Новый курс молодого императора. Решительный поворот во внешней политике
Новый курс молодого императора. Решительный поворот во внешней политике
Случилось так, что в момент дворцового переворота из близких Александру людей рядом с ним был только Павел Александрович Строганов, присутствовавший, кстати, вечером 11 марта на последнем ужине Павла в Михайловском замке. В. П. Кочубей был в Дрездене, Адам Чарторижский – в Неаполе, Н. Н. Новосильцев – в Англии. Узнав о событиях в Петербурге, все они поспешили к Александру и вскоре были на месте. Они ехали к Александру, влекомые не только искренним сочувствием, но и ясно осознанной необходимостью помочь ему, ибо он находился в обстановке, весьма нелегкой.
Вот что писал Адам Чарторижский, приехавший в Петербург летом 1801 года: «В момент моего приезда Петербург был похож на море, еще волновавшееся после сильной бури и едва начавшее медленно затихать… Среди смятений и волнений, царивших в первые дни после катастрофы, Пален намеревался захватить освободившиеся бразды правления…
Уже поговаривали, что Пален стремится занять пост министра двора. Подавленный скорбью, полный отчаянья, замкнувшийся со всею своей семьей во внутренних покоях дворца, император Александр оказался во власти заговорщиков. Он считал себя вынужденным щадить их и подчинять свою волю их желаниям».
Однажды Александр пожаловался на свое тяжелое положение генерал-прокурору Сената генералу Балашову – человеку прямому, честному, бесхитростному и справедливому. Балашов пришел в недоумение и с солдатской прямотой сказал: «Когда мухи жужжат вокруг моего носа, я их прогоняю».
Александр тут же подписал указ, предписывающий Палену покинуть Петербург в 24 часа. Пален повиновался и уехал в свои остзейские поместья.
В августе, после шестилетнего отсутствия, приехал из Швейцарии и Лагарп. Русские друзья Александра по приезде образовали тесный кружок единомышленников – «Негласный Комитет», занимавшийся реформой управления империей, но так и не доведший дело до конца.
Изменилась не только внутренняя, но и внешняя политика. 5 июля 1801 года Александр приказал разослать главам российских дипломатических миссий при важнейших европейских дворах инструкцию, в которой говорилось: «Я не вмешиваюсь во внутренние несогласия, волнующие другие государства; мне нет нужды, какую бы форму правления ни установили у себя народы, пусть только руководствуются в отношении к моей империи тем же духом терпимости, каким руководствуюсь и я, и мы останемся в самых дружественных отношениях». Руководствуясь провозглашенным принципом, Александр отказался от титула Великого магистра Мальтийского ордена, который носил Павел, оставшись его протектором, что позволило уже в начале июня подписать в Петербурге Конвенцию о дружбе между Россией и Англией. Еще раньше, 10 мая, были восстановлены дипломатические отношения с Австрией, и в Вене вновь стал послом А. К. Разумовский, а 26 сентября в Париже состоялось подписание мира с Францией.
Проделав за короткое время большую работу в области внутренней и внешней политики, Александр одновременно подготовился и к акту коронации.
…15 сентября, в воскресенье, в Успенском соборе, митрополит Платон, четыре года назад короновавший Павла, возложил императорскую корону на голову Александра.
Однако почти все, кто сопровождал нового императора в его поездке в Москву, единодушно отмечали, что ни разу не видели его радостным, а тем более смеющимся. Он был постоянно задумчив, почти всегда печален и улыбаться заставлял себя чаще всего из-за обстоятельств дворцового этикета.
Мысли об убитом отце не оставляли Александра ни на минуту, ибо в Москве, где он был с ним совсем недавно, все напоминало ему о Павле. И уж буквально каждый момент коронационных торжеств, каждый шаг по Кремлю, точно по тому же маршруту, по какому четыре года назад шел он вместе с покойным отцом, вызывали в памяти предыдущую коронацию. Раскаяние Александра и благочестивые добрые намерения выразились и в том, что именно в эти дни был издан указ о пересмотре старых уголовных дел и отмене пытки.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.