Преемственность и преемники

Преемственность и преемники

XIX съезд переименовал партию в Коммунистическую партию Советского Союза (КПСС) и избрал новый состав руководящих органов, прежде всего ЦК. Через два дня после речи на съезде, 16 октября, на пленуме нового ЦК Сталин более полутора часов выступал без бумажки[557]. Присутствующему на пленуме писателю К. М. Симонову запомнилось, что Сталин говорил от начала до конца «все время сурово […] жестко, а местами более чем жестко, почти свирепо». Однако «при всем гневе Сталина, иногда отдававшем даже невоздержанностью, в том, что он говорил, была свойственная ему железная конструкция»[558]. Запомнил Симонов и то, что Сталин «о себе […] не говорил, вместо себя говорил о Ленине, о его бесстрашии перед лицом любых обстоятельств»[559]. Ссылка на Ленина на этот раз вряд ли была просто ритуалом. По мере того, как ослабевали его физические силы, у Сталина было все больше причин вспоминать Ленина, уход которого, сопровождавшийся острой политической борьбой, Сталин наблюдал не просто со стороны. Ленин оставил своим наследникам важные уроки борьбы за власть до последнего вздоха. Сталин вполне усвоил эти уроки.

Во многом следуя методу, который Ленин рекомендовал в своих последних письмах в декабре 1922 года, Сталин увеличил количество членов ЦК более чем на две трети[560]. Еще большее значение имело расширение Политбюро, которое под предлогом слияния с ликвидированным Оргбюро получило новое наименование Президиум. По сравнению с девятью полноправными членами и двумя кандидатами, избранными на XVIII съезде, новый Президиум насчитывал двадцать пять членов и одиннадцать кандидатов. Придав высокий формальный статус когорте более молодых и относительно неизвестных руководителей, Сталин в очередной раз поощрял соперничество среди своих соратников, противопоставляя выдвиженцев старой гвардии. За год до съезда Сталин угрожал своим коллегам: «Вы состарились, я вас всех заменю!» Раздувая размеры Президиума, Сталин давал понять им это еще более наглядно. И они вполне понимали намерения вождя. «При таком широком составе Президиума, — вспоминал Микоян, — в случае необходимости, исчезновение неугодных Сталину членов Президиума было бы не так заметно. Если, скажем, из 25 человек от съезда до съезда исчезнут 5–6 человек, то это будет выглядеть как незначительное изменение. Если же эти 5–6 человек исчезли бы из числа девяти членов Политбюро, то это было бы более заметно»[561]. Сам по себе метод создания Президиума и его руководящей структуры, Бюро Президиума, дополнительно подкреплял такие подозрения. Перед пленумом Сталин постарался свести до минимума обычную процедуру согласования нового состава руководящих органов со старым Политбюро. На пленуме он достал лист бумаги, на котором были перечислены имена тридцати шести членов и кандидатов Президиума, а также девяти членов Бюро Президиума, которых он выбрал по своему усмотрению. Старые соратники были поставлены перед свершившимся фактом. Впервые, как и члены ЦК, они услышали о столь существенной реорганизации на самом пленуме[562].

Во многом следуя Ленину, Сталин обрушился с критикой на соратников, которые были его наиболее вероятными преемниками. В своем завещании 1922 года Ленин оставил знаменитые замечания о лидерах большевиков, особенно сильно обличая Сталина за грубость. Сталин, регулярно унижавший соратников, на закате своей жизни, предпринял решающую атаку на двух старейших членов Политбюро. В расширенном новом Президиуме Сталин создал Бюро Президиума в составе девяти членов, но не ввел в него Молотова и Микояна. Именно эти двое, особенно Молотов, могли рассматриваться и действительно считались в партии и народе естественными наследниками вождя. Конечно в предыдущие годы и Молотов, и Микоян подвергались многочисленным унижениям и опалам. Однако слухи об этом не выходили за сравнительно узкий круг высшей номенклатуры. «[…] Многими и многими людьми — и чем шире круг брать, тем их будет больше и больше, — имя Молотова называлось или припоминалось непосредственно вслед за именем Сталина», — свидетельствовал К. Симонов[563]. Поэтому многие участники пленума ЦК, собравшегося после съезда для выборов Президиума и Секретариата, были ошарашены теми обвинениями, которые Сталин открыто и во гневе обрушил на Молотова, а затем и Микояна, объясняя, почему их не ввели в Бюро Президиума. По утверждению Симонова, аудитория была ошеломлена:

«Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял […] В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырех членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженные, неподвижные лица, Они не знали так же, как и мы, где и когда и на чем остановится Сталин, не шагнет ли он после Молотова, Микояна еще на кого-то»[564].

Если не осведомленный в интригах в верхах Симонов так и не смог понять, какие конкретно обвинения выдвигал Сталин против своих соратников (он запомнил только общие формулировки о трусости и капитулянтстве), то Микоян хорошо знал, о чем шла речь[565]. Как обычно Сталин использовал какие-то реальные факты и придал им свою политическую обвинительную интерпретацию. Главной была старая история об уступках Молотова иностранным корреспондентам и ошибках на конференции министров иностранных дел в 1945 году[566]. Казалось бы, эта история должна была давно забыться, но Сталин каждый раз доставал ее из кармана, как только нужно было ударить по Молотову. Так сделал он в 1949 году, когда снимал Молотова с поста министра иностранных дел и арестовывал его жену, так он поступил и теперь. Правда, на этот раз Сталин дополнил эти традиционные обвинения новыми. Он вспомнил, как Молотов в присутствии Микояна предлагал повысить заготовительные цены на хлеб, чтобы стимулировать крестьян[567]. Микояну Сталин дополнительно припомнил инцидент с отправкой несанкционированной Политбюро директивы во время переговоров с американцами о кредитах. Эта, в общем, не слишком значительная бюрократическая накладка произошла еще в 1946 году по вине заместителя министра иностранных дел С. А. Лозовского. В 1946 году объяснения Микояна и Лозовского вполне удовлетворили Сталина. Однако теперь он вспомнил этот случай[568]. Публичное обвинение Микояна в «сговоре» с Лозовским выглядело особенно зловещим и потому, что Лозовский был расстрелян по «делу антифашистского еврейского комитета» в августе 1952 года. В манере, напомнившей 1930-е годы, Сталин обвинил Молотова и Микояна в «правом уклоне» и, если верить одному источнику, даже заговорил о «расколе» в руководстве, где Молотов якобы занимал антиленинскую позицию, а Микоян — троцкистскую[569].

И Молотов, и Микоян были преданы анафеме, и в течение последовавших за этим месяцев оба действительно были исключены из правящей верхушки. Хотя они присутствовали на первом заседании Бюро Президиума ЦК КПСС 27 октября 1952 года, последующие шесть заседаний до смерти Сталина проходили без них[570]. Однако добившись своей цели, дискредитировав старых соратников в той степени, которая была необходима для их выведения из числа «наследников первой очереди», Сталин не стал доводить конфликт до предела. Не желая будоражить страну и мир, Сталин не только оставил Молотова и Микояна на свободе, но даже запретил публиковать информацию об избрании Бюро Президиума ЦК[571]. Для непосвященного наблюдателя старые члены Политбюро так и остались в руководстве страны, в Президиуме ЦК КПСС.