Эпилог Возвращение

Эпилог

Возвращение

«Попытайтесь забыть…»

Мимо поезда проносились французские деревушки, освещенные солнцем. Головой я стукался о деревянную спинку сиденья. Другие пассажиры, те, кто принадлежал к иному миру, смеялись. Я смеяться не мог. Не мог я и забыть обо всем, что со мной было.

Я повсюду искал Гальса. Но найти его мне так и не удалось. Я думал только о нем, и лишь привычка скрывать чувства помогла мне не расплакаться. Нас соединило все, что мы испытали на войне, я не забывал о том, что нам пришлось пережить. В этом враждебном мире он один остался мне другом. Он нес мою ношу, когда у меня заплетались ноги. Я никогда не смогу позабыть ни его, ни то, что нам пришлось пережить вместе, ни моих товарищей-солдат, жизни которых теперь уже навсегда связаны с моею.

А поезд не останавливался. Он уносил меня все дальше от прошлого. Пусть он едет несколько месяцев, пусть он доставит меня на край земли. Что толку! Воспоминания останутся со мной.

Полустанок. Изношенными ботинками я ступаю на цементную платформу. Мои глаза снова видят городок, который я так хорошо знаю. Ничто не изменилось. Вокруг все спит. Знали бы они, что я приехал, мигом бы проснулись. Все выглядит по-прежнему. Изменился лишь я один. И я знаю, что не смогу вернуться к старой жизни.

Так я и стоял какое-то время, всматриваясь в окружающую обстановку. Все казалось таким маленьким. Тут я заметил, что на меня уставились два железнодорожных служащих. Хотят, чтобы я ушел: ведь я последний остался на перроне. Остальные давно уже разошлись.

– Шевелись, – сказал один из них.

Я показал ему документы.

– Это к начальнику станции. Иди туда.

Начальник прочитал мои бумажки, ничего не понял, но поставил печать.

– Мангейм, – произнес он. – Это где боши живут?

– Вовсе нет, – ответил я. – Это в Германии.

От него не скрылся мой акцент. Он подозрительно посмотрел на меня:

– А разве это не одно и то же?

От родительского дома меня отделяло еще без малого десять километров. Стоял чудесный денек. Мне бы побежать скорее: ведь с каждым шагом я все быстрее приближался бы к дому. Но глотку что-то сдавило. Я едва мог дышать. Я никак не мог смириться с тем, что вижу окружающее не во сне: станцию, которую я только что осмотрел, мой городок, который вот-вот покажется на горизонте, овражек, встречу с родителями, при одной мысли о которой холодок пробегал по коже.

Отчаяние, которое я испытывал на Восточном фронте, сменилось действительностью, о которой я почти совсем забыл и которая теперь снова вернулась так, как будто ничего и не произошло. Переход оказался слишком резким. Мне нужен какой-то фильтр. Гальс, остальные солдаты, война. Все, ради чего я должен был жить; все те, кто умер на моих глазах; те, без кого я никогда бы не задумался об этом, – все казалось несовместимым с тем, что должно произойти сейчас. Я не мог забыть прошлого, не мог отречься от него. У меня не оставалось никакого выхода.

В голове все поплыло: будто лодка ни с того ни с сего пошла ко дну. Я шел на встречу, о которой столько мечтал и которой теперь так боялся.

Низко над землей пролетел самолет. Не в силах совладать с собой, я бросился в овражек на дороге. Самолет покружил сверху и исчез так же внезапно, как и появился. Схватившись за ствол яблони, я поднялся, сам не понимая, что произошло. Усталыми глазами смотрел на траву, на которой отпечатались мои следы. Я медленно выпрямился. Трава напоминала непричесанные волосы. После зимних заморозков она была еще желтой и, как и я, стремилась вернуться к жизни. Трава не была высокой. Она напомнила мне о степи. Все казалось знакомым. Я снова упал. От яркого солнца закрыл глаза. Прикосновение к земле, которая одна знала, что произошло со мной, вернуло мне уверенность. Я успокоился и заснул.

Лишь смерть может положить всему конец. Надежда оставалась, она остается всегда, что бы ни случилось. Проснувшись, я снова встал и пошел. Наверное, я спал несколько часов: солнце уже садилось, а когда я, наконец, дошел до городка, сгущались сумерки. Это было еще лучше, чем сияние солнца. Я боялся встречи с родителями. Мне тем более не хотелось наткнуться на тех, кого я раньше знал и кто, может быть, еще не забыл меня. Поэтому я пришел домой в конце дня. Я шел по улице так, будто ходил по ней только вчера. Я пытался идти медленно, но каждый шаг, казалось, звучал как на параде в Хемнице. Я прошел мимо двух мальчишек. Они даже не посмотрели на меня. Повернув за угол, я увидел родной дом. Сердце забилось так, что заболело в груди.

На углу кто-то появился. Невысокая старушка со старой шалью на плечах. Даже эту шаль я давно знал. В руках у матери был кувшин с молоком. Она шла к соседям, с которыми я был близко знаком. Но ее путь пролегал мимо меня. Я подумал, что упаду в обморок. Она уже прошла полпути, а мне с трудом давался каждый шаг.

Хотя от нахлынувших чувств в глазах потемнело, я узнал ее лицо.

Сердце сжалось.

Мать прошла мимо. Чтобы не упасть, я прислонился к стене. Во рту возник горький вкус, будто от крови. Я знал, что через несколько минут она вернется тем же путем. Я хотел броситься за ней, но не мог и стоял как парализованный.

Прошло несколько минут, и она снова появилась. Сумерки сгущались, и ее фигура казалась темнее.

Она подходила все ближе и ближе. Я боялся пошевелиться, боялся напугать ее. Совершив над собой нечеловеческое усилие, я произнес:

– Мамочка…

Она замерла. Я сделал несколько шагов к ней и увидел, что она падает в обморок. Кувшин упал на землю. Я успел удержать ее, прежде чем она упала.

Поддерживая маму, я поспешил к двери. В ней появился какой-то юноша. Мой младший брат. Испугавшись, он позвал:

– Папа! Маму ведут домой! Ей плохо!

Прошло несколько часов. Вокруг меня суетилась семья. Они смотрели на меня так, будто забыли, что земля круглая. Над очагом я увидел свою юношескую фотографию, а рядом вазочку с цветами.

Прошло время. К концу подходила эта история. Всем нам – тем, кто ждал, и тем, кто, как я, надеялся, – понадобится много времени, чтобы смириться с действительностью.

Я не хотел создавать трудностей. Близким тоже нужно время, чтобы привыкнуть. Соседи не должны сразу узнать, что я вернулся. Лучше держать наше счастье в тайне. В течение нескольких дней я приходил в себя и жил в комнате сестры. Пока я отсутствовал, она вышла замуж.

…Пройдет время, и я вступлю в армию победителей – во французскую армию, в которой найдется место и бывшему врагу. Она помогла мне перейти к новой реальности, она стала тем «фильтром», о котором я мечтал.

Еще бы! Ведь я подлый бош, и, зачислив в ряды французских вооруженных сил, мне оказывают невиданную честь.

Я получал удовольствие от того, что у остальных вызывало лишь скуку. Я привык к дисциплине и без труда выходил первым: приходилось сдерживать себя, чтобы остальные не слишком завидовали мне.

Я повстречался с разными людьми. Одни возненавидели меня. Другие, те, у кого доброе сердце, наливали пива, чтобы я хоть ненадолго забыл пережитое.

Родители установили негласный запрет на разговоры о войне. Им я никогда не смогу рассказать все, что было.

Я с упоением слушал рассказы тех, кто совершал геройские подвиги в армии победителей. Ведь я никогда не буду принят в их ряды.

Кое-кто меня невзлюбил и вечно норовил ставить палки в колеса. В моем прошлом недруги видели сплошные ошибки и преступления. Но может, найдутся и те, которые поймут: неприятель так же, как и мы, ценит доблесть. А страдание не знает национальности.

В рядах французской армии, в которую я записался на три года, пришлось провести всего десять месяцев. Несмотря на то что я сначала чувствовал себя прекрасно, в конце концов тяжело заболел и был отправлен домой.

Но еще до того мне довелось участвовать в грандиозном параде, который состоялся в сорок шестом году в Париже. В честь мертвых наступила минута молчания.

К памяти павших я добавлю и эти имена:

Эрнст Нейбах, Ленсен, Винер, Весрейдау, Принц, Зольма, Гот, Оленсгейм, Шперловский, Смелленс, Дунде, Келлерман, Фрейвич, Баллерс, Фрёш, Вортенберг, Зименлейс…

Я ни за что не соглашусь включить в список погибших имя Паулы. Для меня она не умерла.

А имена Гальса, Линдберга, Пфергама и Воллерса я никогда не забуду. Память о них всегда со мной.

Есть лишь один человек, о котором я должен забыть… Забыть навсегда.

Его звали Ги Сайер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.