Нерон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Нерон

Из всех римских императоров именно Нерон наиболее часто оказывается предметом ученых дискуссий и объектом для изображения у литераторов. Тем не менее, историки до сих пор не придут к единому мнению относительно его личности. Может показаться, что в наши дни они больше внимания, чем их предшественники, обращают на положительные и конструктивные черты его характера, – этого подхода придерживается, например, Штар, чей перевод Тацита мы уже упоминали выше. Сами мы не станем повторять чужие мнения, а постараемся тщательно изучить все свидетельства в свете современной сексологии и тем самым выявить здравое зерно правды среди противоречащих друг другу традиционных представлений об этом императоре. Если при рассмотрении характера Нерона мы будем пользоваться терминами и идеями психоанализа, то именно потому, что его характер, как мы считаем, лучше всего раскрывается методами психоанализа. Нет нужды повторять, что наш набросок личности этого императора будет, так сказать, чисто субъективным.

Безусловно, что многие пороки Нерон унаследовал от предков. Кроме того, он был способен (подобно всякому мужчине и женщине) на отступление от сексуальных норм в любом направлении. Психоаналитики называют всех людей «полиморфно извращенными» (то есть потенциально ненормальными во многих отношениях), и к Нерону такое определение подходит лучше, чем к кому-либо другому. Мы увидим, что у юного Нерона, выросшего в специфических условиях императорской семьи, развилось столько конфликтующих друг с другом сексуальных склонностей, что просто невероятно найти их все в одном человеке. Предварительный итог будет таков: Нерон был хорошим мужем, однако с сильными гомосексуальными наклонностями; кроме того, он имел множество внебрачных связей с женщинами; в его характере проявляются и садистские элементы, хотя они менее существенны, чем обычно полагают современные исследователи.

Жестокость, как мы уже демонстрировали, была чертой глубоко укоренившейся в римском национальном характере, но Нерон вследствие своего происхождения отличался особенной тягой к садизму. Его дед был жестоким и бессердечным человеком. Он устраивал звериные бои, которые в то время были популярным развлечением, не только в цирках, но и во всех возможных частях города; он любил кровавые гладиаторские игрища и проводил их с такой жестокостью, что император Август особым указом запретил их. Отец Нерона был еще хуже. По словам Светония («Нерон», 5), этот человек, сопровождая Калигулу в путешествии по Востоку, однажды приказал убить одного из своих вольноотпущенников за то, что тот не хотел пить столько, сколько ему приказывали. На Аппиевой дороге он нарочно задавил ребенка, подхлестнув коней. Он был способен выбить глаз спорившему с ним человеку. Был он также виновен в алчности, прелюбодеяниях и инцесте. Таковы были предки Нерона со стороны отца. Со стороны матери дело обстояло немногим лучше. Его матерью была Агриппина Младшая, которую называют столь же безумно амбициозной, сколь и безумно развратной, заводившей бесчисленные любовные связи. Она была дочерью Юлии Младшей, сосланной Августом за разврат, и с самого рождения была отмечена пороками. Можно понять, почему отец Нерона, когда его поздравляли с рождением сына, ответил, что любой его ребенок от Агриппины окажется чудовищем и проклятием для государства.

Итак, Нерон унаследовал от предков грубость, амбициозность, похотливость и природную жестокость. Эти качества лишь развились в нем вследствие отсутствия контроля в решающую пору его взросления. В трехлетнем возрасте он лишился отца; вскоре после этого его мать отправилась в ссылку, и поэтому воспитывали его тетка Лепида и два «дядьки» – танцовщик и цирюльник (Светоний, 6). Когда его мать вернулась из ссылки, Нерон до одиннадцатилетнего возраста оказался под ее порочным влиянием. Светоний рассказывает, что «благодаря влиянию и могуществу матери… он достиг такого положения, что ходил даже слух, будто Мессалина, жена Клавдия, видя в нем соперника Британику, подсылала убийц задушить его во время полуденного сна».

Мессалина была вполне способна на такой поступок. Итак, ясно, что родственные связи и окружение, в котором рос Нерон, были исключительными. Он был лишен контроля и руководства со стороны благоразумного отца, а напротив, оказался под влиянием двух женщин – тетки и матери, женщины, своей властностью не уступавшей любому мужчине, – а в раннем детстве еще и двух мужчин, танцовщика и цирюльника, которые сами, очевидно, не отличались высоким уровнем развития. Конечно, возможно, что близкие отношения с танцовщиком в юном возрасте пробудили в Нероне врожденную страсть к сцене и спортивным состязаниям, в то время как его связь с матерью в конечном счете привела к трагическому финалу – Агриппина, по-прежнему отдававшаяся чувственным удовольствиям, погибла от руки сына.

Мы не должны оставить без внимания замечание Светония (7), что «еще в детстве, не достигнув даже отроческого возраста, выступал он в цирке на Троянских играх, много раз и с большим успехом», то есть публично появлялся на сцене, как и позже, когда шокировал сенаторов-аристократов.

На одиннадцатом году жизни, когда его усыновил император Клавдий, Нерон был отдан на воспитание философу Сенеке. Сенека видел свои обязанности в очень интересном свете: в следующую же ночь ему приснилось, будто в учениках у него оказался Калигула. Если бы Нерон был благонравным и смирным мальчиком, нам было бы непонятно, почему Сенека, великий знаток человеческой души, таким образом представлял себе свою задачу. «Скоро Нерон, – продолжает Светоний, – при первых же поступках обнаружив свой жестокий нрав, показал, что сон был вещим». Трудно представить, чтобы его воспитывали очень строго. Например, к наследнику императорского дома было строго запрещено (как мы знаем из других источников) применять телесные наказания, хотя они были обычным делом при воспитании других юных римлян. Мы мало что знаем о том, как прошли несколько лет его жизни до восхождения к высшей власти. Светоний рассказывает, что «вместе с другими науками изучал он и музыку», что (22) он испытывал безмерную страсть к скачкам и что «говорить о них он не уставал, хотя ему это и запрещали. Однажды, когда он с товарищами оплакивал смерть «зеленого» возницы, которого кони сбросили и проволокли по арене, учитель сделал ему замечание, но он притворился, что речь шла о Гекторе».

Больше о его детстве нам почти ничего не известно. У Светония мы находим важное, по нашему мнению, замечание (7) – биограф говорит, что Нерон пытался убедить Клавдия в незаконнорожденности Британика (Британик был сводным братом Нерона, младше его на три года). Вполне можно себе представить, что его мать Агриппина при любой возможности внушала ему, что однажды он станет повелителем мира. Что касается хорошего или дурного влияния Сенеки, мы можем сказать следующее: историки прошлых веков называли Сенеку чуть ли не святым. Да, он был утонченным и начитанным человеком, но одновременно безвольным гедонистом; его истинным девизом было «Живи и дай жить другим». Поэтому мы можем понять, как получилось, что, согласно Тациту, Сенека не только терпел любовные связи Нерона, но иногда и оказывал им содействие.

Что нам известно о сексуальной жизни Нерона в юности? Во-первых, следует заметить, что, едва достигнув шестнадцатилетнего возраста, он был обвенчан с антипатичной ему сводной сестрой Октавией, и этот брак с самого начала не мог не быть неудачным в самом важном отношении: в несоответствии сексуальных требований супругов. Легко понять, что Нерон со своей сильно развитой сексуальностью не мог получить удовлетворения в подобном браке. Возможно, к этому браку его вынудила амбициозная мать ради собственных целей, зная, что Октавия не сможет уменьшить ее влияние на сына. Возникает отчетливое впечатление, что Нерон и его мать, возможно бессознательно, находились в эротических взаимоотношениях. Между ними не стояло мужчины, который мог бы называться истинным отцом Нерона, а беспринципная Агриппина, может быть, надеялась раз и навсегда утолить свои ненасытные амбиции, получив подобную власть над сыном. Это может объяснить постоянно возникавшие слухи о кровосмесительной связи Агриппины и Нерона. И, приняв эту гипотезу, мы поймем, почему первая связь, действительно принесшая Нерону удовлетворение после его тягостного брака, пробудила в сердце его матери самую дикую ярость. Она инстинктивно чувствовала, что лишается власти над сыном. Тацит говорит с проницательностью великого психолога («Анналы», xiii, 13): «Но Агриппина с женским неистовством накидывается на сына, говоря, что его оспаривает у нее какая-то вольноотпущенница, что вчерашняя рабыня – ее невестка и много другого в том же роде; и, чем яростнее она осыпала его упреками, не желая выждать, когда он одумается или пресытится, тем сильнее распаляла в нем страсть, пока он не вышел из повиновения матери и не доверился руководству Сенеки».

Но уже в юности Нерон, должно быть, познакомился с другим видом любви – гомосексуальной. В те дни в этом не было ничего особо шокирующего. От Катулла мы знаем, что среди юных римлян был широко распространен обычай до женитьбы вступать в сексуальные отношения с красивым молодым рабом (его называли concubinus). Почему такой чувственный человек, как Нерон, должен был быть исключением? Поражает лишь сообщение Кассия Диона (61, 10) о том, что вкус к мальчикам-фаворитам привил Нерону его наставник Сенека, сам обладавший аналогичными склонностями. Можно посчитать эти слова одним из недоброжелательных измышлений более поздних авторов, клеветавших на несимпатичных им императоров. Но с другой стороны, вполне вероятно, что Кассий Дион говорит правду. Как нам известно, вскоре после прихода к власти Нерон отравил своего сводного брата Британика. Этому несчастному мальчику, едва достигшему четырнадцатилетнего возраста, Нерон, естественно, не доверял как возможному претенденту на императорскую власть. Но другие источники говорят, что он был красивым и воспитанным мальчиком, а Тацит («Анналы», xiii, 17) пересказывает слух, что Нерон, до того как отравить его, вступил с ним в сексуальную связь, которая порочила свободного человека, но была вполне допустима в отношении рабов и при этом не нарушала тогдашних моральных норм. Более того, все источники единодушны в том, что Нерон вступал в аморальную связь со свободнорожденными мальчиками, причем ударение ставится на слово «свободный». Тацит также упоминает, что Нерон испытывал гомосексуальные чувства к актеру Парису. Наконец, все авторы приводят рассказ – столь абсурдный с современной точки зрения – о «замужестве» Нерона со своим фаворитом (разные источники называют его либо Пифагором, либо Спором). Неизвестно, насколько правдивы эти утверждения, но ясно одно: Нерон был от природы бисексуален, подобно Горацию, Катуллу и многим другим знаменитым римлянам.

Здесь уместно привести цитату из Светония (29): «От некоторых я слышал, будто он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем-нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свои пороки». В этом заявлении видно столь глубокое знание человеческого сердца, что возникает большое искушение приписать его авторство самому Светонию, чем Нерону, умершему в 31 год. Не напоминает ли оно нам изречения Шопенгауэра?

Относительно гомосексуальных склонностей Нерона можно напомнить читателям предположение Фрейда о том, что гомосексуальный элемент в личности ребенка усиливается, если его мать обнаруживает в себе мужские черты. (Так Фрейд утверждает в эссе «Из детства Леонардо да Винчи».)

Мы полагаем, что с этой стороной характера Нерона связана и другая, чрезвычайно странная его склонность, которую отмечают все источники. Тацит говорит («Анналы», xiii, 25): «В консульство Квинта Волузия и Публия Сципиона [то есть в 56 году] на границах Римского государства царили мир и покой, а в самом Риме – отвратительная разнузданность, ибо одетый, чтобы не быть узнанным, в рабское рубище, Нерон слонялся по улицам города, лупанарам и всевозможным притонам, и его спутники расхищали выставленные на продажу товары и наносили раны случайным прохожим, до того неосведомленным, кто перед ними, что и самому Нерону порою перепадали в потасовках удары и на его лице виднелись оставленные ими следы». Такая курьезная разновидность двойной жизни характерна для многих современных гомосексуалистов. Не вполне ясно, можем ли мы удовлетвориться вынесенным Нерону диагнозом «шизофрения», но очевидно, что что-то подобное коренилось в глубинах его личности.

Нам рассказывают о Нероне, что «наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость его поначалу проявлялись постепенно и незаметно, словно юношеские увлечения» (Светоний, 26), но, добавляют авторы, всем было ясно, что пороки эти – от природы, а не от воспитания. Без сомнения, это верно. В некоторых исторических трудах и в наше время встречается изображение Нерона как «хорошего» императора в начале правления, превратившегося под конец в невероятного монстра, но эта картина не основана ни на каких исторических фактах. Нерон в течение всей жизни был одним и тем же, и это доказывают нам сведения о его юности. Однако его мать, а потом – Сенека, очевидно, умели обуздывать его, так что некоторое время основная масса римлян могла обманываться на его счет. Сбросив же оковы, наложенные на него матерью и Сенекой, выступавшим в роли воспитателя и советника, Нерон все более и более ясно раскрывал свой характер, о котором нам иногда рассказывают с дикими преувеличениями, а иногда с ужасающей достоверностью.

В наши дни Нерон оценивается как искусный и осторожный политик (особенно во внешнеполитической сфере), но нас это сейчас не интересует. Перейдем к рассмотрению его сексуальной жизни в зрелом возрасте.

Мы уже сказали, что у Нерона были жена и любовница, а помимо этого, он выказывал и гомосексуальные склонности. Также отмечалось, что первые годы его правления были свободны от тирании и жестокости. Именно на тот период приходятся его знаменитые слова: «Как мне жаль, что я научился писать», произнесенные, когда ему пришлось подписать смертный приговор. Согласно Тациту, до того неиспорченный Нерон быстро деградировал, обнаруживая распущенность, жестокость и похоть, когда его охватила страсть к знаменитой Сабине Поппее. Она была на несколько лет старше Нерона и уже замужем. Эта чрезвычайно красивая и утонченная женщина вместе с тем отличалась совершенной аморальностью. Вот как ее описывает Тацит («Анналы», xiii, 45): «У этой женщины было все, кроме честной души. Мать ее, почитавшаяся первой красавицей своего времени, передала ей вместе со знатностью и красоту; она располагала средствами, соответствовавшими достоинству ее рода; речь ее была любезной и обходительной, и вообще она не была обойдена природною одаренностью. Под личиной скромности она предавалась разврату. В общественных местах показывалась редко и всегда с полуприкрытым лицом, – то ли чтобы не насыщать взоров, то ли, быть может, потому, что это к ней шло. Никогда не щадила она своего доброго имени, одинаково не считаясь ни со своими мужьями, ни со своими любовниками; никогда не подчинялась она ни своему, ни чужому чувству, но где предвиделась выгода, туда и несла свое любострастие». Известно одно из ее изречений: «Лучше я умру, чем увижу, как поблекла моя красота». А о красоте ее рассказывают легенды. Она была замужем за римским всадником, но ее, очевидно, окружали юные поклонники, среди которых был и веселый гедонист Отон, позже ставший императором.

Этот человек не жалел усилий, чтобы внедриться в число приближенных Нерона. Нерон, еще совсем юный и незнакомый с подобным образом жизни, похоже, нашел в Отоне того, кого в романе Оскара Уайльда нашел Дориан Грей в лице Генри. По словам Светония, в обществе Отона Нерон предавался распутству и пьянству. Именно Отон раскрыл ему глаза на красоту Поппеи, уже успевшей выйти за него замуж. И он же стал соперником, которого Нерон в конце концов затмил в глазах Поппеи; наградой Отону стала потеря горячо любимой им женщины, отобранной более могущественным претендентом.

Примечательно его поведение по отношению к Нерону. Хоть и страстно влюбленный в Поппею, он крайне опрометчиво начал расхваливать перед приятелем свою жену и, естественно, разбудил в Нероне тщеславие и желание. Поппея же с самого начала имела одну цель, к которой ее вел холодный расчет – стать римской императрицей. За такую цену она была готова сдаться на милость Нерону. И ее тактика была не менее искусна. Порой она изображала преданную и покорную любовницу, порой – высокомерную и неприступную даму; когда Нерон пытался удержать ее у себя, Поппея негодующе восклицала, что она – замужняя женщина и не позволит играть своей честью, а кроме того, что ее сердце принадлежит Отону, так как с его умением жить не сравнится никто (Тацит. Анналы, xiii, 46). В другой раз она делала вид, будто не одобряет визиты Нерона, и заявляла, что станет принимать его лишь в присутствии мужа. Такое обхождение, естественно, раздувало огонь в сердце юного императора.

Отон не собирался добровольно уступать жену Нерону, и поэтому был удален от двора и в итоге послан управлять далекой провинцией. Теперь у Нерона была одна цель: разбить цепи, мешавшие ему жениться на Поппее. Этими цепями в первую очередь был его несчастный брак с Октавией, а во вторую – его собственная мать, понимавшая, что ни одна женщина, кроме Поппеи, больше не сможет влиять на императора. Штар в своей замечательной книге «Агриппина, мать Нерона» говорит: «И снова разгорелась борьба не на жизнь, а на смерть между двуми дочерьми императорского Рима – и одной грозило всего лишиться, а другая стремилась всего достичь. Одна оборонялась, вторая нападала». Легко догадаться, какая из этих женщин должна была победить – та, чьими союзниками были юность, красота, умение обольщения, ум, утонченность и четкий расчет. Когда Поппея презрительно обзывала Нерона «обездоленным сиротой, покорным чужим велениям» (Тацит. Анналы, xiv, 1), она использовала наилучшую тактику, так как Нерон уже давно восставал против опеки матери, которой ранее подчинялся во всем. А если, как мы уже говорили, привязанность Нерона к Агриппине покоилась на бессознательной эротической основе, легко понять, что, когда он, наконец, встретил истинную любовь, его отвращение к матери-кровосмесительнице проявилось со всей полнотой. Но что любопытно, Поппея, во всех смыслах женщина до мозга костей, была старше Нерона, и поэтому являлась для негоне чем иным, как отражением[110] ненавидимой им матери. Этим объясняется громадное влияние Поппеи на личность Нерона, а также то, что его царственная супруга Октавия (женщина совершенно другого типа) не возбуждала в нем практически никаких сексуальных эмоций. То, насколько существенным было влияние его матери, мы видим в замечании Светония, что Нерон избрал себе в наложницы проститутку, которая напоминала ему мать (Светоний, 28).

Убийство Нероном матери следует рассматривать в свете этих фактов. Правдивость сообщений историков об этом убийстве никогда не оспаривалась, хотя вполне вероятно, что романтические подробности, которыми оснащает свою версию Тацит, – не более чем чистая выдумка. Все биографии Нерона сходятся в том, что его истинная натура раскрылась только после смерти матери: до тех же пор, пусть он не испытывал к ней любви, но она по крайней мере внушала ему страх. Также вполне вероятно и то, что у Нерона осталось столько сыновних чувств, что поэтому кровавое преступление тяжким грузом давило на его сознание, отчего ему казалось, «что среди окрестных холмов слышатся звуки трубы, а над могилою его матери – горестные стенания» (Тацит. Анналы, xiv, 10).

С Октавией он развелся не так поспешно, как убил мать. Тем не менее это тоже ужасная история. Несчастную женщину, которая реально никогда не была женой Нерона, ни убеждения, ни угрозы не могли принудить к разводу. Поэтому на нее возвели ложное обвинение в прелюбодеянии с флейтистом. Однако ее слуги и под пыткой не подтвердили обвинений. Одна из ее верных рабынь, которую долго пытал префект Тигеллин (главный помощник Нерона, сменивший Сенеку после его отставки), в разгар пытки воскликнула, что у Октавии тело чище, чем у Тигеллина – рот.

После этой неудачной попытки Октавия была выслана из Рима и содержалась в Кампаньи под вооруженной охраной. Но затем случилось нечто неожиданное: простой народ начал открыто выражать неудовольствие поведением императора. Когда распространились слухи, что Октавия возвращается из изгнания, люди бросились на Капитолий, стали приносить благодарственные жертвы богам, сбросили статуи Поппеи, а скульптуры своей любимой Октавии украсили цветами. Это лишь усилило ненависть Нерона к жене. Его солдаты очистили улицы от народа и подавили бунт в зародыше. А Поппея, осознавшая все опасности, угрожавшие ей самой и ее амбициозным планам, использовала все свое влияние на слабого и трусливого императора, чтобы тот покончил с этой невыносимой ситуацией. Октавия была обречена на смерть. Ее враги сфабриковали историю, будто бы она совершила прелюбодеяние с убийцей Агриппины, и тот под угрозой смерти подтвердил эту фальшивку. Народу представили так называемые доказательства вины Октавии. Она была сослана на пустынный остров Пандатерию, сыгравший такую зловещую роль в судьбах ее семейства, и там ее зверски умертвили.

Теперь Нерон мог без всяких промедлений сделать Поппею императрицей; он так и поступил. Однако эта амбициозная и бессердечная женщина недолго пользовалась плодами успеха. Она умерла три года спустя, как ходили слухи, оттого, что во вспышке гнева Нерон ударил ее, беременную, ногой. В эту версию мы не можем безоговорочно поверить.

Ранее мы почти не говорили об артистических пристрастиях Нерона. Эта сторона его натуры весьма существенна при оценке его сексуального характера, и поэтому ее следует обсудить отдельно. Как уже было сказано, Нерон получил хорошее образование, был сведущ во всех науках и искусствах и, следовательно, обладал известными талантами. Светоний говорит (52): «Он обратился к поэзии, сочиняя стихи охотно и без труда. Не правы те, кто думает, будто он выдавал чужие сочинения за свои: я держал в руках таблички и тетрадки с самыми известными его стихами, начертанными его собственной рукой, и видно было, что они не переписаны с книги или голоса, а писались тотчас, как придумывались и сочинялись, – столько в них помарок, поправок и вставок. С немалым усердием занимался он также живописью и ваянием».

Известно, что к тому же он питал страстный интерес ко всему, связанному со скачками и гонками колесниц в греческом стиле. И как бы преувеличены ни были рассказы античных историков, уместно упомянуть его появления на публике в качестве актера, певца, колесничего, борца и гладиатора. Психолог Штекель смело допускает, что «император, отличавшийся такими артистическими амбициями, не мог быть кровожадным, обладая силой поэтического творчества». Согласно его теории, Нерон был невротиком, «талантливым человеком, не сумевшим реализовать свои дарования». Эта идея как будто подтверждает высказанное выше мнение, что Нерон до конца жизни не избавился от своих комплексов, связанных с матерью. Весь дилетантизм Нерона, все его любительские потуги прославиться в той или иной области можно объяснить очень просто: он поневоле стал великим преступником, потому что не мог достичь сублимации своих импульсов при сотворении великих произведений искусства. И в этом состояла трагедия его жизни.

Современный итальянский поэт Пьетро Косса пытался, как и многие другие поэты до него, воплотить образ Нерона на сцене. Именно он выразил натуру Нерона одной строкой: «У него было сердце римлянина и греческий ум». Эти слова передают весь трагический конфликт в душе этого человека. Легко себе представить, в какой восторг приводило Нерона все греческое, особенно греческие соревнования, пусть и пропитавшиеся грубым духом римской помпезности и хвастовства; как льстили его неумеренному тщеславию тысячи зрителей, аплодировавшие ему как певцу, актеру или победителю состязаний, однако в глубине души он оставался жалким слабаком, которого съедало чувство вины. Истории известны и другие примеры властителей в обличье величественных деспотов, но с душой, угнетенной отчаянием. Все сведения о гомосексуализме Нерона (правдивые или преувеличенные) очень хорошо сочетаются с эллинизмом в его характере. Люди его типа никогда не бывают бережливыми и дальновидными финансистами; они не в состоянии хранить деньги, а без меры тратят их на пышные празднества и всевозможные излишества. Нерон же предавался излишествам в крайней степени. И ни одно из его сексуальных прегрешений не повредило ему так сильно в глазах народа, как его расточительность, потому что он был вынужден пополнять свою казну, которая в то время практически не была отделена от государственной казны, всякими сомнительными средствами, такими, как порча монеты и даже открытое ограбление провинций.

Меня одолевает искушение объяснить то, что ему приписывали знаменитый пожар Рима, с чисто эстетической точки зрения. Вполне вероятно, что, глядя из своего дворца на пылающий город, Нерон позволял себе бесстыдные замечания об ужасной красоте этого зрелища, и эти замечания были поняты как доказательства, что он сам поджег город либо для того, чтобы полюбоваться пожаром, либо чтобы построить себе новый дворец на руинах. Лично я не стал бы обвинять Нерона в поджоге Рима.

А если он не ответствен за это, достоверность знаменитой главы из Тацита («Анналы», xv, 44) о казни христиан после пожара оказывается под большим сомнением. Ни один христианский автор не упоминает об этой казни, что лишь подтверждает предположения, что эта глава – позднейшая выдумка христианских авторов, желавших доказать существование Христа как исторической фигуры. Но это между прочим. Правда, и Светоний упоминает о казни христиан примерно в то же время, но говорит об этом вкратце и без каких-либо подробностей. Детали, приведенные у Тацита, ему неизвестны. И то, что он, величайший сплетник из всех историков, ничего не говорит на эту тему, очень показательно.

Можно также сказать, что эстетизм Нерона был фактором, вызывавшим ненависть у все еще могущественного Сената, – такую ненависть, что сенаторы составляли один заговор за другим и в конце концов бросили его на произвол судьбы, когда восстали пограничные армии. У Кассия Диона мы читаем: «Было невыносимо слышать, а тем более видеть, что римлянин, сенатор, патриций, понтифик, цезарь, император вносил свое имя в список состязающихся, упражнял голос, исполнял всяческие песни, появлялся с длинными волосами, бритым подбородком, в распахнутой одежде и почти без свиты, с яростью взирал на соперников, оскорблял их бранными словами, подкупал судей и зрителей на играх из боязни, что его будут упрекать и вычеркнут из списков, – и все для того, чтобы выиграть приз игрой на лире… и потерять императорскую честь!» Следует добавить, что тот же автор говорит (62, 10): «Простонародье и войска взирали на это зрелище, нисколько не негодуя, а, наоборот, восхваляя императора».

Безвольный эстетизм Нерона и любовь к удовольствиям проявились в постыдном поведении, когда его власть начала рушиться. В данном случае мы можем принять на веру рассказ Светония, так как он вполне соответствует истинному характеру Нерона. Светоний пишет (47): «Между тем пришли вести, что взбунтовались и остальные войска. Узнав об этом во время пира, он изорвал донесение, опрокинул стол, разбил оземь два любимых своих кубка, которые называл «гомерическими», так как резьба на них была из поэм Гомера, и, взяв у Лукусты яд в золотом ларчике, отправился в Сервилиевы сады. Самых надежных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов сопровождать его в бегстве». Когда они отказались, он стал обдумывать самые безумные планы – в сущности, любые, кроме единственного очевидного: обороны. Так, ему пришло в голову отправиться на Форум в траурном платье и с помощью всего своего красноречия пробудить в народе жалость. Но даже он должен был признать, что такой план отдаст его беззащитным в руки врагов. В итоге он бежал в загородное поместье одного из своих вольноотпущенников и спрятался там в отдаленном уголке, непрестанно оплакивая свою жалкую участь. Наконец, он приказал подготовить все необходимое для своих похорон, причем на каждом этапе приготовлений всхлипывал и восклицал: «Какой великий артист погибает!»

Однако он, будучи трусом, был не способен на самоубийство. Тут прибыл гонец с ужасным известием, что Сенат объявил Нерона вне закона и что его велено привезти в Рим и запороть до смерти. Нерон был объят ужасом. Он не выносил физической боли, на которую хладнокровно осудил тысячи других людей. Но даже услышав, как приближаются посланные арестовать его солдаты, этот эстет не мог удержаться, чтобы не процитировать Гомера:

Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает.

Наконец он сумел умереть. С помощью секретаря (бежавшего вместе с ним) он пронзил себе горло кинжалом.

Его труп не был осквернен, чего он боялся. Его наложница Акта и две верные няньки устроили ему почетное погребение и даже отвезли его тело в родовую усыпальницу. Очевидно, простой народ его не ненавидел, так как очень долго на его могилу клали цветы, а вскоре после его смерти объявился лже-Нерон, заставивший поверить многих в то, что он истинный император.

Подвести итог можно следующим образом. Нерон стал жертвой ужасных наследственных пороков. На развитие его личности оказали сильное влияние беспорядочное воспитание в детстве и длительная опека властной матери. К этим факторам следует прибавить его многосторонние таланты и артистические наклонности, которые он так и не сумел толком развить, несмотря на свои любительские попытки во многих областях искусства.

Итак, он предстает невротиком, слабым и трусливым в глубине души (что довольно характерно для людей-эстетов). В сексуальном смысле он получал удовлетворение самыми разными способами, так как ничто не препятствовало ему в исполнении любых желаний. От природы он, разумеется, был бисексуален, однако вовсе не садист до мозга костей, каким его часто изображают. В первую очередь он был человеком так до конца и не избавившимся от материнской воли.

Разным людям он всегда открывался с разных сторон. Это можно видеть по разнообразию произведений, освещающих его личность и его эпоху, – иногда Нерон предстает холодным циником и бессердечным эстетом (как в пьесе Коссы), иногда дьяволом-антихристом (как в знаменитом романе Сенкевича «Камо грядеши?>>), а иногда (как в книге Вилбранда) тираном, которого сгубило безумие деспотической власти. Нам кажется, что воссоздать средствами искусства образ Нерона невозможно, ведь мы так и не знаем, каким он был на самом деле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.