солнечном Риме произойдет досадный казус. Фридрих наотрез отказался придержать стремя понтифика, как предписывала традиция. В конце концов папу сняли с лошади и ввели во храм. Там, в окружении немецких рыцарей, он и возложил на голову императора заветный венец.

С первыми лучами солнца новоиспеченный император покинет Вечный город. А его отношения с папством отныне – и до начала крестового похода – будут отмечены чертами мрачности и неприязни…

Осенью 1163 года Барбаросса собрался в очередной поход на Италию – усмирять норманнов, осевших на юге страны: они тоже не желали признавать власть императора. Предание гласит, что накануне Беатрикс встретила подле замка нищего старика и подала ему милостыню. Вместо благодарности тот сказал:

– Иди на войну вместе с мужем, королева. Тогда исполнится твое заветное желание…

Какое желание могло быть у любящей супруги, прожившей с мужем почти восемь лет и остававшейся бездетной? Отговорить Беатрикс королю не удалось… Она стойко переносила все невзгоды и опасности сурового похода. О том, пригодились ли ей полученные в юности навыки владения мечом и секирой, история умалчивает. А вот о том, что летом 1164 года под Павией, прямо в боевом шатре мужа, Беатрикс родила ему первенца, известно всем. Нарекли малыша в честь отца – Фридрихом.

А еще через год, в бывшей резиденции Карла Великого – Нивмгене – Беатрикс родит ему второго сына, Генриха. Много лет спустя ему суждено будет стать имератором Генрихом VI. Но пока глава Священной Римской империи – его отец, Фридрих. Поражение, которое прославленный воин потерпел от вольных итальянских городов под Леньяно, ляжет на него несмываемым позором. Ему пришлось капитулировать! И не просто капитулировать – восстановить самоуправление городов, отказавшись от права назначать туда своих чиновников. Римскому папе Барбаросса возвратит все земельные владения, которые прежде захватил…

Ничто не радовало охваченного угрюмыми думами императора. Даже то, что, подписав в июле 1177 года в Венеции перемирие с ломбардскими городами сроком на шесть лет, он отправился в Бургундию, где короновался в Арле как бургундский король. Снова и снова обращался он мыслями к тому роковому дню… Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, на Троицу 1184 года он решил устроить великолепный праздник в Майнце – в честь любимой супруги. По свидетельству хронистов, на торжества съехался весь цвет европейского рыцарства – более 70 тысяч человек. Блистательные турниры, роскошные пиры, фантазийные представления – нечто подобное происходило когда-то разве что при дворе легендарного короля Артура. Вместе со всеми веселился и император.

А на третий день разразилась буря. Ураганный ветер сносил дома, с корнем вырывал деревья. В суматохе никто и не обратил внимания на странного старика в надвинутом на глаза капюшоне, который бродил по площади и что-то бормотал… А спустя три месяца после праздника неожиданно скончалась Беатрикс.

…И вот, незадолго до праздника Пятидесятницы, 11 мая 1189 года, он во главе германского войска выступил в Третий крестовый поход. Фридрих решил идти в Сирию посуху – как некогда двигались Боэмунд и Готфруа, – дабы помешать Саладину занять все морские порты. Посольства отправились к византийскому императору Исааку II Ангелу, чтобы обеспечить свободный проход через земли Византии и, разумеется, к самому султану. Последнему император объявлял, что не сможет долее оставаться с ним в дружбе, ежели тот немедленно не возвратит Иерусалим и Крест Спасителя, захваченных его воинами. Ответом Саладина было объявление войны.

Хронисты свидетельствуют: из Регенсбурга двинулось войско численностью в 100 тысяч рыцарей, разделенное на батальоны по 500 рыцарей каждый, с командиром во главе. Решения принимал военный совет из 60 человек. 24 мая Фридрих вступил в пределы Венгрии, король которой Бела III снарядил для помощи крестоносцам отряд в 2 тысячи человек. Через месяц с небольшим крестоносцы уже стояли на границе Византии. Лучшая дорога к Константинополю шла по долине Моравы к Нишу – и, хотя она оказалась испорчена, крестоносцы настояли на выборе именно этого пути. В Нише к Фридриху явился византийский вельможа Алексей Гид. Ему было за что извиняться перед императором: припасы подвозились с опозданием, дороги были завалены и разбиты, перевалы стерегли вооруженные отряды. Один из них отступил, лишь когда немцы пообещали проложить себе путь с оружием в руках. Чем ближе подходили рыцари к филиппопольской равнине, тем чаще становились нападения – приходилось держать боевой порядок. Проходя через Болгарию, армия «изведала нужду, еще более дикую, чем во времена Петра Отшельника. Города здесь опустели, мельницы были разрушены, горные проходы завалены огромными камнями и служили притонами для разбойничьих шаек. Жители грубо обращались с пилигримами и грабили их; им это не сходило даром: их вешали на деревьях, как поганых собак или как хищных волков», – по выражению летописи. Послы, отправленные в Константинополь, и вовсе были взяты в плен. А когда 13 августа крестоносцы достигли Софии, в городе не оказалось ни людей, ни обещанных припасов…

Одним словом, к Филиппополю рыцари подошли уже не союзниками, а злейшими врагами империи. И когда разведка донесла, что император Исаак II заключил с Саладином союз, это уже никого не удивило. Как и то, что патриарх Константинополя в своих проповедях называл крестоносцев псами и призывал убивать их, не зная жалости… В общем, к началу 1190 года отношения с Византией были накалены до такой степени, что Фридрих даже запросил помощи из Европы для завоевания Константинополя: «Поелику я не надеюсь совершить переправу через Босфор, разве только получу от императора Исаака избраннейших и родовитых заложников или подчиню своей власти всю Романию, то я прошу твое королевское величество послать нарочитых послов в Геную, Венецию, Антиохию и Пизу и в другие места и отправить на кораблях вспомогательные отряды, чтобы они, подоспев к Константинополю в марте месяце, начали осаду города с моря, когда мы окружим его с суши…»

К счастью, в середине февраля отношения наладились: император Исаак II дал добро на переправу крестоносцев в Малую Азию. Полторы тысячи кораблей и 26 галер перевезли их через море. Сын императора, Фридрих, герцог Швабский во главе своего отряда плыл впереди, Барбаросса с оставшейся частью армии замыкал кавалькаду. Памятуя о том, как почти все пехотинцы его дяди Конрада пали от болезней и голода в турецкой Анатолии, Барбаросса взял с собой только всадников.

Реку Граник войска пересекли недалеко от того места, где некогда схлестнулись армии Александра Македонского и персидского царя Дария. Слева высилась гора Олимп, давно оставленная своими небесными жителями… Впрочем, воинственный нрав предков, судя по всему, сполна передался современным тем событиям грекам. Как гласит летопись, «крестоносцы находились на земле скорпионов, головы которых не представляют ничего внушающего опасение, но которые уязвляют хвостом…». Весьма болезненный укол нанесла Филадельфия – последний греческий город на границе мусульманских владений, – отказав армии в продовольствии. В ответ рыцари, выломав городские ворота, устроили резню.

«Описывая путь Фридриха от Лаодикеи, летописцы прежде всего упоминают об озере Солончак, находившемся в 16 милях от этого города. Императорская армия потеряла много вьючного скота в этой бесплодной местности, где не растет ни деревьев, ни цветов, ни даже травы; близ озера армия встретила большое стадо, принадлежавшее туркменам, кочевавшим по его берегам. Туркмены бросили свои палатки и убежали в горы, но германские пилигримы, не желая возбуждать ненависть туземных племен, рассудили не касаться этого стада; во время прежних экспедиций войска не явили бы такого примера воздержания и дисциплины. От озера Солончака путь крестоносцев был постоянной борьбой и непрестанным рядом разных бедствий. Этот путь продолжался 20 дней. Близ Филомелия напали на лагерь христианской армии мусульманские отряды, но были отражены. На другой день после праздника св. Пятидесятницы в семи или восьми верстах от Икония крестоносцы вступили в битву с войском султана иконийского; летописцы говорят, что это войско состояло из 300 тысяч воинов. Подобно саранче, налетели во множестве и покрыли равнину турецкие всадники», – говорится в летописи. Но тевтоны принудили эти неприятельские полчища обратиться в бегство. Один пилигрим поклялся честью крестоносца, что он видел св. Георгия, сражающегося во главе батальонов Креста. Остатки султанской армии искали убежища в Иконии.

«Мусульманин, который служил проводником германцам на пути их к столице Ликаонии, завел их в пустынную и безводную местность. Им пришлось испытать все мучения жажды; иные, чтобы утолить ее, пили кровь своих лошадей; другие пили урину или жевали листья и траву, чтобы соком их хоть сколько-нибудь освежить воспаленную гортань. Встретив болото, гнилая вода которого показалась им приятной, как нектар, они, по выражению летописца-очевидца, бросились к нему, «как олень, убегающий от охотников, устремляется к источникам водным».

Один мусульманский посол явился предложить Фридриху продать за 300 червонцев свободный проход армии через неприятельские земли. «Мы имеем обычай, – отвечал Фридрих, – не золотом покупать себе путь, а пролагать его оружием и помощью Господа нашего Иисуса Христа». Германские летописцы подробно описывают битвы, посредством которых открылись для крестоносцев ворота в Иконий; армия разделена была на два корпуса, из которых одним командовал Фридрих-старший, а другим – герцог Швабский; первый должен был напасть на неприятеля, рассыпавшегося по равнине, а второй – направить удары на город. Император и сын его, после целого ряда чудесных подвигов, овладели городом. Один свидетель рассказывает об этой победе как о событии совершенно достойном того, чтобы быть помещенным на страницах истории, так как «город Иконий, – говорит он, – равняется по величине городу Кельну». Германцы, продолжая свой путь, прибыли в Ларанду, город, находящийся в 35 милях от Икония, известный ныне под именем Карамана. Один летописец, описывая этот путь, говорит, что ни на каком языке, даже на ангельском, не нашлось бы достойных слов, чтобы описать все страдания, которые без малейшего ропота вытерпела германская армия во имя Иисуса и во славу Честного Креста Его…

Тевтоны приближались к границам христианских владений. Армянские князья выслали им навстречу послов, чтобы предложить Фридриху всякого рода помощь. Пилигримам нечего уже было больше опасаться нападения или каких-нибудь неожиданностей со стороны турок, но их терпению и мужеству оставалось еще преодолевать трудности перехода через Тавр.

«Кто не был бы растроган до слез, – рассказывает старинный летописец, – при виде благороднейших вождей армии, которым болезнь или утомление мешали идти и которые, лежа на мулах, переносились по крутым утесам и опасным тропинкам! Кто взглянул бы без содрогания на этих рыцарей, князей, знаменитых епископов, когда они пробирались по крутизне, недоступной даже для диких серн, или по краю пропастей, цепляясь руками и ногами, как четвероногие животные! Сколько пилигримов лишились тогда и оружия, и имущества, и лошадей, рискуя притом и сами скатиться в пропасть! Любовь к Тому, Кто направлял их шаги, надежда обрести отечество на небесах, к которому они стремились (так выражается современный историк), заставляли их безропотно переносить все эти страдания.

Мы приближаемся теперь к катастрофе, которая бедственным образом закончила эту экспедицию, слухи о которой привели в трепет Азию. Армия Креста следовала по берегам Салефа, маленькой речки, вытекающей близ Ларанды и впадающей в Киликийское море. Император Фридрих, желая ли выкупаться или только переплыть через эту речку, спустился в воду и через минуту был вытащен оттуда без всяких признаков жизни. Смерть его привела в смятение и уныние всю армию; некоторые пилигримы не могли пережить этого бедствия; другие, предавшись отчаянию, отпали от веры Христовой. Современная история, описывая это несчастное событие, в трепете отступает перед ужасающими тайнами Провидения. Крестоносцы продолжали медленно продвигаться вперед, унося с собой останки своего знаменитого вождя, который до сих пор поддерживал в них бодрость…»

Так описал нелепую кончину Фридриха Барбароссы Жозе Мишо. Фридрих намеревался похоронить отца в Иерусалиме. Утверждают, чтобы доставить тело в целости, его опустили в огромный чан с соленым раствором. Увы, крестоносцам так и не удалось в очередной раз взять Священный город. По сведениям историков, Фридриха похоронили где-то между Акрой и Тарсом – городом, в котором родился апостол Павел. А сердце его отправили в Германию.

А еще говорят, что, когда конь императора остановился, отказываясь войти в бурные струи, Барбаросса взглянул на небо. Что увидел он там? Искаженные от рыданий лица тех, кого предавал мечу, или лучистую улыбку его Беатрикс? Так или иначе, он заставил коня войти в реку, которой не суждено было стать его Рубиконом…

7 октября жалкие остатки великой армии Фридриха I Барбароссы под предводительством юноши, некогда рожденного в походном шатре, соединились с христианскими войсками под Акрой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.