3 САЛАДИН

3

САЛАДИН

Салах ад-Дин аль-Мелик ан-Назир: Саладин, «царь, который помогает»

«Воистину, мы обеспечили тебе потрясающий успех, для того, чтобы Бог простил тебе давние и недавние грехи, чтобы он довершил свои милости, которыми тебя осыпал и направил по прямому пути». Эта сияющая и прекрасно охраняемая цитадель, соседствующая с городом Каиром, была основана в год 576 (1183 г.) нашим правителем Меликом Назиром Салах ад-Дином Юсуфом, сыном Эйюба, вдохновителем общины правоверных, принявшим решение соединить пользу с красотой и удобство с безопасностью, для того чтобы любой мог прибегнуть к покровительству его государства. Она была построена под наблюдением его брата и наследника Мелика Адила, преданного друга эмира правоверных, постройкой занимались эмир княжества и Каракуш, помощник, слуга Мелика Назира.

Надпись, высеченная в честь Саладина на стенах Каира

«Нуреддин, узнав, что франки ушли из Египта, все же решил отправить туда свои войска, ибо его заботило не то, как помочь египтянам, а то, как овладеть их страной. Поэтому он приказал Ширкуху немедленно возглавить войско и отправиться в путь вместе с Саладином, его племянником. Ширкух пришел в Каир и сразу же явился к халифу Адиду, который принял его с большими почестями. Но, поскольку вся власть находилась в руках визиря Шавара, последний поддерживал Ширкуха лишь на словах, а на деле не давал ему ничего для обеспечения его собственных потребностей, ни потребностей тех, кто его сопровождал. Он предлагал дать пир в честь наместника Нуреддина и обманом захватить и его самого, и его племянника. Саладин со своей стороны мечтал убить Шавара, но его дядя Ширкух мешал ему выполнить это намерение. Однажды Шавар как обычно явился к Ширкуху, но не застал его, потому что тот отправился творить молитву к гробнице одного из религиозных деятелей ислама. Саладин и Шавар сели на коней, и во время беседы Саладин выбил визиря из седла и связал, потому что не мог убить без разрешения дяди. Когда он сказал Ширкуху об этом, тот ответил: „Без позволения халифа мы ничего не можем сделать". Тогда они известили халифа Адида, который призвал их убить визиря, потому что тот не оставлял халифу места подле себя. Так был убит Шавар, его дом был разграблен, а Ширкух занял освободившееся место визиря» (Михаил Сириец). Также Ширкуху пожаловали титул Аль-Мелика аль-Мансура Амира аль-Диуюша (монарха-победителя, командующего армией). Новый визирь назначил своих верных соратников правителями различных провинций и приказал раздать солдатам в качестве военных бенефициев земельные наделы. Правление курдского эмира было кратким: через два месяца и пять дней он умер от несварения желудка (23 марта 1169 г.). При известии о кончине властителя борьба за власть между крупными эмирами вспыхнула с новой силой: каждый стремился занять двойную должность визиря и верховного командующего. Их сторонники взволновались и принялись чистить оружие. Через три дня халиф призвал молодого Саладина (ему было тогда 32 года) и наделил его знаками отличия этой должности, пожаловав титул «Аль-Мелик ан-Назир» (вождь, который приходит на помощь).

Остановив свой выбор на молодом претенденте, халиф рассчитывал доверить ему операцию по изгнанию главных сил сирийской армии и самому взять бразды правления. Никто из остальных эмиров не принес клятвы верности новому правителю. С помощью интриг несколько вольноотпущенников Ширкуха начали восстанавливать эмиров друг против друга, так что один за другим они присоединились к Саладину. Лишь два могущественных «военных предводителя» отказались дать клятву и возвратились в Сирию вместе со своими приверженцами. Саладин успешно руководил Египтом, но его повелитель Нуреддин, хозяин мусульманской Сирии, никогда не давал ему иных титулов кроме тех, что прежде носил его дядя Ширкух: титулов эмира и верховного командующего.

Сплотив предводителей сирийских войск, Саладин попытался снискать покровительство духовных лидеров: последовав примеру Нуреддина, он стал вести аскетический образ жизни, отказавшись от пиров с обильными возлияниями и всевозможными наслаждениями. Вдобавок к этому, чтобы склонить на свою сторону аскетов ислама, он приказал изгнать из своего правительства многочисленных коптских христиан, имевших доступ к рычагам власти. Одни обратились в мусульманство и сумели сохранить свое место, другие сгинули. Эдикты Саладина вызывали недовольство среди египтян, занимавших некогда привилегированные позиции: некоторые из них стали отправлять послания в Палестину, чтобы заключить союз с франками. Они желали спровоцировать латинское вторжение, которое уничтожило бы начавшую формироваться военную аристократию и таким образом помогло бы им вернуть должности и господствующую позицию.

Молодой визирь случайно узнал о готовящемся предательстве. Он сдержался и стал ждать своего часа, чтобы поразить главного заговорщика, суданского евнуха, который был доверенным лицом халифа Адида. Он был схвачен отрядом курдской конницы и вскоре обезглавлен. Его голову прислали Саладину. Убийство суданского евнуха привело к общему восстанию всех суданцев, живущих в Каире; погибший был не только их собратом по крови, но еще и защитником и их официальным представителем при дворе халифа. Пятьдесят тысяч восставших суданцев выступили против сирийских эмиров. Африканцы были разбиты, их квартал разграблен, предан огню и снесен до основания: лишь нескольким уцелевшим удалось вернуться в родной Судан.

Пока Саладин праздновал успешное подавление первого столь крупного восстания, франки Леванта начали агитацию всего христианского населения Запада; они пытались объяснить европейцам, что ключи от латинского королевства отныне находились в цитадели Каира. Мягко говоря, их доводы не вызвали прилива воодушевления. Поскольку Запад отнюдь не стремился помочь своим собратьям, обосновавшимся в Леванте, Амори принял решение начать совместное выступление, пока Саладин не успел упрочить свою власть. Тем временем греки решились вступить в бой: они выслали флот, опытную пехоту и денежную помощь в Палестину. Амори собрал войска в Аскалоне и 16 октября 1169 г. приказал дать сигнал к выступлению. Пехота пошла по берегу реки, ее поддерживал и снабжал провизией константинопольский флот. Он же перевез ее через приток Нила, что дало ей возможность добраться до цели пути — Дамьетты. Корабли приблизились к городу, франки после завоевания хотели превратить его в крепость, обосновавшись в которой, надеялись постепенно захватить дельту, находящуюся под контролем каирских турков и курдов.

Согласованность действий греков и латинян оставляла желать лучшего. Слишком сложная политическая подоплека отнюдь не способствовала налаживанию отношений между союзниками. Грекам, рассчитывавшим на короткий поход, катастрофически не хватало денег и продовольствия. Это отразилось на их боевом духе. Франки же, привыкшие к длительным экспедициям в Египте, не желали делиться провизией. В то время Саладин не осмеливался оставить столицу, боясь, что не сможет вновь туда вернуться: «Если я сам отправлюсь в Дамьетту, Каир во время моего отсутствия восстанет и позади меня вспыхнут мятежи, а передо мной будут стоять франки» (Ибн аль-Acup). Он беспрестанно требовал, чтобы его повелитель Нуреддин выслал подкрепление. Вспомогательная армия, прибыв на место, сделала жизнь осаждающих город греков и латинян просто невыносимой. Амори вступил в переговоры с представителями Нуреддина, но условия соглашения нам не известны. После пятидесятидневной осады союзники внезапно прекратили все военные действия.

Чтобы лучше понять то недоверие, которое жители востока испытывали к заключенному союзу между Византийской империей и Латино-Иерусалимским королевством, приведем рассказ одного из местных христиан Северной Сирии об этой странной кампании: «В это время (т. е. в 1181 г.) король Иерусалима попросил у греческого императора, его союзника, войска, чтобы выступить на Египет, тот отправил их по морю. Когда греки прибыли в Египет, они, по своему обычному коварству, замыслили обмануть короля и самим завладеть этой землей. Несколько человек успели вовремя уведомить его об их намерениях. Египтяне снова пообещали ему заплатить золотом, как они уже делали раньше; они дали ему заложника в знак того, что будут присылать золото каждый год. Король взял с собой заложника и вернулся в Иерусалим; греки же терпели нужду и, когда настала зима, многие из них погибли из-за бурь; лишь некоторые вернулись обратно в свою страну» (Михаил Сириец). Если с точки зрения достоверности исторических фактов к этому отрывку стоит подходить осторожно, он все же прекрасно иллюстрирует практически всеобщую ненависть, которую греки вызывали у населения восточного Средиземноморья.

Столкнувшись с христианским вторжением, Саладин обратился к своему повелителю Нуреддину. Когда франки и греки ушли, он выступил от имени халифа, прося Нуреддина отозвать армию, состоящую из турок и туркменов. В ожидании их ухода, сопряженного с определенными сложностями, визирь опустошил свою казну, чтобы перетянуть на свою сторону этих воинов. Его государь не приветствовал самостоятельности Саладина; больше всего его раздражала просьба об отводе войск, набранных ценой больших затрат. Поведение визиря все менее и менее соответствовало тому, чего ожидали от наместника мелика мусульманской Сирии. Самым серьезным упреком стал тот факт, что в Египте призыв к молитве по-прежнему совершался от имени фатимидского халифа. Чего же ждал Саладин, его наместник в Египте, желавший положить конец расколу и объединить ислам под властью Аббасидов, правящих в Багдаде? Почему он не спешил начать джихад, великое дело и священную обязанность каждого правителя?

Дабы задобрить Саладина и попытаться добиться от него повиновения, властитель Сирии отправил к нему отца, всю семью и друзей. Визирь принял их всех, в честь одного устроил праздник, другого осыпал подарками, но не отклонился от установленной политической линии. В письмах, которые он отправлял своему повелителю, говорилось о его полной покорности, но в них же он ссылался на общественные интересы, чтобы отсрочить любые изменения в молитве, и на опасность возникновения восстания, чтобы оттянуть открытие второго фронта против франков.

Разумеется, Саладин не был противником военных действий в Палестине, но он понимал, что совместно организованное выступление могло свести его лицом к лицу с верховным повелителем, чего ему совершенно не хотелось. Поэтому, воспользовавшись длительным пребыванием Нуреддина в Мосуле, он начал действовать: осадил небольшую крепость Дарон (Аль-Дарун), захватил и разграбил нижний город Газы, провел совместную операцию, напав с суши и моря на франкскую крепость Айлу (Эйлат) в заливе Акаба. Захватив этот порт, до сегодняшнего дня остающийся предметом споров, он закрыл франкам выход к Красному морю. Результаты этой победы были значительны как в плане торговых отношений (так была обеспечена безопасность пути с Востока в Средиземноморье, конечным пунктом которого была Александрия), так и в плане религии (святые места Ислама были защищены, а паломники из Египта и Магриба освобождались от пошлины за проезд, которую должны были платить на пропускных пунктах франков). После того, как эти молниеносные походы увенчались успехом, Саладин поспешил вернуться в столицу (4 февраля 1171 г.).

Проблема с призывом к молитве была еще не решена; Нуреддин, не слушая более никаких доводов, приводимых наместником, повторил приказ в категорической форме. Старый правитель был еще достаточно силен, ибо немного позднее его наместник решил подчиниться его воле, что было нетрудно, так как халиф Адади был тяжело болен. Визирь собрал совет, который принял решение свергнуть фатимидский халифат. Этому делу посвятил себя один иноземец, перс, недавно прибывший в Египет: 10 сентября 1171 г. он поднялся на минбар и произнес молитву от имени халифа Багдада. Эти изменения прошли в атмосфере всеобщего безразличия, и последний фатимидский халиф скончался, так и не узнав, что он больше ничего собой не представлял!

В то время как официальные гонцы скакали к Дамаску и Багдаду, чтобы сообщить хорошие новости суннитскому исламскому миру, Саладин прибирал к рукам все имущество халифа, в том числе его казну и драгоценности. Необходимо уточнить, что военная аристократия, которая окончательно завладела землями Египта, была крайне отсталой по сравнению с египетской цивилизацией. Курдский князь расхитил библиотеки из дворцов халифа: восемь партий книг были отправлены караванами верблюдов в Дамаск, остальное, т. е. более ста тысяч рукописей, были разобраны и проданы тем, кто предлагал более высокую цену. По цивилизации был нанесен еще один сильнейший удар, схожий с пожаром Александрийской библиотеки!

Удовлетворившись достигнутыми результатами в деле восстановления единства Сунны, Нуреддин стал добиваться согласованности действий своих войск в Египте и Сирии, задачей которых было наступление на палестинских баронов. Первой целью врага была крепость Керак, которая затрудняла или делала невозможным установление связей между Сирией и Египтом, она также являлась серьезным препятствием, стоящим на пути паломников, священной дороге исламского мира. Саладин выступил в поход и осадил Шаубак (Монреаль), а в это время Нуреддин подходил к Кераку (октябрь 1171 г.). От земли Моаб (или Идумеи, территории к югу от Мертвого моря) эти две крупные христианские крепости отделяли самое большее два дня пути. Саладин уже почти овладел Шаубаком — его жители попросили десятидневной передышки, чтобы подумать, — как вдруг его армия снялась с места и вернулась в дельту. Предлогом стал тот факт, что его отец, которому он поручил управление Египтом, вот-вот мог быть свергнут из-за неизбежно надвигающегося мятежа. На самом же деле окружение Саладина оказывало на него сильное давление, обращая внимание на то, что в случае победы между Египтом и его номинальным правителем больше не будет существовать никакой преграды. Маски были сброшены, и Нуреддин решил сам взяться за дела Египта. Саладин, забеспокоившись, созвал совет: но ни один из эмиров не стал вмешиваться в это дело — они не хотели поспешным выбором ставить под удар всю свою будущую карьеру. Лишь один молодой эмир, племянник визиря, осмелился заявить: «Если Нуреддин выступит на нас, мы одолеем его и помешаем захватить Египет» (Ибн аль-Acup). Несколько эмиров поддержали его, но тут вмешался отец Саладина, осудил молодого эмира и обратился к сыну: «„Вот я, твой отец, вот твой дядя по матери: неужели ты думаешь, что кто-нибудь из этого собрания любит тебя так же, как любим мы, и желает тебе добра, так, как мы этого желаем?" — „Нет", — отвечал визирь. — „Что ж! — продолжал отец, — я заявляю, что если твой дядя или я увидим Нуреддина, мы не сможем помешать ему овладеть этой землей и повергнуть нас ниц. Даже если бы он приказал отрубить тебе голову, мы сделали бы это без малейшего колебания. И даже если бы Нуреддин один предстал перед нами, никто не осмелился остаться в седле, все бы упали ниц. Эта страна принадлежит ему, ты всего лишь его наместник. Если он захочет сместить тебя, ему нет надобности приезжать, стоит лишь отправить депешу. Он может передать управление страной тому, кому пожелает"» (Ибн аль-Асир). Совет был окончен, и, оставшись наедине с сыном, старый эмир упрекнул его в том, что он прилюдно говорил о своих замыслах. «Если правитель узнает, что ты хочешь помешать ему войти в Египет, он немедленно займется тобой. У тебя не останется никого из армии, если придет Нуреддин, а эмиры сами выдадут тебя ему» (Ибн аль-Асир). Мудрый старик предложил единственное правильное решение: чтобы убедить Нуреддина не приезжать в Каир, следовало полностью ему подчиниться.

Доводы, приведенные Саладином, были весьма красноречивы, поскольку суданская армия мятежников, последнее эхо кровавого восстания в Каире, попыталась силой проникнуть в Верхний Египет. Войска, которыми командовал старший брат визиря Туран Шах, отбросили их назад и завоевали Нубию. К сожалению, страна оказалась мало подходящей для того, чтобы принять на длительное время династию Эйюбидов, которая искала пристанище, безопасное место, где она могла бы укрыться в случае прихода Нуреддина в дельту.

Между тем владыка Сирии снова собрал египетские войска к Кераку. Саладин повиновался, вышел из Каира 30 мая 1173 г. и направился к знаменитой крепости. На этот раз сам Нуреддин, задержавшийся по делам в северной части государства, не успел к назначенному сроку. Он выехал из Дамаска только в конце июля. Когда он был уже в двух днях пути от Керака, египетская армия снова внезапно снялась с лагеря. Повод был самый благовидный: отец Саладина был тяжело ранен и находился при смерти. Нуреддин пришел в ярость: он поклялся восстановить порядок в египетской провинции не позднее следующей весны!

Саладин, его семья и приближенные осознали всю шаткость своего положения в случае вторжения войск повелителя; поэтому вследствие сложных интриг визирь отправил своего брата на завоевание Йемена. Его весьма привлекала природная красота этой страны, но еще более привлекательно выглядела ее экономическая сторона: Забид, большой перекресток сухопутных торговых путей, и Адан, крупный порт, в котором бросали якоря торговые суда жителей побережья Индийского океана от Абиссинии до Занзибара и от залива до Малазийского архипелага, — получали значительные доходы. Власти Йемена облагала товары большими налогами, прежде чем они попадали в Александрию. Эйюбиды наконец-то нашли удобное убежище на случай военного поражения; но в умах тех, кто с ностальгией вспоминал о фатимидском правлении, ничто не должно было спасти их от ударов, которые нанесет им грядущее вооруженное восстание. Они тоже обратились к франкам, которые вернулись к идее захвата Дамьетты. Всех предали шпионы Саладина, проникшие в Палестину. Расплата была ужасной: все представители династии Фатимидов были убиты, а заговорщики — распяты. Обрадованный новым успехом, Саладин донес об этом своему повелителю, но когда его послание пришло в Дамаск, Нуреддин уже умер.

Со смертью Нуреддина централизованное государство, которое он с необычайным терпением создавал, развалилось на куски. Его собственный племянник, которому он вверил управление провинцией Мосула, объявил о своей независимости и силой оружия расширил владения к западу, вплоть до Евфрата. Эмиры Дамаска принесли клятву верности маленькому сыну умершего правителя, одиннадцатилетнему Мелику ас-Салиху. Саладин тотчас же присоединился к ним: он известил нового правителя, что на всей земле Египта была вознесена молитва от его имени, и прислал ему динары, на которых было выбито его имя. Но эти изъявления преданности не должны никого вводить в заблуждение: каждый эмир, каждый атабек, каждый наместник поторопился признать власть неопытного государя лишь в надежде манипулировать им в дальнейшем. Именно так бывший правитель Алеппо, захвативший цитадель и правивший оттуда всей мусульманской частью Северной Сирии, пытался взять под свое крыло нового владыку. Могущественные эмиры оспаривали друг у друга привилегию охранять повелителя, опекать его, заботиться о его крове и воспитании. Для этих феодалов-выскочек получить опеку над Меликом ас-Салихом означало овладеть самим символом законной преемственности власти Зенги!

Франкам представился как нельзя более подходящий случай: войска Иерусалима выступили на Банияс (Панеас Гермонский) и осадили его. Эмиры Дамаска поспешили на помощь, но чтобы заключить мир, им пришлось выплатить дань и освободить пленных христиан. Сирийцы поняли, что в их интересах было удерживать Саладина как можно дальше от страны. Под предлогом военных действий последний проводил в жизнь свои захватнические планы. Вот письмо, которое он отправил эмирам Дамаска: «Я получил известие, о том, что между франками и Дамаском был заключен мир, но другие мусульманские земли не присоединяются к этому договору и не разделяют причин к его заключению. Для всех франки остаются общими врагами. Деньги из казны Дамаска, предназначенные для ведения джихада, были растрачены в результате этого преступного шага, который должен навлечь на себя кару Аллаха. Кроме этого, по особым условиям договора франкам вернули грозных рыцарей Тивериады, заключенных в темницах Дамаска!» (Книга двух, садов).

Если смерть Нуреддина привела к раздроблению сил антикрестоносного движения, то кончина короля Амори от дизентерии, которой он заболел во время осады Банияса (11 июля 1174 г.), погрузила франкскую Сирию в пучину беспорядков. Этот государь мог бы — как он неоднократно доказывал — оказывать сопротивление Саладину. Он умер в тридцать восемь лет, в то время когда намеченные им союзы и планы по захвату Египта начали воплощаться в жизнь и выливаться в конкретные действия. Его сын Балдуин, родившийся от первого брака, который был расторгнут по приказанию церкви, вступил на трон в возрасте тринадцати лет. Во франкских колониях воцарилась анархия: несколько могущественных феодалов оспаривали друг у друга опеку над юным королем и регентство в королевстве. После убийства коннетабля королевства должность регента освободилась и ее занял Раймунд III, граф Триполийский. Занятые распрями, бароны даже не сумели организовать поход, чтобы поддержать высадку сицилийской армады в дельте (200 галер, 36 кораблей для перевозки лошадей, 6 — для осадных машин и 40 — с провизией). Нормандский король Сицилии Вильгельм II высадил на побережье Александрии тридцать тысяч пехотинцев и полторы тысячи рыцарей (28 июля 1174 г.). Саладин, которого успокаивала анархия в стране франков, наладил регулярное поступление подкреплений в Александрию. После нескольких дней кровопролитных сражений нападающие, не ожидавшие от турецко-курдского гарнизона такого сопротивления, в беспорядке вернулись к кораблям. Время слабых фатимидских гарнизонов кануло в прошлое: теперь эту землю яростно защищала свора турецких и курдских эмиров, приехавших туда из-за ведения франко-мусульманских военных кампаний. Сицилийцев сопровождали итальянские торговцы, тоже мечтавшие занять эту конечную остановку торгового пути, пролегавшего между Дальним Востоком и Средиземноморьем. Вот что сказал по этому поводу Саладин: «Среди наших врагов были солдаты из Венеции, Пизы, Генуи, но все они вели себя то как воины, причиняя серьезный ущерб и вызывая к себе неудержимую ненависть, то как путешественники, которые благодаря торговле были необходимы исламу и которые освобождались от строгих правил. Что ж, сегодня среди них нет ни одного, кто бы ни принес нам оружие, с которым они нападали на нас, и нет ни одного, кто бы ни хотел снискать наше благоволение, принося в дар свои богатства или красивые вещи, изготовленные их мастерами. Мы установили хорошие отношения со всеми ними, и заключили выгодные торговые соглашения, несмотря на их сопротивление, и поместив наши интересы выше их» (Книга двух садов). Какое презрительное отношение к христианским торговцам, обеспечивающим процветание Александрии! Наши предшественники, жившие между двумя мировыми войнами и мыслившие так же, как и Саладин, априори осуждали этих чересчур изворотливых торговцев. Они утверждали, что они «дабы сохранить преимущества на местном рынке, были готовы предать политические интересы государства франков» (Рене Груссе). Подобная политика торговых итальянских городов, вышедших из традиционных феодальных рамок, объяснялась их положением. Было бы притворством восхищаться материальным и духовным наследием крупных торговых городов Италии — Амальфи, Пизы, Генуи и Венеции и отказываться признать, что эти повелители морей использовали социально-политические методы в качестве средства обогащения. Сегодня предпочтительнее рассматривать проблему под другим углом: будем считать торговцев XII в. социальным классом, находящимся в процессе формирования, который должен был найти себе место в средиземноморском мире; а рыцарей Святой Земли — свидетелями феодального мира, разумеется, увлекающимися, но хранящими верность раз и навсегда установленным жизненным правилам, по меньшей мере, в основных чертах. Конечно, легко заявить, что жажда наживы торговцев проистекает из общих устремлений, в то время как борьба феодалов полна благородства: на что мы можем возразить, что бароны яростно защищали свою землю, поскольку она была единственным экономическим источником, обеспечивающим выживание их самих и их семей. Тем, кто с ностальгией вспоминает о крестовых походах, как о религиозном движении, стоит, безусловно ответить, что земли, занятые первыми поселенцами, как будто нарочно все были самыми плодородными! Мы сделаем вывод, что между колониальными интересами баронов и критериями торговли, которые только одни и имели ценность в глазах итальянских негоциантов, не могло быть никакого соответствия. Если с политической точки зрения эти две группы и не объединились для ведения совместной обороны, то это потому, что они представляли собой два социальных класса с совершенно разными, порой противоположными целями.

В мусульманской Сирии ситуация быстро ухудшалась: правитель Алеппо стал опекуном молодого правителя, а его соперники, эмиры Дамаска, опасаясь за свои бенефиции, решились призвать на помощь Саладина. Последний, едва получив послание, выехал из Египта вместе с семьюстами воинами элитной конницы, обманул наблюдателей франкских форпостов в Уади Арабе и вошел в Дамаск 27 ноября 1174 г. Присоединив к своим войскам городской гарнизон, он захватил Хомс (за исключением цитадели) и Хаму, а затем подошел к стенам Алеппо (30 декабря). Жители города, поддерживая старую традицию, оказали яростное сопротивление, чтобы отстоять свою независимость. В поисках союзников они обратились к «ассасинам», живущим в горах, и франкам из Триполи. Фидаи, которых повелитель исмаилитов послал убить Саладина, потерпели неудачу и были казнены. Тогда Раймунд III, граф Триполийский и регент королевства Иерусалимского двинулся к Хомсу, где попытался заключить союз с гарнизоном цитадели. Союз еще не был заключен, а Саладин уже вернулся обратно. Раймунд III не ожидал его появления. Поскольку осада Алеппо была снята, франкам удалось сохранить раздробленность сирийского ислама: это был значительный успех!

Оба княжества — Алеппо и Мосула — надеялись с помощью франков оказать сопротивление государству Саладина (Египту и Дамаску), которое было гораздо больше, могущественнее и богаче их владений. Борьба между двумя мусульманскими государствами разгоралась все сильнее, и оба противника желали перетянуть франков на свою сторону. Испугавшись силы государства Эйюбидов, христиане заняли выжидательную позицию и не пытались вести активные действия, что дало возможность курдскому князю укрепить свое господство за счет двух зенгидских государств. Франкские грабительские налеты, ставшие привычными на территории Дамаска и возле Хаурана, начались слишком поздно и уже не могли обеспечить существование государства Алеппо.

Противник Ислама, король Иерусалимский Балдуин IV был неизлечимо болен проказой. Эта болезнь, которой больше всего боялись в средние века, не оставляла никакой надежды на заключение брака и продолжение рода. Ухудшение здоровья короля заставляло задуматься о длительности его пребывания на троне. Несчастный монарх имел двух сестер, которые должны были обеспечить будущее династии. Старшая, Сибилла, принесла бы в качестве приданого своему мужу самую желанную корону всего христианского мира — корону Иерусалима. Балдуин IV попытался выдать сестру замуж за прославленного рыцаря, которого он ввел бы в курс происходящих в стране дел: его выбор пал на князя Пьемонта Вильгельма Монферранского, который, к сожалению, умер через три месяца после свадьбы от одной из кишечных инфекционных болезней, столь часто встречающихся в Леванте. Итак, не было сделано ничего или же все предстояло делать заново!

Именно в этой атмосфере всеобщей озабоченности на берег неожиданно высадились фламандские крестоносцы, которыми командовал граф Филипп Эльзасский. Его приезд совпал с возобновлением франко-византийского наступления на Египет. Балдуин IV желал направить туда богатого и знатного паломника, доверив ему командование кампанией. Византийцы, которых впечатлили сила и оснащение фламандских войск, готовы были поддержать выбор короля, лишь бы войска незамедлительно выступили в поход. Но все было напрасно: граф Фландрский не хотел возглавлять египетский поход: он утверждал, что его солдаты, привыкшие к хорошей пище, не смогут обходиться без мяса (октябрь 1177 г.). С другой стороны, он соглашался сражаться с неверными на сирийской земле. Поскольку королевство заключило мир с Дамаском, войска Филиппа Эльзасского поступили в распоряжение графа Триполийского; поход, который тот с большим трудом повел против Хамы, окончился поражением. Продолжив путь, фламандские войска присоединились к Антиохии, чтобы «попытаться что-нибудь сделать»: осада пограничной крепости Харим, как и осада Хамы, тоже не дала особых результатов. Филипп Эльзасский увел в Сирию самые выносливые войска королевской армии; таким образом Палестина с риском для себя опустела: силы, остававшиеся там, были не в состоянии выдержать натиск обычной атаки. Узнав о том, что королевские войска ушли, Саладин решил, не теряя ни минуты, начать наступление на королевство (ноябрь 1177 г.).

При известии о нападении мусульман, Балдуин IV, несмотря на болезнь, собрал пятьсот рыцарей и укрылся в Аскалоне. Франки еще надеялись, что Саладин хотел захватить всего лишь эту большую крепость, некогда принадлежавшую Фатимидам. Они не поняли, что целью нового повелителя Египта было полное уничтожение западных колоний Леванта. Во время краткого похода на Аскалон Саладин захватил и уничтожил ополчение королевства, поспешившее на помощь городу; он тотчас же увидел, что, благодаря отсутствию защитников, страна была легко доступна. Оставив Аскалон, он выступил на Иерусалим: Рамла была предана огню, Лидда даже и не пыталась оказать сопротивление, а в Иерусалиме каждый стремился покинуть нижний город, чтобы укрыться в башне Давида. Мусульмане были все более и более уверены в полной победе. Отряды легкой конницы захватывали все окрестности и предавали города и деревни огню и мечу.

Маленькая королевская армия храбро бросилась в погоню за мусульманами. Но вместо того, чтобы преследовать врага по Иерусалимской дороге, они пошли вдоль берега, а затем внезапно свернули в сторону. Армия напала на неприятеля с севера, а Саладин считал, что она осталась на юго-западе. «Все потеряли надежду, ибо проказа начинала овладевать молодым королем Балдуином, который слабел на глазах, и каждый дрожал от страха. Но Бог явил все могущество в слабых и внушил немощному королю мысль выступать; вокруг него собрались остатки его войска. Он спустился с коня, простерся ниц перед крестом и вознес молитву, сопровождаемую плачем и жалобными восклицаниями. При виде этого сердца всех воинов дрогнули. Они возложили руку на крест и поклялись, что не покинут поле боя, а если бы турки одержали победу, тот, кто попытался бы скрыться и не погиб, считался бы изменником. Когда они сели в седло, они двинулись вперед и оказались перед турками, которые уже праздновали победу, ибо полагали, что уничтожат всех франков. Завидев турок, чьи войска были подобны морю, рыцари снова спешились, отрезали свои волосы и обнялись в знак мира и попросили друг у друга в последний раз прощение. Затем они ринулись в бой. В ту же минуту Господь поднял жестокую бурю, которая подняла пыль со стороны франков и погнала ее на турок. Тогда франки поняли, что Господь принял их раскаяние; они возликовали и воспряли духом. Турки, напротив, развернулись, чтобы обратиться в бегство. Франки преследовали их и отняли у них верблюдов и все имущество. Так как турецкие войска рассеялись по пустыне, франкам понадобилось пять дней, чтобы разыскать их. Они находили отдельные отряды: одни были уже мертвы, другие при смерти. Они добивали последних и забирали их оружие и вещи. Некоторые, добравшись вместе с Саладином до Египта, оделись во все черное и пребывали в трауре» (Михаил Сирией). Сражение состоялось 27 ноября 1177 г.