Глава третья «Мы боялись, что нам не хватит войны»
Глава третья
«Мы боялись, что нам не хватит войны»
Уже на следующий день после нападения Германии в школу пришел первый военный приказ: сформировать боевую эскадрилью и направить ее в распоряжение штаба округа в Ростов-на-Дону. А у всех нас просто кровь кипела: «Полетим на фронт, покажем немецким гадам!»
Однако надежды, что часть экипажей будет укомплектована нами, новоиспеченными летчиками, не оправдались. Через двое суток десять самолетов «Р-5», пилотируемых нашими летчиками-инструкторами, с летнабами из штурманов и техников взлетели со школьного аэродрома и, сделав прощальный круг, взяли курс на запад. Больше об этих экипажах мы ничего не слышали ни от руководства школы, ни даже по «солдатскому радио». И мы начали писать рапорты с просьбой немедленно, как можно скорее отправить нас в действующую армию, а то, не дай бог, война победоносно закончится без нас.
Ответ всем был один: «Ждать приказа!» И приказ появился, но совершенно не такой, как мы хотели: никакого фронта и действующей армии, наоборот, срочно грузиться в эшелоны и в глубокий тыл, в город Чкалов (ныне Оренбург).
Там наша школа должна была влиться в Первую Чкаловскую школу пилотов в качестве десятой и одиннадцатой эскадрилий, а нам полагалось срочно приступить к изучению и полетам на более современном, чем «Р-5», самолете «СБ».
Ехали в вагонах мы с грустными мыслями: «Опять учеба: новая материальная часть, особенности пилотирования двухмоторного самолета, новые двигатели и оборудование, скорострельные пулеметы — только теории на полгода!» Нам тогда казалось, что наши войска за это время уже достигнут Берлина, а мы и поучаствовать в войне не успеем. Ох, невесело я смотрел на перрон из окна, прощаясь с городком Красный Кут.
Эшелон, в котором мы разместились, продвигался на восток, а весь наш наличный самолетный парк поднялся в воздух и перелетел на центральный аэродром Чкаловского авиаучилища. И вот только тогда и в штабах, и в Чкаловском училище поняли, что планируемое размещение еще одной летной школы на имеющихся площадях города Чкалова нереально и надо искать другое решение. Не было не только казарм и учебных классов для нескольких сотен курсантов, но не было и жилищного фонда для преподавателей, инструкторов, обслуживающего персонала, не было столовых, складов, бань, прачечных и пекарен. С этим еще можно было бы мириться: потесниться, перейти на трехсменный цикл работы и учебы. Но что полностью исключало размещение на площадях Чкаловского училища, так это отсутствие свободных аэродромов. Посадить дополнительно несколько десятков самолетов и дать им ежедневно 10–12 часов летного времени на имеющихся аэродромах — об этом не могло быть и речи. А одновременные учебные полеты разнотипных самолетов на одном аэродроме категорически запрещались по условиям безопасности полетов.
И вот, пока наш состав стучал колесами на стыках рельсов по уральским степям, в штабе ВВС было принято решение: в очередной раз переформировать и переименовать нашу многострадальную школу в 3-ю Чкаловскую школу пилотов и назначить ей место дислокации в сорока километрах восточнее города Чкалова, в поселке Чебеньки.
Туда и направили наши эшелоны. Сказать, что в Чебеньках нас никто не ждал — это будет слишком мало. Когда мы начали вылезать из теплушек и разгружать свое имущество, сбежалась сначала ребятня, а затем чуть ли не все население поселка. И посыпались вопросы: кто вы такие и зачем к нам приехали? Чем будете заниматься и сколько времени? Где будете жить и где будут жить семьи ваших командиров и начальников? И еще сотни вопросов.
Мы, как могли, отшучивались и пожимали плечами. Не потому, что это было какой-то военной тайной, а просто сами ничего не знали, и эти же самые вопросы плюс еще десятки других мы задавали как друг другу, так и нашим командирам.
Переночевали мы в придорожных кустах, рядом со штабелями выгруженного имущества. У нас даже воды в достаточном количестве не было, поэтому утром, что называется, умылись двумя пальцами, потом получили сухой паек, и тут же раздалась команда загрузить постельные принадлежности в машину, а личные вещи взять с собой. В результате нам с полными рюкзаками за плечами пришлось совершить трехкилометровый бросок по степи при температуре плюс тридцать градусов.
Однако, прибыв в назначенное место, каждый из нас просто обомлел, какая красота оказалась вокруг. Мы стояли на высоком берегу быстрой и очень чистой реки Сакмары. Противоположный, более низкий берег был сплошь покрыт густым лесом, а метрах в двухстах от реки, на нашем берегу, солнечно желтело бескрайнее море поспевающей пшеницы.
Но долго любоваться окружающей природой нам не пришлось. Раздались привычные команды: «Встать! Выходи строиться поэскадрильно! В две шеренги становись!» И вот перед нами возник начальник строевой и физической подготовки школы. Он начал говорить, уверенно жестикулируя: «На этом месте вашими руками будет построен полнопрофильный летний палаточный лагерь нашей школы. А там, где вы видите созревающую пшеницу, сразу же после ее уборки будет создан базовый аэродром, опять же вашими руками. Руководить этими работами поручено мне!»
В этот момент мы явно оторопели от подобной, столь неожиданной перспективы, это даже на лицах читалось. Но опомниться нам не дали: сразу началось распределение обязанностей и назначение рабочих бригад. Нашей эскадрилье была поручена общая планировка и разметка летнего лагеря. Откровенно говоря, дело это для большинства было далеко не самым привычным. Но приказ есть приказ. И работа закипела по всей площади будущего лагеря.
Нарубив в ближайшем лесу кольев и вооружившись рулетками, топорами, шнурами и лопатами, мы немедленно приступили к разметке. А вторая эскадрилья, наступая нам на пятки, уже копала палаточные гнезда, строила туалет, умывальник и грибки для дневальных. Третья эскадрилья готовила учебную базу. Им надо было построить военно-спортивный городок, волейбольные и городошные площадки, а главное — четыре учебных класса для проведения теоретических занятий по всем видам боевой подготовки. Все это, конечно, на открытом воздухе.
В самый разгар работ, когда отчетливо начал вырисовываться общий вид лагеря, к нам прибыло мощное пополнение — новый набор на первый курс, почти две сотни курсантов. Для них, правда, вообще не было предусмотрено никаких условий: ни спальных палаток, ни мест в палатке-столовой, ни места для занятий, ни учебных пособий. Но начальство вовремя опомнилось, и на следующий день новобранцы убыли в Чебеньки готовить себе и нам зимние квартиры и учебные классы.
Тем временем созрела пшеница, и колхоз начал уборку, а мы сразу вслед за ним начали разметку стоянок для наших самолетов и подготовку ВПП — взлетно-посадочной полосы.
И вот час настал: первая девятка красавцев «СБ», летевшая в строю «клин звеньев», появилась над полевым аэродромом. К приему все было готово, и мы побежали на стоянки, куда заруливали севшие самолеты. Так состоялось наше первое знакомство с двухмоторным скоростным высотным бомбардировщиком «СБ» конструкции A.A. Архангельского. Этот свободнонесущий цельнометаллический моноплан с убирающимся шасси достигал скорости 450 километров в час. Экипаж состоял из трех человек. В передней кабине у штурмана, кроме бомбардировочного прицела и пульта бомбометания, был еще спаренный пулемет ШКАС, такой же пулемет стоял на турели у стрелка-радиста за кабиной летчика. С бомбовой нагрузкой 700 килограммов самолет мог выполнять полеты на высоте 9000 метров. Он хорошо зарекомендовал себя в Испании, в Китае, и нам, особенно после самолета «Р-5», казался верхом совершенства.
Но до полетов было очень далеко, ведь мы до сих пор не приступили даже к изучению новой машины. Мало того, наши летчики-инструкторы в большинстве своем тоже еще не летали на «СБ»! И начались их переучивание и ежедневные полеты в две смены.
А мы, курсанты, принимали в этих полетах участие в качестве стартового наряда или в виде мотористов во время предполетного и послеполетного осмотров и обслуживания. Как сразу стало понятно, слабым местом конструкции самолета «СБ» были лобовые радиаторы охлаждения двигателя, которые жестко крепились на двух клыках мотора, а третьей точкой крепления был маленький болтик на специальном кронштейне в верхней части двигателя.
При грубой посадке радиаторы давали течь, и их приходилось снимать, паять и вновь устанавливать на самолет. Операция эта трудоемкая, тяжелая и занимала много времени, особенно трудным оказалось отвинчивать третью точку крепления. Болтик находился в почти недоступном месте, и приходилось отсоединять сам кронштейн и некоторые вспомогательные детали, прежде чем удавалось добраться до этого «трипперного болтика», как его единодушно прозвали на аэродроме.
Однако, по счастью, вдруг выяснилось, что один из наших курсантов с тонкими гибкими руками пианиста, лежа на двигателе, совершенно свободно отвинчивает и ставит обратно этот проклятый болтик, причем выполняет все это в считаные секунды. Ясно, что после этого парень был нарасхват, его требовали то в одну, то в другую эскадрилью. Правда, вместо благодарности он получил не совсем благозвучное прозвище, и его все время спрашивали не в качестве курсанта, а как инструмент: «Быстро пришлите этого „специалиста по трипперу“ на самолет номер 15!»
Наступала осень с дождями и утренними заморозками, далеко не всегда можно было проводить занятия на открытом воздухе, да и зимовать в летних палатках не представлялось возможным.
Первыми на зимние квартиры перелетели наши самолеты, которым на южной окраине Чебеньков подготовили аэродром. А вскоре и мы получили команду свернуть лагерь и убыть в поселок Черный Отрог (родина B.C. Черномырдина) — это было километров на сорок восточнее нашего предыдущего места дислокации, опять-таки на берегу реки Сакмары. Там нас разместили в местной школе, где мы жили и учились до весны.
Эх, как долго тянулась зима! Сколько конспектов было исписано: по аэродинамике и самолетовождению, по двигателям «М-100» и спецоборудованию, по конструкции самолета и летно-техническим данным. А еще были совершенно новые для нас дисциплины, такие как бомбометание, тактика воздушного боя, и новое оружие — пулемет ШКАС с темпом стрельбы 1800 выстрелов в минуту. Наконец, все зачеты были успешно сданы, и мы снова переехали в Чебеньки к самолетам. Впереди нас ждали полеты и — мы были уверены — долгожданное распределение по фронтам: ведь война продолжалась, и нужда в летчиках была громадная.
Наступил долгожданный день: закончили мы учебные полеты, вся программа выполнена полностью. Зачетное упражнение я отлетал на «отлично», замечаний не было. Нам присвоили звания сержантов (согласно приказу 0362 маршала Советского Союза Тимошенко из военных школ тогда выпускали не лейтенантов, а только сержантов). Ждать «купцов», представителей ВВС от фронтов и армий, долго не пришлось: буквально на второй день на транспортном самолете «ДС-3» (это был поставляемый нам по ленд-лизу американский самолет «Дуглас», от него по сути почти ничем не отличался «Ли-2», который делали на нашем ташкентском авиазаводе) прибыла группа старших офицеров. А через несколько часов было объявлено построение и зачитан приказ об окончании школы и откомандировании в действующую армию. Очень хорошо помню, какая растерянность возникла у меня тогда. Зачитываются списки по 20–30 человек на такой-то фронт, в такую-то воздушную армию столько-то человек, но моя фамилия в этих списках отсутствует. Представители фронтов забирают своих летчиков, и в строю остаются никем не востребованные двадцать человек, и я в их числе.
Начальник штаба школы подошел к нам и сказал, как-то таинственно ухмыльнувшись:
— Ну, что, отличники боевой и политической подготовки?
«Мать честная, — мелькнуло у меня в голове, — неужели из-за этого нас не взяли?» А начальник тем временем продолжает:
— Всех отличников забирает к себе дальняя авиация.
— А что это такое? — спрашиваем мы.
— Это совершенно новый, особый, не подчиненный даже Военно-воздушным силам вид авиации.
— А когда нас туда заберут?
— Вам еще переучиваться!
Мы за головы схватились:
— Как переучиваться? Да мы же уже два раза переучивались!
— Нет, — говорит нам начальник штаба, — для дальней авиации вы еще не очень-то хорошо летаете. В облаках вы летаете? Нет. А по восемь часов без посадки? Нет. Вот когда всему этому научитесь, тогда пойдете на фронт. Вам еще и ночью надо учиться летать. А то полетите на Берлин, и, что, думаете, немцы вам позволят днем перед ними красоваться? Собьют на первом же километре! Так что сейчас готовьтесь, завтра в Бузулук поедете, в 27-ю запасную авиационную бригаду авиации дальнего действия.
До Бузулука мы добрались быстро, ведь он находился на той же железной дороге, между Чкаловом и Куйбышевом. В штабе бригады нас сразу распределили по эскадрильям, пять человек во главе со мной назначили в 3-ю авиаэскадрилью. Она базировалась в селе Тоцкое, и нам пришлось возвращаться километров тридцать обратно. С нами вместе ехали еще человек двадцать летчиков из других летных училищ, назначенных в эту эскадрилью. Опять палаточный городок и все прелести лагерной жизни. Но столовая, клуб и учебные классы имелись в наличии и располагались во вполне приличных деревянных бараках. И все началось сначала: опять абсолютно новый незнакомый самолет, другие двигатели, другое оборудование и вооружение. А раз предстоящие боевые задания надо будет выполнять в любых метеорологических условиях как днем, так и ночью, значит, надо учиться летать вслепую, по приборам, чему нас раньше никто не обучал.
И мы начали (в какой уже раз!) грызть авиационную науку. Самолет, достаточно сложный конструктивно, имел целый ряд модификаций весьма различных и по конфигурации, и по тактико-техническим данным. На последних выпусках, получивших название «ДБ-3Ф», увеличился экипаж до четырех человек, изменились вооружение и двигатели, вскоре переименовали и сам самолет, он стал называться «Ил-4». Вот на нем нам и предстояло воевать.
Все боевые полки авиации дальнего действия были укомплектованы самолетами «Ил-4», но в нашем, запасном полку таких самолетов еще не видели. У нас на стоянках были пришвартованы «ДБ-3Б» разных модификаций, на которых нам предстояло освоить дневные полеты и полеты по приборам. Самолет «ДБ-3Б» был широко известен благодаря летчику Владимиру Константиновичу Коккинаки, который в апреле 1939 года пролетел без посадки из Москвы в США. Средняя скорость по маршруту протяженностью почти восемь тысяч километров составляла 348 километров в час. Абсолютной новинкой для нас явилась система запуска двигателей сжатым воздухом и олео-пневматическая совмещенная система уборки и выпуска шасси и щитков закрылков. Эта система была настолько запутанная, требующая ряда последовательных операций, что наш летчик Данька Сиволобов семь раз заходил на посадку то без шасси, то без закрылков, после чего ему со старта давали красную ракету, и он уходил на очередной круг. Наконец, он все-таки благополучно сел, и все на старте облегченно вздохнули. Бедолагу на неделю отстранили от полетов, и он каждый день по нескольку часов проводил в классе, изучая систему и переключая краны на тренажере.
Мало того, у «ДБ-3Б», а вскоре я узнал, что и у «Ил-4», была одна посадочная особенность. Самолет, даже если тебе удавалось сразу приземлиться на три точки, при посадке неизбежно вело вправо. Это происходило из-за реакции винтомоторной группы: винты-то вертятся в одну сторону, а отдача в другую, и получается момент силы, который выталкивает самолет с полосы. Поэтому при приземлении надо было компенсировать разворот. Сразу приходилось давать левую ногу и придерживать педаль, чтобы выдержать прямую. Иной раз мы на посадке даже выворачивали гош, то есть так отклоняли элероны, чтобы левый элерон был повернут вниз и, таким образом, благодаря сопротивлению воздуха тормозил самолет от поворота вправо.
А уж если ты прозеваешь, то самолет поворачивает быстрей и быстрей, в результате можно или шасси подломить, или покрышки снести, или, в лучшем случае, выкатиться на запасную полосу. Пока мы обучались, у нас очень многие выкатывались, но потом привыкли. Тем более что, по большому счету, ильюшинский самолет был довольно послушный. Если отрегулировать его триммерами, то в воздухе даже можно бросить управление и все равно лететь прямо. Конечно, это удавалось, только когда никто по самолету не ходил, не шатал его без необходимости и воздушных ям не было.
Неумолимо надвигалась вторая военная зима, а мы по-прежнему обитали в палатках. Но вот утром на построении объявили о предстоящем сооружении громадной землянки на двести человек. За две недели, работая в две смены, мы построили и землянку, и печки, и четырехрядные в два яруса нары, так что новоселье справили до морозов.
Когда выпал снег, пришлось прекратить полеты на колесах и осваивать лыжи. Для этого с самолетов сняли складывающийся подкос шасси с цилиндром подъема и выпуска, заглушили систему и поставили жесткую ферму, исключающую складывание шасси. Полеты на лыжах мы освоили быстро, но пришлось в стартовый наряд вводить новую должность, не предусмотренную никакими уставами и наставлениями. Дело в том, что после буквально минутной стоянки лыжи настолько примерзали к снегу, что мощности двигателей не хватало, чтобы сдвинуть самолет с места. Вот тут и появлялся «молотобоец» с большущим деревянным молотом, обшитым резиной, ударял сбоку по носку лыжи, и самолет срывался с места.
В полетах был один не очень приятный момент. Кабина штурмана в «ДБ-3Б» («моссельпром», как мы ее называли) с обеих сторон и сверху для лучшего обзора имела многочисленные плексигласовые окна, но в процессе эксплуатации многие из них были разбиты и заделаны обычной фанерой. А между рамкой и листами фанеры, естественно, были щели. Что из этого получалось? За время полета и штурмана, и летчика (перегородка между нашими кабинами отсутствовала) сильно продувало. Хорошо мы хоть меховые маски надевали, а то бы у нас у всех были обмороженные лица. Впрочем, разве кто-из нас об этом беспокоился? Мы спешили на фронт! Мысли только об этом! В самом начале усиленно тренировались делать обычный полет по кругу: взлет, посадку, горизонтальный полет и т. д. Потом уже стали учиться, как на заданный курс выходить. И это нам было легко, ведь уже умели делать то же самое на другом самолете. А вот когда начали летать в закрытой кабине, ориентируясь только по приборам, тут уж разницу почувствовали. Однако за зиму мы все весьма неплохо освоили и такой вид полетов, так что теперь могли вплотную учиться выполнять ночные задания.
Весна на время прекратила нашу летную практику, и пока не высохли взлетно-посадочная полоса и стоянки, мы даже не ходили на аэродром, а усиленно штудировали конструкцию и особенности очередного самолета — теперь уже «Ил-4».
Как только летное, поле стало пригодным к полетам, прилетели и долгожданные «Ильюшины-4». Мы приступили к освоению и изучению кабин самолетов и нового оборудования. А еще нас исключительно обрадовало то, что совершенно для нас неожиданно из тыловых училищ прибыли штурманы, радисты и воздушные стрелки, и начали формироваться экипажи.
Отныне все полеты проходили только в составе штатного экипажа, и здесь мне очень повезло. Наша четверка получилась очень дружной, прекрасно знающей свое дело. Штурманом был Аркадий Васильевич Черкашин, стрелком-радистом Иван Дмитриевич Корнеев, воздушным стрелком кинжального пулемета Георгий Белых. Каждый из нас был готов прийти на помощь другу, словом, один за всех и все за одного!
«Ил-4» нам всем очень нравился. В нем ведь была широкая кабина с хорошим обзором, значительно упрощенная система запуска, полное отсутствие перекидных и перекрывных кранов, радиополукомпас «Чайка», крупнокалиберный пулемет на турели у стрелка-радиста, значительно изменена штурманская кабина. Все это делало самолет более современным и удобным. А то ведь в «ДБ-3А», «ДБ-3Б» кабина была очень узкая, да еще с откидной крышкой, из-за которой, чтобы влезть в кабину, надо было откидывать борт. А это очень неудобно, и обзор в результате никуда не годный, видимость отвратительная!
Переучивание и полеты на новом самолете не вызвали никаких трудностей. Вскоре мы начали осваивать ночные полеты и перешли к самому важному этапу переучивания: к длительным ночным маршрутам с обязательным бомбометанием на полигоне. Экипажи готовились индивидуально, никто отстающих не ждал. Поэтому небольшая группа вырвалась вперед, в том числе и наш экипаж. Мы сдали зачеты по всем видам подготовки. Последнее зачетное упражнение заключалось в том, чтобы провести в воздухе шесть часов, отбомбиться на полигоне и летать потом еще два часа. Каждый из нас волновался, но когда мы вернулись, командир нам сказал: «Молодцы, так и будете воевать!» И мы были уверены, что очень скоро станем героями. Война хоть и шла уже долго, но мыто ее до сих пор не нюхали, не видели толком. Глупая романтика в голове была. Куда она потом так быстро делась?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.