НА ВСЕХ ШПИОНОВ НЕ ХВАТИТ

НА ВСЕХ ШПИОНОВ НЕ ХВАТИТ

Итак, Серова перевели в военную разведку.

Восьмого декабря пятьдесят восьмого появился указ президиума Верховного Совета об освобождении Серова. Через день, десятого декабря, его назначили начальником главного разведывательного управления — заместителем начальника генерального штаба Вооруженных Сил СССР по разведке.

Пилюлю подсластили. В решении президиума ЦК говорилось о необходимости «укрепить руководство ГРУ». Генералу армии Серову на новом месте сохранили «материальное содержание, получаемое по прежней работе». Это касалось не столько зарплаты, сколько известных благ, предоставлявшихся номенклатуре: снабжения продуктами, медицинского обслуживания…

В военной разведке Серов прослужил четыре с небольшим года. Двадцать второго октября шестьдесят второго карьеру Серова сломал арест одного из его подчиненных — полковника военной разведки Олега Владимировича Пеньковского, оказавшегося одновременно американским и английским агентом.

Для Серова арест был тяжелым ударом и не только потому, что для любого начальника разведки такой провал равносилен катастрофе. Серов имел несчастье однажды помочь Пеньковскому (по настоятельной просьбе командующего ракетными войсками и артиллерией главного маршала артиллерии Сергея Сергеевича Варенцова, опекавшего своего бывшего адъютанта Пеньковского) и был за это жестоко наказан.

Второго февраля шестьдесят третьего Серов был освобожден от своих должностей, на его место перевели Петра Ивановича Ивашутина, первого заместителя председателя КГБ.

Увольнением от должности Серов не отделался.

Седьмого марта президиум ЦК принял решение «О работе ГРУ», которое поручало секретарю ЦК Виталию Николаевичу Титову, занимавшемуся организационно-партийными вопросами, начальнику генерального штаба маршалу Сергею Семеновичу Бирюзову и Ивашутину разобраться в работе Серова и дать оценку.

Комиссии понадобилось всего несколько дней, чтобы вынести вердикт. «За потерю политической бдительности и недостойные поступки» генерала армии Серова разжаловали в генерал-майоры.

Двенадцатого марта его лишили звания Героя Советского Союза. Хрущев невероятно разозлился на Серова из-за Пеньковского. Никогда еще начальника разведки не наказывали так сурово за предательство одного из его подчиненных.

Серова отправили из Москвы помощником командующего Туркестанским военным округом по учебным заведениям, через полгода на ту же роль перевели в Приволжский военный округ. Как только ему исполнилось шестьдесят лет, он был уволен по болезни на пенсию. На этом его неприятности не закончились.

За «утрату политической бдительности и ошибки при подборе кадров ГРУ, а также за грубые нарушения законности во время работы в органах НКВД-КГБ и злоупотребления, допущенные во время службы в Германии» в апреле шестьдесят пятого Ивана Александровича исключили из КПСС. Еще раньше у него отобрали некоторые ордена, полученные во время службы в госбезопасности при Сталине.

Это не помешало Серову после отставки прожить четверть века, наслаждаясь жизнью военного пенсионера, счастливого обладателя генеральской пенсии, дачи в Архангельском и квартиры в Доме на набережной…

После ухода Серова в военную разведку две недели обязанности председателя КГБ исполнял генерал-майор Лунев.

Двадцать пятого декабря пятьдесят восьмого года новым председателем КГБ был назначен Александр Николаевич Шелепин.

Он, кстати, отказывался от назначения. Хрущев наставительно пояснил, что работа в КГБ это такая же партийно-политическая работа, но со спецификой. В КГБ нужен свежий человек, который был бы нетерпим к любым злоупотреблениям со стороны чекистов. И в заключение, вспоминал Шелепин, Никита Сергеевич вдруг сказал:

— У меня к вам еще просьба — сделайте все, чтобы меня не подслушивали.

В день, когда Шелепин перебрался на Лубянку, Верховный Совет СССР принял новые Основы уголовного законодательства, в которых впервые отсутствовало понятие «враг народа». Уголовная ответственность наступала не с четырнадцати, а с шестнадцати лет. Судебные заседания стали открытыми, присутствие обвиняемого — обязательным.

Это совпадение было символическим. Именно Шелепин, «железный Шурик» был, возможно, самым либеральным руководителем органов госбезопасности за всю советскую эпоху.

Для Хрущева он стал партийным оком, присматривающим за органами госбезопасности. Никита Сергеевич требовал не только от центрального аппарата, но и от местных органов КГБ докладывать о своей работе партийным комитетам. Обкомы и крайкомы получили право заслушивать своих чекистов, они могли попросить ЦК убрать непонравившегося им руководителя управления КГБ.

Хрущев запретил проводить оперативные мероприятия, то есть вести наружное наблюдение, прослушивать телефонные разговоры партийных работников. Членов партии к негласному сотрудничеству можно было привлекать только в особых случаях.

В отличие от своих предшественников и наследников, Хрущев спецслужбы не любил и чекистов не обхаживал. Хрущева раздражало обилие генералов в КГБ, он требовал «распогонить» и «разлампасить» госбезопасность, поэтому Шелепин отказался от воинского звания, о чем на склоне лет пожалеет.

Еще в пятьдесят третьем году на июльском пленуме ЦК, посвященном делу Берии, Хрущев откровенно выразил свое отношение к органам госбезопасности:

— Товарищи, я в первый раз увидел жандарма, когда мне было уже, наверное, двадцать четыре года. На рудниках не было жандарма. У нас был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было. Теперь у нас в каждом районе начальник МВД, у него большой аппарат, оперуполномоченные. Начальник МВД получает самую высокую ставку, больше, чем секретарь райкома партии.

Кто-то из зала подтвердил:

— В два раза больше, чем секретарь райкома!

— Но если у него такая сеть, — продолжал Хрущев, — то нужно же показывать, что он что-то делает. Некоторые работники начинают фабриковать дела, идут на подлость…

Через месяц после назначения Шелепина собрался ХХ1 внеочередной съезд партии, чтобы утвердить программу построения коммунизма в Советском Союзе, а заодно и производственные задания на семилетку.

Слово было предоставлено и новому председателю КГБ.

Шелепин начал с ритуальных восхвалений Хрущева, начертавшего «обоснованную и реально осуществимую программу строительства коммунизма». Потом он рассказал о подрывной, шпионской и подрывной работе империалистических кругов, но успокоил делегатов съезда:

— Можно, товарищи, не сомневаться в том, что работники органов государственной безопасности под руководством коммунистической партии, ее ленинского ЦК обеспечат все от них зависящее, чтобы никто не смог помешать мирной и великой работе трудящихся нашей страны по осуществлению гигантских задач, намечаемых семилетним планом!

Зал зааплодировал.

Напомнив о ликвидации Берии и его подручных, Шелепин говорил о том, что больше не надо бояться сотрудников государственной безопасности:

— Под непосредственным руководством Центрального комитета КПСС, его президиума и лично товарища Хрущева за последние годы в стране полностью восстановлена революционная законность, а виновники нарушения ее наказаны. И каждый советский человек может быть уверен, что больше это позорное дело — нарушение революционной законности — у нас не повторится.

И зал вновь зааплодировал. На сей раз с большим удовольствием. Шелепин говорил об «основательном сокращении органов комитета государственной безопасности» и обещал продолжить уменьшение аппарата КГБ. Меняется жизнь, и сужается сфера действия чекистов.

— Карательные функции внутри страны, — продолжал Шелепин, — резко сократились, они будут сокращаться и впредь. Но, товарищи, сужение сферы, сокращение карательных функций, а также сокращение штатов службы государственной безопасности нельзя понимать так, что у нас стало меньше дел, что ослабли действия врага. Нет, это было бы ошибкой. Мы и впредь должны проявлять политическую бдительность, бережно охранять исторические завоевания советских людей. Мы и впредь будем беспощадно карать всех врагов советского народа.

Аплодисменты, и Шелепин перешел к новой теме. Недавний руководитель комсомола в духе времени призвал быть более снисходительными к правонарушениям молодежи:

— Мы часто встречаемся с такими людьми, которые за любой проступок, а порой даже за незначительное нарушение добиваются привлечения подростков и молодежи к уголовной ответственности. По моему мнению, следует продумать вопрос о предоставлении права общественным организациям — комсомолу, профсоюзам, а также коллективам фабрик, заводов и колхозов брать на поруки свихнувшихся людей, совершивших незначительные преступления, с тем, чтобы дать им возможность исправиться в коллективе, вместо того, чтобы они отбывали наказание по суду.

И эта идея встретила полную поддержку дисциплинированных делегатов, которые точно знали, где аплодировать.

Вскоре после партийного съезда Хрущев вновь публично высказался в пользу «разумного сокращения» КГБ. Двадцать четвертого февраля, выступая накануне выборов в Верховный Совет СССР перед избирателями Калининского избирательного округа Москвы, Хрущев заявил:

— Мы и внутренние силы — наши органы государственной безопасности — значительно сократили, да и еще нацеливаемся их сократить…

Первый секретарь ЦК КПСС объяснил это намерение уверенностью советского руководства в своем народе.

Шелепин немедленно откликнулся на пожелание первого секретаря служебной запиской в ЦК:

«Вы, Никита Сергеевич, совершенно правильно говорили в своем выступлении перед избирателями Калининского избирательного округа о необходимости дальнейшего сокращения органов госбезопасности».

Шелепин предложил сократить аппарат на три тысячи двести оперативных работников и объединить некоторые структуры внутри комитета госбезопасности. Предложение было принято.

Даже после сокращений штаты госбезопасности были втрое большими, чем до войны (см. «Отечественная история», N 4/1999). Заняться оперативным работникам было нечем. Дела выдумывались. Летом пятьдесят седьмого года в Барнауле посадили по пятьдесят восьмой статье уголовного кодекса человека, который бросил пустую бутылку в бюст Ленина. Алтайский краевой суд дал ему пять лет.

В феврале шестидесятого года Шелепин издал приказ, в котором говорилось: «Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где по существу нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности». Иначе говоря, чекистам просто не хватало работы. Они ее придумывали. Шпионов мало, чекистов много.

Николай Месяцев, бывший офицер гобезопасности, со знанием дела говорил:

— Шелепин во всех областях, краях и республиках сократил осведомительную сеть, стукачей, которые поставляли ложную информацию, а из-за нее люди страдали. Он прежде всего усиливал превентивную работу. Сболтнул человек антисоветчину — не арестовывать, а поговорить и объяснить, что так говорить не надо.

Для того времени шелепинский подход был большим прогрессом. Выяснилось, что за «сомнительные» разговоры можно и не сажать. Или, как минимум, сажать не сразу…

Шелепин предложил ликвидировать в КГБ тюремный отдел и сократить число тюрем, которые принадлежали госбезопасности.

Хрущев заявил тогда, что «в Советском Союзе нет сейчас заключенных в тюрьмах по политическим мотивам». Никита Сергеевич, мягко говоря, лукавил.

Владимир Семичастный:

— Как раз в бытность Шелепина и мою было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам. Внутренняя тюрьма на Лубянке пустовала.

Когда Шелепин был председателем, в тюрьмах КГБ сидело тысяча триста восемьдесят восемь арестованных. В шестьдесят первом году за антисоветскую агитацию осудили двести семь человек, в шестьдесят втором — триста двадцать три человека. Профессиональные чекисты считали, что Шелепин мало сажал. Ведь в те годы, вспоминает бывший первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков, в стране несколько раз вспыхивали массовые беспорядки — во Владимирской области, в городах Муром и Александров, где люди были возмущены местными властями, в Грузии, в городе Зугдиди.

Разумное желание Никиты Сергеевича освободить людей от давящего контроля со стороны госбезопасности компрометировалось наивной верой в то, что общественность заменит органы госбезопасности и правопорядка.

На совещании работников промышленности и строительства Российской Федерации Хрущев призвал всех трудящихся сражаться с антиобщественными элементами, а не ждать, пока до них доберется милиция:

— Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка (в зале раздались аплодисменты)… Все должны помогать органам партийного и государственного контроля и охраны общественного порядка, быть их агентами, так сказать.

В правдинском отчете о выступлении Никиты Сергеевича помечено: «Оживление в зале. Аплодисменты».

Председатель КГБ Шелепин, учтя пожелание первого секретаря, докладывал в ЦК:

«С разрешения ЦК КПСС органами госбезопасности в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сталинграде и Туле летом 1960 года были скомплектованы группы нештатных сотрудников, которые на общественных началах участвуют в наблюдении за иностранцами.

За истекшее время нештатные сотрудники, подобранные с помощью партийных организаций из числа коммунистов и комсомольцев — рабочих, служащих, студентов, а также неработающих пенсионеров органов госбезопасности и внутренних дел, во многих случаях положительно себя зарекомендовали в наблюдении за иностранцами.

Особенно полезным было использование нештатных сотрудников в наблюдении за иностранцами в часто посещаемых ими местах, где они имеют условия для проведения встреч с интересующими их лицами. Например, в Москве во время функционирования японской промышленной выставки нештатными сотрудниками выявлено более тридцати человек, имевших подозрительные контакты с японцами.

Успешно проводилось наблюдение за иностранцами в музеях, читальных залах библиотек, плавательных бассейнах и других местах.

Опыт первых месяцев работы нештатных сотрудников подтвердил целесообразность этой активной формы привлечения общественности к работе органов госбезопасности.

Учитывая это, полагаем целесообразным, чтобы нештатные сотрудники привлекались к работе не только в летнее время, но также и в другие периоды года».

Это была доведенная до абсурда хрущевская идея. Наружное наблюдение — сложнейшее дело, которое под силу только профессионалам. Дилетант не способен ни выявить разведчика, ни засечь его контакты. Привлечение общественности лишь разжигало шпиономанию и подкрепляло уверенность иностранцев в том, что в Советском Союзе следят за каждым, кто приехал из-за границы…

Впрочем, иногда Хрущев забывал собственные идеи о том, что осужденных надо брать на поруки, что сажать надо меньше, и становился неоправданно жесток.

В шестьдесят первом году на заседании президиума ЦК возник вопрос об уголовной преступности. Поводом стало знаменитое в те годы дело Рокотова, которое возмутило Хрущева.

Ян Тимофеевич Рокотов по кличке «Косой» начал скупать валюту у иностранцев во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве летом пятьдесят седьмого года.

Официальный курс рубля был сильно занижен. Рокотов давал за доллар в два раза больше. Иностранцы были довольны. А среди советских граждан уже появилось порядочно желающих приобрести валюту — начались поездки за границу, где можно было купить то, чего в нашей стране просто не существовало. Кроме того, гости из арабских государств привозили на продажу золото. Рокотов покупал его и с большой выгодой для себя перепродавал выходцам из южных республик, где любили драгоценные металлы и могли дать за них хорошую цену.

В шестидесятом году КГБ было поручено заниматься валютными преступлениями. На следующий год Ян Рокотов и еще несколько человек, занимавшиеся валютными делами, были арестованы. Каждого из арестованных допросил лично Шелепин.

Семнадцатого июня шестьдесят первого года Хрущев, рассуждая о программе партии, плавно перешел к преступности:

— Борьба с преступностью ведется совершенно неудовлетворительно. Я считаю, что неправильно понята наша политика, реорганизация органов милиции и чекистских органов, и все перевели на мораль.

Он нашел глазами генерального прокурора:

— Я вчера читал в газете заметку «Из зала суда». Я возмущен, как это можно: дали пятнадцать лет, через пять лет он будет на свободе. Товарищ прокурор, вы будете свою политику проводить или будете слушать ЦК?

Речь шла о процессе по делу группы Рокотова.

— Мы вносили по вопросу валютчиков специальный проект, — поспешил защититься Руденко, — но установили максимум пятнадцать лет, без смертной казни. Мы смертную казнь ввели за хищения в особо крупных размерах.

Ссылка на закон не убедила Никиту Сергеевича, который пришел в необыкновенное возбуждение.

— Да пошли вы к чертовой матери, простите за грубость взорвался Хрущев. — Народу стыдно в глаза смотреть, народ возмущается. Грабители грабят, а вы законы им пишете. Что такое? Ишь какие либералы стали, чтобы их буржуазия хвалила, что они никого не расстреливают, а эти грабят рабочих и крестьян… Хотите, я общественным обвинителем выступлю с требованием расстрела? Я не боюсь, а вы боитесь. Я думал, расстреляют этих мерзавцев, читаю — пятнадцать лет. Так вы же поощряете других. Читали вы записку Ленина?

Хрущев имел в виду письмо Ленина наркому юстиции Дмитрию Ивановичу Курскому, написанное в двадцать втором году по поводу дополнений к проекту уголовного кодекса РСФСР. Ленин настаивал на «расширении применения расстрела».

— Читал, — солидно кивнул Руденко.

— Вот читать вы умеете, а выводы делать не умеете. Надо сейчас, товарищи, подумать, может быть, увеличить штат и усилить органы Шелепина. Агентов, уголовный розыск — это надо увеличить.

Никита Сергеевич вспомнил еще одно дело, где, по его мнению, следовало вынести расстрельный приговор:

— По Ростову. Надо расследовать. Выгнать этих либералов. Ну, кто это надоумил?

— Президиум Верховного Совета, — ответил кто-то.

— Наказать по партийной линии и записать, — распорядился Хрущев. — На партсобрании сказать, за что они получили строгий выговор, за то, что они отменили смертный приговор человеку, который убил трех человек, и который издевается: за что меня помиловали, я же не просил помилования, и если меня освободят, я опять убью. Это же псих. Ну а либералы не хотят пальцы в крови иметь. Пальцы не хотят в крови иметь, а горло режут рабочим.

Я помню, в Ленинграде лет семь назад студентку убили, так все профессора требовали расстрела. Так что вы не думайте, что люди любят либералов. Нет.

Законодательство надо пересмотреть. Руденко мы вот накажем: если вы не осуществляете надзор, тогда вы просто либералом стали. Верховный суд — товарищ Горкин, мы вас накажем за это дело и новых людей назначим. Нельзя так. Государство мы должны защищать, мы должны создать условия честным людям, чтобы они спокойно жили и работали и не брали верх хулиганы. А вы боитесь, что у нас варварские законы. Я за варварские законы: когда не будет убийств, тогда и не будет варварских законов, а сейчас надо.

Генеральный прокурор не хотел быть наказанным незаслуженно. Руденко резонно напомнил Хрущеву:

— Как бы меня ни ругали, но если закон не установил смертной казни, мы не можем ее применить. Вопрос о валютчиках обсуждался на президиуме ЦК, решали, применять смертную казнь или не применять. За всю историю советской власти никогда не было таких случаев, поэтому решили не вводить.

Кто-то в зале попенял Руденко за недостаточную настойчивость. Но Хрущев недовольно констатировал:

— Давайте не валить на него. То, что прокурору, — давайте прокурору, что нам — так нам. Значит либералы — мы. Я не знал этого. Я считаю, президиум побоялся проявить мужество, слиберальничал. Это не годится, это не повышает, а понижает наш авторитет. Разве это жестокость? Человек разложился, ничем не занимался, с малых лет начал спекулировать. Ему только одно место — в гробу. Вы его оставили жить. Пятнадцать лет его надо кормить, иметь отдельную камеру, держать солдат для охраны.

Хрущев завершил обсуждение:

— Секретариату поручить подготовить решение и провести совещание с секретарями ЦК национальных республик и другими партийными работниками с тем, чтобы усилить и воспитательную работу и поднять судейскую, чтобы улучшить работу органов угрозыска. Пусть Шелепин подумает. Может быть, на агентуру увеличить штат…

— Угрозыск относится к министерству внутренних дел, уточнил Шелепин.

Один из присутствующих сказал:

— Мы имеем такие крупные хищения, что МВД с ними не справляется. Там есть сращивание работников ОБХСС с преступниками. Я бы считал, что это нужно передать в органы КГБ, хотя бы года на два, это устрашило бы преступников.

Хрущев отозвался снисходительно:

— Если бы мне это сказал какой-нибудь лейборист, я считал бы это заслуживающим внимания. Но когда это говорит заведующий отделом, я не могу с ним согласиться, потому что и тот, и другой орган — наш. Тогда надо перешерстить к чертовой матери МВД, милицию, выгнать жуликов, послать свежих людей с тем, чтобы независимо от того, кто руководит, чтобы они обслуживали наше государство, а не уголовный мир. Если так, — надо выгнать их. По-существу, он прав, но вывод он делает неправильный — давай передавать. Может быть, и правильно, но не по этим мотивам передавать…

Но идея передать расследование дел о крупных хищениях в КГБ не реализовалась. К величайшему удовольствию чекистов.

По требованию Хрущева в уголовный кодекс ввели статью, предусматривающую смертную казнь за валютные преступления. Шестого июля появился соответствующий указ президиума Верховного Совета СССР.

Причем закону — невиданное дело! — придали обратную силу. Руденко внес в Верховный суд РСФСР протест по делу Рокотова и компании, сочтя приговор слишком мягким. Верховный суд согласился с генеральным прокурором и приговорил Рокотова и его подельника Владислава Файбышенко к смертной казни с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества.

Это был сигнал всей правоохранительной системе. Ни Шелепин, ни Руденко не хотели слышать от Хрущева обвинения в либерализме. Меньше чем за год по хозяйственным и экономическим делам было вынесено полторы сотни расстрельных приговоров. Заодно чекисты выяснили, что сотрудники милиции покрывали валютчиков, получая от них щедрое вознаграждение. Некоторые из арестованных оказывались милицейскими осведомителями. Но сладить с преступниками в милицейской форме чекистам оказалось не под силу. Ни тогда, при Шелепине, ни позже.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.