Яков Резниченко

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Яков Резниченко

Яков Терентьевич снял фуражку и долго стоял в задумчивости, склонив, как перед памятником, голову. Сколько бессонных ночей проведено вот в этих мастерских, где в годы войны ремонтировали зимой катера его 2-го дивизиона «морских охотников». Латали пробоины, моторы, чтобы, когда наступит навигация, не подвели бы в походе или в бою. От их работы зависела жизнь. Запасных же частей в обрез, а то и вовсе нет. Но не привести в боевую готовность малые катера просто нельзя, потому что вся тяжесть охраны водного района у Кронштадта и Ленинграда легла на них, на «морских охотников», на вид вроде бы хрупких, но оказавшихся незаменимыми в сложившихся условиях, наиболее боеспособными судами. Большой флот вынужден был стоять по пирсам и разить врага лишь своей тяжелой артиллерией.

Ему, Якову Резниченко, каждую зиму поручали руководить этими мастерскими. В осажденном Ленинграде это было не так-то легко. Выручало еще то, что опытные инженеры Ионов, Анжилов, Щетнев, Базько многим деталям давали вторую жизнь.

И все же ремонт катеров показался легким, пустяковым делом после того, как зимой 1942/43 года приказали ему возглавить строительство десяти новых «морских охотников».

Задание необычное. Долго советовался с командирами Резниченко, кому можно поручить столь ответственное задание.

— Подучить бы немного людей, — высказал кто-то пожелание, — а так…

«Верно. Не помешало бы», — мысленно согласился Яков Терентьевич, а вслух сказал:

— Каждый день на вес золота. Учиться будем в процессе работы. И потом, не совсем неучи мы, в прошлом году ремонтировали же катера. А это что-нибудь да значит.

Вселял в людей уверенность, что задача посильная, и себя, заставлял поверить в это, ибо знал: уверенность — половина успеха.

Выполнили и эту казавшуюся невыполнимой задачу. Одиннадцать новых «морских охотников» к началу навигации спустили на воду.

Заботился не только о ремонте и строительстве новых катеров, нужно было думать и об охране зимних ремонтных мастерских. И о том, если во время обстрела возникнет пожар, чтобы люди умело и быстро тушили огонь. Часто приходилось искать и ловить немецких ракетчиков, проникавших в прилегающий к мастерским район. На эти операции почти всегда ходил сам, потому что каждый ремонтник на счету. Еще и потому, что не любил прятаться от опасности и знал: если командир впереди, не отстанут и подчиненные.

Трудными были зимние месяцы: работа сутками, жизнь впроголодь, а зачастую и почти рядом, в обнимку, — смерть; но с нетерпением ждали моряки-пограничники, когда очистится ото льда Финский залив и вновь можно будет бить врага.

Пролетели те бурные, как волна за винтом, годы… Оставили лишь седые пряди в волосах да боль в сердце по погибшим боевым друзьям.

Яков Терентьевич надел фуражку, но долго еще продолжал стоять, вспоминая дни, проведенные здесь… Он не спешил. Сегодня он, капитан 1-го ранга, окончивший с отличием Военно-морскую академию имени Ворошилова, назначен заместителем начальника пограничных войск Тихоокеанского округа. Сегодня перед отъездом он прощается с Ленинградом, с теми местами, с которыми связаны многие годы жизни.

Волновала Якова Терентьевича и мысль о новом назначении на Дальний Восток. Он ехал на смену капитану 1-го ранга Александру Ивановичу Дианову, бывшему кочегару крейсера «Аврора», участнику гражданской и Отечественной войн. О Дианове в пограничных войсках слагали легенды. В тридцатые годы, когда Дианов был помощником командира пограничного сторожевого корабля «Пурга», корабль этот прославился мастерским задержанием на Баренцевом море английских тральщиков «Вридлейт» и «Дайн». Моряков-пограничников поблагодарил тогда за умелые действия и смелость Вячеслав Рудольфович Менжинский.

В годы Великой Отечественной войны Дианов уже был командиром отряда пограничных судов. Моряки отряда совершали поистине героические дела. Так, пограничный сторожевой корабль «Рубин» в первые дни войны открыл боевой счет потопленным вражеским подводным лодкам. Над базой пограничных кораблей за десять минут до начала войны был сбит первый фашистский самолет. Сторожевой корабль «Бриз» в первый день войны впервые таранил подводную лодку врага. Отряд только за первый год войны потопил семь подводных лодок гитлеровцев, сбил девять самолетов противника. И сейчас, через много лет, проходя в районе гибели пограничных сторожевиков «Жемчуг» и «Бриллиант», все советские корабли приспускают флаги, как бы склоняют головы перед мужеством и самоотверженностью моряков-пограничников. Дианова моряки называли «дедом». Обычно на флоте «дедом» величают механика независимо от возраста, уважая его тяжелый труд. Такова давняя традиция, и уж если моряки, самые консервативные приверженцы флотских традиций, назвали «дедом» не механика, значит, полюбился им этот человек.

Высокий, широкоплечий, он походил на грубо высеченную глыбу; лицо его было будто продублено солеными штормами и морозом; его голос, если Дианов в гневе не сдерживал его, наводил страх на бывалых «морских волков», а один лейтенант, рассказывали, упал даже в обморок, хотя «разгон» Дианов давал вовсе не ему. Увидев, что офицеру плохо, Дианов к нему.

— Что с тобой, сынок?! — спросил тревожно, подал воды и, когда лейтенант начал приходить в себя, извинился перед ним: — Ты уж прости, браток, что так вышло. Вот ведь беда: мельчает флот, и слова-то громко сказать нельзя. Хлипкий народ пошел.

Вот такой он: горячий и добрый. Многое ему прощали моряки. Не обижались за «разгоны», ценили доброту его и служили так же самоотверженно, как и он, их командир.

Позже один из штурманов, тоже участник Отечественной войны, капитан 3-го ранга Николай Александрович Алатарцев, скажет Якову Терентьевичу:

— На честном слове, на одном энтузиазме ходили, а своего командира ни разу не подвели.

Его и ехал сменять Резниченко. Примут ли его там люди, пойдут ли за ним так же, как за Диановым? Ответ вроде бы прост: найдешь к морякам подход правильный, пойдут. А так ли просто найти этот подход? Строить отношения с людьми на диановском принципе, привычном для всех? Но любая копия, пусть самая совершенная, остается копией, а значит, хуже оригинала. И другое… Что прощалось Дианову, не простится ему. Ведь он даже моложе иных командиров кораблей. И рост, и сила, перед которой неизменно преклоняются люди, не те. Обычный он человек, в меру высок, в меру силен. И лицо совсем не просоленное и не опаленное морозом. Интеллигентное лицо, а не «морского волка», будто не исходил он сотни миль по знойному Черному и штормовому Балтийскому морям. А может, ничего и не нужно искать? Возможно, остаться самим собой? Ведь шли же люди за ним в бой.

Вот и отвечал он себе на все эти вопросы, прощаясь с Ленинградом. Неторопливо, как говорят моряки, «осматривался по бортам и отсекам», как бы заново проходил через годы своей службы.

Началась она у него намного раньше, чем надел лейтенантские кубики, — в 1931 году, когда он, семнадцатилетний деревенский парнишка, поступил учиться в Одесский мореходный техникум. Хотелось стать штурманом дальнего плавания. Кругом, куда ни кинешь взгляд, море, а он в штурманской рубке прокладывает путь кораблю.

На моряков-пограничников Яков Резниченко смотрел, как и все студенты техникума, с почтением и завистью. Их жизнь, их дела, их служба были окружены ореолом мужества. Из уст в уста передавались героические рассказы о дерзости и бесстрашии пограничников, но иной раз сомневались техникумовские ребята в правдивости этих рассказов. Не скроешь от всевидящего ребячьего ока, на каких посудинах несли службу пограничники. На рыболовецких шхунах, причем далеко не новых, на небольших катерах, которые одесские остряки обзывали «старыми черепахами». И как же можно на них ловить быстроходные суда контрабандистов? Не выдумки ли все это, не преувеличение ли?

Почти каждый день проникали в техникум слухи о том, что или «турок» задержан, либо местный, одесский контрабандист. И имя называли, известное всей Одессе. Вот что хочешь, то и делай: верь или сомневайся.

Когда же Яков Резниченко учился на последнем курсе, в техникум пришли пограничники. О многом рассказывали они. На всю жизнь запомнился рассказ о подвиге краснофлотца-пограничника Соколова. Из-за кордона прорвалась вооруженная банда. Намеревалась она уйти в горы. Соколов, сняв с катера бортовой пулемет, высадился на берег и залег на дороге, ведущей в горы. Банду встретил огнем и заставил ее отойти. Двое суток моряк-пограничник отбивал натиск бандитов и не давал им возможности прорваться в горы. Прибывшие на помощь Соколову пограничники уничтожили остатки банды.

И когда после получения диплома штурмана Резниченко предложили служить в морской пограничной охране, согласился сразу.

Закончил курсы морского командного состава НКВД в Ленинграде, получил звание лейтенанта, несколько лет погонялся за нарушителями границы и контрабандистами на Черном море, затем перевели его на Балтику.

На Балтийское море старший лейтенант Резниченко приехал в августе 1940 года на должность командира 1-го дивизиона судов Балтийского морского пограничного отряда. Тревожное было то время, неспокойной — граница. Службу несли почти без отдыха, на износ работали и люди и корабли. Этого требовала обстановка. Агентура фашистской Германии, буржуазные националисты Прибалтики лезли через границу, как саранча. Все чаще и чаще стали «сбиваться» с курса и залетать в наши территориальные воды немецкие самолеты. Об этих нарушениях границы сообщали летчики 11-й отдельной пограничной эскадрильи, с которой взаимодействовали моряки, да и сами моряки-пограничники, когда несли службу в дозоре, не раз засекали воздушных нарушителей.

В воздухе пахло грозой. Дивизион жил тревожной жизнью. И он сам, Резниченко, и подчиненные его не все понимали, не на все волнующие их вопросы находили ответ, да иногда и не задавали их, чтобы не прослыть паникерами. Но факты говорили сами за себя. Вот спешно начали покидать наши порты немецкие торговые суда. Да тут еще авиаторы передали, что при появлении пограничных самолетов немцы быстро сменили на флагштоках фашистские флаги на шведские. Для чего этот маскарад? Поняли лишь на следующий день, когда флот подняли по тревоге и пограничники перешли в подчинение командования Краснознаменного Балтийского флота.

Дивизиону пограничных малых кораблей поставлена задача: переоборудовать часть «морских охотников» для постановки минных заграждений и совместно с кораблями эскадры контр-адмирала Д. Д. Вдовиченко и отрядом легких сил контр-адмирала В. П. Дрозда приступить к минным постановкам.

В боевой аттестации Резниченко всего несколько слов сказано о том, как справился дивизион с этой ответственной задачей, сказано очень скупо: «Часть катеров из дивизиона в количестве 6 единиц были выделены для постановки минных банок в районе Хельсинки, Борго, Эрико. Катера выставили 174 мины. Во всех минных постановках тов. Резниченко принимал личное участие, все операции были проведены скрытно и успешно».

…Белые ночи. Как успел полюбить их Яков Терентьевич! И не только потому, что в такие ночи хорошо было бродить по узким, мощенным несколько веков назад улицам Вышгородского холма, но хорошо и службу нести: все видно. Теперь же предстояло самим идти к вражеским берегам, ставить минные заграждения, и ставить так, чтобы не обнаружил этого враг. Иначе протралит он все мины. В темноте бы пробираться во вражеские шхеры, подходить к их караванным путям, но нет ее: белые ночи.

Ну а если нет темноты, нужны дерзость и точный расчет. «Морские охотники» — небольшие корабли, не сразу их обнаружишь, особенно если волна на море, хоть небольшая. На это и сделали ставку моряки-пограничники дивизиона Резниченко: старались ставить мины в штормовую погоду. Опасно, трудно, но наверняка не будешь засечен врагом. А если появятся вражеские корабли, всегда их обнаружишь раньше и, смотря по обстановке, или бой примешь, или укроешься за банку какую либо островок, пропустишь, чтобы на твои же мины наскочил. Случалось такое. Несколько транспортов врага подорвались и броненосец береговой обороны «Ильмаринен». Чаще, однако, принимали бой пограничники. Сколько было их тогда — неравных, победных?!

И не раз после этих боев шли они не на базу для отдыха, а снова туда, где ставили мины. И так каждый день. За первые полтора месяца войны его корабли побывали в самых неожиданных для противника местах. Маршруты вместе с командирами звеньев Резниченко выбирал самые опасные, зачастую ходили впритирку к вражеским минным полям. Не рассчитай самую малость — взлетишь в воздух. Но подобный риск был оправдан: противник районы своих минных полей контролировал намного слабей, и это давало возможность подходить к вражеским берегам незаметно.

Впереди всегда шел корабль Якова Резниченко. Не мог он отсиживаться на берегу. Вернется с одной группой дивизиона с минных постановок, еще не обсохнут поручни командирского мостика от соленых штормовых брызг, а уже отдали швартовы, чтобы встать в голову второй группы. И не потому, что не доверял подчиненным, нет, доверял как самому себе. Опытные у него были командиры звеньев Обухов, Колесник, справились бы с любой задачей, и не подменял их в походах командир дивизиона, а бил с ними вместе врага, сам рвался в бой.

Враг стремился проникнуть с суши и с моря к главной базе Краснознаменного Балтийского флота — Таллину. Но со стороны моря Таллин был защищен надежно. На островах вблизи Таллинского и Коплинского заливов стояли башенные и открытые батареи крупного и среднего калибров. Минные заграждения, выставленные в устье Финского и в Рижском заливах, прикрывались мощными береговыми батареями Моонзундского архипелага, острова Осмуссаар и военно-морской базы Ханко. Подступы со стороны моря во взаимодействии с артиллерией и авиационными соединениями флота защищали и корабли Краснознаменного Балтийского флота, дивизионы переданных во флот моряков-пограничников, отлично знавших Балтику в этом районе. На суше же оборона оказалась слабой. Фашистские войска двигались на Марьямаа, а одна колонна прорвалась на побережье из Пярну в направлении Виртсу, а на приморской дороге частей прикрытия не было. Гитлеровцы, выйдя к морю, начали обстреливать пристань Куйвасту на острове Муху и наши боевые корабли. Военный совет флота принял решение высадить десант в районе Виртсу и выбить фашистов оттуда.

Это была первая операция по высадке десанта, в которой принимали участие «морские охотники» из дивизиона Якова Резниченко. Корабль их командира шел с ними.

Приходилось Якову Терентьевичу за время своей пограничной службы не раз высаживать на берег и принимать на борт наряды. Бывало, и стреляли. Из пистолетов чаще. А сейчас на берегу орудия врага, пулеметы, автоматы. Да и спускать шлюпки нельзя: расстреляют фашисты десант, пока подгребут шлюпки к берегу. Один выход — носом в берег. Пока выпрыгивают десантники, вести огонь из всех видов оружия по врагу.

Спокойней обычного подает Резниченко команды, но только он один мог сказать, каких внутренних усилий стоит ему это спокойствие. Он научился владеть собой. Иначе плохим бы он был командиром. Он так же лишь внешне был спокоен, когда первый раз самостоятельно повел свой пограничный корабль в море, а нервы — как сжатая пружина. И слово «война» встретил, казалось, как привычное, лишь брови чуточку сдвинулись к переносице и появилась на ней бороздка. И распоряжения еще немногословней стали. Так же вел корабли на первые минные постановки к вражеским берегам, ни одного лишнего слова, ни одного ненужного жеста, команды уверенные, четкие. И в первом бою краснофлотцы с тайной завистью и гордостью смотрели на своего командира, который спокойно отдавал тактически грамотные распоряжения. И не повторял. Приучил и себя к этому, и подчиненных еще до войны, а теперь все это помогало в бою и в трудных походах, помогало сжимать в кулак нервы, не отвлекаться на мостике, а думать, думать и думать, как обхитрить врага, как выйти победителем.

Берег приближался. Как все знакомо! Здесь до войны летом всегда было многолюдно и берег напоминал яркую цветущую поляну. Сейчас он дик и безмолвен. Молчит, притаился в полутьме. Возникла мысль успокаивающая: «Не заметят, возможно?» И снова, в какой уже раз, мысленно проходит он все этапы высадки десанта, повторяет про себя команды.

Пулеметная очередь неожиданно разорвала тишину. Ожил берег, заговорил языком смерти.

— Огонь!

Пулеметы и орудия судов десантного отряда обрушились на врага, и вот уже матросы-десантники прыгают в воду у берега, спешат вперед с громким матросским «полундра!».

Самое время перевести ручки телеграфа всех трех машин на «полный назад». А это все равно, что на полном скаку осадить разгоряченную лошадь. Только опытным конникам удается сделать такое, не вылетев из седла или не свернув шею коню. Резниченко уверен в своих мотористах: «осадят» корабль без аварии. Понимают, что там, внизу, от них зависит судьба корабля, судьба экипажа. Чуть замешкаешься, можно носом берег пропахать, да и снаряд в бок получить недолго, если будешь копошиться у берега.

Прислушался. Работают все три машины. Похвалил мысленно мотористов: «Молодцы».

Корабль быстро отошел от берега, продолжая огнем поддерживать десант и те суда, которые еще стояли у берега. Бой между тем удалялся все дальше и дальше от моря. Уже не нужна огневая поддержка с «морских охотников», только корабли побольше бьют по тылам врага из крупнокалиберных орудий.

С берега сообщили, что выбиты фашисты из Виртсу, отступают в направлении Пярну, и корабли дивизиона Резниченко получили приказ идти в базу. Вернулись благополучно. Только один раз атаковали их вражеские самолеты, но, встреченные дружным огнем, отстали.

Дозаправка горючим, осмотр оружия и технических средств, и снова поход. Прикрыть коммуникацию Таллин — Кронштадт, по которой транспорты вывозили из Таллина раненых. Это уже привычное дело для «морских охотников», успели уже изучить, из каких шхер чаще всего атакуют вражеские торпедные катера наши транспорты с ранеными. А только вернутся с этого задания — получат новое. И так день за днем, неделя за неделей.

Вот скоро два месяца как они в непрерывных походах, два месяца ходят рядом со смертью, похоронили многих боевых товарищей, но ни одной жалобы не слышал Резниченко. Радовались как дети, когда потопили первую вражескую подводную лодку, когда сбили первый самолет, когда узнали, что на их минах подорвался вражеский броненосец, и не горестными, а суровыми были лица людей, когда хоронили погибших в бою моряков. Клялись мстить.

Фашисты свирепели. Подбрасывали все новые и новые резервы. В район Пярну из Курляндии была срочно переброшена 291-я пехотная дивизия; в район Вильянди немецко-фашистское командование выдвинуло из резерва 254-ю пехотную дивизию; во второй половине июля в Эстонию гитлеровцы перебросили последний резерв группы армий «Север». Но, несмотря на эти меры, гитлеровцы еще более месяца не могли сломить сопротивление защитников Таллина. Военно-морская база Краснознаменного Балтийского флота жила и сражалась. И только получив приказ Ставки, 28 августа, взяв на борт защитников столицы Эстонии, флот вышел к островам Найсаар и Аэгна, чтобы переждать совсем не вовремя разразившийся шторм и начать прорыв в Кронштадт.

Уже снялись с якорей корабли первого и второго конвоев, вытянулись в линию первые суда отряда главных сил во главе с крейсером «Киров», уже готовился к движению отряд прикрытия, и в это время Яков Резниченко получил команду: совместно с буксирами и катерами снять с полуостровов Виимси и Пальяссаар бойцов, прикрывавших отходы своих частей и не успевших прорваться к пристани и погрузиться на транспорты. Двести пятьдесят человек, прижатых фашистами к берегу, отбивали вражеские атаки и ждали помощи.

С полуострова Виимси подтянутая противником полевая артиллерия открыла огонь по отряду прикрытия, стоявшему у острова Аэгна. Получил попадание лидер «Минск».

«На нас повернут артиллеристы, как только пойдем к берегу. Спасти может только маневрирование», — подумал Резниченко и подал команду:

— По местам стоять, с якоря сниматься!

Снаряды начали ложиться то справа, то слева. Один разорвался совсем рядом, и катер будто встряхнуло, а часть поднятого снарядом фонтана обрушилась на борт и надстройки корабля.

— Что ж наши-то молчат?! — недовольно проговорил рулевой. — Вдарили бы!

Будто услышали эти негромкие слова на «Минске», на эсминцах и сторожевых кораблях: из всех калибров ударили по вражеским батареям. Началась артиллерийская дуэль. Но часть фашистских орудий все же продолжала обстреливать буксиры и катера, направлявшиеся к берегу снять красноармейцев.

Резниченко вел корабль то самым полным, то стопорил ход, менял курс, чтобы не пристрелялся враг. Так поступали и другие суда. А ближе к берегу открыли огонь «морские охотники» и буксиры из своих орудий и пулеметов. Заставили врага притихнуть.

Сняли всех красноармейцев и без потерь перевезли на транспорты и вновь заняли свое место в боевых порядках.

Горячим был и тот вечер, и особенно наступившая вслед за ним ночь. На всю жизнь запомнились они Якову Терентьевичу. Запомнились те смешанные чувства боли, бессильного гнева и желание что-то предпринять такое, чтобы изменить положение, закрыть собой, своим телом гибнувшие от авиационных налетов транспорты, защитить подрывающиеся на минах спасательные суда, транспорты и боевые корабли. Но никто из подчиненных не подозревал о смятении в душе командира. Он уверенно руководил спасением людей с тонущих кораблей.

Остался он самим собой даже в, казалось, безвыходный момент. Застопорил ход корабль возле нескольких красноармейцев, которые держались на воде, ухватившись за один спасательный круг. Начали поднимать на борт. Вот уже один поднялся по штормтрапу, второй, третий, и в это время услышали все крик матроса:

— Мина!

Она уже совсем близко. Корабль дрейфует на нее. Вот-вот ударится плавающая мина о борт корабля и…

— Оттолкните ее. По кранцам вниз кто-нибудь, — негромко сказал Резниченко, и его спокойный голос вывел моряков из растерянности.

Спустились по кранцам за борт два матроса, оттолкнули мину, а комендоры расстреляли ее. Когда совсем потемнело, повисли по бортам матросы живыми кранцами, чтобы и людей лучше на воде видеть, и мины своевременно отталкивать.

Почти полторы тысячи красноармейцев и краснофлотцев спасли в тот вечер и в ту ночь корабли дивизиона Резниченко. Сами же поход закончили без потерь.

…Кронштадт. Якорная площадь. Суровый строй моряков и слова с трибуны. Тоже суровые, от которых мурашки пробегают по спине и закипает ненавистью душа морская. Как хотелось и ему, Якову Терентьевичу, вместе с ними, молодыми краснофлотцами, идти в бой, бить фашистов, гнать их от стен Ленинграда. Но ему приказано лишь высадить десант в район Петергофа, а затем доставлять туда боеприпасы. Тоже боевая задача. И он, Яков Терентьевич, постарается выполнить ее с честью.

Почти через тридцать лет после той героической октябрьской ночи Маршал Советского Союза Г. К. Жуков (Яков Терентьевич уже не прочтет тех строк) напишет в своих посвященных советскому солдату «Воспоминаниях и размышлениях»:

«В район Петергофа в тыл вражеских войск был высажен морской десантный отряд с целью содействия приморской группе в проведении операции. Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко.

Каким-то образом противник обнаружил подход десанта и встретил его огнем еще на воде. Моряков не смутил огонь противника. Они выбросились на берег, и немцы, естественно, побежали. К тому времени они уже были хорошо знакомы с тем, что такое „шварце тодт“ („черная смерть“), так они называли морскую пехоту».

Немецкая пехота начала поспешно отступать, но артиллеристы (их позиции десантники еще не достали) вели непрерывный огонь по десантным судам. Фонтаны бугрились то справа, то слева, как и тогда, при подходе к полуострову Виимси. «Морской охотник», подчиняясь командам Резниченко, маневрировал, немного отдаляясь от берега, а комендоры продолжали вести дуэль с артиллерией противника.

Поступила команда возвращаться в Кронштадт, в форт Рошаль, где дислоцировался дивизион. Полный вперед, чтобы поскорей выйти из опасной зоны, тем более что бой десанта, как казалось Якову Резниченко, развивался успешно. Корабль уже начал набирать скорость, через несколько минут он будет в безопасности, и в это время Резниченко увидел, что снаряд попал в концевой катер.

— Право на борт! — скомандовал Резниченко. — Приготовить буксир!

Привычно, как это не раз приходилось делать, когда задерживали суда-нарушители и высаживали на них досмотровую группу, ошвартовал Резниченко корабль к потерявшему ход и начавшему крениться катеру. Вначале Резниченко собирался взять катер на буксир и вывести его подальше в море, а там уже перенести к себе на борт раненых, потому что здесь перегружать опасно: два неподвижных корабля — хорошая мишень, и фашисты, если не уйти подальше, могут пристреляться и потопить. Но когда «морской охотник» подошел к катеру, и Резниченко увидел раненых, нуждающихся в помощи, увидел, что катер едва-едва держится на воде и может затонуть раньше того, как выйдут они в безопасный район, решил: «Эвакуировать будем сейчас».

Все работали быстро, не обращая внимания на близкие разрывы снарядов. Раненых перенесли буквально за считанные минуты. Успели, прежде чем он затонул, снять с катера пулеметы.

Когда вернулись в Кронштадт, Резниченко доложил командиру истребительного отряда капитану 2-го ранга Перфилову о походе, а затем добавил:

— Крепкой пограничной закалки народ мои подчиненные.

— Закалка крепкая — это уж точно, — согласился Перфилов. — Что у командира, то и у подчиненных. — Помолчал немного и приказал: — Взять на борт боеприпасы — и в Петергоф. Выход через пятнадцать минут.

— Есть! — ответил Резниченко.

Точно в назначенное время «морские охотники» отдали концы. И снова Резниченко флагманом вел группу катеров к Петергофу. Шел самым полным, понимал: боеприпасы нужны как воздух.

Позднее об этой операции в аттестации Я. Т. Резниченко будет написано всего несколько строк: «В октябре тов. Резниченко возглавил группу катеров по подброске боеприпасов нашему высаженному десанту в район Нового Петергофа. Катер, на котором находился тов. Резниченко, получил три прямых попадания из полевого 75-мм орудия. Катер загорелся. Благодаря умелому и решительному действию со стороны тов. Резниченко личный состав катера был спасен, оружие, 2 пушки, 2 пулемета и имущество снято и доставлено на базу».

Прочтет эти строки Резниченко и мысленно поспорит с такой оценкой тех смертельно трудных минут боя. Да, он не растерялся ни после первого, ни после второго, ни после третьего попадания. Оставался на мостике и руководил выгрузкой боеприпасов и тушением пожара. Пока не был передан десантникам последний ящик с гранатами, он не давал команды отходить. Но что давало ему такую уверенность? Он видел состояние людей и понимал, что и они не желают уходить, не разгрузившись. Работали самоотверженно все. Комсорг корабля Воеводин первым кинулся на корму, к очагу пожара. Ему на помощь поспешили старшина 2-й статьи Жаворонков, краснофлотцы Силуянов, Пинчуков, корабельный кок Михайлов. Все остальные образовали цепочку и начали передавать друг другу ящики с патронами и гранатами. А справа и слева к флагману уже подходили «морские охотники» Григория Червиченко и Александра Анпилова. Разгружаясь, вели огонь по противнику. Анпилов подал буксир. Остальные «морские охотники», поставив дымовую завесу, прикрыли отход флагмана.

…Сменяли друг друга героические и очень трудные дни. Трудные и морально и физически. Десант почти полностью погиб. Фашисты все крепче сжимали кольцо блокады на суше, все упорней в навигацию 1942 года стремились прорваться к Кронштадту и Ленинграду с моря.

А противостояли фашистам на дальних подступах к Кронштадту в основном «морские охотники». Они несли дозорную службу в Финском заливе.

Дозорная служба — название, знакомое пограничникам, знакома и задача: обнаружить и не допустить прорыва противника в наши территориальные воды, в район дислокации кораблей Краснознаменного Балтийского флота. Но схожесть задачи была только внешняя. Ведь в мирное время пограничным катерам приходилось оберегать границу Советского Союза хотя и от вооруженных, но все же одиночных лазутчиков. Теперь же они охраняли водный район против превосходящих сил противника, стремящегося во что бы то ни стало добиться полного господства в прилегающей к Кронштадту части Финского залива, чтобы окончательно закрыть выход в Балтику нашим подводным лодкам и лишить возможности передвигаться нашим транспортам.

Каждый выход «морского охотника» в дозор — это суровые испытания на мастерство, стойкость и преданность Родине. Это бой с катерами и малыми кораблями противника, жестокий неравный бой с фашистской авиацией, пытавшейся взять наши катера «на измор».

Почти беспрерывно немецкие самолеты атаковали дозорные корабли, атаковали большими группами, сменяя друг друга.

Для личного состава катеров это было тяжелое время.

Круглосуточное напряжение, непрерывный звон в ушах от стрельбы, воспаленные глаза от бессонных ночей, беспрерывный поиск новых тактических приемов в борьбе с противником один на один, радиоперехваты о гибели товарищей на соседних дозорных линиях — вот обстановка, в которой приходилось нести службу матросам, старшинам и офицерам «морских охотников».

Тогда это была обыденная фронтовая работа.

Летели под вой и грохот бомб бессонные дни и ночи, проходили недели и месяцы. Все убывало и убывало наглости у фашистов, и Резниченко часто с радостью думал: «Погоним скоро. Погоним! Как в Сталинграде!» Он, как и все моряки, ждал изменений, ждал, когда поступит приказ высаживать десанты на те же острова и полуострова, с которых в сорок первом снимали они под огнем фашистской артиллерии и самолетов раненых. Ждал с нетерпением. И когда узнал, что корабли флота начали переброску войск на Ораниенбаумский плацдарм, повел группу «морских охотников» в дозор с особым душевным подъемом. Предупредил командиров кораблей:

— Удвоить, утроить нужно бдительность! Враг не должен даже заподозрить, что в Ораниенбауме накапливаются силы. Иначе лишних жертв не миновать, напустят фашисты авиацию, накроют артогнем.

Только с такой мыслью нес в те дни сторожевую службу личный состав «морских охотников», понимали, как высока их ответственность за сохранение скрытности операции по переброске войск на «пятачок» под носом у немцев. Молили, как говорится, бога, чтобы подольше не сковывало льдом Финский залив, чтобы и они, катера, приняли участие в наступательных боях.

Но не сбылось их желание, наступление началось в январе, когда навигация для «морских охотников» закончилась и многие корабли ремонтировались в мастерских.

Нелегкой оказалась та зима. Авиационных налетов было намного меньше, чем в предыдущие зимы, а вражеских ракетчиков и того меньше, но не стало от этого легче Якову Резниченко. Командиры кораблей его дивизиона, командиры боевых частей, старшины и матросы все просились на передовую. Отвечал Резниченко подчиненным словами, сказанными ему самому: «О летней навигации все думы должны быть. К ней готовьте технику и людей. Наступать станем. Наступать!»

Вроде и соглашаются, а проходит день-другой — просьба та же: «На передовую до весны прошу направить!»

Вновь убеждал подчиненных Резниченко, объяснял обстановку. И себя постоянно сдерживал (а это особенно трудно), чтобы не пойти еще раз к командиру отряда Гуськову с рапортом об отправке на передовую до начала навигации. Работал сам до изнеможения, чтобы не мучила совесть, и находил работу всем. Но рапорты и докладные люди писать не переставали.

Прошла наконец эта зима, показавшаяся Якову Резниченко вечной. Снова море. Манящее и опасное, нашпигованное минами, исполосованное вражескими кораблями. Первые дни навигации и первые радости побед. Вновь с почтением заговорили об истребительном отряде. Да иначе и не могло быть, ибо в первом же ночном бою четыре «морских охотника» вынудили отступить значительно превосходящего противника в сторону маяка Соммерс. В эту же ночь МО-122 в районе банки Метеор (в шести милях северо-западней Лавенсари) вступил в бой с тремя вражескими катерами. В моторном отделении возник от попавшего туда снаряда пожар. Катер потерял ход и оказался удобной мишенью для врага. Но пылающий корабль оборонялся мужественно и вынудил врага отступить. Подоспевшие на помощь наши «морские охотники» спасли оставшихся в живых героев.

— Крутое начало, — сказал тогда Резниченко своим командирам, — но это только начало. Впереди покруче волны ждут нас.

И они накатывались стремительно. Бой с подводной лодкой, в результате которого фашистская лодка не всплыла больше на поверхность; бой с воздушными пиратами и сбитый фашистский самолет. Высажен десант впереди наступающих советских войск. Еще один десант. В сложной минной обстановке успевали за стремительно наступающими войсками Советской Армии только малые корабли: торпедные катера и «морские охотники». Вот уже предстоит высадка десанта на острова Найсаар и Аэгна. На те самые острова, возле которых сосредоточивался Краснознаменный Балтийский флот перед легендарным прорывом в Кронштадт. На те самые острова, от которых пошли «морские охотники» при артиллерийской поддержке «Минска» и других военных кораблей к полуостровам Виимси и Пальяссаар, чтобы спасти красноармейцев, прижатых к морю фашистами.

«Морские охотники» уходили последними, подойдут к ним первыми. И пусть какой-то корабль получит пробоину (может быть и это), пусть не одну, но острова будут взяты — в этом Резниченко был уверен.

Он знал и другое, о чем не знали ни матросы, ни командиры его кораблей. Второй дивизион первым войдет в гавань Таллина. Он, командир дивизиона, добровольно, можно сказать, согласился на это. Нужно же кому-то идти первым.

Торпедные катера дивизиона капитана 3-го ранга А. П. Крючкова уже высадили десант морских пехотинцев у Минной гавани и не дали врагу вывезти морем награбленные ценности и взорвать причалы. Теперь в таллинский порт должны войти «морские охотники» и подготовить гавань к заходу больших судов.

Поход нелегкий. Таллинский и Коплинский заливы фашисты буквально нашпиговали минами. Правда, большинство из них установлены против кораблей с глубокой посадкой и для «морских охотников» не опасны, но много и мин-ловушек, от которых может взлететь на воздух и крейсер, и катер. Все это тревожило.

Резниченко вел корабли дивизиона к островам Найсаар и Аэгна, а сам продумывал, как лучше форсировать минные поля. И тогда еще возникло решение: «Идти в гавань по главному фарватеру. Там меньше вероятности налететь на мины-ловушки, которые наверняка поставлены врагом на более мелких участках. Всех свободных от вахты — по бортам, как тогда, при прорыве на Кронштадт».

А когда десант был высажен и успешно начал освобождение островов, Резниченко сообщил командирам кораблей новую задачу, свое решение и повел их в Таллин. Впереди шел сам.

Все ближе и ближе таллинский порт. Вот уже без бинокля виден военно-морской флаг Советского Союза на здании чуть выше порта, а над старинной башней «Длинный Герман» — красный флаг. Эти знамена водрузили лишь накануне, 22 сентября, морской пехотинец младший сержант Иосиф Юрченко и лейтенант Иоханнес Лумисте из Эстонского стрелкового корпуса. Вот уже и стенка причала. Один за другим швартуются корабли, и сосредоточенная напряженность уступает место безудержной радости. Три года назад вынуждены были они покинуть свою базу. С болью в сердце уходили. И вот вернулись.

— Что ж, скоро, видно, поднимем на гафелях пограничные флаги, — сказал Резниченко. Сказал вслух то, о чем думали все бывшие пограничники. А их в дивизионе было большинство.

— Конечно, — подтвердил кто-то из командиров. — Теперь-то уж скоро.

Они говорили и даже не думали о том, что много еще ожидает их впереди боев и что некоторым из них так и не придется идти в дозор под мирным бело-зеленым флагом морской пограничной охраны. Да они и не могли знать, что ждет их впереди самый трудный и победный бой во время высадки десанта на остров Сааремаа.

Это произошло в бухте Талику. Десант (два стрелковых полка и 50 орудий), посаженный на тихоходные шхуны, тральщики и катера, вышел из Рохукюля к северному побережью острова Сааремаа. Задача десанта: нанести удар по фашистам и наступать в южном направлении, навстречу войскам, наступающим с острова Муху.

Руководил десантом капитан 1-го ранга Е. В. Гуськов, один из эшелонов возглавлял капитан 3-го ранга Я. Т. Резниченко.

Шли ночью, в тумане. Видимость почти нулевая. С одной стороны, это играло на руку десантникам: меньше вероятности, что враг может обнаружить суда, но с другой — повышалась уязвимость от подводных лодок фашистов: пройдет торпеда мимо одной шхуны, другую какую-либо зацепит. Или катера, которые тоже шли почти вплотную к шхунам. Надежда на акустиков. Если они услышат лодку на дальних подступах к эшелону, будет время сманеврировать, да и встретить ее раньше, чем она подойдет на дистанцию, удобную для атаки. Резниченко приказал поставить на вахту самых опытных акустиков и беспрерывно прослушивать море.

Вдруг доклад: «На шхуне заглох двигатель». Резниченко чертыхнулся: неприятность вывернулась оттуда, откуда даже не ожидал. Хотел сразу скомандовать, чтобы пересадили людей на другие шхуны и катера. Потерявшую ход шхуну можно оставить и вернуться за ней после высадки десанта, для охраны же от подводных лодок или катеров противника выделить один «морской охотник». Но не дал такого распоряжения, передумал. Перегрузка людей и техники займет много времени, да, кроме того, остальные шхуны, у которых на борту и так сверх нормы людей, получив дополнительный груз, еще сильней осядут в воду, пойдут еще медленней. Не успеет эшелон своевременно подойти к месту высадки, а этого допустить Резниченко не мог. Выход один: взять на буксир. «Морскому охотнику» буксировать шхуну?! А что предпринять еще?

— Передайте: 72-му взять шхуну на буксир. Идти последним. Дистанция два кабельтовых. 42-му и 173-му идти справа и слева в готовности оказать помощь.

Через несколько минут доложили, что шхуна взята на буксир. Корабли вновь, набирая скорость, пошли к цели.

А вскоре снова доклад о том, что еще одна шхуна потеряла ход.

— 82-му — взять на буксир!

Еще у одной шхуны через несколько миль отказали двигатели.

— Беда в одиночку не ходит, — с досадой проговорил Резниченко и приказал взять шхуну тоже на буксир.

Растянулся десантный эшелон, а видимость, как назло, стала еще хуже. И чтобы не сбились с курса шхуны, не потеряли друг друга из виду, поставил Резниченко «морские охотники» с боков на малых дистанциях. По ним и ориентировались шхуны. Точно к месту высадки и в срок, указанный командованием, вывел Резниченко эшелон кораблей десанта.

Но шхуны, имеющие большую осадку, не смогли подойти вплотную к берегу и начать выгрузку техники и высадку людей. А враг молчит. Не может быть, чтобы не видел подошедшие корабли, наверняка понял, что останутся шхуны на рейде, и ждет, пока от шхун не отойдут и не начнут приближаться к берегу лодки и катера, а уж тогда ударит. В упор станет расстреливать. Нужно заставить заговорить огневые точки врага раньше, а обнаружив их, уничтожить. Нужно провести разведку боем!

Что ж, решение принято, значит: «Полный вперед!» — а ближе к берегу на самом малом, чтобы подразнить фашистов, соблазнить их хорошей мишенью.

…Взорвалась тишина предрассветная разрывами снарядов, треском пулеметов и автоматов. Вот теперь маневрируй успевай, чтобы борт под вражеский огонь не подставить и чтобы комендорам и пулеметчикам удобно было с корабля вести огонь по берегу. Тут спокойствие и выдержка нужны.

Как только «морские охотники» дивизиона Резниченко начали дуэль с врагом, торпедные катера Героя Советского Союза В. Т. Гуманенко стремительно пошли к берегу. Враг не ожидал такого маневра, и первая группа успешно высадилась и захватила плацдарм. Теперь на этот кусочек берега перебросят со шхун солдат и боевую технику. Чтобы уберечь их от фланкирующего огня, МО развернулись вправо и влево, пошли демонстративно к берегу, вызывая огонь на себя.

За этот бой капитан 3-го ранга Яков Терентьевич Резниченко был награжден орденом Красного Знамени — пятой правительственной наградой. Командиру же 1-го звена капитан-лейтенанту А. А. Обухову и командиру катера лейтенанту П. И. Чалову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вслед за этими боями — бои за Моонзунд. И приказ Верховного Главнокомандующего от 25 ноября 1944 года, в котором в числе отличившихся назван и дивизион капитана 3-го ранга Резниченко. Штурм восточнопрусской твердыни — Кенигсберга. Десант на косу Фише-Нерунг в районе Вальдхалле — Лембергхакен и последний десант в последние дни войны на датский остров Борнхольм, гарнизон которого насчитывал более 12 тысяч человек.

Первые числа мая 1945 года. Победа. А дивизиону предстоит, возможно, последний бой. Фашистам передали еще одно предложение сдаться без боя. Но они упорно не соглашались капитулировать, непонятно на что надеясь. Не на ту ли береговую артиллерию, которую им дополнительно перебросили из Курляндии? Или ждали англичан, чтобы перед ними склонить свои знамена? Во всяком случае, даже 9 мая, после того как фашистская Германия официально капитулировала, немецкий гарнизон на Борнхольме отказался сложить оружие. Пришлось «морским охотникам» и дивизиону торпедных катеров капитана 3-го ранга Е. В. Осецкого высадить десант. Последний десант Краснознаменного Балтийского флота в район порта Ренне.

Потом долгие месяцы на чужой земле, нетерпеливое желание вновь надеть погоны с зеленой окантовкой. Но разве мог сделать это Резниченко, если ему поручили командовать охраной водного района острова Борнхольм? Лишь в январе 1946 года вернулся Яков Терентьевич в Таллин, а затем в Ленинград. Его назначили заместителем начальника войск Ленинградского пограничного округа. Началась привычная беспокойная жизнь моряка-пограничника. Ночи без сна, тревоги и тревоги.

Активной в те первые послевоенные годы была граница на Балтике. Бандитские группы буржуазных националистов и оставшейся здесь агентуры фашизма продолжали еще существовать. Центры этих бандитских групп, их вдохновители находились за кордоном и пытались пересылать в Прибалтику оружие, инструкции, антисоветскую литературу, и пограничники в те годы принимали все силы к тому, чтобы уберечь границу Прибалтийских республик от агентуры буржуазных националистов.

А сил морских было не так уж и много. «Морские охотники», изношенные за годы войны, часто выходили из строя, а ремонтной базы почти не существовало: фашисты разрушили все мастерские, которые были у пограничников до войны. Приходилось все восстанавливать и с двойным, тройным напряжением нести службу.

Позднее о том времени капитан 1-го ранга Бозько (он был в те годы у Резниченко заместителем по технической части) расскажет:

«Не легче нам стало после войны, не наступил для нас отдых. Начинали с пустого разрушенного пирса. И границу охраняли. В кратчайший срок создали ремонтные мастерские, оборудовали базы для пограничных кораблей. Каждый вложил немало труда и находчивости, но все же основную роль в восстановлении пограничной морской охраны на Балтике сыграл Яков Терентьевич Резниченко.

Он был человек дела. Говорить много не любил, приказания отдавал коротко и конкретно. Заранее их продумывал, как говорится, до самых мелочей. Невыполнимых приказаний я не помню. Но попробуй не выполни его распоряжение в назначенный срок, достанется так, что надолго запомнится. С крутой меркой подходил он к нерадивым.

Резниченко — человек большого чувства ответственности. Все сколько-нибудь важные вопросы решал сам.

И смелым был. От ответственности не уходил. Где особенно опасно, там и он. Помню, осенью сорок седьмого года один наш катер ход потерял. Шел на ремонт и не дотянул до Кронштадта миль тридцать. А тут шторм. Баллов до семи разыгрался. Опасно в море выходить, а катер спасать нужно. Резниченко сам повел „морской охотник“. Меня взял как механика.

Идем полным. Корабль наш бьет встречная волна, окатывает с ног до головы. Того и гляди зароемся носом в волну. Резниченко на мостике. Команды отдает, будто и опасности нет никакой.

Спешил Яков Терентьевич, и правильно поступал. Чуть тише шли бы — не спасли бы катер. Когда мы его увидели, он буквально в нескольких кабельтовых от рифов находился, и довольно быстро сносило его к ним. Смотрим и думаем: „Как подобраться к нему? Сами ведь тоже на банку сесть можем“. А Резниченко ручку телеграфа на „самый полный“ поставил и повел корабль в разрез между катером и скалами. И спокойно так командует: „Буксир приготовить“…

Когда к Ленинграду подходили и Резниченко ушел с мостика, сказал я ему, что риск большой был и хорошо, что хорошо так все обошлось, а он в ответ: „Без риска жизнь неинтересная. Нельзя жить без риска. Обоснованно рисковать только нужно… Заметил, — спрашивает, — как моряки четко выполняли команды?“ — „Да, — говорю, — обратил внимание“. — „Вот на это я тоже, — говорит, — расчет сделал: когда грозит опасность смертельная, люди становятся самоотверженными. Только нужно вселить в них уверенность, что они могут совладать со стихией“. Вот такой он был — Яков Терентьевич Резниченко, мой командир. Люди смело шли за ним».

Такую оценку давали Якову Терентьевичу подчиненные, так же характеризовали его командиры. В разные годы, по разным поводам, самые разные командиры писали: «Волевыми качествами и командирскими навыками обладает…», «С командованием соединения погрансудов справляется хорошо…», «Настойчив и энергичен в проведении своих мероприятий, обладает хорошими организаторскими способностями…»