Миф № 17. Без 1937 года, возможно, не было бы вообще войны в 1941 году. В том, что Гитлер решился начать войну в 1941 году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл

Миф № 17. Без 1937 года, возможно, не было бы вообще войны в 1941 году. В том, что Гитлер решился начать войну в 1941 году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл

Это один из самых уникальных по своей сути мифов. Уникальных потому, что историческая правда в нем намертво, но причудливо переплетена с невероятной ложью. Потому, что если хорошенько «пошерстить» анналы «тайной истории, где видны подлинные причины событий», то легко убедиться в том, что войны в 1941 г. и в самом-то деле не должно было быть! Выбор 1941 г. сроком нападения на СССР в действительности никак не был связан с «оценкой той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл».

Согласно декабрьскому 1933 г. решению Гитлера, первоначальное утроение численности сухопутной армии должно было произойти в течение пяти лет. То есть эта его программа должна была завершиться в 1938 г., а сухопутная армия достичь уровня всего 300 тысяч человек, или 21 дивизии. Чтобы довести их общее число до 36, а это решение появилось с 16 марта 1935 г., предстояло создать еще 15 новых дивизий. Полностью же комплектование армии по этим планам должно было быть завершено в 1943 г., флота и укреплений — в 1945 г.[99] Альфред Йодль — один из главных военных преступников — после войны признал, что в 1937 г. германский генералитет откровенно предупредил Гитлера, что лично он может делать все, что ему угодно, однако они, вояки, «не в состоянии воевать раньше, чем через семь-восемь лет». То есть и по этим данным выходит, что не ранее 1944–1945 гг.

* * *

Кстати, и советская разведка в 1937 г. установила, что «рейхсвер в течение 1937-го и 1938 г. на военные авантюры по причине неподготовленности не пойдет, не останавливаясь ни перед саботажем, ни перед переворотом». Эти сведения были получены из высших военных кругов Германии[100].

* * *

Аналогичная ситуация имела место и в люфтваффе, в котором не было опытных офицеров, способных командовать эскадрильями и особенно более крупными авиасоединениями. Командовавший люфтваффе Г. Геринг на совещании в декабре 1936 г. прямо заявил, что для подготовки ВВС нацистской Германии к войне ему нужен срок не менее десяти лет. То есть и по этим данным, опять-таки, выходит, что война должна была состояться не ранее 1945–1946 гг.[101] И это несмотря на гигантские средства, вбухивавшиеся в милитаризацию страны и экономики.

Да и сам фюрер, хотя и болтал, что-де Германия является «остриём западного мира, противостоящим большевизму и его атакам», и о необходимости победоносной войны против России, время начала такой войны именно против СССР указывать не рисковал. К примеру, в подписанном им меморандуме «Об экономической подготовке к войне» от 20 августа 1936 г. фюрер собственной рукой начертал: «Целью этого меморандума не является предсказание времени, когда нетерпимая ситуация в Европе перейдет в стадию открытой войны. Я хочу лишь выразить мое твердое убеждение, что этот кризис не преминет наступить»[102]! То есть Гитлер и сам толком не знал, когда же можно будет начать войну.

* * *

Правда, тут следует сделать одно важное примечание. В тексте меморандума содержится такая постановка задачи: «через четыре года экономика Германии должна быть готова к войне». Прибавьте к 20 августа 1936 г. ещё четыре года и получите конец 1940-го, максимум начало 1941 г. Формально вроде бы всё совпадает. Временной параметр потенциально возможного начала войны выполз на уровень 1941 г. Но только формально[103]. Между принципиальной готовностью экономики к войне и принципиальной готовностью самого государства к войне — слишком большая разница. Экономика может быть готова, но будут ли готовы вооруженные силы, будет ли готово само государство? Не говоря уже о том, что ситуация могла повернуться ровным счетом наоборот. Так что с указанными в меморандуме четырьмя годами невозможно увязывать «оценку той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл». Но даже если вопреки элементарной логике и попытаться это сделать, то степень невозможности увязывать с этой «оценкой» будет и вовсе оглушительной. Меморандум ведь был подписан 20 августа 1936 г. Между тем то, что обычно именуют «разгромом военных кадров», началось только весной 1937 г., а завершилось в 1938 г. Как правило, Сталин достоверно знал, что планирует Гитлер, но вот фюрер никогда не знал, когда и в силу каких причин Сталин сделает то или иное.

* * *

Не просматривается подобная связь и в рамках того времени, которое последовало уже за периодом так называемого разгрома военных кадров. Так, из содержания сообщения от 4 мая 1939 г. одного из наиболее ценных в те времена агентов ГРУ — «Арийца» (Рудольф фон Шелия, советник посольства Германии в Польше) — чётко видно, что после так называемого разгрома военных кадров в СССР Гитлер крайне опасался мощи Советского Союза. В его планы входило следующее: «После того как с Польшей будет покончено, Германия обрушится всей своей мощью на западные демократии и одновременно определит Италии более скромную роль» и только после этого «будет осуществлено великое столкновение Германии с Россией, в результате которого окончательно будет обеспечено удовлетворение потребностей Германии в жизненном пространстве и сырьё»[104]. Как видите, и тогда Гитлеру вовсе не приходило в голову устраивать «оценки той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл». Напротив, он всерьёз был озабочен совсем иным. Фюрер ясно отдавал себе отчет в том, что без концентрации в своих руках, хотя бы и вооружённым путем, всей мощи военно-экономического потенциала Западной Европы нечего и думать о том, чтобы соваться на Восток. Тем более не имея соответствующего удобного плацдарма для нападения на Советский Союз. Более того. Это прямое свидетельство того, что даже тогда им владел страх перед экономической и особенно военной мощью СССР (напоминаю, что от сотворения мира в понятие последней в статусе её неотъемлемой составной части входят и качественные характеристика командного состава), которой не давал ему покоя. Вот, собственно говоря, чем и была обусловлена такая поэтапность реализации его планов международного бандитизма.

До так называемого разгрома военных кадров в СССР Гитлер настолько не опасался его военной мощи что открыто, едва ли не на всех углах брякал, что-де нацисты «готовы в любой момент напасть на Советский Союз». Именно так он и заявил, к примеру, еще 18 сентября 1936 г. на очередном съезде нацистской партии! Вы только вдумайтесь в связь смысла сказанного с хронологией — ведь до начала так называемого разгрома военных кадров в СССР еще целых семь месяцев, а фюрер готов, видите ли, в любой момент напасть на Советский Союз! В то время Гитлер располагал плохо вооружённым и оснащенным всего лишь 600-тысячным вермахтом, обремененным к тому же колоссальным количеством профессиональных проблем. Тем не менее ему, оказывается, наплевать на не разгромленные кадры наших «гениальных стратегов», под командованием которых в тот момент была по тем временам весьма прилично вооруженная и оснащенная РККА численностью в 1,2 млн. человек. Более того. Он не опасался их до такой степени, что той же осенью 1936 г. на командно-штабных стратегических играх уже «обкатывал» прототип будущего плана «Барбаросса»!

Однако после так называемого разгрома военных кадров, особенно ликвидации верхушки заговора в лице «гениальных стратегов», настроение Гитлера резко изменилось. Фюрера, располагавшего к тому моменту полуторамиллионным и по тем временам уже вполне сносно вооружённым и оснащенным вермахтом, вдруг почему-то охватил едва ли не до потери пульса доводивший его страх перед открыто проявлявшей готовность вмешаться в чехословацкий кризис 1938 г. Красной Армией!

* * *

Спасибо послу Третьего рейха в СССР Вернеру фон Шуленбургу, оставившему немало свидетельств о владевшем тогда Гитлером буквально животном страхе перед Красной Армией, в которой только что завершился так называемый разгром военных кадров, — «блистательных», видите ли, «стратегов». Своими депешами из Москвы Шуленбург внес серьезный вклад в дело внушения Адольфу страха перед РККА. И их ценность беспрецедентна, потому как весь так называемый разгром военных кадров в СССР Шуленбург наблюдал глазами очень опытного и проницательного разведчика-дипломата[105]. Именно он вдолбил Гитлеру мысль о том, что «участие Европейской России в этой войне будет самым большим и самым решающим событием»[106].

Британский МИД также считал, что Гитлер опасается России. Заместитель главы дипломатического ведомства Великобритании Александр Кадоган 5 апреля 1938 г. заявил послу Чехословакии в Лондоне Масарику (сын первого президента Чехословакии): «Несмотря на весь пыл Гитлера, Германия боится России»[107].

* * *

В итоге получается, что, обладая в сравнении с РККА слабым по состоянию на сентябрь 1936 г. вермахтом, Гитлер совершенно не опасался наших «гениальных стратегов» и вообще «не разгромленных военных кадров» и, как «храбрый портняжка», нагло изъявлял решимость в любой момент напасть на СССР. Ради чего в самом конце 1936 г. опробовал на картах даже прототип будущего плана «Барбаросса»! Но как только «разгром» произошел, а вермахт достаточно окреп (хотя еще и не до того состояния, в котором он ринулся в агрессию против СССР), то Гитлером овладел страх перед РККА! Вот и попробуйте теперь хотя бы самим себе объяснить этот поразительный парадокс: почему, когда в РККА завершился разгром военных кадров, Гитлером настолько овладел страх перед Красной Армией, что он самым отчаянным образом беспрерывно шантажировал лидеров Запада, требуя отдать ему на «съедение» Чехословакию так называемым мирным путём? Что те и сделали, якобы уступая его пожеланиям. Но, даже получив так называемым мирным путем Чехословакию, Гитлер тем не менее не отделался от страха перед РККА.

* * *

Дело доходило в прямом смысле «до смешного». Обозленные бандерлоги «западной демократии» открыто обвинили Гитлера в… «клятвопреступлении»: мол, обещал после получения Чехословакии напасть на «врага западной цивилизации» — СССР, но, «подлюга коричневая», слова своего не сдержал! Причем эти обвинения бросал лорд Галифакс — не столько министр иностранных дел Великобритании, сколько прежде всего член Комитета 300 и именно та самая «святая лиса» британской дипломатии и внешней политики тех времен, которая лично обтяпывала все делишки, связанные с подготовкой к Мюнхенскому сговору, не говоря уже о его реализации[108].

* * *

И что в итоге? Парадокс, но до так называемого разгрома военных кадров в СССР Гитлеру было просто наплевать на то, есть ли в РККА «гениальные стратеги» и вообще «не разгромленные военные кадры». Он, видите ли, готов в любой момент напасть на Советский Союз! А после «разгрома» он и в мыслях-то не только не держал устраивать оценку произошедшего — как заговор Тухачевского, так и его ликвидация вообще оказались для него неожиданными, — но и хоть как-то воспользоваться результатами этого «разгрома»! Напротив, ему, а также его генералам пришло в голову совершенно иное. Как выяснилось только 24 февраля 1941 г. из данных «Экстерна», проверенного агента берлинской резидентуры советской внешней разведки, вскоре после подписания советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г. германский генеральный штаб заказал известному белоэмигранту генералу П. Н. Краснову аналитический обзор на тему «Поход Наполеона на Москву в 1812 году. Теоретический разбор вопроса о возможности такого похода в XX в. и возможные последствия подобной акции»[109]. Им бы, супостатам окаянным, озаботиться «оценкой той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл», а их вон куда понесло — анализировать поход Наполеона на Москву, да еще и прикинуть возможные последствия такой акции в XX веке! А все дело в том, что летом и осенью 1939 г. они увидели РККА не только в состоянии боевых действий на разных театрах военных действий, но и, прежде всего после так называемого разгрома военных кадров. Причем в ходе польской кампании вермахт в ряде случаев на своей шкуре испытал, что у «разгромленных военных кадров» «броня крепка и танки быстры», а артиллерия РККА даже в рамках договора о ненападении не без удовольствия может вести «убойно-дружественный» огонь по нацистам! Не менее впечатлял тевтонов и разгром японцев на Халхин-Голе. Вот потому они и заказали Краснову такой аналитический разбор с акцентом на возможные последствия попытки повторения похода Наполеона на Москву в XX веке. Ибо их интересовала не «та степень разгрома военных кадров, который у нас произошел», а взгляды пришедшего на смену «разгромленным военным кадрам» генералитета на оборону СССР.

* * *

Тут вот в чём дело. Ещё в начале 1934 г. Троцкий дал указание своим сторонникам готовить военное поражение Советского Союза в предстоящей войне с Германией. Как лидер военного крыла антисталинской оппозиции, Тухачевский с той поры стал разрабатывать и усиленно навязывать РККА так называемую концепцию «пограничных сражений», на которой впоследствии и был построен его «План поражения СССР в войне с Германией». Её суть в следующем. В изложении В. М. Иванова, автора книги «Маршал М. Н. Тухачевский», выдвинутая М. Н. Тухачевским «новая концепция приграничного сражения исходила из идеи подготовленного ответного удара». Однако Тухачевский не выдвигал «новую концепцию приграничных сражений» — он выдвинул «новую концепцию пограничных сражений в начальный период войны», к тому же исходившую не просто из идеи заранее подготовленного ответного удара, а заблаговременно подготовленного немедленного встречно-лобового ответного удара. В опубликованных им трудах использован термин «пограничное сражение», в том числе и в структуре названий отдельных статей. «М. Н. Тухачевский, — как отмечает В. М. Иванов, — предлагал развертывать основные группировки армий прикрытия, с учётом расположения приграничных укрепленных районов, так, чтобы они занимали фланговое положение по отношению к тем направлениям, где наиболее вероятны удары противника. Конечной целью армий прикрытия он считал овладение выгодным стратегическим рубежом для развертывания главных сил и ведения дальнейших операций. По его предположению, приграничное (правильно: пограничное. — A.M.) сражение, в отличие от Первой мировой войны, должно принять затяжной характер и продолжаться несколько недель»[110]. Суть вредоносности этой концепции состояла в следующем. Прикрытие методом немедленного встречно-лобового вторжения/контрблицкрига должно было реализовываться не только заранее созданными фланговыми группировками, но и прежде всего при ставке на статический фронт узкой лентой при сверхнизкой оперативной и линейной плотности сухопутных войск на остальной части границы. В таком случае войска находятся в состоянии крайней неустойчивости именно с точки зрения обороны и прикрытия границ. И малейший внезапный удар, тем более нанесенный концентрированными силами, автоматически приводит к невообразимо кровавой трагедии. Именно это-то и произошло 22 июня 1941 г. Почему «стратегу» взбрело в голову выдумать такое именно тогда? В тот самый момент, когда верховное командование наиболее вероятного тогда главного противника полностью перешло к тотальному исповедованию стратегии блицкрига[111]? О каком затяжном характере пограничных сражений было уместно, если вообще уместно, говорить в этом случае? Тем более «в отличие от Первой мировой войны»? Тем более ему, всю ту войну просидевшему в германском плену? Тем более что и на фронт он попал только в 1915 г., когда война была уже в разгаре, — что он мог видеть-то? Гитлеровцы именно потому и взяли на вооружение стратегию блицкрига, что, во-первых, это молниеносный прорыв обороны противника на всю её глубину в целях скорейшего захвата и оккупации территории намеченной жертвы всеми заранее отмобилизованными, сосредоточенными и развёрнутыми к нападению силами. Во-вторых, потому, что по тогдашним представлениям гитлеровских стратегов это был единственный шанс для сильно ограниченной ресурсами Германии избежать крайне опасной для нее войны на истощение. Мрачные воспоминания о Первой мировой войне весьма подстегивали такие настроения.

Сам же постулат о «молниеносности войны» бродит в военных умах еще со времен Шлиффена, если не того ранее. А начиная с 1920-х гг. он обрел как бы «второе дыхание». Тезис о «молниеносности» был всерьёз подкреплён результатами бурного научно-технического прогресса, вызвавшего к активной военной жизни не столько даже собственно новые, более мощные виды оружия и боевой техники — это и так понятно, — сколько прежде всего фактор их исключительной для того времени мобильности. Военные получили уникальный сплав мобильности и мощи оружия. Ещё в протоэмбриональном состоянии будущая вторая по счету «Вторая мировая война» даже в теории становилась особо маневренной, мобильной и особо разрушительной. К этим вопросам непрерывно обращались лучшие военные умы ведущих стран мира, а полемика между ними не сходила со страниц как специализированных журналов, так и книг по военной тематике, о чём он прекрасно знал непосредственно с января 1926 г., что подтверждается 735 страницами документальных тому доказательств[112]! Так что Тухачевский знал об этом. Когда в последний раз в рамках негласного сотрудничества между РККА и рейхсвером под псевдонимом «генерал Тургуев» и во главе советской военной делегации он побывал в Германии на осенних 1932 г. маневрах во Франкфурте-на-Одере, то встречался там со многими представителями германского генералитета. А те еще с весны того же года восторженно обсуждали между собой блестящие, как им тогда казалось, перспективы стратегии блицкрига, якобы способной вернуть Германии былую славу мировой державы. Разговор между ними на эту тему даже физически не мог не состояться, к примеру, по такой простой причине. Еще 20 июня 1932 г. Тухачевский опубликовал в «Красной звезде» статью о стратегии и тактике молниеносной войны при комплексном использовании ВВС и ВДВ совместно с бронетанковыми войсками в операциях быстротечной войны[113].

За год до этого германский военный атташе в СССР Кёстринг указывал, что взгляды и методы германского генералитета проходят красной нитью через все военные положения РККА. Соответственно выходит, что обе стороны прекрасно знали направленность и ход мыслей друг друга. И при встречах у них было, что обсуждать между собой, тем более что у Тухачевского, в отличие от еще страдавших от версальских ограничений германских генералов, было куда больше возможностей проверять «свои идеи» на маневрах. Но из Германии «генерал Тургуев», он же Тухачевский, возвратился с высокомерным мнением о том, что-де командованию рейхсвера не хватает, видите ли, понимания особенностей современной войны! Герры генералы ладошки уже поотбивали в восторженных аплодисментах стратегии блицкрига, ничем, к слову сказать, не отличавшейся, как увидим из дальнейшего, от взглядов и концепций Тухачевского и К°, а «генерал Тургуев» после столь сердечных приемов и банкетов, миль пардон, их мордой об стол! Не хватает, видите ли, понимания современной войны! Такое мнение Тухачевский письменно высказал в докладной на имя наркома обороны Ворошилова в октябре 1932 года. Кстати, после этой поездки в Германию буквально горохом посыпались сведения о подготавливаемом некоторыми советскими генералами военном заговоре против центральной власти, во главе которого стоит тот самый «генерал Тургуев», мгновенно идентифицированный на Лубянке как Тухачевский. Почему все это должно было совпасть именно так, что практически не остается сомнений насчет того, что же нахамом деле стояло за этим? К сожалению, ни Артузов, ни тем более Ягода — тогдашние руководители Лубянки — не сочли нужным выяснить это и «утопили» многочисленные сигналы о заговоре в недрах своего ведомства, хотя информация о формирующейся в СССР так называемой оппозиционно настроенной к центральной власти «военной партии» поступала с 1926 г.

А то, что без заговора военное поражение точно не обошлось бы, свидетельствует, например, такой факт. С подачи подельника Тухачевского — командующего Белорусским военным округом Уборевича — весной 1936 г. в этом округе была создана небольшая и совершенно засекреченная штабная организация, прозванная почему-то инспекцией. Дело считалось настолько особо секретным, что инспекция не имела права писать кому-либо в войска или получать оттуда корреспонденцию. В случае войны эта структура должна была развернуться в штаб конно-механизированной армии[114]. Но кто бы вразумительно объяснил следующее: кто дал право командующему всего лишь округом создавать особо секретную штабную структуру армейского уровня, если испокон веку абсолютная прерогатива в таких вопросах только у министра (тогда наркома) обороны и Генерального штаба?! К тому же только по решению правительства страны, так как за этим стоят вопросы материально-технического обеспечения, а они без него не решаются. Так вот и спрашивается, что за структуру создал Уборевич, если, обозвав ее инспекцией, запретил ей всякие сношения с внешним миром, но при этом поставил задачу вслучае войны преобразоваться в штаб конно-механизированной армии?! «Военное дело просто и вполне доступно здравому уму человека», — говорило всемирно известное светило военной науки К. Клаузевиц. Однако же попробуйте здравым умом понять, что за хреновину «изобрел» Уборевич?! Но если действительно здравым умом попытаться постичь смысл этого «изобретения», то никуда не деться от единственно возможного вывода: это была заблаговременно созданная заговорщиками подпольная структура управления войсками для мгновенного перехватывания командования ими в ситуации военного поражения! Потому что в ситуации ими же организовывавшегося военного поражения СССР в войне с Германией прежние структуры управления войсками стали бы непригодными! И не случайно, что в 1936 г. оба главных подельника Тухачевского, командующие важнейшими приграничными военными округами — Белорусским и Украинским — Уборевич и Якир наотрез отказывались от, казалось бы, лестных предложений о переводе в Москву с повышением до уровня заместителя наркома обороны СССР! Они полагались на успех заговора — потому и отказывались!

То, что эта структура была создана именно весной 1936 г., говорит о многом. Это не только время начала последней активизации заговора военных, но и то самое время, когда на весенних 1936 г. стратегических командно-штабных играх на картах в Генеральном штабе заговорщики за народные деньги проверяли «эффективность» плана поражения разработанного ими с учетом привезенных Тухачевским из-за границы «рекомендаций» тевтонов. Последние же прекрасно знали как о «новой концепции пограничных сражений» Тухачевского, так и о разработанном им совместно с подельниками по заговору плане поражения.

Но германский генералитет прекрасно знал и другое. Что в святцах российского Генерального штаба еще с 1812 г. лежат выдающиеся аналитические рекомендации стратегического характера, составленные по просьбе русской военной разведки одним из самых талантливейших аналитиков военной стратегии в начале XIX века, ближайшим советником Наполеона, а впоследствии генерал-майором русской армии, одним из основателей Военной академии Антуаном Жомини. Именно он разработал научные основы применения различных вариантов стратегической обороны в специфических условиях России. Именно там, в этих талантливых рекомендациях А. Жомини, содержалась замечательная мысль о том, что стратегическая оборона должна сопровождаться активными действиями сильных маневренных частей и соединений на растянутых коммуникациях противника, по которым осуществляется снабжение армии вторжения. И без того имеющая многовековое обоснование идея активной стратегической обороны настолько прочно вошла в плоть и в кровь российского оборонного мышления и планирования, что ее образ, дух и смысл запечатлены даже в поэзии:

А. С. Пушкин:

…Русь обняла кичливого врага,

И заревом московским озарились

Его полкам готовые снега.

А. Блок:

Хрустнет Ваш скелет

В тяжёлых, нежных,

наших лапах.

К началу 1930-х гг. Сталину пришлось осознать глобальность политических, экономических и особенно геополитических масштабов неизбежно грядущего столкновения с Западом. Именно осознание совокупности этих обстоятельств навело Сталина на мысль о необходимости рационального использования для защиты СССР бесценного опыта войны 1812 г. Все началось по-сталински, то есть с внешне неприметного факта. В 1931 г. в СССР была переиздана на русском языке — в рамках советского периода впервые издана — книга выдающегося военного теоретика-аналитика, знаменитого в истории русской военной разведки, друга России, одного из основателей Военной академии России, генерал-майора русской армии А. Жомини — «Очерки военного искусства» в двух томах[115].

В начале 1934 г. Иосиф Виссарионович стал четко обозначать свое видение пространственных контуров будущей войны, в том числе и основного театра военных действий при нападении с Запада, намекая при этом и на наиболее целесообразный вариант обороны. В отчётном докладе XVII съезду ВКП(б) Сталин впервые поставил вопрос о создании мощной базы для производства сельскохозяйственной продукции за Волгой, подчеркнув при этом, что сама постановка такой задачи обусловлена «всякими возможными осложнениями в области международных отношений». Тем самым он ясно дал понять, что руководство СССР вынужденно считается с тем, что европейская часть СССР, а западные границы Союза, к слову сказать, тогда были значительно восточнее, нежели в 1941 г., может стать театром активных военных действий. А в связи с этим, возможно, придется и отступать, но чтобы не было катастрофы, дублирующую базу по производству, в частности, продовольствия, следует создавать уже сейчас и за Волгой. Точно такую же позицию он занимал и в вопросе о создании дублирующей промышленной базы.

В то время как Гитлер и присягнувший ему на верность генералитет полностью перешли на стратегию блицкрига, фактом постановки задачи создания дублирующей производственной базы за Волгой Сталин тонко обозначил не только свое видение пространственных контуров будущей войны. Одновременно, хотя и очень осторожно, он намекнул военным, какую систему обороны следует выбрать, чтобы в случае неизбежного столкновения «растворить» ударную мощь агрессора в пространстве. Кстати, столь же явно не случайно, что именно в это же время Троцкий дал своим сторонникам в СССР директиву готовить поражение Советского Союза в войне с Германией, потребовав от них разработать соответствующий план.

Когда же в марте 1935 г. разведка представила документальные свидетельства того, что Великобритания впервые выдала Гитлеру карт-бланш на агрессию в восточном направлении, Сталин решительным образом поддержал выдающегося отечественного историка Е. В. Тарле вего намерении написать глубокое исследование о Наполеоне. Именно с его подачи с конца марта 1935 г. Е. В. Тарле приступил к этой работе и, что называется, на одном дыхании, в течение нескольких месяцев, сотворил блестящий труд — книгу «Наполеон», которая и поныне считается одним из шедевров в мировом наполеоноведении. Книга Е. В. Тарле сразу же была издана[116].

Е. В. Тарле

То есть когда стараниями Великобритании Гитлер превратился в угрожающий безопасности СССР фактор, то прямой поддержкой Е. В. Тарле в написании книги «Наполеон», а это обстоятельство, к слову сказать, специально не скрывалось, Сталин ясно показал, что в СССР прекрасно понимают глубинную суть геополитической подоплеки привода Гитлера к власти. И книга Тарле ясно напоминала, чем кончил Наполеон, напав на Россию. Она ясно показывала, что в Москве четко отдают себе отчет в исторических параллелях в вопросе о целях и методах действий Наполеона и Гитлера. Но одновременно то был намек и нашим военным — ведь «технология» нанесения поражения Наполеону не была секретом. Однако Сталин не был бы самим собой, если не развил бы ситуацию далее. В 1936 г. с его подачи было осуществлено очередное переиздание указанного выше труда А. Жомини. В связи с приближением (Мюнхенской) развязки чехословацкого кризиса, Е. В. Тарле также в кратчайшие сроки написал и при содействии Сталина издал книгу «Нашествие Наполеона на Россию». По сути дела, это уже прямой ответ Москвы на Мюнхенскую сделку Запада с Гитлером. А в 1939 г. вновь были переизданы труды А. Жомини. Военному командованию всё более внятно намекали, какую конкретно систему обороны необходимо избрать. По большей части именно намекали, ибо вслух говорить о варианте 1812 г. политически было нецелесообразно — потому Сталин и говорил о необходимости для армии научиться отступать, чтобы не подвергнуться разгрому, но внешне никак не связывал это с вариантом 1812 г.

В конце концов германский генералитет сообразил, что означают эти перемежающиеся публикации исследований о Наполеоне и трудов А. Жомини. Эти фигуры в мировой военной истории столь знаковые, что не понять, что сие означает, — весьма затруднительно. Потому как, публикация исследований о Наполеоне в сочетании с трудами А. Жомини означала, что советское военно-политическое руководство откровенно разворачивается к бесценному опыту прошлого. Оно так и было.

Гитлеровский генералитет действительно попытался оценить последствия «разгрома военных кадров» в СССР, но только в режиме усилившегося животного страха перед Советским Союзом и мощью его вооруженных сил, противостоять которому в длительной войне Германия не могла. Прямое свидетельство тому тематика заказанного П. Краснову аналитического обзора. А причина такого заказа, как это уже очевидно, проистекала из настойчивых, но осторожных попыток Сталина переориентировать новое поколение советских генералов на использование активной, маневренной стратегической обороны (в сочетании, естественно, с классической стратегической обороной) в противовес концепции так называемых пограничных сражений. Уже в начале 1938 г. Сталин стал обращать внимание генералитета на то, что армия, которая умеет наступать, но не умеет отступать, — потерпит поражение. Концепция же «пограничных сражений» являлась нечем иным, как доктриной немедленного встречно-лобового контрблицкрига, преступной дурью о котором «разгромленные военные кадры», особенно Тухачевский при деятельном содействии Уборевича, весьма долго и откровенно «пудрил мозги» всей РККА и высшему советскому руководству[117].

Вот истинная причина странного заказа германского генштаба генералу Краснову — тевтонов интересовало изменение стратегических взглядов СССР на оборону[118]!

* * *

Война против СССР в 1941 г. не должна была состояться. Гитлер действительно предполагал напасть на СССР в середине 1940-х гг., не ранее 1942–1943 гг., причем с изначальной ориентацией вообще на 1943–1945 гг. и даже на 1946 г. Правда, в какой-то момент он стал ориентироваться на 1200-летний юбилей со дня рождения особо почитаемого в Западной Европе ее главного бандита — императора Карла Великого, заложившего не только геополитические основы современного Запада, но и «Дранг нах Остен». Юбилей приходился на 1942 г. и, к слову сказать, гитлеровцы отметили его с колоссальной помпой. Однако юбилейные даты юбилейными датами, но в действительности-то Гитлер и предположить толком не мог, когда же он сможет приступить к главному делу своей жизни — войне. В чем собственноручно и расписался — в меморандуме «Об экономической подготовке к войне». Он был предназначен для высшего руководства рейха и «капитанов» германского ВПК, и потому являлся особо секретным, что, однако, не помешало ему своевременно попасть на стол Сталина. Так что ни перед собой, ни перед ближайшим окружением, ни тем более перед воротилами германского ВПК Адольфу не было резона юлить — он действительно этого не знал. При всем колоссальнейшем значении как самого меморандума, так и означенного выше его постулата о сроке завершения этой подготовки, сие вовсе не означает, что уже тогда война была именно же запланирована как обязательная именно на указанный срок, тем более против СССР. По планам Гитлера, сначала должна была произойти война с Польшей не только ради уничтожения этого «версальского ублюдка», но и прежде всего ради обретения необходимого плацдарма в Восточной Польше (на Западной Украине и в Западной Белоруссии) для последующей организации нападения на СССР. Затем должны были быть сокрушены пресловутые «западные демократии» — опять-таки, не столько ради того, чтобы уничтожить эти символы якобы столь ненавистной Гитлеру «плутократии», сколько прежде всего в целях захвата и использования в интересах Третьего рейха всей экономической и военной мощи Западной Европы. И только потом — «великое столкновение с Россией». Если же учесть сезонную зависимость действий армий того времени, особенно в наступательных операциях, как раз и выходит, что при такой очередности Адольфу нужно было не менее двух-трех лет от момента завершения экономической подготовки к войне, чтобы рискнуть на «великое столкновение с Россией». То есть не ранее 1942–1943 гг. (с изначальным прицелом вообще на 1943–1945 гг.).

600-тысячный вермахт образца 1936 г., который даже самую первую, так называемую мирную агрессию — реоккупацию Рейнской области — осуществлял в начале марта 1936 г. не то чтобы без боевых патронов, но и попросту с макетами винтовок, от семимиллионного вермахта образца 1941 г. отделяла двенадцатикратная дистанция. Дистанция, которую прежде всего необходимо было осознать, затем определить ее масштабы, потом разработать меры по ее преодолению и, наконец, еще и реально преодолеть ее. К тому же с невиданным не только для того времени, но и попросту за всю историю человечества военно-экономическим ростом — исходя из размеров дистанции, как минимум троекратным в год, чтобы поспеть к 22 июня 1941 г. При всей авантюристичности своих геополитических замыслов Гитлер тем не менее был жестким прагматиком и столь сложных планов ни перед собой, ни перед германским ВПК не ставил. Милитаризация Германии осуществлялась бурными темпами, однако отнюдь не в разы и уж тем более не троекратно в год. Из-за присущей Германии ограниченности в ресурсах экономическая подготовка рейха к войне стала буксовать едва ли не с самого начала. И это несмотря на то, что в результате реоккупации Рейнской области в состав рейха, точнее в экономический оборот рейха, вновь были вовлечены 80–85 % добычи германского каменного угля, 80 % производства железа и стали, ранее отобранных у Германии по условиям Версальского «мирного» договора 1919 г. Более того. Даже несмотря на гигантские средства, которые бросались на милитаризацию экономики.

И вдруг к 1 октября 1938 г. численность вермахта достигла уже 2 млн. 200 тыс. человек, хотя за девять месяцев до этого, т. е. на 1 января того же года, всего было 800 тыс. человек. Почти трехкратный рост. Причем в 1937 г. его численность возросла по сравнению с 1936 г. всего на 200 тысяч: с 600 до 800 тыс. человек. И вдруг, подчеркиваю, такой взрывной рост при столь серьезнейших экономических трудностях. К 23 августа 1939 г. в вермахте числилось уже 4 млн. 233 тыс. человек, а в ноябре того же года и вовсе был преодолен пятимиллионный рубеж! О невероятно возросшей оснащенности оружием, боевой техникой, различной амуницией, боеприпасами уж и не говорю. Ну а достигшая к 22 июня 1941 г. рубежа в 7 млн. 240 тыс. человек численность вермахта означала, что Гитлер поставил под ружье фактически 10 % своего тогдашнего мобилизационного ресурса.

Так вот и спрашивается, что это за чудеса такие творились в Третьем рейхе при тогдашних серьезнейших экономических трудностях? Особенно в начале этого мощного, взрывного рывка вперед. Ведь выходит, что всего за три года — 1936–1939 гг. — вермахт вырос в 7 раз, причем менее чем за два года, 1938–1939 гг., в 5 раз! А мощь военно-промышленного комплекса Германии при всех прикладывавшихся для этого усилиях всего лишь на несколько десятков процентов. Более того, уже весной 1938 г. на волоске от краха висела и финансовая программа милитаризации рейха, больше смахивавшая, правда, на глобальную финансовую аферу. Единственный, кто в рейхе по-настоящему соображал в экономике и финансах, выдающийся финансовый гроссмейстер XX века Яльмар Шахт, из-за острых разногласий с фюрером и вовсе вскоре оказался не удел!

Как же так? Что за этим стоит? По мановению какой волшебной палочки это произошло при таких-то, подчеркиваю, экономических трудностях рейха? В чьих руках она находилась, и кто ею дирижировал? Кто, в конце-то концов, оказался тем самым воистину гениально ловким кудесником, что сотворил это мерзкое чудо на горе всему миру? Германский историк Г.-А. Якобсен ещё в конце 1950-х гг. указывал:

«…Необходимо разрушить одну все еще распространенную легенду: германское нападение на Советский Союз в 1941 г. (как об этом свидетельствуют результаты изучения документальных источников) не являлось превентивной войной. Решение Гитлера осуществить его было порождено отнюдь не глубокой тревогой перед грозящим Германии предстоящим советским нападением, а явилось конечным выражением той агрессивной политики, которая с 1938 г. становилась все более неприкрытой»[119]!

Почему именно с 1938 г. агрессивная политика коричневого шакала становилась все более неприкрытой? Ведь он же никогда не скрывал своих планов насчет «Дранг нах остен», еще в «Майн кампф» их описал, однако только с 1938 г. его агрессивная политика стала превращаться во все более неприкрытую. Кто и что стали тому причиной? Вот в чём вопрос.

* * *

Массированное нарастание агрессивности Гитлера с 1938 г. полностью подтверждается и данными советской военной разведки, своевременно добывшей сведения о состоявшемся в августе 1938 г. в Ютербоге секретном совещании военного руководства нацистской Германии. По данным ГРУ, речь шла о «переводе всего хозяйства Германии на службу военной политике и полной военизации страны», а также о том, что «Германии нужны колонии, но не в Африке, а на востоке Европы», что «ей нужны территории зерновой Украины» и что основная цель фюрера сформулирована как «борьба с Советами»[120].

До этого он рассуждал, например, о тех же «территориях зерновой Украины» всего лишь в сослагательном наклонении — ах, если бы у Германии были такие территории, то рейх утопал бы в изобилии. Так он говорил еще осенью 1936 г. на очередном съезде нацистской партии. И вдруг, всего-то через два года, тон его заявлений резко изменился — от сослагательного наклонения ни хрена не осталось, появились категорические формулировки задач. Почему? Что произошло? Что послужило основанием для столь решительного изменения тона? Почему, если накануне Мюнхенского сговора он до крайности опасался непосредственного вмешательства в разрешение чехословацкого кризиса РККА, где только что произошел якобы разгром военных кадров? А едва только он начался в 1937 г., немецкая сторона стала зондировать возможности для «неожиданного улучшения» отношений между Германией и Советским Союзом, о чем, например, свидетельствовало заявление министра иностранных дел Константина фон Нейрата в беседе 7 июля 1937 г. с вновь назначенным в Берлин советским полпредом К. К. Юреневым[121].

Небезынтересен и такой факт. Передавив после захвата власти наиболее ретивых астрологов и придавив более осторожных, нацисты вспомнили о них почему-то именно весной 1938 года. Под контролем СС 15 марта 1938 г. для них устроили секретную конференцию в старинном замке Вартбург, в ходе которой астрологи выработали свои прогнозы в отношении предполагаемых военных действий Германии, в том числе и в отношении СССР. Именно от астрологов Третьего рейха впервые прозвучал 1941 г. как наиболее удобный срок для нападения на Советский Союз. Причем было указано даже конкретное время — не позднее второй половины мая 1941 г.[122]! Почему именно в марте 1938 г. нацисты задумались об этом? Почему именно тогда они сформулировали перед астрологами вопрос о наиболее благоприятном, по их оккультному мнению, времени нападения на СССР? Оказывается, все было достаточно просто. Нацистское руководство хотело сверить предлагавшиеся Западом в преддверии скорого Мюнхенского сговора соблазны с данными астрологов, которым издавна очень сильно доверяло. А все дело заключалось в том, что Гитлер еще с февраля 1937 г. в общих чертах уже знал условия будущей (Мюнхенской) сделки — об этом его проинформировали по итогам сделки между главным экономистом британского МИДа Ф. Лейт-Россом и финансовым гением Третьего рейха Я. Шахтом.

* * *

От реальной возможности пойти на риск серьезной войны, в том числе и особенно против СССР, Третий рейх отделяла не только двенадцатикратная дистанция от необходимой для этого численности вермахта, не говоря уже о его вооружении и оснащении и вообще степени готовности германского ВПК к войне. От этого его отделял громадный территориальный буфер в лице как непосредственно граничивших с СССР государств, к примеру, Польши и стран Прибалтики, так и близко примыкавших к советским границам — например, Чехословакии. К тому же надо было иметь дело еще и с Румынией, Венгрией и Финляндией, также являвшими собой определенный буфер. И этот колоссальный по своей совокупной площади буфер еще надо было как-то преодолеть. Причем так, чтобы не только не растерять своих сил, но и ни в коем случае ни с кем не делиться грезившейся Адольфу жирной добычей на Востоке. Подчеркиваю, ни с кем, даже с союзной тогда рейху Польшей, которую он называл «версальским ублюдком». Сколь бы неприятно то ни было, но невозможно не отдать должное Гитлеру и его генералам: к глубокому сожалению, они очень хорошо понимали негативное значение этого фактора для их агрессивных замыслов, но позитивное — для СССР.

Так, поздней осенью 1936 г. германский генеральный штаб провел стратегические командно-штабные игры, во время которых «обкатывался» прототип будущего плана «Барбаросса». Несмотря на фантастический по условиям того времени успех гитлеровских генералов в ходе этой, пока еще картографической, агрессии против СССР, к чему мы еще вернемся, вывод, который тогда сделали гитлеровцы, был поразителен. Он гласил: «…никакого точного решения относительно „Восточной кампании“ не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше»[123]. Речь шла о входивших тогда в состав польского государства территориях Западной Белоруссии и Западной Украины. То есть понимать-то они понимали, что грезившийся им успех при нападении на Советский Союз напрямую связан с этим непосредственно примыкавшим тогда к границам СССР плацдармом, но вот как до него добраться — не знали. Соответственно никакого точного решения в отношении «Восточной кампании» принять не могли. Но одно дело даже очень хорошо понимать, и совсем иное — преодолеть такие препятствия!

Решение таких глобальных задач в высшей мировой политике, которую испокон веку вершат считанные единицы из числа государств, наиболее могущественных сил в мире, а также лиц, к ним причастных либо их олицетворяющих, под силу также лишь тем же считанным единицам, но уже из числа только что указанных выше. Это чрезвычайно узкий круг государств, сил и лиц. Так было (и есть!) всегда, в каждом веке, в каждой эпохе — высшими законами мироздания, мироустройства и тем более его переустройства, особенно насильственного, владеют лишь считанные единицы!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.