Глава 10. Холодный душ из садового шланга

Глава 10. Холодный душ из садового шланга

5 декабря Браухич и Гальдер были вызваны наконец в рейхсканцелярию.

Фюрер находился в несколько возбужденном состоянии, что генералы заметили сразу, когда их провели в кабинет. Едва кивнув вошедшим, Гитлер продолжал прохаживаться из угла в угол, нервно потирая руки и время от времени притоптывая правой ногой, как бы в такт какой-то музыке, звучавшей в его голове.

Эсэсовцы хорошо знали своего фюрера, а потому научились его не только успокаивать, но и убеждать. А когда это не удавалось, просто действовали от его имени. Фюрер несколько раз ловил их на этом, устраивая руководителям своей «черной гвардии» грандиозные разносы и истерики, но его всегда удавалось успокоить и убедить, что все было сделано, хоть без его ведома, но хорошо» [49].

Гальдер тоже хорошо знал Гитлера и по его виду стал опасаться, как бы эта долгожданная конференция не превратилась в монолог фюрера, переходящий в истерику. В таком случае ничего толком доложить не удастся, а придется только слушать отвлеченные разглагольствования фюрера скажем, о его роли в планах Божественного Провидения.

Однако начальник Генерального штаба ошибся. Фюрер неожиданно прервал свое хождение по кабинету и объявил генералам, что захват Гибралтара необходимо осуществить не позднее 14 января 1941 года. Это его твердое решение, которое обсуждению не подлежит. Вторжение в Грецию также вопрос решенный, но окончательное решение он примет сам. Подготовку проводить с таким расчетом, чтобы начать вторжение к началу марта. Он желает услышать от господ генералов, как они мыслят себе проведение операции «Феликс» и насколько продвинулась подготовка.

Разложив на столе свои документы, Гальдер доложил, что операция должна начаться массированным воздушным налетом на Гибралтар, которому будет сопутствовать мощный артиллерийский удар. Время между воздушным налетом и артиллерийским ударом должно быть сокращено до минимума. Предполагается разрушить артиллерийским огнем каждый квадратный метр английской территории. Поэтому необходимо большое количество боеприпасов для осадных мортир. Другими словами, нужно обеспечить тяжелой артиллерии возможность неограниченного расхода боеприпасов. Это означает примерно 20-30 эшелонов с боеприпасами. Кроме боеприпасов, необходимо доставить в Испанию и сами мортиры. Это еще 10 эшелонов.

В докладе Гальдера, который он читает ровным сухим голосом, сквозит вопрос: где взять все эти эшелоны, солдат и боевую технику. И неужели фюрер думает, что столь масштабные приготовления не останутся незамеченными противником?

Гальдер докладывает о катастрофическом положении итальянцев в Албании и вопросительно смотрит на Гитлера.

Вместо ответа Гитлер, облокотившись руками о стол, на котором расстелена карта западной части Средиземного моря, с некоторой торжественностью в голосе объявляет:

– Господа! Я принял решение окончательно оккупировать Францию. Я имею в виду южную часть этой страны. По заключенному летом соглашению о перемирии Франция обязалась если не помогать нам в наших военных усилиях, то и не мешать им. Однако эта страна ведет себя в настоящее время так, как будто она не нападала на Германию и ее не постигло вполне справедливое возмездие. А потому я утвердил план операции «Аттила», разработанный по моему приказу в ОКВ. Генерал Йодль сейчас зачитает вам основные положения новой директивы, которая будет разослана по штабам в ближайшем будущем.

Начальник штаба ОКВ, уже ставшего к этому времени личным штабом Гитлера, генерал Йодль своим трескучим голосом зачитал проект операции «Аттила»:

Молчавший до сих пор главком сухопутных войск генерал Браухич попросил разъяснений, когда намечено осуществить операцию «Аттила»: до или после захвата Гибралтара? Если до, то ее следует начинать сейчас. Если после, то имеется риск сорвать все перевозки для предполагаемой испанской группировки вермахта, поскольку в их оперативном тылу начнутся пусть короткие, но боевые действия, в итоге которых, что очень вероятно, выйдут из строя все порты южной Франции.

Гитлер взрывается.

– Браухич! – орет он. – Вы осуществите любую операцию не раньше и не позже, чем я прикажу вам это сделать! Вы меня поняли?

– Да, мой фюрер, – спокойно отвечает главком сухопутных войск, – однако мне кажется очень опрометчивым в настоящее время отвлекать силы и внимание с восточного направления. В частности, от генерал-губернаторства и Восточной Пруссии, откуда, как известно фюреру, я позавчера вернулся из инспекторской поездки.

Гитлер снова опускается в кресло и окидывает генералов вопросительным взглядом.

Гальдер, приняв эстафету от Браухича, продолжает:

– Мой фюрер, план операции «Отто», который разрабатывался Генштабом по вашему приказу и под моим руководством, уже готов. Нам бы хотелось, чтобы этот план был оформлен в рамки конкретной директивы с указанием сроков и полного графика операции. Мне бы не хотелось, чтобы вопрос снова был отложен на неопределенное время, как это уже имело место дважды.

Генерал делает паузу, ожидая новой вспышки раздражения Гитлера. Но Гитлер молчит, неожиданно обмякнув в кресле, слушая начальника Генерального штаба с полузакрытыми глазами.

На специальном столе-планшете расстилается оперативная карта Генштаба, испещренная красными, синими и зелеными символами, значками и цифрами. Все присутствующие, встав со своих мест, подходят к столу.

– Сколько у нас дивизий на востоке? – интересуется Гитлер, потирая рукой подбородок.

– Сто десять дивизий, из них одиннадцать танковых, – докладывает начальник Генштаба.

Всем ясно, что этого мало не только для нападения, но и для эффективной обороны. Поэтому главной задачей в настоящее время является переброска войск на восток с еще большей интенсивностью. Эти войска необходимо развернуть по всей линии границы с СССР до Черного моря включительно. Начинать войну даже сильными ударами с территории Польши и Восточной Пруссии – безумие. Русские ответят мощным контрударом в направлении Румынии и Протектората, где наши фланги висят в воздухе.

Главное – упредить русских в нанесении первого удара. Если это удастся сделать, то возникает великолепная возможность быстрого окружения основных сил Красной Армии, сосредоточенных на балконах-выступах. Конфигурация театра военных действий, который расширяется к востоку наподобие воронки, диктует необходимость решительного разгрома русских сил до линии Киев – Минск – Чудское озеро, тем более что основные силы Красной Армии сосредоточены западнее этой линии. При этом задачей является не оттеснить советские войска за эту линию, а уничтожить их, поскольку по ту сторону линии Днепр – Двина одно пространство угрожает поглотить любую операцию, проводимую на широком фронте. Итогом этой операции является захват исходной базы, своего рода сухопутного моста, каковым определен район Смоленска для последующего наступления на столицу большевиков – Москву, чтобы занять ее до осенней распутицы.

Таким образом, главный удар наносится севернее Припятской области ввиду благоприятных дорожных условий и возможности прямого наступления в центральные районы России и в Прибалтику. Второй удар наносится из Румынии и Южной Польши (или только из Южной Польши, если так сложатся обстоятельства). Поход необходимо выиграть единственным эшелоном войск значительных резервов. Восточная армия будет насчитывать 3 миллиона человек, 600 тысяч лошадей и 600 тысяч автомашин.

Начальник Генерального штаба обращает внимание присутствующих на тот факт, что резерв личного состава для армии имеет 400 тысяч человек и может покрыть потери только до осени 1941 года. Это необходимо помнить при планировании операции. Любой сбой графика приведет к необходимости новой мобилизации, а это грозит оголить промышленность.

Все молчат и смотрят на Гитлера, ожидая его реакции.

Гитлер стоит, опершись руками о стол со стратегической картой, одного взгляда на которую достаточно, чтобы понять, насколько неравны силы.

– Значит, – говорит фюрер, ни к кому конкретно не обращаясь, – каждый немецкий солдат должен убить или пленить десять русских. Только немец способен на такой подвиг.

Все напряглись, ожидая, что фюрер снова начнет одну из своих любимых лекций об античной героике немцев, унаследовавших бессмертный дух Эллады и Рима, когда один центурий убивал 100 варваров.

Но Гитлер неожиданно выпрямился и сообщил, что он в принципе одобряет предложенный Гальдером план, но удивлен, почему в плане проигнорированы его устные указания о том, что главной целью операции должна быть не Москва, а Украина и Прибалтика. Не следует слепо подражать Наполеону и считать главной целью Москву. Тем более история показала, что взятие Москвы не принесло Наполеону ровным счетом ничего хорошего.

Для нас же взятие столицы не столь важно в сравнении с достижением иных целей.

Браухич осмелился возразить, что, не говоря уже о моральном значении захвата Москвы, столица СССР является крупнейшим во всей России коммуникационным центром и центром военной промышленности.

Гитлер взглядом заставил главкома сухопутных сил замолкнуть и сказал: «Только полностью закостеневшие мозги, воспитанные на идеях прошлых веков, ни о чем другом не думают, кроме как о захвате столицы противника».

Никто не возражал, поскольку все присутствующие понимали, что пока это все даже не планирование действий, а простые разговоры на старую немецкую тему – как вырваться из окружения, в которое Германия попадала при любом европейском конфликте, начиная со времен Фридриха Великого.

В резолюции совещания было записано: «Задачи сухопутных сил определить следующим образом: при поддержке авиации любой ценой уничтожить лучшие кадры русской армии, чтобы тем самым сорвать планомерное и полноценное использование больших русских сил».

Далее в план «Отто» было внесено особое мнение фюрера:

«Если ОКХ (Главное Командование Сухопутных сил) считает критерием успеха всего похода направление главного удара на Москву, так как здесь будут разбиты развернутые на этом направлении основные силы противника, то фюрер считает и требует, чтобы центральная группа армий после уничтожения советских войск в Белоруссии сначала бы повернула часть своих сильных подвижных группировок на север и на юг для захвата Прибалтики и Украины, а затем бы возобновила наступление на Москву».

Говоря более простым языком, это означало, что генштабисты должны план переделать.

Гитлер закрыл совещание примирительно, довольно туманно заявив, что «мы должны в 1941 году решить все наши европейские континентальные проблемы, чтобы быть в состоянии в 1942 году принять меры против Соединенных Штатов».

И пригласил господ генералов обедать.

Фюрер был вегетарианцем, а потому никто особенно не стремился попасть к нему на обед. Кроме того, за столом приходилось выслушивать всевозможные отвлеченные монологи Гитлера, которые у занятых по горло генералов создавали горькое чувство напрасно потерянного времени.

Но, разумеется, и отказаться от приглашения было совершенно невозможно.

Гальдер, следуя в обеденный зал рядом с Гитлером, вполголоса доложил фюреру, что, по данным разведки, в Москву съезжаются командующие округами и армиями для проведения крупнейшей секретной конференции и стратегических игр, чтобы окончательно отшлифовать вторжение в Европу. Генерал намекал, что не следует тратить время на разногласия в деталях плана, а надо скорее его оформлять в качестве директивы и начинать выполнять. Фюрер грустно улыбался и кивал головой, но Гальдер понял, что голова Гитлера занята чем-то другим, и замолчал.

Американский тяжелый крейсер «Тускалуза» легко и изящно разрезал своим стремительным форштевнем изумрудные воды Карибского моря. Белую пену носового буруна несло вдоль бортов крейсера и уносило за корму в бурлящий поток от работающих винтов. Немолодой человек в белой панаме и мятой домашней куртке сидел в плетеном кресле на юте крейсера, держа в руках спиннинг. За креслом стояли несколько человек в форме и штатском, всем своим видом демонстрируя, что их не интересует ничего, кроме рыбной ловли.

На мачте крейсера рядом с небольшим государственным флагом, играющим по совместительству и роль военно-морского, развевалось на теплом южном ветре огромное синее полотнище с распростертыми золочеными крыльями орлана-белохвоста, грудь которого украшал геральдический щит-штандарт Президента Соединенных Штатов Америки.

Все на корабле от командира до вольнонаемного буфетчика-филиппинца были преисполнены осознанием возможности приобщиться к истории.

Морской поход президента на «Тускалузе» был большой неожиданностью для всех, включая и госдепартамент. Иностранные дипломаты загудели как потревоженные осы, пытаясь разгадать, чем вызваны подобные, не предусмотренные никаким протоколом, мероприятия. Особенно встревожились в английском посольстве, считая, что после своей победы на выборах Рузвельт утратил интерес к европейской войне и начал беспечно расходовать драгоценное время. Официально Белый дом объявил, что целью путешествия президента является осмотр некоторых участков для строительства новых баз, недавно приобретенных в Вест-Индии. Это выглядело правдоподобнее, поскольку в числе лиц, сопровождавших Рузвельта, не было ни одного человека, способного дать ему совет или хотя бы справку по серьезнейшим проблемам Европы и Дальнего Востока. Единственным исключением, но обычным за долгие годы президентства Франклина Рузвельта, был Гарри Гопкинс – его старый друг, не занимавший никаких официальных постов, временами возводимый в ранг советника, но игравший при президенте роль целого конклава серых кардиналов. Версия о том, что президент отправился на рыбалку, показалась очень правдоподобной. Настолько правдоподобной, что Эрнест Хемингуэй дал на крейсер радиограмму, указывая на наличие большого количества крупной рыбы в проливе Мона между Доминиканской республикой и Пуэрто-Рико, советуя президенту пользоваться «оперенным крючком с насаженным на него куском свиного сала».

Сообщения корреспондентов, официально аккредитованных на «Тускалузе», также подтверждали тот факт, что президент просто позволил себе слегка размагнититься. В заливе Гуантанамо был приобретен большой запас кубинских сигар. На островах Ямайка, Сент-Лючия и Антигуа президент давал завтрак для английских колониальных чинов и их жен. Когда он прибыл к острову Элютьера, то принял на борту генерал-губернатора Багамских островов герцога Виндзорского, бывшего короля Эдуарда VIII, которого английское правительство отправило на Багамские острова, как «Наполеона на остров св. Елены». Симпатии бывшего короля к Германии вообще и к Гитлеру в частности были общеизвестны. Подозревали даже, что герцог просто работает на немецкую разведку. Что было менее известно, так это использование бывшего короля «втемную» советской разведкой через хранителя его картинной галереи Вулса. Тем не менее Рузвельт принял бывшего короля с полным радушием и, если чем и поинтересовался во время беседы за завтраком, это судьбой коллекции марок, принадлежавшей отцу герцога – королю Георгу V. Рузвельт был заядлым филателистом.

Президенту явно нравилось на борту тяжелого крейсера. Он несколько раз отмечал, что, будь на корабле побольше помещения, чтобы разместить весь бюрократический аппарат государственного управления, он без колебаний сменил бы Белый дом на кормовой адмиральский салон и даже добился бы принятия соответствующего закона Конгрессом.

Днем Рузвельт беседовал с Гопкинсом, выслушивал советы своего доктора Макинтайра, ловил рыбу или просто отдыхал, сидя в кресле на юте. Вечера на корабле проходили либо за игрой в покер, либо за просмотром кинофильмов. Особым успехом пользовалась кинолента «Аллея Тин-Пэн» с Алисой Фэн и Бетти Грэбл.

Корреспонденты, однако, не сообщали о том, что время от времени (довольно часто) у борта «Тускалузы» совершали посадку гидросамолеты ВМС, доставлявшие почту из Белого дома, включая огромное количество государственных бумаг, посылаемых президенту. В одном из таких пакетов, утром 9 декабря, Рузвельту было доставлено большое письмо от Черчилля. Ознакомившись с письмом, президент дал его прочесть и Гопкинсу. Гопкинс обратил внимание на то, что премьер-министр Англии очень обстоятельно и откровенно нарисовал картину обстановки от Северного моря до Гибралтара и от Суэцкого канала до Сингапура, коснувшись критического состояния английских финансов, производства и судоходства, заклиная Америку оказать немедленную помощь. Особое впечатление на Гопкинса произвел конец письма с выражением уверенности, что «американский народ поддержит дело Англии и удовлетворит ее неотложные нужды» без всяких предложений по поводу того, как президент Рузвельт мог бы все это осуществить с разрешения Конгресса и народа Соединенных Штатов. Гопкинс возымел даже желание познакомиться с Черчиллем, чтобы установить, «сколько в нем было просто напыщенности и сколько сурового реализма».

Вечером того же дня на борт «Тускалузы» пришло первое сообщение о том, что англичане начали наступление против итальянских войск в Египте, Судане и Эфиопии, т.е. на всех участках возрождаемой Муссолини Римской Империи. Это вызвало некоторое удивление, поскольку все ожидали обратного – итальянского наступления с целью вытеснения англичан за Суэцкий канал. Зная, что у англичан в этом районе примерно втрое меньше сил, чем у итальянцев, Рузвельт запросил подтверждения информации.

Летающая лодка «Каталина», лихо совершив посадку у самого борта «Тускалузы», быстро доставила необходимые документы. Следом прилетели министр ВМС Нокс и командующий флотом США адмирал Старк.

Армия маршала Грациани после первого же удара англичан обратилась в паническое бегство, бросая боевую технику, склады с боеприпасами и горючим. Англичане стремительно продвигаются к ливийской границе, очищая вместе с тем территорию Эфиопии и Судана от итальянских гарнизонов.

Стоя за спиной президентского кресла на юте крейсера, они докладывали ему свое виденье обстановки, в то время как сам президент, казалось бы, был полностью поглощен процессом рыбной ловли. Вопреки утверждениям Хемингуэя рыба клевала плохо. Крупнейшей добычей был двадцатифунтовый групер, да и то попавшийся Гопкинсу. Но Рузвельт не терял надежды обогнать своего друга.

Доброе лицо президента, его демократические убеждения и уверенность, что существующий в США общественный строй, гарантирующий своим гражданам все мыслимые в человеческом обществе свободы и возможности, является лучшим из всего, что придумало человечество за 50 веков своего исторического существования, делали его в глазах европейских диктаторов ни на что не способным государственным деятелем, завязшим в непроходимом болоте гласности, демократических законах и парламентских процедур.

Он часто повторял, что европейские диктаторы Сталин, Гитлер и Муссолини «одержимы дьяволом» в своей навязчивой идее добиться мировой гегемонии. Он говорил то, что весь мир видел и знал достаточно хорошо. Он еще в 1939 году предсказывал неизбежность схватки между Гитлером и Сталиным как неизбежность смены времени суток дня и ночи. Но до Москвы и Берлина почти не доносились слова американского президента, поскольку в обоих центрах мирового тоталитаризма его никогда серьезно не воспринимали с единственно понятной в этих центрах военно-агрессивной точки зрения. Аналитические доклады разведчиков рисовали образ неизлечимо больного старика с отнявшимися ногами, достаточно честолюбивого, достаточно работоспособного, без сомнения умного и способного вести за собой, человека, на которого поставили евреи (взгляд из Берлина) и эксплуататорские классы (взгляд из Москвы), чтобы получать прибыли и сверхприбыли из пущенных в оборот денег и товаров.

Правда, и в Москве, и в Берлине, и в Токио понимали, что потенциально промышленность Соединенных Штатов может наковать горы оружия, но с одним непременным условием – если на него найдется покупатель.

Программа вооружений США, ставшая легкой добычей почти всех разведок мира, не воспринималась серьезно, во-первых, из-за слишком астрономических цифр, смахивающих на плохую рекламу провинциального банка и, во-вторых: кто этим оружием будет воевать?

Неужели вот эти прилизанные молодые люди в котелках и галстуках бабочкой, играющие в теннис и купающиеся бассейнах? Не верилось, что эти молодые люди способны просидеть в окопе хотя бы полчаса и не начать митинг по поводу нарушения их гражданских прав.

Всем хотелось посмотреть, как повела бы себя Америка, если бы она подверглась нападению, как Польша или Финляндия или, по меньшей мере, стала бы объектом ежедневных беспощадных бомбардировок, как Англия? Ответы были разные, но надо сказать, что аналитики, отдадим им должное, всегда сходились во мнении, что на Америку в настоящее время и при нынешнем состоянии военной техники напасть не в состоянии никто. Хотя на отдаленные американские гарнизоны на Филиппинах, на Уэйке, на Алеутских и Гавайских островах в принципе напасть можно, и даже нанести по этим объектам сокрушительный удар, который, конечно, не способен покончить с Соединенными Штатами, но вполне способен поставить их на место и надолго отбить желание заниматься мировыми проблемами [50].

Поэтому президентов США не особенно изучали, особенно Франклина Рузвельта, поскольку он был прикованным к креслу калекой и все каждый день ждали, что он сам устранится от должности по состоянию здоровья. «Просто удивительно, – сказал как-то Гитлер, посмотрев очередной американский „вестерн“, – как такая большая и динамичная страна терпит во главе себя калеку, который и в клозет-то сам сходить не может?»

В отличие от своих оппонентов Рузвельт был единственным в те годы политиком, который видел вещи во всей их реальности и обладал средствами для ведения именно той самой глобальной войны, правила которой диктовались условиями промышленного века. Будучи единственным трезвым политиком, он уже видел, что в результате все ярче разгорающегося буйного пламени мирового конфликта мировое господство, во имя которого Сталин и Гитлер готовы пожертвовать миллионами жизней своих подданных и будущим своих стран, будет преподнесено Соединенным Штатам как апельсин на серебряном подносе. Причем уже поделенный на дольки, со снятой кожурой, лежащей рядом. Как ни снимай шкурку с апельсина, она так или иначе принимает форму, похожую на конфигурацию СССР в географических атласах. Дольки можно будет съесть сразу, а шкурку слегка подсушить, затем провернуть через мясорубку и добавить в общий пирог для запаха. Конечно, в ближайшие 10-15 лет придется здорово поработать, а потом все процессы начнут развиваться автоматически.

Прежде всего необходимо сорвать все попытки заключения мира между Англией и Германией. Англия должна получить столько оружия, сколько она захочет. Получить это оружие она может только от нас. Но как, если у нее уже нет денег?

Так или иначе, но этот вопрос надо решить в самом ближайшем будущем.

Второе – это неминуемый конфликт между нынешними друзьями-разбойниками Сталиным и Гитлером. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть самый идеальный вариант этого конфликта. Гитлер начинает и доходит примерно до Волги, где выдыхается и его гонят назад. Хорошо, если бы этот процесс продлился года два-три. Это вынудит его убрать свою армию из Европы и растворить ее в необъятных полях и лесах России. При этом нужно принять меры, чтобы Советский Союз не рухнул и не развалился, даже если Сталину пришлось бы перенести свою столицу в Магадан. В возможность такого идеального варианта даже верится с трудом. Донесения разведки говорят совсем о другом. У Сталина такое превосходство по всем показателям вооруженных сил, что Гитлеру надо просто сойти с ума, чтобы осмелиться броситься на это красное чудовище из чугуна и стали. Значит, ключ к проблеме заключается в том, чтобы Гитлер окончательно рехнулся, как крыса в лабиринте Муррея, бросающаяся на электроды под током только потому, что больше некуда, а есть хочется. А за электродами она видит сыр как единственный способ спасения от голодной смерти в лабиринте-мышеловке. Здесь тоже есть несколько реальных ходов для осуществления плана. Но Сталин! Если начнет он, обстановка станет непредсказуемой. А все говорит за то, что он именно так и намерен поступить, ожидая момента, когда Гитлер и англичане сцепятся в каких-нибудь длительных и кровопролитных боях. Вряд ли сейчас, после наступления англичан в Северной Африке, Гитлер пошлет туда крупные силы, если вообще пошлет какие-либо.

Скорее всего, он полезет в Грецию, но там все должно кончиться достаточно быстро. Ему можно подложить по дороге несколько мин, скажем, в Югославии, но еще неизвестно, сработают ли они. Сталин ждет его высадки в Англии. Это ясно как Божий день. Но также ясно, что никакой высадки не будет. Слава Создателю, что Сталин этого не понимает, а следовательно, мы должны приложить все усилия, чтобы он этого так и не понял. Другими словами, необходимо найти способ, чтобы до поры до времени подержать его на цепи. А для начала снять с России «моральное эмбарго» на торговлю, введенное главным образом для того, чтобы слегка умерить сталинский аппетит, так разыгравшийся в прошлом году. Все это очень рискованно, но поддается расчету, если наша разведка будет действовать синхронно с английской… и немецкой.

Если этот план удастся, то мимоходом можно поставить на место и Токио, превратив Японию из лязгающего оружием соперника в младшего торгового партнера.

Но самое трудное другое. Весь этот план невозможно осуществить без нашего прямого вмешательства в события. Как поднять Америку на участие в глобальной войне? Как послать миллионы американцев, одев их в непривычную военную форму, во все уголки земли, чтобы обеспечить и закрепить нашу гегемонию в новом послевоенном мире? Без решения этой, наиболее сложной задачи все Другие планы станут чисто академическими и практически бессмысленными…

Катушка спиннинга стала стремительно раскручиваться. Рузвельт пытался остановить катушку, но слишком крупная рыба рвала ее на себя.

Крепкие матросские руки приняли спиннинг из рук президента.

Рузвельт устало откинулся в кресле и обратился к стоящему за спинкой главнокомандующему флотом США адмиралу Старку:

– Вы говорите, Гарольд, что Тихоокеанский флот закончил весь цикл летне-осенних учений?

– Да, сэр, – доложил адмирал.

– Пусть флот останется на Гавайях, в Перл-Харборе. – приказал Рузвельт, напоминая адмиралу, что он, президент, является помимо всего прочего еще и верховным главнокомандующим вооруженными силами США

– В Перл-Харборе? – удивился адмирал. – На какой срок?

– До особого распоряжения, – пояснил президент.

– Но, господин президент, – попытался возразить главком ВМС, – люди нуждаются в отдыхе, а корабли – в ремонте, некоторые даже в капитальном. Все это возможно, как вам хорошо известно, только на наших базах Западного побережья. База в Перл-Харборе совершенно не приспособлена для этого…

– Немедленно отдайте распоряжение адмиралу Ричардсону, – прервал Старка президент, – флот остается на Гавайях до особого распоряжения. Люди должны понять, что военная служба иногда приносит некоторый дискомфорт в личную жизнь. Тихоокеанский флот должен постоянно играть роль пистолета, приставленного к виску Токио, чтобы там поостереглись заниматься открытым разбоем. Грабитель должен постоянно видеть перед собой полицейского. Приказ Ричардсону отдайте прямо через радиостанцию «Тускалузы»…

– Фрэнк, – обернулся президент к стоящему с другой стороны морскому министру, – в вашем калифорнийском ранчо есть садовый шланг?

Полковник Нокс даже поперхнулся от удивления:

– Да, сэр. Разумеется, сэр.

– А что бы вы стали делать, если бы загорелся дом соседа, а у него не было садового шланга? Дали бы вы ему свой? – продолжал допытываться президент.

– Полагаю, что да, сэр, – смущенно отвечал морской министр, не понимая, куда клонит президент.

– А почему бы вы так поступили, мистер Нокс, а не сказали бы соседу: мол, надо было позаботиться пораньше и купить свой шланг?

– У нас в Калифорнии, – пояснил Нокс, – пожары – это настоящее бедствие. Если у кого начнется и вовремя не потушить, то сгорят все. Так что я лучше дам ему свой шланг, пока и мой дом не сгорел.

– В этом вся суть проблемы, – согласился Рузвельт, ни к кому конкретно не обращаясь…

Между тем матросы вытащили на палубу средних размеров акулу, которая отчаянно извивалась под ударами багров, попавшись на кусок сала…

16 декабря Рузвельт вернулся в Вашингтон, загорелый, полный сил и веселый. На следующий день он созвал пресс-конференцию, на которой открытым текстом заявил: «В умах подавляющего большинства американцев нет абсолютно никаких сомнений по поводу того, что наилучшей непосредственной обороной Соединенных Штатов являются успехи Британии в деле ее самообороны». Далее президент указал, что следовало бы одолжить Англии денег для закупки американских военных материалов, чтобы доблестные британцы могли продолжать борьбу.

«Я хочу пояснить это наглядным примером, – заявил Рузвельт, – предположим, что в доме соседа произошел пожар, а у меня имеется садовый шланг…»

Это произвело сильнейшее впечатление: дай шланг, пока не загорелся и твой дом. Никто не увидел ничего опасного и даже радикального в предложении президента предоставить англичанам взаймы американский садовый шланг для их героической и неравной (как казалось) борьбы с Гитлером. Неизвестно, рассчитывал ли кто-нибудь получить этот шланг обратно, но блестящее выступление Рузвельта обеспечило прохождение через конгресс уже подготовленного закона о «ленд-лизе» – самого странного и необычного закона, принятого в стране, официально объявившей себя нейтральной [51].

18 декабря Гальдер и Браухич представили Гитлеру на утверждение окончательный, как полагали генералы, план военных действий против Советского Союза. Фюрер выглядел мрачным и смотрел на своих верных генералов без всякого восторга. На это были свои причины, и генералы о них были отлично осведомлены. Начиная с 8 декабря плохие новости, перерастая в очень плохие и просто ужасные, сыпались бесконечным потоком.

Началось с мелочи. 8 декабря пришло сообщение, что около Кубы английские корабли перехватили немецкий блокадопрорыватель «Идарвальд» с грузом каучука и никеля. Доблестная команда прорывателя немедленно открыла кингстоны, подожгла судно и пыталась уйти на шлюпках. Англичане высадили на «Идарвальд» призовую партию, потушили пожар, но разобраться в системе кингстонов не смогли, и судно затонуло. Команда была взята в плен. Одним судном больше, одним меньше, когда бездействует весь торговый флот, конечно, никакого значения не имеет. Но противно. Англичане устроили по этому поводу такую пропагандистскую шумиху, как будто они не пиратствовали в международных водах, а по меньшей мере выиграли войну.

На следующий день, 9 декабря, пришло наконец сообщение о начале новых ожесточенных боев в Северной Африке. Настроение у Гитлера поднялось, поскольку он решил, что началось давно обещанное наступление огромной итальянской армии против англичан. Однако к концу дня выяснилось, что в наступление перешли не итальянцы, а англичане. В это не верилось, учитывая соотношение сил. Но на следующий день были получены подтверждения этого невероятного факта. После ночного удара по итальянским аэродромам на ливийской границе англичане атаковали позиции итальянцев, которые немедленно обратились в бегство. А те, кто бежать не успел, стали массами сдаваться в плен. Гитлеру передали, что дуче в разговоре со своим зятем графом Чиано заявил: «Я все же должен признать, что итальянцы 1914 года были лучше, чем эти. Это раса посредственностей. Это не очень-то льстит режиму, но дело обстоит именно так».

«Какой умник», – прошипел Гитлер, ознакомившись с этим высказыванием дуче. Уже на третий день английского наступления в Берлине разобрались в обстановке. Все военные действия в пустыне свелись к тому, что 7-я английская танковая дивизия, обогнав свою пехоту, неслась за удирающими итальянцами и, кого догоняла, брала в плен. Примерно то же самое творилось и в Албании, и будь там пустыня, как в Африке, а не почти непроходимая горная местность, греки, возможно, уже вошли бы в Рим.

Каждое утро Гитлер просыпался в кошмарном предчувствии, что англичане высадились в Италии или на Сицилии, вызвав всенародное восстание не желающих воевать итальянцев против дуче. Он со страхом ожидал утреннего доклада об обстановке. На волне этого кошмара, а иначе нельзя было назвать перспективу выхода из войны своего единственного союзника, оказавшегося на грани катастрофы, Гитлер 10 декабря подписал директиву о проведении операции «Аттила», а 13 декабря – о проведении операции «Марита». Дело в том, что Германия не имела общей границы с Италией и была бы не в состоянии ничем помочь дуче, если бы англичане высадились на итальянской территории. Операция «Аттила», как известно, предусматривала оккупацию южной Франции с выходом на испанскую и итальянскую границы. Задумана она была в связи с захватом Гибралтара, но к этому времени было уже не до Гибралтара. Во-первых, уже стало совершенно ясно, что с Франко договориться не удастся. Не мог даже старый друг генералиссимуса – начальник немецкой военной разведки адмирал Канарис, специально посланный в Мадрид, чтобы в задушевных беседах попытаться переубедить упрямого испанца [52]. Тот ни в какую не желал ввязываться в войну. Теперь операция «Аттила» получила новое значение: оперативно прийти на помощь дуче, если англичане вышибут Италию из войны, и наказать Франко, оккупировав Испанию, если представится такая возможность, расстреляв его самого как предателя.

Оставалась еще возможность нанести удар англичанам через Грецию, но все понимали, что, даже если это и удастся сделать, эффект будет совсем не тот. Англичане эвакуируют морем свои войска, и снова никто не сможет этому помешать. Сокрушительного удара не получится.

Дела в Румынии шли и того хуже. Искромсанная территориальными претензиями соседей, сталинскими аппетитами и германо-венгерскими интригами, Румыния бурлила и грозила вообще развалиться как государство. Английская и советская разведки на ее территории занимались провокациями каждая на свой лад. Англичане всегда были мастерами организовывать общественные беспорядки, перерастающие в побоища. И напрасно многие думали, что это у них получалось только в диких азиатских или африканских странах. Методика срабатывала везде, где царил политический кризис. Под шумок англичане рассчитывали либо перетащить румын на свою сторону, либо окончательно утопить эту страну в хаосе.

Советская разведка, считая, что англичане в данном случае приносят объективную пользу, все еще работала в русле указаний предстоящего раздела Румынии, хотя уже четко и не понимала, с кем ее придется (если придется) делить? Разделить не с кем, то придется все взять самим. В итоге в Румынии уже разгоралась открытая война между Антонеску и «железной гвардией», раздуваемая с одной стороны англичанами, с другой стороны сталинской разведкой с помощью местных коммунистов.

Гитлеру показали карту: расстояние между развернутыми на румынской границе советскими войсками и Плоештинским бассейном – менее 100 километров. Один короткий кинжальный удар, пояснил Гальдер, и вся боевая техника вермахта превращается в груду мертвого железа. Если Гитлера беспокоит вопрос, что англичане могут дотянуться до драгоценных нефтяных полей своей авиацией из Греции, то сталинские армии могут эти поля просто захватить одним ночным переходом, а потом объявить на весь мир, что Москва не преследовала никаких других целей, кроме воссоединения одного какого-нибудь братского народа с другим братским народом, изнемогающим в неравной классовой борьбе. Гитлер молча смотрел на очерченную генштабистами красную линию развертывания советских войск на румынской границе и неожиданно спросил своего начальника Генерального штаба: «Вы постоянно толкаете меня в сторону Балкан, Гальдер. Вы считаете, что на Балканах можно выиграть эту войну?»

«Мой фюрер, – ответил генерал, постукивая указкой по ладони, – войну на Балканах, конечно, выиграть невозможно. Но можно проиграть. В этом суть всей проблемы».

Выход был один: немедленно оккупировать Румынию под любым предлогом. Гитлер вызвал на 22 декабря в Берлин Антонеску, с тем чтобы подписать договор о присоединении Румынии к державам Оси и получить правовую основу для любого вмешательства.

Сложнее было с финнами.

Зимняя война с Советским Союзом буквально швырнула Финляндию в объятия Берлина, в котором финны видели не только гаранта своей будущей безопасности, но и в известной степени орудие возможного реванша. Советский разбой не был ни забыт, ни принят как данность. Вся страна еще жила недавно прошедшей войной, не желая смириться с потерей столь жизненно важных для нее территорий.

Финская разведка отлично знала о намерениях Москвы в итоге захватить всю оставшуюся часть Финляндии. Впрочем, для этого не нужно было иметь хорошую разведку. Достаточно было читать газеты. Исход новой войны без линии Маннергейма ни у кого никаких иллюзий не вызывал. Поэтому финны, зная о перебросках немецких войск на восток и надеясь, что это делается для будущего нападения на СССР, решили более не пытаться выводить немцев на чистую воду, а с самым невинным видом предложить им разместить часть своих войск на финской территории, откровенно считая немцев дураками.

Немцы и на эту удочку не клюнули, а предложили финнам так называемый «договор о транзите», т.е. договор о праве переброски немецких войск в Норвегию через территорию Финляндии.

16 декабря в Берлин прибыл начальник финского Генерального штаба Гейнрихс в сопровождении своего главного оперативника генерала Талвелы. Вместе с финским военным атташе в Берлине генералом Хорном отправились в Цоссен, где предъявили Гальдеру документы своей разведки о сосредоточении советских войск в Прибалтике и на границе с Восточной Пруссией, а также о планах развертывания Балтийского флота. Данные финнов в принципе соответствовали данным немецкой разведки, но некоторые количественные показатели, привезенные Гейнрихсом, вызвали у Гальдера некоторое замешательство.

Бесценный боевой опыт финского генерала в зимней войне против СССР стал предметом продолжительной лекции, которую Гейнрихс прочел перед руководящими офицерами Генерального штаба Германии.

Наиболее слабым местом, по мнению начальника финского Генштаба, является отвратительная связь, которая и сама по себе ненадежна, и совершенно не защищена, давая легкий доступ противнику на свои каналы. Оперативные коды просты и ненадежны. Русские все это знают, предпочитая нарочных с пакетами. Возможно, в силу этого, а возможно и по ряду других причин, в Красной Армии почти полностью отсутствует взаимодействие между различными видами вооруженных сил.

Но главный недостаток Красной Армии, после многозначительной паузы продолжал генерал Гейнрихс, заключается в другом. И он просит своих немецких коллег внимательно выслушать, что он имеет им сейчас доложить.

Красная Армия находится в глухой оппозиции, если так можно выразиться, к существующему в России режиму. Это ясно не только из опроса военнопленных, количество которых, кстати говоря, превзошло все наши ожидания. Я возьму на себя смелость утверждать, заявил Гейнрихс, что если бы мы имели возможность нанести по Красной Армии достаточно сильный удар и перехватить инициативу в свои руки, а вы согласитесь, что будь у нас соответствующие силы, это можно было сделать минимум раза три в течение кампании, то Красная Армия просто бы разбежалась или сдалась в плен.

Гальдер недоверчиво взглянул на своего финского коллегу.

Наполеон много раз повторял, что русского солдата недостаточно просто убить, чтобы он упал. Его надо еще и толкнуть.

Он говорил о русском солдате, возразил Гейнрихс, а русского солдата давно уже нет. Есть советский красноармеец – раб без всяких прав. Расходное пушечное мясо. Они начали войну против нас, не снабдив войска даже зимним обмундированием.

Русский солдат, напомнил Гальдер, был крепостным, имеющим не больше прав, чем нынешний. Этого солдата бросали на альпийские перевалы босиком, без сапог. И тем не менее…

Затем с финнами обсудили ряд вопросов. В частности, о возможностях скрытой мобилизации в их армии, постоянно подчеркивая, что все вопросы носят чисто академический характер в рамках сотрудничества генеральные штабов.

Адмирал Канарис считался любимцем Гитлера, который его произвел в адмиралы и сделал начальником военной разведки.

Никто никогда не анализировал мудрость кадровой политики Гитлера и не обращал внимания на тот факт, что на многих ключевых постах третьего рейха находились весьма странные личности.

В молодости Вильгельм Канарис в чине капитан-лейтенанта служил на легком крейсере «Дрезден» и участвовал в знаменитом рейде через Тихий океан легендарной эскадры адмирала графа Шпее.

После эффектной победы у Коронеля эскадра угодила в расставленную англичанами ловушку у Фолклендских островов и была уничтожена. Легкому крейсеру «Дрезден», благодаря высокой скорости хода, удалось временно оторваться от английской погони и укрыться в одной из бухт Огненной Земли вблизи мыса Горн. Англичане быстро обнаружили «Дрезден», и перед угрозой неминуемого уничтожения крейсер пришлось затопить, а экипажу интернироваться в Аргентине. На этом закончилась военно-морская карьера Канариса и началась новая – разведывательно-диверсионная. В годы первой мировой войны Канарису пришлось работать и в США под руководством знаменитого фон Папена, и в Мадриде, где он, по слухам, даже был любовником легендарной Мата Хари и во многих других местах, где кайзеровская разведка прилагала титанические усилия, чтобы спасти от краха свою страну.

После крушения кайзеровской Германии, хлебнув демократического разврата Веймарской республики, Канарис – тогда еще капитан 1-го ранга, как и многие разочарованные офицеры кайзеровской армии, пошел на контакт с нацистами, видя в них единственную силу, способную вытащить Германию из «веймарской трясины» и снова обеспечить ей статус великой мировой державы. Декларируемая Гитлером будущая политика, казалось, была направлена именно на это.

То, что Канарису понравился Гитлер, – в этом нет ничего странного. Гитлер производил очень сильное впечатление на миллионы людей.

Странно другое – что Канарис понравился Гитлеру. Дед адмирала был греком, приехавшим на заработки в Германию, где он женился на немке и открыл магазин по торговле фруктами. Внук получил от деда в наследство вместе с преуспевающим магазином курчавые черные волосы, смуглый цвет лица и маленький рост, т.е. ту самую внешность, что всегда приводила фюрера в состояние близкое к ярости. Говорили, что Канарис сыграл известную роль в уговорах фельдмаршала – президента Гинденбурга, когда решался вопрос о назначении Гитлера канцлером, заставив престарелого воина преодолеть свое презрение к человеку, чья военная карьера остановилась на лычке ефрейтора. Канарис одним из первых принес свои поздравления будущему фюреру Германии, а когда растроганный Гитлер спросил, какой награды тот для себя желает, попросил назначить его начальником военной разведки. Просимое Канарисом показалось Гитлеру очень скромным. Он даже переспросил: «Начальником военной разведки? Конечно, господин капитан цур зее». Вскоре Канарис был произведен в контр-адмиралы и засел в управлении абвера на углу Тирпицуфер и Бендлерштрассе, пытаясь оттуда покрыть паутиной шпионажа весь мир.

Однако адмирал вскоре разочаровался в Гитлере еще сильнее, чем в демократии. Все кадровые офицеры, начавшие службу в кайзеровской армии, в душе оставались монархистами, что предполагает не только и не столько верность императору, сколько следование определенным морально-эстетическим, кастово-юридическим нормам. Фактически конституционно-демократическая монархия кайзера Вильгельма II, в которой они все были воспитаны, никак не предполагала (даже в страшном сне) простые гитлеровские методы решения как внутренних, так и внешнеполитических задач. Другими словами, бывшие офицеры кайзера оказались совершенно не готовыми к тоталитаризму, который также отличался от жестко авторитарной монархии, как день от ночи. Наиболее аполитичные пытались просто держаться подальше от многих мероприятий Гитлера, что удавалось далеко не всегда. Но многих это сразу поставило в оппозицию к режиму в самом широком спектре: от рассказывания анекдотов до открытого саботажа.

«Ночь длинных ножей», нюрнбергские законы, политический террор, законы о печати и искусстве, костры книг и, наконец, знаменитая «Хрустальная ночь» показала многим военным профессионалам полную бесперспективность режима, заставляя бороться с ним уже во имя спасения Германии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.