2. Мелеагр

2. Мелеагр

Мелеагр из Гадары в Келесирии, о стихах которого, посвященных девушкам, мы уже говорили (с. 211), в юности жил в Тире. Здесь нам не приходится говорить о девушках и более уместно говорить о красоте мальчиков, и, хотя число его возлюбленных довольно значительно, все же самому любимому из них – Мюиску (Мышонку) – он посвятил более всего своих эпиграмм.

Из шестидесяти стихотворений Мелеагра в двенадцатой книге «Антологии» тридцать семь адресовано мальчикам, чьи имена нам известны, и не менее чем восемнадцати посвящены отдельные стихотворения; к тому же упоминается еще столько имен, что можно лишь удивляться такому их количеству, если предположить, что все они реальны, а не являются поэтическим вымыслом, или если допустить, что о некоторых из них поэт говорит неоднократно, однако называя их разными именами. В любом случае Мелеагр твердо убежден в предпочтительности любви к мальчикам и приводит для этого новый и неожиданный аргумент: «Киприда, которая сама является женской ипостасью, воспламеняет нас страстью к женщине, однако Любовь управляет нашим стремлением к мужчине. К чему я склоняюсь, к мальчику или к его матери? Уверен, что даже Киприда скажет: «В этом поединке побеждает ребенок».

«Когда воспламеняется Эрот, тогда выбор сделан и побеждает страсть. Это понятно, так как Эрот стал играть с душой поэта в кости уже в самом нежном возрасте. Но за всем наблюдает внимательный взгляд поэта, который удовлетворяет страстную жажду прекрасного, наслаждаясь красотой мальчиков, поскольку Эрот властен над его сердцем, а он выбирает мальчиков».

«Все напрасно, душа пленена и пытается вырваться, как птичка из клетки. Сам Эрот лишил душу крыльев, зажег в ней огонь и никакого утоления не дал страждущему, кроме горячих слез. Все стенания напрасны, поскольку Эрот разжигает страдания внутри души».

Но все это, полагает поэт, вполне естественно, ибо мальчик настолько красив, что даже Афродита предпочла бы его собственному сыну. «Он получил красоту у самих граций, которые однажды встретили и обняли его; этим объясняется очарование его юного тела, его милая болтовня и затаенный, но красноречивый язык его глаз. Желать его – уже значит любить, даже когда он стоит поодаль, даже если он вынужден отправиться за море. Поэт завидует кораблю, волнам и ветру, которые могут наслаждаться присутствием его возлюбленного; он хотел бы стать дельфином, чтобы, усадив мальчика на спину, мягко и нежно отвезти его туда, куда ему нужно».

a) «Любовь принесла мне под покровом ночи сладкое сновидение о смеющемся восемнадцатилетнем мальчике, все еще носящем хламиду; и я, во сне прижимая нежную плоть к моей груди, отбрасываю пустые надежды. И все же желание памяти распаляет меня и в моих глазах все еще дремлет сон, который принес мне это крылатое воспоминание. О душа, больная любовью, прекрати, наконец, даже во сне попусту воспламеняться красотою образа».

b) «О южный ветер, сопутствующий мореходам, от меня, больного любовью, ты унес вторую половину моей души – Андрагафа. Трижды счастливы корабли, трижды благословенны морские волны, и четырежды – ветер, что несут корабль моего мальчика. Быть бы мне дельфином, чтобы на моих плечах он мог пересечь море и взглянуть на Родос, дом сладостных юношей».

Поэт раздражен, когда его отвлекают раньше времени от сладких снов, и грозит глупому петуху, с пением которого заканчиваются его мечтательные сны, ругая его последними словами, в результате чего концовка получает комический эффект.

В другом месте поэт отправляется в морское путешествие. Уже преодолены все опасности странствия по морю, он радостно покидает палубу корабля и ступает на землю; и здесь судьба нагоняет его в виде стройного мальчика; новая любовь – начало новой жизни.

В другой раз он говорит: «Сладостно смешивать сладость меда с неразбавленным вином, и сладостно быть красивым, если кто-то хочет мальчика. Как Алексид любит кудрявого Клеобула, так сладка любовь, медовый напиток Киприды».

О Мюиске (Мышонке): «Сладостен мальчик, и даже имя его для меня сладостно и полно очарования. Как мне его не любить? Ведь он красив, клянусь Кипридой, с головы до пят красив; и если он приносит мне боль, – что ж, любовь всегда мешает горечь с медом» и еще: «Лишь одно кажется мне прекрасным, лишь одного ищет мой взор – смотреть на Мюиска, для всего остального я слеп».

Особенно горячо поэт превозносит глаза Мюиска: а) «Сладки дети, помоги мне, Любовь, ведь Мюиск подобен солнцу, которое затмевает звезды»; b) «Мы связаны, моя душа, Мюиск, стремится к тебе, в тебе вся жизнь, которая покинула мою душу. Ведь твои глаза, милый мальчик, способны разговаривать даже с глухим, а твои ясные брови – если ты нахмуришь их – меня окружает зима, но если ты весел – весенние цветы зацветают вокруг»; с) «Твой взгляд озаряет твою милую красоту: смотри, какое пламя вырывается из твоих глаз»; d) «Глаза твои излучают сияющую красоту: твои глаза излучают блеск, подобный блеску молнии; может, это Эрот, о мальчик, дал тебе это оружие? Славься, Мюиск, ты принес мужам пламя любви, изливая его на смертных и на меня, подобно волшебной звезде».

Ранее поэт насмехался над глупцами, которые легко попадаются в сети Эрота, но Эрот не обошел и его: «Я пленен. Я, который некогда смеялся над влюбленными, поющими серенады для юношей. А у твоих дверей, Мюиск, любовь настигла меня, написав на мне: «Трофей Целомудрия».

И не только Эрот участвует в его триумфе, сам Мюиск радостно поздравляет себя, поскольку он преуспел в преследовании упрямца: «Мюиск, ранив меня, которого не могла ранить даже Любовь, в грудь своим взглядом, воскликнул: «Это я поверг его ниц, бесстрашного, и смотрите, у моих ног невежество сомневающейся мудрости, написанное на его лбу! Но я, собравшись с духом, сказал ему: «Милый мой, чему ж ты удивляешься? Любовь самого Зевса низвергает с Олимпа на землю». Но очень скоро он согласен быть побежденным, поскольку уверен в любви своего Мюиска, его радость омрачается лишь опасением, как бы Зевс не отобрал себе его мальчика.

Из многочисленных стихотворений, посвященных другим мальчикам, мы приведем лишь некоторые: «Когда, изнемогая от жажды обладания, я целовал нежную плоть мальчика, и, упившись им, я освободился от жажды и сказал: «Зевс-отец, пьешь ли ты поцелуй нектара с губ Ганимеда, и такое ли вино он переливает в твои губы? Ведь теперь, когда я поцеловал Антиоха, прекраснейшего из мальчиков, я пил сладкий нектар его души». «Если я вижу Ферона, я вижу все, но когда я вижу все и не вижу Ферона, я вновь ничего не вижу».

«Я увидел Алексида, идущего по дороге в полдень, когда лето наливает соком свои плоды; в мои глаза ударили два луча: любовный луч из глаз мальчика и лучи солнца. Солнечные лучи ночью отправились отдыхать, но луч любви разгорался все ярче в моих снах, разожженных красотой. Ночь, которая дает другим отдых, принесла мне муки, рисуя в моей душе образ, подобный яркому пламени».

«Боль начинает терзать мое сердце, ибо жаркая Любовь, которую он разжег, терзает мое сердце острыми когтями и, смеясь, говорит: «Вновь, о несчастный любовник, ты будешь жестоко уязвлен, мучимый сладкой истомой». С тех пор, видя среди других мальчиков нового красавца, похожего на Диофанта, я не могу ни уйти, ни выдержать этого».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.