ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

Теперь, когда Гитлер получил абсолютную власть, уже никто и ничто не могло помешать делу всей его жизни, о чем сам фюрер сказал еще в августе 1932 года Герману Раушнигу: «Германия… будет Германией только когда она будет главенствовать в Европе. Без власти над Европой мы исчезнем. Германия — это есть Европа».

Главенствовать же над Европой, как и над «жизненно важным пространством» на Востоке, можно было только при наличии мощной армии, к созданию которой и приступил Гитлер, благо быстрое развитие экономики позволяло добиться этого в предельно сжатые сроки. Нацисты начали с того, что установили контроль над экономикой. Они ввели административные методы управления и планирования и утвердили монополию государства на распределение важнейших экономических ресурсов Германии. К 1938 году безработица сократилась до 400 тысяч человек, но главной причиной столь серьезного успеха явилось усиленное перевооружение страны, которое выразилось в лихорадочной подготовке к войне, широкому развертыванию общественных работ по строительству автобанов, каналов и дамб. В 1933-1937 годах промышленное производство выросло на 102%, а национальный доход удвоился.

Быстрое перевооружение Германии вряд ли было бы возможно без той поистине гениальной финансовой политики, которую проводил министр экономики Я. Шахт. «Его виртуозное умение играть финансами, — пишет в своей книге «Германия в XX веке» А.И. Патрушев, — проявилось в том, что в 1936 г. марка имела одновременно 237 курсов — с финансово-экономической точки зрения это факт из области фантастики. Созданная Шахтом система кредитования в стране, у которой было мало легко реализуемого капитала и практически не было валютных запасов, до сих пор считается уникальной. Были введены специальные векселя, которые выдавал Рейхсбанк и оплату которых гарантировало государство. Ими расплачивались с компаниями по производству вооружений. Выпущенные на сумму в 12 млрд. марок мефо-векселя не фигурировали в государственном бюджете, но именно они обеспечили финансирование перевооружения Германии. Гитлер, на которого проблемы экономики нагоняли тоску, никак не мог понять, в чем же хитрость Шахта. И тогда министр финансов объяснил ему, что это всего лишь один из способов печатания денег.

Тяжелая промышленность также получала огромные прибыли, несмотря на закон об ограничении ее доходности шестью процентами. Но это было в теории, на практике же фирмы вкладывали сверхприбыль не в приобретение государственных облигаций, как было предложено, а в расширение собственного дела. В 1938 году общие накопления в облигациях составили 2 млрд. марок, а невыплаченные прибыли — 5 млрд. марок. Поистине нацистская Германия стала золотоносным Клондайком для крупного промышленно-финансового капитала».

Что же касается сельского хозяйства, то перед министром сельского хозяйства Даре, занявшего этот пост в 1933 году, стояла задача преобразовать все сельское население Германии — от крупного землевладельца до нищего батрака — в единое имперское продовольственное сословие. Уже в сентябре 1933 года было введено регулирование производства, переработки и сбыта продуктов сельского хозяйства по заранее установленным ценам.

«Важнейшее значение, — пишет А.И. Патрушев, — имел вышедший 29 сентября 1933 г. закон «О наследственных дворах». Он гарантировал сохранение крестьянских хозяйств, имеющих от 7,5 до 12,5 гектара, и касался 55% всех сельскохозяйственных площадей.

Такие хозяйства были объявлены «наследственными дворами», которые не подлежали разделу, отчуждению за долги или продаже без специального судебного решения. Владеть ими могли только немецкие крестьяне, доказавшие чистоту своей арийской крови с 1800 года. Они и удостаивались почетного звания «крестьянин». Владельцы прочих земельных участков назывались просто «сельскими хозяевами».

В принятии этого закона отчетливо выразилось стремление сохранить «крестьянство как чистокровный источник немецкого народа» и «уберечь его от всех опасностей капиталистической, рыночной экономики». Это было необходимо потому, что крестьянство должно было стать главным участником будущей восточной колонизации. Всего в статус «наследственных дворов» было переведено 21,6% крестьянских хозяйств, которым принадлежало 38% всех сельскохозяйственных площадей».

В своей книге «Адольф Гитлер, преступник №1» Д. Мельников и Л. Черная упрекают фюрера в том, что он так и не создал для немцев того самого рая, который якобы обещал. Выглядит это довольно несерьезно. Во-первых, никакого рая Гитлер не обещал, а вот достойную нормальных людей жизнь построить обещал. И построил. Неважно, как и с чьей помощью. Важно другое: немцы зажили при Гитлере так, как не жили никогда. И вряд ли получавший высокую зарплату рабочий вдавался в подробности, кто и как ему эту зарплату обеспечил. Куда больше его волновало другое: что он может на нее купить. А купить на нее он мог многое. Что же касается крестьян, то ни один из них не был раскулачен и сослан в лагеря только за то, что умел хорошо выращивать хлеб. Наоборот! Государство сделало все возможное, чтобы он этого самого хлеба выращивал как можно больше. И не имеет даже смысла сравнивать жизнь немцев в середине 30-х годов с тем жалким существованием, какое влачили рабочие и инженеры в стране победившего социализма. О многострадальных российских крестьянах и говорить нечего.

* * *

За решением хозяйственных проблем Третьего рейха Гитлер не забывал о том, чему он посвятил столько страниц в своей знаменитой «Майн кампф» — решению вопросов «чистоты расы» и установления «чисто арийского происхождения». Уже 15 сентября 1935 года в «священном» для нацистов древнем Нюрнберге были приняты законы о гражданстве и расе, которые стали называться нюрнбергскими. Именно они явились очередным шагом к реализации выдвинутого Гитлером лозунга, призывавшего немцев к «всемерному очищению расы».

— Прошедшие века, — говорил фюрер собратьям по партии, — засорили немецкий народ чуждыми элементами и разбавили священную кровь древних германцев. Но поскольку нация нуждается в воинственных и чистокровных тевтонах, мы и предпринимаем решительные меры по созданию новой расы — расы господ, расы чистокровных арийцев!

Само собой понятно, что партийцы отвечали своему фюреру восторженным «хайль!»

Именно тогда решил еще более выдвинуться Генрих Гиммлер. Он давно уже стремился занять главенствующее положение в спецслужбах Третьего рейха и полностью подчинить себе весь полицейский аппарат Германии, что давало ему возможность установить контроль над всеми сферами общественной и государственной жизни в стране. Получив такую власть, Гиммлер становился вторым по значимости человеком в рейхе. И уже к 1936 году «верному Генриху», как часто называл его фюрер, удастся осуществить свои замыслы.

Но это будет позже, а пока Гиммлер выдвинул идею весьма быстрого способа «улучшения расы новых господ».

— Наилучший выход из существующего положения состоит в том, — заявил он на одном из совещаний руководителей Третьего рейха, — чтобы немецкие женщины получили возможность смело вступать в сексуальные отношения с всесторонне проверенными чистокровными арийцами из СС. Мы должны всячески поощрять эти связи!

Одобренная Адольфом Гитлером «сексуальная теория» получила развитие на практике, и уже в конце 1935 года в нацистской Германии была разработана методика и подведена необходимая правовая и финансовая базу под идею Гиммлера. Вскоре он подписал документ о создании по всей территории Третьего рейха специальной сети родильных домов. Именно туда должны и обязаны были обращаться немецкие женщины, забеременевшие от чинов из «черного ордена» СС.

В этих домах будущим матерям не только обеспечивали анонимные роды — им было позволено при желании оставлять своих младенцев, не задумываясь более об их будущем. Все эти дети вполне официально считались в Германии «детьми фюрера», так как в правовом отношении автоматически «усыновлялись» фюрером, о чем составлялся специальный документ. И с той самой минуты всю заботу о «детях фюрера» принимало на себя немецкое государство.

Направляемая Геббельсом мощная пропагандистская машина нацистов постаралась на славу, и с каждым годом «детей фюрера» становилось все больше. А еще через два года Гиммлер сказал фюреру:

— Нашу практику деторождения настоящих арийцев необходимо расширять и поддерживать, и тогда уже через двадцать лет мы можем получить полмиллиона расово безупречных молодых людей, белокурых и голубоглазых, готовых стать основой мощной армии чистокровных арийцев, способных покорить весь мир!

Фюрер отнесся к такому решению расового вопроса весьма благосклонно. Гитлер всегда любил общество молодых и красивых женщин и часто намекал на то, что у него самого могли быть внебрачные дети.

— Иногда я завидую Сталину, — как-то сказал он.

— Почему? — удивился Гесс.

— У него есть двое сыновей, и они смогут заменить отца, встав во главе государства.

— Отчего же и вам не завести семью? — спросил Гесс, уже заранее зная ответ.

— Это надо было делать раньше, — ответил Гитлер. — Теперь я уже не могу, да и не имею права обременять себя семейными узами. Да и какая может быть у меня семья, если я всецело принадлежу Германии!

— Но почему? Многие политики имеют семьи!

— Да, это так… Но что будет, если в глазах миллионов немцев фюрер станет походить на обычного бюргера! Нет, этого я не могу допустить! Моя невеста, моя жена — Германия!

Но Гесс не успокоился. Он испытывал сильную ревность к рейсхфюреру СС Генриху Гиммлеру, так удачно сумевшему подать Гитлеру идею о «детях фюрера». И теперь он страстно желал придумать что-нибудь еще более интересное, что могло бы привести Гитлера в восторг.

Он провел ряд секретных и тайных консультаций со специалистами в разных областях медицины и в начале 1940 года выступил на секретном совещании в рейхсканцелярии с весьма необычным заявлением:

— Фюрер должен иметь собственных детей! Нация не простит нам, если он не оставит наследников. Только те, в чьих жилах течет священная кровь Адольфа Гитлера, могут унаследовать верховную власть в Германии. И мы обязаны обеспечить такой переход власти в стране!

Во время выступления Гесса сам фюрер молчал, никоим образом не выказывая своего отношения к выдвинутой и высказанной Рудольфом идее. Это сбивало с толку всех присутствовавших в зале, но многие уже понимали: если бы Гитлеру идея Гесса не понравилась, он бы молчать не стал. А раз так, то идея Гесса о собственных наследниках фюреру понравилась.

— Речь, — продолжал ободренный Гесс, — идет об искусственном оплодотворении матерей. Что, само собой разумеется, следует осуществлять в условиях секретности…

— Все это, конечно, прекрасно, — заметил Гиммлер, — но где мы найдем столько женщин, которые по чистоте своей крови будут достойны нашего вождя? И не только по чистоте крови, но и по другим требованиям?

Начавшиеся дебаты тут же прекратились, поскольку фюрер дал свое принципиальное согласие.

— Это интересная идея, — сказал Гитлер. — Что же касается подбора кандидатур для вынашивания моих наследников, то ею займется медицинская служба СС.

Гесс не зря проводил секретные консультации со специалистами. В Германии медицинская наука развивались быстрее, чем в других европейских странах и Соединенных Штатах Америки. Опыты по искусственному оплодотворению женщин проводились немецкими медиками уже с 1927 года, и таким образом в Германии имелись достаточно серьезные научные наработки в этом направлении.

Гесс, донельзя довольный доверием фюрера, дал тайному проекту кодовое наименование «ТОР». Вскоре он пригласил в Берлин группу опытных врачей из Германии и Италии. Вопрос с подбором «материала» не представлял никаких проблем. Найти в Германии красивых, здоровых и преданных идеалам национал-социализма несколько десятков женщин, чтобы потом выбрать из них наиболее подходящих «эрзац-матерей», было несложно. Куда сложнее было получить сперму фюрера. Никто не брал на себя смелость предложить Гитлеру заняться мастурбацией. Тем не менее Гесс приказал врачам найти выход.

Поломав голову, специалисты предложили взять сперму у Гитлера непосредственно из семенников во время хирургической операции. Однако сам Гитлер воспринял предложение медиков без всякого энтузиазма, и проект «ТОР» повис на волоске.

Да, Гитлер хотел иметь собственных «кровных» потомков, но в то же время он не хотел ложиться под скальпель хирурга даже во имя будущего Германии. Проект оказался замороженным, хотя сам фюрер о предложении Гесса не забывал и, по некоторых данным, поговаривал о том, чтобы осчастливить материнством Еву Браун.

— Да, — говорил он, — она не является моей законной супругой. Зато она молода, красива, здорова и любит меня.

Кто знает, чем бы все эти планы кончились, если бы в 1941 году Гесс не улетел в Англию и не был объявлен умалишенным. Все проекты, которые он курировал, были приостановлены.

Вскоре началась война с Советским Союзом. Казалось, уже никто и никогда не вернется к проекту по «созданию» тайных наследников Гитлера. Но это только казалось. Реанимировал идею не кто иной, как сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Правда, проект был переработан. В сентябре 1943 года в Германии была создана секретная медицинская группа СС, и Гиммлер доложил Гитлеру о возобновлении работ по проекту «ТОР». Гитлер одобрительно кивнул.

В срочном порядке был произведен отбор около сотни женщин в возрасте от 18 до 28 лет, которые по состоянию здоровья и расовой принадлежности могли использоваться в качестве «матерей детей Адольфа Гитлера». Среди них оказались две молодые и красивые женщины из Норвегии. Судя по всему, Гиммлер учел пожелание Гитлера смешать свою кровь с кровью викингов. Насколько известно, оплодотворение «матерей» прошло вполне успешно. Роды предполагалось принимать в специальных родильных домах под присмотром врачей из СС.

Через некоторое время в Баварских Альпах появился секретный объект, официально именовавшийся в документации «Отделение Лебенсборн № 1146». И именно сюда доставлялись дети, биологическим отцом которых являлся Адольф Гитлер.

Как стало известно из показаний свидетелей и архивных документов мед-службы СС, первый ребенок появился на свет осенью 1944 года. Всего же там содержалось около двух десятков таких детей. Инспектировать суперсекретный объект приезжал сам рейхсфюрер СС Г. Гиммлер. Однако вопреки ожиданиям «кровные потомки» фюрера оказались обычными детьми.

Возможно, все так и было на самом деле. Неясно во всех этих легендах другое: откуда же в конце концов появилась сперма фюрера, если он не пожелал ни заниматься мастурбацией, ни отдавать ее хирургическим путем?

* * *

Быстрое и успешное развитие экономики позволило Гитлеру уже в августе 1936 года представить свой план быстрейшего перевооружения Германии. Продолжая считать большевизм главной опасностью для Европы, Гитлер полагал, что Германия сможет выжить только при условии создания за несколько лет самой сильной армии, и собирался всего за четыре года подготовить немецкую армию к военным действиям, а хозяйство — к большой войне.

Обеспечить столь быстрое превращение только что возрожденных вооруженных сил должен был так называемый четырехлетний план перестройки всей немецкой экономики, для реализации которого был создан Генеральный совет во главе с Герингом. Это лишний раз свидетельствовало о том, что старая промышленно-финансовая элита была полностью подчинена установленному Гитлером режиму. Будучи фактически уполномоченным фюрера и партии, Геринг получил право издавать любые приказы и инструкции, которые были обязаны исполнять все партийные и государственные инстанции, что, конечно же, не могло не вызвать недовольства многих видных промышленников. Да и что мог понимать бывший летчик и авантюрист в экономике?

Пока Я. Шахт пребывал в кресле министра экономики, он еще как-то мог противиться полному невежеству руководителя имперской экономики. Но уже в 1937 году его сменил такой старый партиец, как В. Функ, который с несказанным удивлением обнаружил, что промышленники больше занимались составлением всевозможных и никому не нужных отчетов, но никак не делом.

Как того и следовало ожидать, столь грандиозный план в экономическом развитии рейха в 1936-1939 годах не достиг всех установленных в меморандуме Гитлера показателей. Не удалось на все сто процентов добиться самообеспечения страны валютой, сырьем и продовольствием. И причин тому было много. «Невзирая на громадные средства, — пишет А. Буллок, — затраченные на программу перевооружения… цельная национальная программа по приведению в соответствие скорости и масштабов перевооружения с германским военным потенциалом, где были бы предусмотрены и расставлены приоритеты запросов различных родов войск, так и не была разработана. А вместо этого каждый вид вооруженных сил ставил себе собственные задачи и стремился к собственным целям, не принимая во внимание потребности двух остальных и соревнуясь в приобретении необходимых фондов капиталовложений и сырья, в которых Германия испытывала острый недостаток. Геринг, который, будучи главным экономическим шефом, как ожидалось, должен был стремиться к координации усилий, на деле, в своем втором качестве верховного главнокомандующего только что созданной люфтваффе, всячески препятствовал этому.

Сотрудничество между разными ведомствами — это проблема, которая волнует любое правительство, и не многие правительства, если вообще имеются такие, нашли удовлетворительное решение. В 1930-1940-е годы было распространено мнение, довольно наивное, что с данной проблемой легче справиться диктатурам, чем демократическим государствам. Скорее напротив — если речь вести о Гитлере, то ничто более не выявило его некомпетентности в исполнении административных обязанностей диктатора. В отличие от текущей правительственной работы, которой Гитлер заниматься не хотел, сердцевину его программы составлял успех перевооружения. Он страстно увлекался военной техникой; он сразу же понял значение концепции генерала Гудериана о независимых действиях бронетанковой дивизии и полностью поддержал ее. Говорят также, что он лично предложил провести конверсию 88-миллиметровой зенитной пушки с тем, чтобы немецкие танки и противотанковые орудия приняли на вооружение одно из самых эффективных орудий Второй мировой войны. Ожидалось, что именно здесь Гитлер мог бы обеспечить эффективное руководство, только он имел власть столкнуть всех лбами и настоять на выработке всеобъемлющего плана распределения ресурсов и продукции. А вместо этого экономика, каждый сектор которой, военный и гражданский, соревновался в добывании большей доли сырья, квалифицированных рабочих и средств, где отсутствовало четкое распределение обязанностей или определение приоритетов, и являла собой самый разительный пример «авторитарной анархии» и «административного хаоса», которые характеризовали на практике эту хваленую диктатуру».

Могло ли быть иначе? Думается, вряд ли. Решение столь обширной и сложной задачи, как перевооружение, могли обеспечить только специалисты. А вот им-то Гитлер как раз и не мог довериться, потому что слишком спешил. Да и всю ответственность за военную экономику он переложил на плечи Геринга, надо думать, не только потому, что сам не хотел заниматься этой рутинной работой. Надо полагать, была и другая причина, по которой Гитлер поставил на экономику ничего не смыслившего в ней Геринга. Да, «толстый Герман» умел только надувать щеки и ничего не понимал в экономическом и военном строительстве, но в этом и заключалось его преимущество. Там, где любой специалист начал бы просчитывать варианты, Геринг требовал только результата. А требовать он умел. И далеко не случайно фюрер считал, что главным условием преодоления не только экономических, но и всех других трудностей является лишь сила воли. Что касается Геринга, то его волю вполне могли заменить (и заменяли) его амбиции, которых у рейхсмаршала было в избытке.

Конечно, причины несбывшихся надежд Гитлера на четырехлетний и все последующие планы лежали гораздо глубже, нежели некомпетентность и амбиции Геринга. По большому счету все дело было отнюдь не в полном отсутствии экономических знаний у рейхсмаршала, а в той структуре, которая сложилась в Третьем рейхе. Так, к 1941 году административно-управленческий аппарат тратил на себя около 60% всех расходов на армию, и лишь 8% всего военного бюджета 1940 года было потрачено на закупки оружия. «Гитлер, — пишет А. Буллок, — не был готов вмешаться и остановить все это точно так же, как он был не готов к соперничеству центров власти, раздиравшему гражданскую администрацию. Помимо всего прочего постоянно растущая армия чиновников — как военных, так и гражданских — набиралась в основном из членов партии».

Сыграло свою роль то, что и военные, и ответственные за выполнение важных заданий члены партии как могли сопротивлялась своевременному внедрению рационализации. При этом каждый гауляйтер мнил себя чуть ли не Адамом Смитом и тормозил развитие новых технологий. Тем не менее даже того, что было сделано, оказалось вполне достаточно для создания мощной и прекрасно вооруженной армии. В октябре 1939 года наконец-то сбылась мечта фюрера, и действующая армия, которая значительно превышала ту, с какой Германия выступила в 1914 году против России, Франции и Великобритании, была создана. Да, хорошо продуманной экономической программы для содержания такой армии у нацистов так и не появилось, но даже ее отсутствие не смогло вермахту помешать завоевать Европу и дойти до Москвы.

* * *

Конечно, все успехи внешней политики и германского оружия большинство немцев связывало с именем Гитлера. Многие из них на самом деле полагали, что их «скромный» фюрер только и делал то, что денно и нощно трудился на благо рейха. На самом деле это было далеко не так. И в быту, и в работе Гитлер был совсем не тем «скромным» и не щадившим себя в трудах правителем, каким желал выглядеть в глазах нации.

Пока Гитлер был пусть и весьма влиятельным, но всего-навсего лидером политической партии, он вел в общем-то обычный образ жизни: посещал мюнхенские кафе и жил в огромной, но достаточно обыкновенной квартире. Но как только он пришел к власти, все изменилось. В Берлине он обитал в настоящем дворце, министры, дипломаты, генералы, промышленные магнаты почтительно приветствовали его, солдаты при появлении брали на караул, а государственные деятели со всего мира искали с ним знакомства.

Все газеты наперебой писали о роскошных торжественных приемах и официальных мероприятиях в Берлине, на которых присутствовал неизменно одетый во фрак Гитлер. Он презирал эту слишком роскошную, по его мнению, одежду, но хотел доказать всем, кто считал его выскочкой, что может одеваться не менее элегантно, чем они. Этим он вызывал неприязнь грубых штурмовиков и некоторых товарищей по партии, ненавидевших лакированные штиблеты и черные костюмы.

Фюрера часто видели в окружении красивых женщин, среди которых он с некоторых пор стал отдавать предпочтение знаменитым актрисам Ольге Чеховой и Лили Дагобер. На одном из приемов он предложил Чеховой руку, посадил ее рядом с собой и весь вечер ухаживал за ней. Сплетен он не боялся. Они, справедливо считал Гитлер, только усиливают внимание к его персоне, повышают авторитет, тешат самолюбие, а главное — позволяют скрывать от всего мира подлинный интерес к той единственной женщине, которая была на тот момент его фавориткой.

После прихода к власти он проживал в квартире статс-секретаря Ламмер-са на шестом этаже Имперской канцелярии. Его личным камердинером был Карл Вильгельм Краузе, который довольно подробно описал образ жизни и привычки своего хозяина.

Гитлер просыпался довольно поздно и завтракал прямо в постели. Он с удовольствием выпивал две чашки теплого молока, заедая его кексом «Лейбниц» и измельченным шоколадом. И это несмотря на все предупреждения врачей, убеждавших фюрера, что подобный завтрак представлял для него самый настоящий яд, так как вызывал вздутие живота и запоры. Однако Гитлер не слушал своих эскулапов, хотя довольно часто и мучился от желудочных колик.

На утренний туалет фюрер тратил ровно 22 минуты, и Краузе всегда удивлялся тому, что никогда никуда не спешивший фюрер укладывался именно в это время. Брился он сам и особенно тщательно ухаживал за усами, обработку которых не доверял никому. Уже в то время его усы стали отличительной чертой на карикатурах, однако сам Гитлер и не думал изменять их форму. И напрасно его друг Путци называл их ужасными и уговаривал Гитлера или сбрить их, или отпустить такие, какие были на картинах Ван Дейка, считая, что они придадут лицу Гитлеру более выразительные черты. Гитлер только отмахивался.

— Бросьте! — улыбался он. — И запомните, что именно мои усы в один прекрасный день станут модой для всей Европы!

Для Европы они модой не стали, а вот мелкие нацисты с удовольствием носили усы а-ля фюрер, и, как это ни удивительно, чаще всего их приверженцами становились учителя национал-социалистских народных школ. Что же касается ближайшего окружения Гитлера, то такими усами могли похвастаться только Герман Эссер и личный шофер фюрера Юлиус Шрекк.

А вот с одеждой у фюрера было, надо заметить, не очень. По словам того же Краузе, в 1934 году Гитлер имел всего один фрак, один смокинг, одну визитку, один костюм для вечернего чаепития, один коричневый, один синий и один светлый уличные костюмы. Помимо штатской одежды Гитлер имел пять форменных мундиров, два из них — с ремнем или портупеей и пряжкой-символом, на которой было выбито: «С нами Бог». К этим мундирам у Гитлера было три пары черных брюк и две пары галифе для ношения с сапогами.

Как это ни удивительно для всегда любившего хорошую одежду и с младых ногтей слывшего франтом фюрера, его уличные костюмы были настолько поношены, что в них постеснялся бы выйти в свет даже мелкий чиновник. В конце концов дело дошло до того, что жена известного архитектора Людвига Трооста и Марта Геббельс с огромным трудом уговорили Гитлера обратить более пристальное внимание на свой внешний вид. Но даже им не удалось заставить бывшего записного франта одеваться модно, и Гитлер по-прежнему предпочитал закрытые двубортные пиджаки, сшитые далеко не лучшими портными. И если бы его старый приятель по Мюнхену портной, у которого Гитлер в свое время снимал квартиру, увидел их, он бы очень удивился тому, что его имевший прекрасный вкус герр Адольф мог щеголять в столь непрофессионально сшитых костюмах.

Фуражки фюрера были тоже далеко не лучшего качества и вызывали у Евы Браун содрогание. Она не уставала говорить, что в своих фуражках Гитлер похож скорее на почтальона или начальника железнодорожной станции, но не на первое лицо государства. Одно время она чуть ли не каждый день настаивала на смене этих ужасных головных уборов с длинными козырьками. Однако Гитлер объяснял свою любовь к большим козырькам тем повышенным раздражением зрения, каким он страдал после своего уже ставшего знаменитым отравления газом во время Первой мировой войны.

Из обуви Гитлеру больше всего нравились лакированные штиблеты, которые он носил практически каждый день. Иногда он надевал сапоги с высокими голенищами с тонкими шелковыми носками. Брючного ремня он не любил и заменял его подтяжками. Спал не в пижаме, как это было принято, а в холщовой ночной рубахе. А вот свою знаменитую плетку Гитлер оставил, ибо канцлеру не пристало иметь столь воинственный и даже революционный вид, граничивший с грубостью.

Что же касается еды, то он исполнил свою клятву, которую дал после смерти Гели, и Практически не употреблял в пищу не только мяса, но и рыбы. Единственное, что он мог себе позволить, так это только те превосходные фрикадельки из печени, которая прекрасно готовила его сводная сестра Ангела Раубаль. А вот любой бульон он ненавидел и называл трупным ядом. Гитлер постоянно издевался над своим любившим поесть окружением, а в один прекрасный вечер рассказал одному из приближенных, заказавшему раков, весьма пикантную историю о том, как некая семья использовала в качестве приманки для раков… свою умершую бабушку.

Ему пекли специальный хлеб без закваски и приносили из пивоварни безалкогольное пиво, что вовсе не означало, что Гитлер не употреблял спиртных напитков. Да, он был к ним равнодушен, но иногда с большим удовольствием выпивал бокал шампанского «Хенкель», которое ему поставляли из винных подвалов будущего министра иностранных дел Риббентропа. При своих частых простудах Гитлер предпочитал всем другим лекарствам чай с коньяком, а для улучшения пищеварения использовал желудочный эликсир фирмы «Унденберг».

Спал Гитлер неважно, а потому принимал каждый вечер две таблетки сильного снотворного. Когда лечащие врачи предупреждали своего высокопоставленного пациента, что используемый им эвипан и темподром обладают наркотическим действием, и он рискует попасть в зависимость от них, фюрер только отмахивался. При его в высшей степени неуравновешенной нервной системе и постоянном напряжении здоровый сон был для него дороже всех зависимостей на свете.

Нельзя сказать, чтобы Гитлер уж очень любил светские рауты. Куда больше по душе были ему вечеринки для «шоферни», которые довольно часто устраивали в рейхсканцелярии его шофер Шрекк, адъютанты Брукнер и Шауб, секретарши и, конечно же, Аманн и Гофман. На таких посиделках он чувствовал себя как рыба в воде, поскольку все эти люди значительно уступали ему в развитии, и ему не надо было напрягаться и вести с ними заумные беседы.

Посиделками досуг фюрера не ограничивался. Он очень любил смотреть фильмы, которые отбирал для себя вместе с Геббельсом. Чаще всего это были любовные и развлекательные картины без драм и трагедий. То же касалось и литературы. Он никогда не читал беллетристики и предпочитал детские приключения Эдгара Уоллеса и Карла Мая, которого считал лучшим писателем всех времен и народов.

* * *

Особый интерес представляет то, как Гитлер работал. И хотя обывателям казалось, что их фюрер только и занят тем, что сидит и думает, как улучшить их жизнь, это было далеко не так. Более того, Гитлер весьма ловко умел избегать любой рутинной работы, которой у него как у рейхсканцлера хватало. «Первое время, — рассказывал он Альберту Шпееру, — на мое решение предоставлялась любая мелочь. Каждый день я находил на своем письменном столе целые кипы папок с документами. Я мог работать сколько угодно, но меньше от этого их не становилось, пока я не покончил радикально с этим вздором. Продолжай я и дальше в том же духе, я никогда бы не добился положительных результатов, потому что мне просто не хватало времени поразмышлять. Когда отказался рассматривать все эти документы, мне стали говорить, что тем самым задерживается принятие важных решений. Но только благодаря этому я получил возможность обдумывать важные вещи. Тем самым я стал определять ход развития и сделался независимым от чиновников».

Более того, фюрер делал все возможное, чтобы переложить свои обязанности на плечи подчиненных и не очень-то заботился о государственных и партийных делах. Это была рутина, которая вызывала у него скуку. Единственное, где он продолжал проявлять себя, — это во внешней политике, которая в конце концов и приведет его в тот самый бункер, где он пустит себе пулю в лоб.

Как это ни странно для политического деятеля такого уровня, Гитлер находил куда большее удовлетворение не в самой государственной работе, а в стравливании своих четырех канцелярий, которые работали на него. Вдоволь налюбовавшись на эту возню пауков в банке, он вспоминал о своем художественном прошлом и отправлялся на какую-нибудь строительную площадку или в мастерскую к известному художнику или архитектору, где любил поучить своих собратьев по творчеству уму-разуму.

Чаще всего он бывал у профессора архитектуры Людвига Трооста, который жил в Мюнхене, куда Гитлер очень любил заглядывать, особенно в первые месяцы проживания в Берлине. Трудно сказать почему, но в столице Гитлер чувствовал себя не очень уверенно, несмотря на свою уже практически никем и ничем не ограниченную власть.

Троост был сторонником спартанского традиционализма с некоторыми элементами модернизма, в то время как сам Гитлер в то время предпочитал пышное барокко. Он очень ценил своего приятеля, который дал ему много ценных советов при перестройке шале «Барлоу» на Бриеннерштрассе в Коричневый дом. И не случайно сразу после прихода к власти Гитлер поручил Троосту возвести на Кенигсплац «Строение фюрера», которое он намеревался использовать для служебных целей. Тот же Троост сделал проект и к Дому германской культуры, который очень понравился фюреру. К великому сожалению Гитлера, Троост умер в 1934 году, и перестройку Мюнхена он доверил Герману Гиздеру. И все же главным придворным архитектором Гитлера был не кто иной, как Альберт Шпеер.

Вдоволь находившись по представителям богемы, Гитлер возвращался домой, но вскоре снова уходил — на этот раз обедать или, что бывало чаще, ужинать. Чаще всего он посещал «Остериа Бавариа», а его «второстепенные» помощники вкушали в небольшом, но очень уютном ресторанчике с итальянской кухней на Шеллингштрассе. Самого фюрера чаще всего сопровождали Макс Аманн, Мартин Борман, Путци Ганфштенгль и Шпеер.

Неизменным лицом во всех этих застольях был Генрих Гофман, который давно уже играл при Гитлере роль придворного шута и как мог развлекал фюрера. Особенно Гитлеру нравилось то, как его фотограф пародировал и изображал известных нацистов. И, хотя у самого Гитлера чувство юмора отсутствовало напрочь, он от души смеялся, наблюдая за кривляниями своего шута. Особое удовольствие фюреру доставляли пародии на заикавшегося Роберта Лея, хромого Геббельса и всегда пребывавшего в напряженном состоянии Гесса. Довольно часто в их компанию попадал какой-нибудь художник или архитектор, но свою возлюбленную Еву Браун он брал с собой крайне редко.

В «Остериа Бавариа» у Гитлера был свой столик в небольшой, отделенной от общей залы, комнате. Как только директор ресторана узнавал о посещении Гитлера, он выпроваживал из комнаты посетителей. Затем появлялись два эсэсовца, которые перекрывали вход в комнату цветным шнуром. Затем входил фюрер со своей компанией. Но самое интересное заключалось в том, что практически все посетители общей залы имели возможность вблизи видеть обедавшего фюрера и при желании выстрелить в него или кинуть бомбу. Фюрер никогда не требовал усиленной охраны своей персоны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.