30. Белые- но все разные…
30. Белые- но все разные…
У меня, молодца, было три товарища.
Первый товарищ — мой конь вороной,
А другой товарищ — я сам молодой,
А третий товарищ — сабля вострая в руках.
Старинная казачья песня
Всевеликое Войско Донское жило в состоянии некоего военного равновесия, то нанося удары, то получая их. Красные, осаждающие его границы, всегда были в большинстве, а донцы побеждали и держались за счет казачьего патриотизма. Для них проиграть значило бы пустить в свои станицы новое нашествие. Ну а у рядовых красноармейцев такой веской причины класть животы не было.
Хоть и жили Краснов с Деникиным, как кошка с собакой, Добровольческая армия оставалась единственным боевым союзником. Когда вспомогательный удар Деникина на север разрушил систему обороны красных в Сальских степях, казаки Киреева и Мамонтова смогли развить эту победу и выйти на подступы к Царицыну. Больше месяца держалась слобода Мартыновка, где засел бежавший от деникинцев 3-тысячный отряд Ковалева. Дело, правда, оказалось в том, что многие осаждавшие казаки были в родстве с мартыновскими крестьянами, поэтому те и другие вели огонь издалека, стараясь не поранить друг дружку. Только когда Краснов и Денисов догадались провести рокировку и прислать сюда казаков из другого округа, "странная война" кончилась и Мартыновка была взята. Остатки войск Ковалева степями прорвались на Царицын.
Одержав победы на восточном фронте, Дон тут же получил ответную оплеуху от своего же земляка казака Миронова. Этот красный командир был не чета алкоголику Голубову. Военный талант, кавалер нескольких орденов и Георгиевского оружия за мировую войну, беспартийный демократ и правозащитник, он еще до революции прославился как заступник бедноты и рядового казачества. Но на путях правдоискательства Миронов совершенно запутался в политике. Летом 17-го он, например, предсказывал, что "правая и левая контрреволюция", т. е. корниловцы и большевики, объединятся против демократии. Когда же потребовалось выбирать «или-или», то он по инерции принял сторону "против генералов", предполагая в них более страшного врага «свободы», чем коммунисты. После революции был выборным командиром 32-го полка, затем военкомом округа.
В июле он начал агитацию за советскую власть в Усть-Медведицком и Хоперском округах, где пользовался большим личным авторитетом. После бурных митингов часть казаков передалась на его сторону. Создалась опасность развала фронта. На север была срочно переброшена группа ген. Фицхелаурова. В пятидневном сражении части Миронова были разгромлены. Преследуя их, Фицхелауров дошел до границ Дона и вторгся на окраины Саратовской губернии.
После побед Добровольческой армии на Кубани красные армии Сорокина и Матвеева покатились прочь от южных донских границ. Краснов получил возможность снять войска с юга и усилить другие направления, Воронежское и Камышинское. Получив подкрепления, группа полковника Алферова перешла границу Воронежской губернии, развивая наступление в ее глубину. 9 августа был взят Богучар, за ним — Калач, Павловск, Кантемировка. Ответный удар Дон получил со стороны Царицына, где Сталин с Ворошиловым собрали большой, но разношерстный кулак, надергав войск отовсюду "с миру по нитке". Здесь впервые была брошена в бой донская Молодая армия из 19-20-летних призывников, прекрасно экипированная, обученная и вымуштрованная. Первая же ее атака не ложась, стройно, как на параде, с винтовками наперевес, обратила красных в панику. Большевики были опрокинуты и бежали. Положение Царицына, который с запада прижал Мамонтов, а с севера Фицхелауров, еще более ухудшилось.
Наверное, в конце лета был пик могущества Донской армии. В ней насчитывалось около 60 тыс. чел., 175 орудий, 4 бронепоезда, 20 аэропланов. Плюс 20-тысячная Молодая армия на стадии формирования. Но уже вскоре вооруженные силы пришлось значительно сокращать: всеобщая мобилизация охватила казаков от 19 до 52 лет, хозяйства остались без рабочих рук. А ведь Дону надо было себя кормить да и ту же армию снабжать. Хочешь не хочешь, атаман вынужден был объявить демобилизацию старших возрастов. Это немедленно сказалось на боеспособности — и не только количественно. Старики-то были главными ревнителями казачьих традиций и опорой порядка. Без них в строю остались те же бывшие фронтовики. Хоть и ученые недавними событиями, но испорченные революцией и все еще отравленные невообразимыми коктейлями идеологических ядов. Казачьи полки стали доступны для большевистской агитации.
И донской патриотизм начал поворачиваться другим концом. Едва вышли к границам своей области, боевой порыв резко упал. Говорили — хватит, мол, свою землю очистили, а русские пусть сами себя освобождают, если хотят. Чего ради кровь за чужих проливать? К себе большевиков не пустим, но и лезть на русские земли тоже не станем, у нас свое государство, у них — свое. Впрочем, и большевистская пропаганда ловко подстраивалась под этот мотив. Дескать, нечего вам делать в русских губерниях, уходите назад, тогда и Дон никто трогать не будет. Поэтому война пошла вяло, ограничиваясь отражением вражеских атак. Будь красные поумнее — они вообще не лезли бы в наступления месяц-другой, и фронт развалился бы. Только большевистские удары то там, то здесь красноречиво доказывали казакам необходимость сохранять боеспособность и дисциплину. И давали моральное основание занимать крестьянские губернии — воевать-то лучше на чужой земле, а не на своей.
Серьезное испытание пришлось выдержать и Краснову. Полномочия-то у него были только до полного освобождения Дона, когда можно будет отовсюду собрать делегатов. 29.08 открылся Большой Войсковой Круг. Он был уже не «серым», как Круг Спасения Дона. Здесь были и представители городов, и интеллигенция, снова раздались голоса различных партий со своими взглядами и политическими программами. Сразу же атаман подвергся мощным атакам оппозиции, которую возглавили председатель Круга В. Харламов и управляющий Отделом иностранных дел генерал А. Богаевский, соратник Корнилова и Деникина.
Первый удар был по поводу германской ориентации, Богаевский доложил о скандальном письме Краснова к Вильгельму. Демагоги из левых партий нападали на ущемления «демократии» и отмену "завоеваний революции", требовали ограничить власть атамана и урезать его полномочия. 2.09 после длинной речи Краснов сказал: "Когда управляющий видит, что хозяин недоволен его работой, да мало того что недоволен, но когда хозяин разрушает сделанное управляющим и с корнем вырывает молодые посадки, которые он с таким трудом сделал, он уходит. Ухожу и я…" — и так швырнул тяжелый атаманский пернач о стол, что расколол верхнюю доску. Это произвело впечатление. Станичная и полковая часть Круга заволновалась, потребовали вернуть атамана.
К Краснову послали депутацию. Круг одобрил внешнюю политику Дона, но
"без вовлечения в борьбу ни за, ни против Германии".
Однако положение еще долго колебалось. Шла борьба двух кандидатур Краснова и Богаевского, сторонника ориентации на Антанту и подчинения Деникину. Вмешались и немцы. Их представитель майор Кокенхаузен писал из Ростова, что
"ослабление власти атамана вызовет менее дружеское расположение к Дону германцев".
Пригрозил прекратить поставки оружия. Это сыграло свою роль. Да и здравый смысл подсказывал делегатам, что иметь антигерманского атамана при немецком соседстве еще рановато. Лишь 26.09 работа Круга завершилась. 234 голосами из 338 атаманом был избран Краснов. Его права остались неурезанными. С трудом ему удалось протащить и постановление о переходе границ Донской области и занятия "для наилучшего обеспечения границ Царицына, Камышина, Балашова, Новохоперска и Калача". И все пошло по-прежнему.
А между тем деникинцы и повстанцы, очищая от большевиков Черноморское побережье, установили первые контакты с грузинскими войсками ген. Мазниева. Сначала отношения были дружеские, вполне союзные. Мазниев помогал казакам оружием, передал Добровольческой армии трофейный бронепоезд, а грузин снабжали зерном. Но после того как отступающая Таманская армия нанесла поражение Мазниеву и выбила его из Туапсе, город заняли преследующие таманцев добровольцы. И дружба кончилась. Мазниева отозвали, заменив генералом Кониевым. В районе Лазаревской сосредоточилось 5 тыс. грузинских войск при 18 орудиях, начали строить укрепления у Сочи. В Дагомысе и Адлере высадились германские гарнизоны.
25.09 в Екатеринодар прибыла делегация во главе с Г. Гегечкори. Но переговоры, не без влияния немцев, зашли в тупик по всем пунктам. И по вопросу преследовании в Грузии русских граждан, поднятому Алексеевым. И по вопросам товарообмена — деникинцы были готовы платить хлебом за вооружение и имущество, оставшееся в Грузии от Закавказского фронта, Красного Креста, военно-промышленных организаций, но просили гарантий, что хлеб не пойдет в Германию — несмотря на нехватку продовольствия в Грузии, такие факты отправки продуктов уже имелись. Алексеев заверял, что "со стороны Добровольческой армии и Кубани никаких поползновений на самостоятельность Грузии не будет", пытаясь получить ответные гарантии и втолковать грузинской стороне, что дружеские отношения в ее же интересах, ведь в случае победы большевиков их "независимая республика" просуществует недолго. К этим доводам делегация Гегечкори осталась глухой. Главным же пунктом преткновения стал Сочинский округ, населенный русскими и армянами. Грузия настаивала на сохранении его за собой: он отделял Добровольческую армию от Сухумского округа, населенного воинственными абхазами, которые считали грузин оккупантами. Тифлисские политики опасались, что в случае приближения русских белогвардейцев Абхазия от них отпадет.
Так ни с чем и разошлись. Враждебных действий не последовало, но граница была закрыта, и товарообмен прекратился.
Надо заметить, что в гражданской войне довольно часто военные власти "на местах" более трезво и глубоко оценивали обстановку, чем политики в «центрах». Так было с Мазниевым, так было с англичанами, так было и с немцами. Когда Добровольческая армия, побеждая на Кубани, подчеркивала всюду свою союзническую ориентацию на Антанту, главное командование и правительство Германии потребовало от Краснова не передавать Деникину оружия и боеприпасов, поставляемых с Украины. В Батайске для контроля была установлена застава. Но местное германское командование, отлично представляющее, что такое большевизм, намекнуло тому же Краснову, что закроет глаза, если грузы пойдут на Кубань в обход заставы. И вооружение повезли грузовиками через степь.
В зонах германского влияния политика по отношению к белым формированиям была различной. В Эстонии, Лифляндии и Курляндии, объединенных в Балтийский округ, где немцы планировали создание суверенного государства Балтии под своим протекторатом, все национальные войска были распущены и создания каких-либо вооруженных сил не допускалось. То же самое относилось к Литве, где здешний Совет — «Тариба» — в 1918 г. обратился к протекторату Германии, приглашая на литовский престол немецкого принца.
В Псковской губернии и Белоруссии немцы интересов не имели, оставаться здесь не собирались. Поэтому сочувственно относились к организации белых сил для защиты от большевиков после их ухода. Им и здравый смысл подсказывал, что иметь потом соседями большевиков — не самая приятная перспектива. В Пскове начала формироваться Северная белая армия генерала Вандама. Вербовочные бюро открылись в Риге и Ревеле, немцы даже отпустили в ограниченном количестве средства и оружие. В Белоруссии такую же попытку формирования начал генерал Кондратович. Но эти действия шли черепашьими темпами. Германская оккупация казалась еще очень долгой, и острой нужды вроде бы и не было. Это была прифронтовая зона Северного и Западного фронтов, зона максимальных солдатских бесчинств — офицеров здесь осело мало. Здесь не было авторитетных вождей, видных полководцев. А население… оно свободно вздохнуло под германской оккупацией после бедлама, творившегося здесь в 17-м. А ужасов коммунистического режима оно на себе не познало и оставалось инертным. Поэтому к осени 18-го Северная армия едва нарождалась на свет.
В Белоруссии результаты были вообще плачевными из-за политической возни, дошедшей до абсурда. Белорусские Рады образовались в Минске, Витебске, Могилеве, Гомеле, Гродно, Ковно, даже в Смоленске, Москве и Петрограде. Причем каждая претендовала на верховную белорусскую власть. Одни Рады придерживались концепции независимости, другие — автономии, третьи — федерации с Россией, четвертые — с Польшей. Одни ориентировались на союз с немцами, другие — с поляками, третьи — с литовцами, четвертые — с большевиками.
Украина тоже оставалась почти безоружной. Политическая обстановка здесь царила такая, что черт ногу сломит, — и гетман, и сторонники Рады, и сторонники России, и эсеры, и монархисты, и большевики, и махновцы. А для пропитания Центральных держав Украина была слишком важна, поэтому они на всякий случай не давали гетману создавать армию — кто знает, куда она штыки повернет. Вооруженные силы Скоропадского состояли из охранных и пограничных сотен, украинизированной дивизии ген. Натиева, быстро разложившейся и расформированной, из 1-й Украинской пехотной дивизии, созданной австрийцами из военнопленных — едва прибыв на родину, она тоже стремительно стала разлагаться и была расформирована, а также Сердюцкой дивизии — чисто декоративной опереточной гвардии гетмана, выряженной в жупаны с кривыми саблями и чубами-оселедцами.
Настоящая армия только предполагалась. Создавались штабы без войск на 8 корпусов и 4 кавалерийские дивизии. Больше это походило на анекдот. Офицеры были русские, которые шли в армию, чтобы прокормиться, или считая, что на этой базе сможет потом возродиться настоящая русская армия. Ломали языки, подделываясь под обязательную «мову». Занимали казармы, рисуя на них украинские вывески со множеством ошибок. Печатались учебники и наставления с обложками на украинском языке и содержимым на русском. Были изданы по-украински и изучались уставы, причем команды, которых в "рiдной мове" не существовало, заменили… немецкими. Например, "смирно, равнение направо" читалось "хальт, струнко направо". Офицеры целыми днями развлекались, потешаясь над подобным чтивом, над украинизацией и над самими собой. А солдат попросту не было.
Наконец, в противовес Добровольческой армии союзной ориентации делались попытки образования белых частей германской ориентации. Летом 18-го монархический союз "Наша Родина" во главе с герцогом Лейхтенбергским и М. Е. Акацатовым по согласованию с гетманом и немцами, на их деньги, начал в Киеве работу по формированию Южной армии. Была достигнута договоренность с атаманом Красновым о развертывании этой армии в занятом казаками Богучарском уезде Воронежской губернии. Параллельно на Украине возникли вербовочные бюро Астраханской армии под руководством князя Тундутова. Совершенно пустой и тупой человечек, он играл роль не то царька, не то полубога у калмыков. В Новочеркасске и Екатеринодаре выступал как атаман Астраханского казачества (самозваный). Ездил в Берлин, ухитрился получить аудиенцию у Вильгельма, после чего всюду стал добавлять к своим титулам "друг императора Вильгельма". Его украинские бюро ведались почти не маскирующимися немецкими агентами, а затем перешли к ультраправым монархическим группам.
Из затеи ничего путного не вышло. В отличие от уезжавших воевать на Дон и Кубань, в эти армии шли те, кто желал получать содержание и рисоваться спасителем отечества, не рискуя собственной шкурой. Понацепляв золотые погоны и шевроны «романовских» бело-желто-черных цветов (в отличие от бело-сине-красного шеврона Добровольческой армии), Южная армия лихо воевала по киевским ресторанам и атаковала барышень на Крещатике. Опять же здесь были штабы без войск, командиры полков и батарей без полков и без батарей.
Наконец между Скоропадским и Красновым было достигнуто соглашение об образовании единой русской Южной армии из Воронежского корпуса (на базе киевской Южной армии), Астраханского корпуса (на базе Астраханской армии) и Саратовского корпуса (из крестьян-повстанцев Саратовской губернии, возглавлявшихся полковником Манакиным и земскими деятелями). Был найден и командующий, генерал от артиллерии Н. И. Иванов. Заслуженный полководец, бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом, герой Львова и Перемышля. Кавалер редчайшей награды — ордена Св. Георгия 2-й степени. Таких в России было всего двое, он и Юденич (не путайте с солдатским Георгиевским крестом). Хотя и в преклонных летах, он принял предложение — которое на деле лопнуло, как пузырь.
Когда из Киева в Кантемировку смогли вытащить "Воронежский корпус", в нем оказалось всего 2 тыс. человек, из них лишь половина боеспособных, а остальные — сомнительные "сестры милосердия" и «ударницы», гражданские чиновники, полицейские, престарелые отставники и подозрительные «контрразведчики». Вся эта толпа наполнила Кантемировку кутежами, скандалами, перессорилась с местным населением. Больше половины «корпуса» пришлось разогнать, а оставшиеся подразделения переформировать. Тундутов, когда дошло до дела, выставил 4 тыс. калмыков — босых, оборванных, без седел и без оружия, с плетками и ножами. Такой «корпус» был опасен только мирному населению. А Саратовский корпус отлично дрался, но по численности не дорос даже до бригады.
Фактически Южная армия так и не сформировалась. Ее отдельные боеспособные кусочки растворились в Донской армии и воевали на разных фронтах. Те, что остались в Кантемировке — на Воронежском направлении, саратовцы — под Царицыном, а калмыки после основательной помощи одеждой и оружием обороняли манычские степи от отдельных красных отрядов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.