«Дело Абакумова» и контроль над МГБ

«Дело Абакумова» и контроль над МГБ

Органы государственной безопасности по крайней мере с конца 1920-х годов подчинялись непосредственно Сталину. Опираясь на чекистов, Сталин предпринимал масштабные чистки аппарата, вплоть до уровня Политбюро. В значительной мере это обеспечило победу Сталина в борьбе за власть и его утверждение в качестве диктатора. Сама система организации работы и даже отдыха советских руководителей различных уровней вполне легально позволяла чекистам следить за каждым их шагом. В ведении госбезопасности находилась не только постоянная охрана партийно-государственных функционеров, но и доставка и оформление корреспонденций (как правило, пересылавшихся шифром), специальная телефонная связь (так называемая ВЧ), дачи под Москвой и на юге, снабжение партийно-государственных руководителей и их семей. Кроме этого использовались специальные формы контроля. Например, по некоторым свидетельствам, в 1950 году Сталин приказал установить подслушивающую аппаратуру у Молотова и Микояна[397].

Опираясь на органы госбезопасности, Сталин, однако, не превратился в их заложника. Он всегда относился к чекистам с особым подозрением не только в силу своего характера, но и потому, что хорошо знал суть их работы. Поручая им самые грязные дела, Сталин не питал иллюзий относительно возможностей и нравственного уровня этого обоюдоострого «меча революции». Основным методом тщательного контроля над органами госбезопасности в руках Сталина были регулярные реорганизации и кадровые чистки. Проводились они, как правило, на основе манипулирования двумя самыми могущественными силами системы — партией и госбезопасностью. Репрессии против партийных функционеров осуществлялись руками чекистов, но в определенный момент карательные органы ставились «под контроль партии», подвергались чистке и «укреплялись» сверху донизу кадрами из партаппарата. В разной степени этот механизм использовался на протяжении всего периода сталинского правления. Наиболее широко он использовался в период «большого террора» — при замене Ягоды Ежовым в 1936 году и Ежова Берией в 1939 году. Очевидным сигналом того, что Сталин вновь решил прибегнуть к этому методу, был арест министра госбезопасности В. С. Абакумова.

Пока шла фабрикация «ленинградского дела», за которой внимательно следил Сталин, у Абакумова, видимо, укрепились иллюзии по поводу прочности своего положения. Сталин в целом был доволен ходом подготовки процесса над «ленинградцами». По некоторым данным, в окружении Абакумова в этот период даже распространялись слухи о возможности назначения Абакумова в Политбюро[398]. Однако через некоторое время после расстрела «ленинградцев», 31 декабря 1950 года, было принято постановление Политбюро, свидетельствовавшее о том, что перспективы Абакумова не столь очевидны. Согласно этому постановлению, количество заместителей министра увеличивалось с четырех до семи. На важный пост заместителя министра по кадрам вместо ближайшего сотрудника Абакумова М. Г. Свинелупова выдвигался заведующий административным отделом ЦК ВКП(б) В. Е. Макаров. В Москву в качестве начальника Главного управления охраны МГБ СССР на железнодорожном и водном транспорте переводился близкий к Берии С. А. Гоглидзе, ранее прозябавший в должности начальника управления МГБ Хабаровского края[399].

Некоторые отметки в подлинном протоколе заседаний Политбюро указывают на ряд важных обстоятельств принятия этого постановления. Из них следует, что проект документа был подготовлен уже в августе 1950 года. Скорее всего, Сталин отложил решение вопроса о реорганизации в МГБ до завершения процесса над «ленинградцами». В подлиннике протокола на первой странице постановления сохранилась резолюция Поскребышева: «Заготовить. 1 экземпляр] послать т. Маленкову и окончательно оформить после его звонка»[400]. Это свидетельствует о прямой причастности Г. М. Маленкова, а значит аппарата ЦК ВКП(б) к подготовке реорганизации МГБ. Сталин в данном случае использовал традиционную схему — чистка органов руками партийного аппарата.

Суть кадровых перестановок заключалась в том, что Абакумов окружался новыми людьми и лишался некоторых из своих соратников. Скорее всего, партийный функционер Макаров, получивший поручение заниматься кадрами МГБ, должен был подготовить новую реорганизацию этого ведомства. Однако что касается судьбы самого Абакумова, нельзя утверждать, что Сталин уже в декабре 1950 года предрешил его физическое уничтожение. События вполне могли развиваться по сценарию 1946 года, когда предшественник Абакумова Меркулов, подвергшийся резкой критике, сохранил не только жизнь, но и положение в номенклатурной системе. Однако в судьбе Абакумова роковую роль сыграл донос одного из его подчиненных — подполковника М. Д. Рюмина.

В доносе, который Рюмин подал на имя Сталина 2 июля 1951 года, Абакумов обвинялся в различных преступлениях, главным образом в том, что он тормозил расследование дел о группе врачей и молодежной еврейской организации, якобы готовивших покушения против вождей страны[401]. Обстоятельства появления заявления Рюмина почти неизвестны. Рюмин мог подать заявление как по собственной инициативе, так и по подсказке сверху. Сам Рюмин, арестованный после смерти Сталина, на допросе показывал, что написать донос его заставила боязнь за собственную судьбу. Дело в том, что в 1950 году Рюмин забыл в служебном автобусе папку с важными документами, за что получил взыскание по служебной и партийной линии. Кроме того, в мае 1951 года управление кадров МГБ начало проверку сведений о ближайших родственниках Рюмина и выявило, что он скрыл ряд компрометирующих фактов. Рюмин написал рапорт по этому поводу, но и в нем не стал упоминать, что его отец торговал скотом, брат и сестра осуждены, а тесть в годы Гражданской войны служил в армии Колчака[402]. Эти признания Рюмина похожи на правду. Напомним, что с начала 1951 года в МГБ из партийного аппарата был назначен новый заместитель министра по кадрам, что явно предполагало проверку аппарата министерства. Донос Рюмина вполне мог быть следствием этой проверки, затеянной Сталиным. Скорее всего, Сталин рассчитывал получить именно такого рода доносы, а поэтому бумага Рюмина сразу же попала в центр внимания высшего руководства страны.

Пока неизвестны документы, позволяющие точно выяснить, каким образом заявлению Рюмина был дан ход. Помощник Маленкова Д. Н. Суханов в своих воспоминаниях утверждал, что именно Маленков передал донос Сталину[403]. Вполне возможно, что какой-то первоначальный донос Рюмина был с чьей-то помощью (например, того же Маленкова) переработан и заострен. Несомненно, однако, что любые усилия скомпрометировать Абакумова не имели бы успеха, если бы это не соответствовало намерениям Сталина. 4 июля 1951 года Политбюро приняло постановление: «Поручить Комиссии в составе тт. Маленкова (председатель), Берии, Шкирятова и Игнатьева проверить факты, изложенные в заявлении т. Рюмина и доложить о результатах Политбюро ЦК ВКП(б). Срок работы Комиссии 3–4 дня»[404]. Способ оформления этого постановления дает основания для некоторых предположений. В подлинном протоколе постановление было написано рукой Маленкова и не сопровождалось никакими отметками о голосовании. Обычно это происходило в тех случаях, когда вопрос решался на встречах Сталина с его ближайшими соратниками. Поскольку 4 июля 1951 года в кремлевском кабинете Сталина никакие заседания не зафиксированы, можно предположить, что вопрос решался на сталинской даче. В рукописном варианте постановления, записанном Маленковым, не упоминался в качестве члена комиссии заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) С. Д. Игнатьев. Его фамилия была внесена секретарем в машинописный текст постановления с припиской: «Исправление внесено по указанию т. Маленкова 5.VII». Вероятно, решение о включении Игнатьева в состав комиссии было принято в ночь на 5 июля на заседании в кабинете Сталина, где с 0 часов 30 минут присутствовали Молотов, Булганин, Берия, Маленков, с 1 часа к ним присоединился Абакумов, а с 1 часа 40 минут — Рюмин[405]. Экстренное привлечение Игнатьева, который вскоре сменил Абакумова на посту министра, могло свидетельствовать как о том, что Сталин до последнего момента не определился с судьбой Абакумова, так и о том, что он оттягивал выбор нового министра. Однако скорее всего, Сталин из осторожности по обыкновению не хотел раньше времени раскрывать свои намерения.

В отведенные несколько дней комиссия Политбюро, опираясь на заявление Рюмина, провела допросы как самого Абакумова, так и его заместителей и начальников подразделений МГБ. В результате донос Рюмина был признан объективным. 11 июля 1951 года Политбюро приняло решение «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР»[406]. Обвинения против Абакумова были выдвинуты по нескольким пунктам. Прежде всего, ему поставили в вину прекращение дела против врача Я. Г. Этингера, арестованного в ноябре 1950 года и признавшегося под пытками, что он «имел террористические намерения» и «практически принял все меры к тому, чтобы сократить жизнь» А. С. Щербакова, секретаря ЦК ВКП(б), умершего в 1945 году. Абакумов, как говорилось в постановлении, «признал показания Этингера надуманными» и приказал прекратить следствие в этом направлении. Более того, в постановлении утверждалось, что Абакумов намеренно умертвил Этингера с целью пресечь следствие. Абакумов якобы приказал поместить больного Этингера в сырую и холодную камеру. «Таким образом, погасив дело Этингера, т. Абакумов помешал ЦК выявить безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства», — говорилось в постановлении Политбюро. Далее, Абакумов был обвинен в том, что скрыл от высшего руководства страны материалы следствия по делу Салиманова, бывшего заместителя генерального директора акционерного общества «ВИСМУТ», бежавшего к американцам, но арестованного в августе 1950 года в Германии, а также по делу «еврейской антисоветской молодежной организации», арестованной в Москве в январе 1951 года, и якобы готовившей террористические акты против руководителей Политбюро. Наконец, Абакумову поставили в вину нарушения в ведении следствия — составление фальсифицированных протоколов допросов и затягивание расследования дел сверх сроков, установленных законом.

Политбюро постановило снять Абакумова с работы министра государственной безопасности и передать его дело в суд. Несколько высокопоставленных работников МГБ были освобождены от должностей и исключены из партии. Еще нескольким объявлены выговоры. Постановление обязало МГБ возобновить следствие по делу о «террористической деятельности» группы врачей и «еврейской антисоветской молодежной организации». Наконец, С. Д. Игнатьев был назначен представителем ЦК ВКП(б) в Министерстве государственной безопасности, что фактически предопределяло его последующее назначение новым министром. 13 июля это постановление было включено в закрытое письмо ЦК ВКП(б), предназначенное для рассылки руководителям местных партийных организаций (от республик до областей) и подразделений МГБ[407]. В письме (помимо изложения постановления от 11 июля) содержался призыв к партийным руководителям «всемерно усилить свое внимание и помощь органам МГБ в их сложной и ответственной работе». Такие призывы усилить партийный контроль в МГБ были подкреплены назначением на пост министра 9 августа 1951 года партийного чиновника — заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) Игнатьева[408].

Обвинения, выдвинутые против Абакумова, были явно надуманными. Особенно нелепо звучали претензии по поводу нарушения «социалистической законности», учитывая, что сам Сталин давал прямые указания чекистам применять пытки. Истинные причины смещения Абакумова не нужно усложнять. Периодические перетряски были для Сталина обычным способом укрепления контроля над органами госбезопасности. Вполне подходящей для этой цели была и кандидатура нового министра. До выдвижения в МГБ 47-летний Игнатьев делал карьеру на партийной работе — из аппарата ЦК ВКП(б) был направлен секретарем ряда обкомов, вторым секретарем компартии Белоруссии, затем в 1950 году опять вернулся в ЦК на пост заведующего отделом, который занимался подбором руководящих партийных кадров. Сталин, несомненно, остановил свой выбор на Игнатьеве, как на дисциплинированном исполнителе своей воли, к тому же не обремененном групповыми интересами чекистского ведомства. Вскоре на ответственные должности в МГБ были назначены другие партийные работники. Одновременно большая группа кадровых чекистов арестована. Всеми этими чистками и перестановками руководил сам Сталин[409].

Помимо нового баланса сил между собственно чекистами и новыми партийными выдвиженцами, в МГБ в результате кадровых перестановок сложилась запутанная система противовесов и конкуренции между различными группировками. 26 августа 1951 года, вскоре после назначения Игнатьева, было принято решение о необходимости иметь двух первых заместителей министра госбезопасности[410]. Смысл этого решения становится понятнее, если учесть, кто конкретно был назначен на эти посты. Равные права заместителей Игнатьева были вручены двум потенциальным соперникам — С. И. Огольцову, работавшему заместителем еще у Абакумова, а также близкому к Берии С. А. Гоглидзе. Оба они периодически перемещались из центра на местную работу, а затем возвращались в Москву. О конфликтных отношениях свидетельствует также судьба этих руководителей МГБ после смерти Сталина. Если Гоглидзе при поддержке Берии получил высокий пост в новом Министерстве внутренних дел, то Огольцов был арестован. В добавление к этой конкурирующей паре по требованию Сталина и при некотором сопротивлении Игнатьева 19 октября 1951 года заместителем министра и начальником следственной части по особо важным делам был назначен Рюмин[411]. Это означало, что при Игнатьеве появлялся еще один соглядатай, который не только имел репутацию разоблачителя, но пользовался особым покровительством Сталина и в принципе мог иметь прямой выход на него. Таким образом, Игнатьев был плотно окружен помощниками, которых сам он по доброй воле вряд ли выбрал себе в заместители.

Руководящая роль Сталина во всех этих событиях не вызывает сомнений. Несмотря на активную роль, которую играл в подготовке кадровой чистки МГБ Маленков, очевидно, что он действовал в соответствии с установками, полученными от Сталина. В дальнейшем Сталин лично направлял следствие против Абакумова и его сотрудников, давал указания Игнатьеву, редактировал обвинительное заключение. Последний раз доклад о деле Абакумова Сталин получил 20 февраля 1953 года, незадолго до своей смерти[412].

Проведя снятие Абакумова и назначение Игнатьева, Сталин отбыл в отпуск, где находился более четырех месяцев. Судя по описям документов, поступавших в этот период Сталину, он регулярно и в значительных количествах получал от Игнатьева различные донесения. Всего с 11 августа по 21 декабря 1951 года Сталин получил от МГБ более 160 различных документов (записки, информационные сообщения), не считая постановлений Политбюро и Совмина, касающихся МГБ, и разного рода шифровок, содержание и авторство которых в описях не фиксировалось[413]. Контроль собственно за органами госбезопасности и их деятельностью оставался в числе сталинских приоритетов.

* * *

Обострение международной ситуации и нарастание гонки вооружений в начале 1950-х годов, длительное отсутствие Сталина в Москве, общее относительное снижение его активности, вызванное ухудшением здоровья, не меняли существенным образом систему высшей политической власти, укоренившуюся в предшествующие годы. В основном прежним оставался порядок согласования и принятия решений. Частичная реорганизация правительственного аппарата (создание Бюро по военно-промышленным и военным вопросам и ликвидация ряда прежних отраслевых бюро) не влияла на функции Совета министров и его полномочия. Равным образом рутинный характер имела реорганизация партийного аппарата — разделение отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) на четыре отдела, проведенное в декабре 1950 года[414]. Прежними оставались методы, при помощи которых Сталин контролировал своих соратников. Более того, периодические атаки против членов Политбюро (по аграрным вопросам против Хрущева и Андреева, «мингрельское дело», «дело артиллеристов») носили скорее профилактический характер и не заканчивались для членов Политбюро столь трагически, как «ленинградское дело».

В результате период от утверждения новой конфигурации высшей власти к началу 1950 года и до созыва XIX съезда партии в октябре 1952 года был для высших советских руководителей, окружавших Сталина, относительно спокойным. Повседневное, рутинное управление страной при многомесячном отсутствии Сталина способствовало усилению относительной консолидации группы высших советских руководителей. «Семерка», действовавшая от имени Политбюро в периоды сталинских отпусков, использовала те методы «коллективного руководства», которые были характерны для Политбюро в 1930-е годы, а затем обеспечили сравнительно безболезненную трансформацию высшей власти после смерти Сталина. Несмотря на соперничество и конфликты, руководящая группа Политбюро перед лицом общих угроз, исходивших от дряхлевшего и непредсказуемого вождя, вела себя сдержанно и осторожно. Сосредоточение на служебных обязанностях и плавное маневрирование члены Политбюро явно предпочитали интригам и взаимной борьбе. Наученные «ленинградским делом», соратники Сталина хорошо понимали, что каждый конфликт может быть использован Сталиным самым непредсказуемым образом. Новые репрессии в Политбюро не устраивали никого из сталинских соратников.

Однако по всем законом сталинской диктатуры период относительной стабильности должен был смениться новыми попытками Сталина укрепить свои позиции при помощи кадровых перестановок и репрессий. Наиболее многозначительным фактом в этом отношении были массовая чистка органов государственной безопасности, проводимая в 1951–1952 годах. Ее наиболее очевидной целью было удержание личного контроля Сталина над карательным аппаратом на прежнем высоком уровне. Вопрос о том, как Сталин собирался использовать свою единоличную власть над МГБ, оставался открытым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.