Пара капель «свежей крови». Русская военно-политическая элита во время опричнины и после нее

Пара капель «свежей крови». Русская военно-политическая элита во время опричнины и после нее

Эта книга не претендует на гордое звание научного исследования. Скорее, она представляет собой результат исследования, изложенный в популярной форме. На протяжении нескольких лет автор этих строк занимался историей опричнины. Что-то высветилось, иное осталось темным… Главное же таково: никогда, ни в какой момент своей истории опричнина не являлась простым устройством. Пишут о ней публицисты и политики, журналисты и писатели: она — то, она — другое, но в любом случае предполагается почему-то, что она обладала качествами единства, монолитности, что суть совершенно ясна. И не нашлось в итоге ни единства, ни монолита, ни ясности…

Прояснились те стороны исторической биографии опричнины, которые до сих пор не считались «магистральными». Напротив, многие обстоятельства и процессы, столь сильно привлекавшие внимание умов — как незаурядных, так и дюжинных, — ушли на второй план.

Например, очевидной стала полная беспочвенность сравнений опричнины с революцией, да и контрреволюцией. Она не взломала общественный уклад и не переменила его кардинально. С другой стороны, она не была направлена к сохранению каких-то глубинных, исконно русских, истинно христианских основ жизни в России. Нет! Ни в малой мере. Если бы опричнину вводили в XVIII или XIX столетиях, то действия по ее устроению современники назвали бы реформой. Именно так. Военно-политической реформой, подстегнутой тяжелыми условиями военного времени.

Итоги опричной реформы для страны оказались скорее отрицательными. Главная война, которую вело тогда Московское царство — Ливонская — завершилась тяжелым поражением и территориальными потерями. Боеспособность и управляемость армии нисколько не повысились. Более того, раскол в русском военном командовании оказался пагубным: он стал одной из причин московского разгрома 1571 года. Почти все преобразования, проведенные в армии и управленческой системе за время опричнины, оказались позднее отмененными. Во второй половине 1570х годов русская армия и русская политическая система вернулись к доопричному состоянию.

Опричники. Художник Н.?В.?Неврев

Что реально изменилось после «вздыбливания» Руси, опричных казней, возникновения и расформирования опричных армий? Реально… несколько иной стала карта высшего яруса русской военно-политической элиты. Многие семейства высокородной знати сошли со сцены. Причем иногда это означало физическую смерть, а иногда — потерю статуса, влияния. Зато на их место продвинулось несколько родов, прежде бывших аристократией «второго сорта». Место у самого трона получило незначительное количество худородных семейств, абсолютно не сравнимых со знатью — хоть высшего, хоть первого, хоть второго сорта. Они вцепились в небольшой клочок территории при «великих делах державных» и смогли удержаться. Эту немногочисленную группировку вся остальная «головка» военно-служилого класса России… терпела. Скрепя сердце терпела, пока государь поддерживал «калик» открытым своим благоволением. Ну а когда исчерпался век царя, его выдвиженцев снесли с политической сцены исключительно быстро.

Вот и весь действительный позитивный итог опричнины: она влила сколько-то капель свежей крови в сообщество аристократов, контролировавших вместе с монархом рычаги управления страной.

Ясно и другое: опричнина не являлась бессмысленной прихотью полубезумного деспота. У этого «проекта», говоря языком наших дней, имелась значительная социальная база. Положение, при котором сравнительно небольшой круг высших аристократических родов из числа княжат подобрал под себя слишком многое в армии и в управлении державой, привело к печальным последствиям. Социальная мобильность русской элиты снизилась. Целый слой старомосковской нетитулованной знати оказался в стесненном положении. Даже княжеские рода, не принадлежавшие к самой верхушке, делали карьеру с трудом. А уж многотысячное сонмище нашего дворянства, бившегося макушками о низкий карьерный потолок, не имело ни малейших оснований радоваться подобному порядку вещей.

Опричнина сыграла роль новой, «молодой» иерархии, откуда на первом этапе воля Ивана IV исключила высший этаж «княжат». Убрать такого конкурента — действие радикальное, почти революционное! Общественные группы, ранее отжатые от лестницы, ведущей к вершинам службы, получили доступ к «лифту наверх». Кто-то — в большей степени, кто-то — в меньшей. Лифт позволял подниматься, минуя ступени «старой» иерархии. Опричные «правила игры» дали кое-кому возможность этим лифтом воспользоваться и даже «закрепиться на высоте». После отмены опричнины положение «княжат» осталось непоколебленным, но кое-кто влился в ряды высшей аристократии или хотя бы остался с нею наравне по службе.

Таким образом, опричнина сыграла роль своего рода клапана: через нее был стравлен пар нарастающего конфликта. Беда в одном: пар пришлось стравливать с кровью. И крови пролилось слишком много.

Худо ли это? Да, безусловно. Уже одного того хватит, что масштабное политическое душегубство именно тогда — не раньше! — вошло в общественный быт русского народа. А войдя туда, худо повлияло и на веру, и на нравственность. Господь наш проповедовал любовь. И как ни вертись, невозможно исказить Его заповедь любви то такой степени, чтобы она оправдывала великое кровопускание грозненской эпохи. Если видеть в старомосковской аристократии тупых жирных «зверообразных» бояр, отсиживавших задницы в Думе и мешавших государям проводить реформы, если видеть в них «ленивых богатин», загородивших путь наверх бедному, но храброму и украшенному высоким интеллектом дворянству, если видеть в них сплошь «изменное семя», тогда конечно: поганой метлой такую аристократию…

Но ведь было не так. На протяжении всего периода Московского царства страна располагала правящей элитой такого уровня, до которого никогда позднее не сумела подняться. Наша служилая аристократия того времени состояла из людей, навычных книжному слову, с детства получавших опыт управления и военных действий. Князья и бояре старомосковские были плоть от плоти страны, они выросли из нее и составляли устоявшуюся национальную элиту и по происхождению, и по культуре. Все они были православными и, за редкими исключениями, хранили православию верность в самых сложных ситуациях.

Царское место Ивана Грозного в Успенском соборе Московского Кремля

Конечно, аристократия того времени страдала недугом своеволия. Оборотной стороной высокого качества правящей элиты была ее чудовищная амбициозность и склонность к интриганству. Чуть государь выпускал из рук вожжи, как знать принималась вырывать для себя «шляхетские вольности», подсмотренные у соседей, а то и пыталась устроить русское подобие сейма…

Но, думается, все-таки лучше было для России располагать сотнями ярких, сильных личностей, прирожденных управленцев и военачальников, хотя бы и честолюбивых до умопомрачения, нежели ровным бесцветным строем «хороших исполнителей» — как сейчас. А сколько их легло под топор, сколько «голубой крови» пролилось?

В 1584 году умер царь Иван Васильевич, получивший у потомков прозвище Грозный. Он оставил в наследство сыну крайне пеструю и сложно устроенную политическую элиту. Она включала в себя небольшое количество тех самых «худородных» администраторов, поднятых государем на высоту, которая до опричнины им и присниться не могла. По сравнению с древней русскою знатью, обладавшей — даже после грозненского «чёса»! — обширными земельными владениями, способной выложить на стол родословные от Рюрика, от Гедимина, от старинных слуг Московского княжеского дома, да еще сплоченной брачными союзами, эти были — провинциальная голь, никтошечки. «Новые люди», сильные царской милостью да службой. Они лихорадочно обзаводились теми же брачными союзами с великими родами и между собой, но к 1584-му по-настоящему укрепиться в Москве еще не успели.

Правящая элита того времени включала в себя также несколько упомянутых «великих» родов (Шуйские, Трубецкие, Воротынские, Мстиславские, Романовы-Юрьевы и т. д.) и несколько десятков родов — как бы получше выразиться? — аристократов-«середняков». Знатные, но из младших ветвей. Состоятельные, но не фантастические богатеи. Знающие толк в службе и в управлении, не настолько заносчивые, как могучие семейства, но и не настолько парвеню, как «худородные волки». Их-то, последних, Борис Федорович Годунов и объединил в качестве опоры для прорыва к единоличному правлению.

Сначала он позволил большим аристократам скушать «выскочек». «Калики» за два года повылетали с высоких постов и больше никогда не назначались на должности воевод, глав дипломатических миссий, судей в приказах (министерствах того времени). Затем Годунов дал высшей аристократии погрызться между собой, а потом ударил по главнейшим ее группировкам. За ним оказался сплоченный клан людей, готовых действовать в полном единстве, подобно пальцам, сжатым в кулак. Его противники договориться не сумели. Вот разгромлены Шуйские… Получили удар Мстиславские… А вот и Романовы-Юрьевы… Всё! Больше сопротивляться некому. Оставались другие великие рода, но они временно утратили контроль над центральным управлением.

В царствование Федора Ивановича, а затем и Бориса Годунова (1598–1605 гг.) складывается правящая элита, более или менее однородная, весьма сплоченная, видевшая в своем вожаке первого среди равных — венчан он на царство или нет… Она делится на думные чины (бояре, окольничие, думные дьяки, думные дворяне), придворные чины (стольники, стряпчие и т. д.), а также чины московских дворян. Всё это вместе взятое называлось «Государев двор» и состояло из нескольких сотен человек. А у них уже подрастали детки, которым требовалось дать должности всё там же, в пределах Государева двора… Рангом ниже пребывало еще 700–900 так называемых выборных дворян, сочетавших службу в Москве со службой вместе с низшим слоем дворянства — уездными корпорациями. Чем дальше, тем меньше оставалось связи между «выборными» и «московскими» дворянами, тем меньше привлекали первых на службу в столицу, тем меньше давали им ответственные должности… Не говоря уже о тех, кто стоял еще ниже и о службе «по выбору» мог только мечтать.

Что в результате?

Вот аверс медали: мощная и монолитная элита того времени выигрывает войны, которые не сумел выиграть Иван Грозный. Успешно подавляет восстания. Неплохо администрирует.

Царь Федор Иванович. Антропологическая реконструкция

Зато каков реверс! Имеет смысл привести обширную цитату из монографии блистательного современного историка А. П. Павлова «Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове»: «Правительство Бориса Годунова явно не стремилось открыть широкий доступ ко двору и реальному управлению страной дворянству окраин. Углубление противоречий между столичной знатью и уездным дворянством, а также между дворянами Центра и окраин, с одной стороны, и рост корпоративной сплоченности местных служилых обществ — с другой, обусловили активные и самостоятельные выступления дворянских масс в годы Смуты».

Это они, «местные служилые сообщества», наполняли боевой массой армии Ивана Болотникова, трех Лжедмитриев, иных мятежных самозванцев, Заруцкого. Не какие-нибудь лапотники, как говорится в учебниках про «крестьянские войны», а профессиональные служильцы, воины и управленцы по праву рождения, — да и казаки вместе с ними. Это они оказались главным горючим материалом Смуты. Они же, правда, и выволокли Россию из бездны, составив земские ополчения да порубив те же казачьи банды, бывших союзников… Многое ли следует добавить ко всему сказанному выше? Элита, столь ловко обточенная Борисом Федоровичем, оказалась меж двух враждебных сил: сверху старые аристократические рода, жаждавшие реванша, не простившие Годунову попытку править вне их контроля, а снизу огромная темная масса недовольных провинциалов. И великолепная сильная элита не выдержала двойного натиска.

Русский военно-служилый класс имел в XVI веке безумно сложное устройство. Он был расколот на множество групп. Эти группы обладали очень разными каналами доступа к власти и очень разными возможностями служебного роста. Верхушка служилой аристократии то и дело пыталась навечно зафиксировать свое колоссальное преобладание над всеми прочими. Застыть. Окостенеть. Поколение за поколением подобная ситуация создавала мощное давление конфликтного пара на стенки русского социума. Пар мог разорвать всю «конструкцию» изнутри. Опричнина была помимо прочего способом стравить немного пара, и это удалось… вот только возможность подобного действия стоила неприемлемо дорого. Во время Смуты вышло больше пара и… больше крови. Цена, заплаченная за восстановление старого порядка, оказалась просто чудовищной. Но пар продолжал скапливаться, отыскивая дорогу наружу. Пока не будет отменено местничество, пока не появится «Табель о рангах», да еще и какое-то время после того, расколотость нашего дворянства рождала и рождала этот губительный пар…

Русская правящая элита отнюдь не прибавила в качестве, когда существовала опричнина. Да, в опричники было рекрутировано немало талантливых, волевых, отважных и умных людей. Но поднимались к вершине опричной пирамиды не только они. Во-первых, опричную систему настроили на такой режим функционирования, при котором человек, сознательно шедший в каратели, мог покупать чужой кровью собственное возвышение, притом не имея талантов политика, дипломата, полководца. Во-вторых, государевы фавориты получили возможность втаскивать родичей на должности, несоразмерные с их деловым опытом и способностями. Когда действительность бросала им вызов, они могли провалить дело.

Идеи, заложенные в опричную реформу при ее начале, могли бы обеспечить благой результат. Но методы, которыми она проводилась, почти всё благое похоронили.

В истории опричнины есть один общий урок, который почувствовали еще книжники Московского государства. Не напрасно они, говоря об опричных годах, вспоминали фразу из Священного Писания (Мф 12: 25): «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.