Глава 2 Открытая власть

Глава 2

Открытая власть

Нас учат: власть государства основана на монополизации насилия. На первый взгляд все правильно. Но насилие без доверия невозможно. Кажется, при чем тут доверие? Какая его связь с насилием? Разве для насилия недостаточно одной только силы?

Действительно, имея пистолет, можно одного, двух и трех человек заставить что-то делать. Но сотню — нереально. Насилие над сотней и более человек возможно при наличии пропорциональной команды. Насилие требует пропорции принуждающей команды и принуждаемой массы. Если пропорции нет, насильственная власть невозможна.

На каком принципе можно построить команду? На принуждении сколотить ее нельзя, только на доверии. Это касается всех без исключения царей, вождей и лидеров. Ближайшее окружение Александра Великого, Наполеона, Ивана Грозного, фараонов и римских императоров, состояло не из принуждаемых, а из доверенных лиц. Выстроить пирамиду, когда диктатор принуждает двоих принудить пятерых, а те десятерых и так далее, невозможно.

Для разрушения пропорция меньше, для созидания больше. Например, чтобы расстрелять тысячу человек, достаточно десятка солдат, пары офицеров и одного командира. Чтобы заставить ту же тысячу строить дорогу, нужен гораздо больший репрессивный аппарат.

Зададимся вопросом: можно ли управлять никому и ничему не доверяющим обществом силой? Нет, невозможно. Для этого требуется доверяющие друг другу люди, из которых можно составить требуемую команду. Демократия культивирует принцип «каждый сам за себя». Принцип гражданского общества, «война всех против всех», исключает доверие. Пользуясь случаем, заявляем, наша цель не гражданское общество строить. Мы строим христианское общество, не имеющее никакого отношения к гражданскому.

Демократическое правительство не может применить насилие в широком смысле этого слова. Оно все делает с оглядкой на общественное мнение, на оппозицию, формирующую это мнение. Что будет с президентом демократической страны, если он применит силу против восставшей области? Здесь два варианта: или ему нужно после этого устанавливать диктатуру, или готовиться разделить судьбу Милошевича.

Как управлять обществом, в котором невозможно широкое насилие ни при каких условиях? (Невозможно, потому что нельзя сформировать достаточно большую команду). Единственный вариант — через манипуляцию сознанием. Максимально эффективная манипуляция выражается в спекуляции на низменной составляющей природы человека.

Такой способ управления означает постоянную спекуляцию, что разлагает общество в прах. Далее у него два пути. Или механически структурироваться, что возможно через тотальную компьютеризацию, или его вытеснят более структурированные сообщества. Пока мы наблюдаем вытеснение. Еще совсем немного, и Франции, Бельгии, Германии и многих других государств попросту не будет. Останутся их материальные активы, их территория, но государственность там будут определять другие народности.

Мы приходим к непривычному для либерального уха выводу. Возможность совершить насилие над своим народом есть показатель здорового общества. Невозможность такого действия приводит к разложению и исчезновению общества.

Объяснение такого утверждения довольно простое. В любом обществе есть довольно большая категория людей, ориентированная в первую очередь на личное благо. В религиозном обществе и в потребительском их разное количество, но в любом случае они есть. Хотим мы того или нет, этот сорт людей будет стремиться построить свое благо за счет общества.

Отказаться от своих устремлений можно только насилием или угрозой насилия. Если насилие невозможно, эти люди начинают плодиться с невероятной скоростью, забивая собой все поры общества. Демократическая власть не в состоянии взять под контроль это явление именно из-за неспособности оказать насилие над собственным народом. По своей природе она обречена идти путем уступок. Чем больше она уступает, тем больше они требуют. Власть будто тонет в болоте — чем больше дергается, тем глубже ее засасывает трясина.

Демократическое правительство не способно совершить насилие не потому, что там все такие добрые и милосердные, комара не убьют, а потому что власти у них нет. Потому что они не уверены, что армия выполнит приказ о масштабном насилии. Если даже они найдут способ заставить солдат выполнять приказ, дальше что? Дальше выборы, на которых оппозиция оторвется по полной. А потом им грозит судьба Милошевича и Хусейна… Страшно.

Невозможность насилия следует из отсутствия доверия. По сути, отсутствие доверия есть отсутствие традиционной власти, что порождает хаос и любопытные трансформации. Наличие доверия означает возможность насилия, в общем, наличие власти. Доверие может расти как вширь так и вглубь. Чем большее количество людей вам доверяет и чем больше они вам доверяют, тем больше у вас власти. Абсолютная власть означает абсолютное доверие всех. В этом варианте насилие не нужно, управление происходит исключительно словом. «Имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает» (Мф. 8,9).

К сожалению, это чистая теория. На практике довольно значительная часть общества всегда будет состоять из людей эгоистичных и своекорыстных. Управлять ими возможно только через насилие или угрозу насилия. Это значит, всегда потребуется аппарат насилия. Полноценный аппарат невозможно создать ни на чем ином, кроме доверия.

* * *

Капитан тонущего корабля должен иметь власть пресечь действия паникеров. Жертва части ради спасения целого оправданна и необходима. Желание всем угодить приводит всех к смерти. В жизни постоянно приходится из двух зол выбирать меньшее. В условиях экстремальной ситуации это проявляется еще сильнее. Приказ может выглядеть жестким, и при этом быть спасительным. Чтобы спасти миллионы, порой приходится жертвовать тысячами.

Рассуждение о преступности приказа есть показатель деградации общества. Высоцкий поет: «Всем, кому покой дороже; всех кого сомненья гложут, может он или не может убивать», в итоге вынуждены стрелять «в висок иль во врага». Выполнять страшный приказ, не понимая его необходимости, можно только при очень большом доверии. Оценить приказ может только тот, кто понимает ситуацию в полном ее масштабе. Оставить Москву французам, имея при этом силы ее защищать, было тяжелейшим испытанием для русской армии. Но воины верили Кутузову, и потому выполнили приказ, казавшийся предательством. Шутка сказать, оставить Москву на растерзание врагу.

Власть, не способная к насилию, причем адекватному, не сможет противостоять хаосу. Царский режим рухнул по многим причинам. Но одна из них была в том, что режим не мог дать должный отпор крайне опасным элементам, раскачивавшим общество. Большевистские агитаторы призывали солдат оставить фронт не потому, что им солдат было жалко, а потому что массовое дезертирство увеличивало хаос. Сотни тысяч дезертиров в тылу с оружием в руках создали идеальные условия для революции.

* * *

Отношение правительства к вопросу доверия является показателем качества правительства. Бутафорское правительство никогда не лезет в этот сектор. Это вообще не его ума дело. По сути, это административно-завхозный блок. Его задача не курс корабля определять, а палубу мыть, мусор убирать, хулиганов ловить и выполнять сотни тысяч других неглавных обязанностей. За это им разрешается приворовывать. Путать использование общественного ресурса с властью равносильно путать ключ от амбара со свидетельством собственности на амбар.

Вопрос доверия всегда находится за рамками бутафорского правительства. В лучшем случае власти вспоминают о нем во время выборов. Выражается это в постановке перед технологами задачи сформировать на период избирательной кампании доверие масс. Да, тяжелая это работа, из болота тащить бегемота. Все равно, что формировать доверие пассажиров к карманным ворам. «Карманники» сами догадываются, задача не решаемая, и поэтому ставят более реальную задачу — «выборы выиграть». Чтобы остаться у кормушки, достаточно сформировать не доверие, а заблуждение. Когда «колдовство» технологий развеивается, народное «доверие» тут же исчезает. «Всенародно выбранные» получают желанный «ключ от амбара» и успокаиваются до следующих выборов.

Действие избирательных технологий сравнимо с действием электричества, пропускаемого через труп. Некоторое время покойник дергается и кажется живым. Аналогично и здесь. Ничему и никому не доверяющее общество по сути является социальным трупом. Под разрядом пропускаемых через него технологий оно «дергается» — ходит на выборы, голосует.

«Оживлять» труп можно много раз, но не бесконечно. У всего есть предел. У социального трупа, коим сейчас становится народ, тоже есть свой предел. Чем чаще массу «активируют», тем больше она разлагается. Можно создать более эффективные технологии, что продлит конвульсии общества-трупа, но нельзя остановить процесс разложения. Раньше за право выбора умирали. Сейчас не знают, какие еще придумать ухищрения, чтобы побудить массу реализовать это право. Это явный показатель приближающейся смерти системы.

Однажды масса превратится в прах, который не сможет выразить ни доверия, ни недоверия. Это уже будет не просто мертвая масса, это будет сгнившая масса, активация которой невозможна никакими технологиями. Попросту нечего будет активировать. Мертвые «сраму не имут», мнения не имеют, голос разума тоже не воспринимается.

Когда масса разложилась, никакой «ток» не даст избирательных конвульсий. Разложившуюся массу трудно ввести даже в состояние заблуждения. Управлять ею теперь невозможно через принуждение. Демократы преподносят это как достижение, но мы знаем, к чему это ведет. Единственный способ управлять разложившимся обществом — через манипуляцию. Далее мы покажем, как манипуляция переходит в тотальную диктатуру. Никакая земная сила не сможет разорвать новый мировой порядок, если не ввести в систему принципиальных изменений. Если их не будет, приблизится финиш человечества — Апокалипсис.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.