Первые идеологические перемены
Первые идеологические перемены
«В кругах либеральной интеллигенции, – пишет профессор Тартуского университета П. Рейфман, – с приходом Андропова связывали большие надежды. По слухам, он ценил модернистскую живопись, с интересом относился к современному западному искусству, любил песни Высоцкого, высоко ставил его «Охоту на волков» («так это же я»)»[1509].
Появление Ю. В. Андропова на вершине власти ознаменовалось двумя скандалами.
Еще в 1981 г. на страницах «Нашего современника» появился роман М. А. Алексеева «Драчуны». Это была первая советская публикация, посвященная голоду 1932–1933 гг.[1510]. Однако дело заключалось не только в том, что этот факт был предан широкой огласке. По существу, роман бросал тень на сложившиеся к тому времени в советской литературе представления о благотворном влиянии коллективизации на деревню и ее итогах к концу первой пятилетки. А это порождало много других вопросов. Центральная пресса никак не отреагировала на роман М. Алексеева, зато саратовский журнал «Волга» в октябре 1982 г. откликнулся на него статьей М. Лобанова «Освобождение»[1511]. И хотя статья прошла цензуру, после публикации она была подвергнута высочайшему осуждению, а руководство журнала административным взысканиям[1512].
Более широкий резонанс имела история с драмой A. C. Пушкина «Борис Годунов» в Театре на Таганке[1513]. Подготовка к ее постановке велась с начала 1982 г.[1514].10 ноября состоялась генеральная репетиция[1515]. Через месяц спектакль был представлен художественному совету[1516]. «На показе была вся театральная Москва и все начальники, которые вскоре ушли и не стали даже ничего обсуждать», а «власти тут же запретили спектакль»[1517].
Позднее Ю. Любимов объяснил это тем, что Самозванец появлялся на сцене в матросском бушлате (по свидетельству A. C. Черняева, «в тельняшке и с маузером»[1518]). В этом цензура якобы увидела намек на Ю. В. Андропова, который когда-то был матросом[1519]. Давая такое объяснение, Ю. Любимов лукавил.
Матрос с маузером (неважно, в бушлате или в тельняшке) – это символ революции. Неслучайно войско Самозванца щеголяло в шинелях времен гражданской войны[1520].
«Кроме костюмов, напоминающих о советской истории (например, стражники царя были одеты в кожаные пальто, которые носили комиссары и чекисты), – пишет П. Рейфман, – все содержание пьесы не понравилось чиновникам, принимавшим спектакль. Главный конфликт возник по поводу финальной сцены: Самозванец, в современной одежде, объявив себя царем, обращался к зрителям: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович»[1521].
Позднее помощник Ю. В. Андропова В. Шарапов признал, что судьбы «Бориса Годунова» решалась на самом высшем уровне. Причем Юрий Владимирович «не рекомендовал» этот спектакль потому, что в нем опричники появлялись на сцене «в тельняшках и кожаных куртках как комиссары революции»[1522].
В запрещении этого спектакля некоторые увидели показатель того, что ничего, кроме репрессий, ждать от генсека с Лубянки не следует. Вспоминаю разговор в начале 1983 г. со своим бывшим научным руководителем, известным ленинградским историком Валентином Семеновичем Дякиным. В то время я оказался перед необходимостью покинуть Ярославль, где работал в пединституте. На мой вопрос, можно ли устроиться в Ленинграде, Валентин Семенович сказал: «Сейчас Вам лучше самому ехать в Сибирь».
Однако для меня первой ласточкой грядущих идеологических перемен после смерти Л. И. Брежнева стало появление в двенадцатом номере журнала «Вопросы истории» небольшой заметки, посвященной 60-летию академика П. В. Волобуева[1523].
Дело в том, что еще совсем недавно, в начале 70-х годов, в ходе борьбы с так называемом «новым направлением» в советской исторической науке В. П. Волобуев был не только освобожден от должности директора Института истории АН СССР, но и изгнан из института[1524].
Что же вменялось ему в вину? Отмечу только два «преступления». Во-первых, представители «нового направления» поставили под сомнение руководящую роль партии большевиков в свержении монархии и способность пролетариата к гегемонии в социалистической революции. Во-вторых, ими была сделан попытка доказать, что в российской деревне начала XX в. господствовали не капиталистические, а полукрепостнические отношения, из чего делался вывод о складывании предпосылок не для социалистической, а буржуазно-демократической революции в России. Какое значение это имело для понимания история советского общества, представить нетрудно.
Реабилитация П. В. Волобуева означала возвращение на страницы печати и тех проблем, которыми занимались представители «нового направления», и тех взглядов, которых они придерживались.
Уже весной 1983 г. мы получили подтверждение этого, когда в «Дружбе народов» появилась повесть Василя Быкова «Знак беды», посвященная безрадостной судьбе белорусского крестьянства накануне и в годы Великой Отечественной войны. Прочитав эту повесть, A. C. Черняев записал, что в ней автор «берет под прицел всю философию советской истории»[1525].
Одним из показателей этого было продолжение начатой еще в 1982 г. дискуссии о противоречиях социализма[1526]. В 1983 г. появилась книга A. C. Ципко «Некоторые философские аспекты теории социализма»[1527], которая сразу же была признана крамольной и изъята из продажи. «Свою изъятую из продажи за «идеологические ошибки» книгу – вспоминает А. Ципко, – с дарственной надписью я сумел передать Горбачеву через его помощника еще в конце 1983 г.»[1528]. В следующем 1984 г. дискуссия была продолжена. К ней присоединились «Правда»[1529] и «Коммунист»[1530].
13 марта 1983 г. А. С. Черняев отметил в своем дневнике: «Как развивается эра Андропова? Самое заметное – в прессе. Нет хвастовства, много критики, серьезный разговор о текущих проблемах, никакой боязни перед «критиками» и клеветниками социализма «там». Критикой захватываются все более высокие эшелоны. Министерское звание уже не спасет… Видно намерение создать новую общественную атмосферу»[1531].
В сентябре-декабре 1983 г. я совершенствовал свое педагогическое мастерство на ФПК МГПИ им. Ленина. Многих слушателей тогда поразили совершенно необычные лекции по истории революционного движения 1860-х годов и по истории 1920 – 1930-х гг. В первом случае наш слух резала непривычная критика Н. Г. Чернышевского, во втором – критика сталинских пятилеток. Совсем недавно за подобные лекции можно было иметь неприятности.
Однако еще более важно для понимания политики Ю. В. Андропова то, что происходило не на сцене, а за кулисами. Не то, что делалось, а то, что еще готовилось.
«Вскоре после смерти Л. И. Брежнева при Ю. В. Андропове, – вспоминал сотрудник Международного отдела ЦК КПСС С. М. Меньшиков, – было принято решение о подготовке новой редакции Программы КПСС, которую предстояло принять на очередном съезде партии в 1986 году. Работа по составлению этого документа началась заблаговременно – в 1983 году»[1532].
«Как всегда, на загородной даче засела очередная группа, в которую входили представители Отдела пропаганды, а также директор Института США и Канады Георгий Арбатов, политический обозреватель «Известий» Александр Бовин и только что назначенный директором ИМЭМО Александр Яковлев. Отбор группы был странным, т. к. в нее не вошли такие видные идеологи того времени, как главные редактора «Правды» Виктор Афанасьев и «Коммуниста» Ричард Косолапов, директор Института философии АН Георгий Лукич Смирнов и другие»[1533].
«По-видимому, – отмечал С. М. Меньшиков, – на таком составе группы настоял новый Генсек Юрий Андропов, который лично знал Арбатова и Бовина, работавших в руководимом им Отделе социалистических стран ЦК еще до его перемещения в КГБ. Знал ли он об особых настроениях этой группы? Не мог не знать»[1534].
Намереваясь перестраивать советскую политическую систему, Ю. В. Андропов собирался вернуться к вопросу о культе личности Сталина и сталинских репрессиях.
Не позднее февраля 1983 г. в ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС началась полистная проверка фонда И. В. Сталина, который в то время практически был закрыт для исследователей. Это свидетельствует о том, что вскоре после смерти Л. И. Брежнева началась подготовка к передаче фонда на открытое хранение.
Как уже отмечалось, еще в 1981 г. Т. Абуладзе с благословения Э. А. Шеварднадзе начал писать сценарий для фильма «Покаяние». По свидетельству его соавтора Наны Джанелидзе, сценарий был закончен при жизни Л. И. Брежнева, после чего Тенгиз Абуладзе отнес его к Э. А. Шеварднадзе. И «начались долгие дни ожидания» [1535]. По другим сведениям, сценарий был готов к концу 1982 г.[1536]. Э. А. Шеварднадзе «фактически выступил тайным продюсером картины»[1537]. «Для постановки картины правительство Грузии выделило 900 000 рублей, тогда это считалось огромной суммой»«[1538].
Нужно очень плохо представлять советскую эпоху и совершенно не иметь представления об Эдуарде Амвросиевиче, чтобы хотя бы на минуту допустить, что он мог сделать это на свой страх и риск. Ясно, что, идя на такой «подвиг», он согласовал свои действия в Москве. Весь вопрос заключается только в том, с кем?
Чтобы облегчить возможности работы над фильмом, Э. А. Шеварднадзе предложил, чтобы «Покаяние» «снималось по заказу грузинского телевидения и им же финансировалось. Это избавило авторов от необходимости утверждать сценарий в Москве, союзный кинокомитет лишь уведомили о том, что Абуладзе приступает к съемкам нового фильма»[1539].
К лету 1983 г. все эти проблемы были решены. И «съемочная группа отправилась в четырехмесячную экспедицию в Батуми». Однако, когда съемки были завершены, Т. Абуладзе ждал неожиданный удар. Отснятые пять тысяч метров кинопленки «по вине проявочной лаборатории» оказались браком[1540].
18 ноября его настиг новый удар – один из актеров Гега Кобахидзе, игравший роль внука главного героя фильма Варлаама, был задержан в батумском аэропорте при попытке угона самолета[1541].
Казалось бы, это поставило крест на творческом замысле Т. Абуладзе. Однако 31 января 1984 г. Э. А. Шеварднадзе не только поздравил его с 60-летием, но и пожелал завершения работы над фильмом[1542]. Это означало, что фильм нужен, история с Г. Кобахидзе не является помехой для продолжения работы над ним, а необходимые денежные средства будут изысканы.
Почему Ю. В. Андропов считал необходимым возвращение к теме сталинских репрессий? Может быть для того, чтобы продолжить начатую еще в 1953 г. реабилитацию незаконно репрессированных лиц? Но это можно было делать и без антисталинской кампании в средствах массовой информации. Следовательно, главная цель заключалась в другом. Готовясь к атаке на И. В. Сталина, Ю. В. Андропов, как и Н. С. Хрущев, тем самым начинал идеологическую подготовку к демонтированию созданной им политической системы.
В то самое время, когда Т. Абуладзе снимал свой фильм, издательство «Молодая гвардия» при участии известного ленинградского историка Виталия Ивановича Старцева начало готовить к печати книгу под названием «За кулисами видимой власти». Книга была посвящена такой необычной в СССР теме, как масонство.
Впервые о масонстве я узнал в студенческие годы, знакомясь с литературой о декабристах, и был уверен, что все это осталось в прошлом. И вдруг в начале 1968 г. к нам на исторический факультет Псковского педагогического института приехал известный американист Николай Николаевич Яковлев.
Выступая перед студентами, он сделал заявление, значение которого я стал понимать только позднее. H. H. Яковлев сообщил, что в ближайшее время предстоит пересмотр многих сложившихся представлений о характере и пружинах развития исторических событий, что сейчас разрабатывается, скоро получит освещение в печати и будет внедряться в общественное сознание идея о действии тайных, закулисных сил – масонства, причем не только в прошлом, но и в настоящем.
Как сообщил в 1991 г. в беседе со мной В. И. Старцев, впервые он познакомился с проблемой масонства в 1965 г., а стал заниматься ею как исследователь в 1967 г.[1543]. Позднее он заявил, что «начал изучать влияние русских масонов на образование и деятельность Временного правительства» «еще в 1965 г.», а в 1967 г. уже подал в издательство «Наука» «заявку и проспект популярной книжки «Загадка «Астреи» на 10 авторских листов»[1544].
Было ли это простым совпадением или же таким образом предполагалось вынести проблему масонства на страницы советской печати и привлечь к ней самое широкое внимание, о чем поведал нам H. H. Яковлев, еще требует выяснения. Однако тогда этот замысел осуществлен не был.
Следующая попытка привлечь наше внимание к проблеме российского масонства начала XX в. была сделана в 1972 г. В этом году он снова предложил издательству «Наука» книгу о ложе «Астрея» и снова получил отказ[1545]. Тогда же была зарублена статья Эрнста Генри «Эволюция международного масонства», которая уже была отредактирована и сдана в набор[1546]. И все-таки именно в 1972 г. вопрос о российском масонстве начала XX в. был вынесен на страницы нашей печати. Это сделал в примечании к одной из своих статей ленинградский историк Р. Ш. Ганелин[1547].
Однако привлечь внимание к этой проблеме удалось только после того, как в 1974 г. с ведома и благословения возглавляемого Ю. В. Андроповым КГБ издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом выпустило книгу H. H. Яковлева «1 августа 1914 г.»[1548]. После этого в 1976 г. увидела свет упоминавшаяся статья Э. Генри[1549], в 1978 г. В. И. Старцев коснулся масонской проблемы в своей книге «Революция и власть»[1550], а в 1980 г. в книге «Внутренняя политика Временного правительства»[1551].
Вокруг этих публикаций сразу же развернулись горячие споры, в ходе которых некоторые из названных авторов были обвинены в возрождении идеи о жидо-масонском заговоре и чуть ли не в черносотенстве[1552].
30 октября 1979 г. на заседании Бюро отделения истории АН СССР был вынесен доклад И. И. Минца «Об освещении роли масонства в революциях в России»[1553], который в 1980 г. был опубликован[1554]. Главная идея И. И. Минца сводилась к тому, что, не преувеличивая роли масонства, необходимо сделать его предметом серьезного научного изучения.
В 1981 г. А. Я. Аврех написал книгу «Масоны и революция», в которой сделал попытку показать, что масонство в дореволюционной России представляло собою настолько эфемерное явление, что не заслуживает даже серьезного разговора. Но эта книга была опубликована только в годы перестройки[1555].
«Было время, – писал В. А. Крючков, – когда к масонству относились как к чему-то сказочному… Потом выяснилось, что это серьезное дело, которым надо бы заниматься»[1556].
Утверждая, что когда-то в КГБ относили масонство к сказочным явлениям, В. А. Крючков никак не мог иметь в виду зарубежье, так как о существовании масонства за границей можно было прочитать даже в Большой советской энциклопедии[1557]. Причем в первом ее издании 1938 г. говорилось: «Численность масонов в настоящее время определяется приблизительно в 4–5 млн. чел.»[1558], в третьем констатировалось: «В 60-х годах XX в. в мире насчитывается около 8 млн. членов масонских лож»[1559]
Следовательно, заявление В. А. Крючкова о первоначальном неведении КГБ по поводу масонства имеет смысл только применительно к Советскому Союзу. В таком случае становятся понятны его слова, что когда «Комитет заинтересовался этой проблемой», он столкнулся с непреодолимым препятствием: «чтобы ее размотать по-настоящему, нужно было, чтобы ею занималось и высшее политическое руководство», «а там такого желания не было». В результате, утверждал В. А. Крючков, «наша информация надлежащим образом не оценивалась»[1560].
Из этого признания вытекают следующие выводы: КГБ удалось установить, что масонские связи из-за границы вели в Советский Союз, причем к лицам, занимавшим видное место в партийно-государственной номенклатуре, а поскольку «высшее политическое руководство» не дало на это согласие, получается, что масонские нити вели к самому руководству.
Слухи об этом начали циркулировать в нашей стране по меньшей мере с 70-х годов. Именно тогда я впервые услышал от В. И. Старцева, будто бы масоном был М. В. Молотов. Называли масоном Н. М. Шверника[1561]. Высказывались предположения о принадлежности к масонству О. В. Куусинена[1562].
На рубеже 70 – 80-х годов в самиздате появилась книга А. М. Иванова «Логика кошмара»[1563], в которой со ссылкой на Хасана Джема («Масонство в мире и в Турции» – Стамбул, 1976) был опубликован список «советских масонов», получивший название «турецкого списка». Кого там только не было: и Н. К. Байбаков, и Л. М. Каганович, и П. Н. Поспелов, и М. А. Суслов, и И. Эренбург, и др.[1564]
4 декабря 1981 г. писатель Ф. Чуев не только довел эти слухи до В. М. Молотова, но и поинтересовался, действительно ли он масон? Вячеслав Михайлович отшутился, но выразил уверенность в существовании масонства в СССР и допустил возможность его внедрения в КПСС[1565]. Когда через год Ф. Чуев снова вернулся к этой теме, В. М. Молотов признал существование масонства в СССР еще в те времена, когда он был у власти, и заявил: «Масоны, конечно, старались около правительства кое-кого своего иметь»[1566].
Если это понимал В. М. Молотов, об этом не могли не знать советские спецслужбы. Но тогда они обязаны были вести работу по выявлению и обезвреживанию масонской агентуры в СССР. И действительно, существуют сведения, будто бы в «КГБ многие годы существовал отдел по борьбе с сионизмом и масонством»[1567].
Мы не знаем, как КГБ боролось с проникновением масонства в СССР.
Но известно, что когда в 1980 г. книга А. М. Иванова «Логика кошмара», в которой автор утверждал, будто бы в 1953 г. в нашей стране произошел переворот и власть захватили жидомасоны, появилась в самиздате, она была изъята из обращения и уничтожена[1568], а сам автор арестован и предан суду[1569].
Отмечая факт существования слухов о «внедрении масонов в советское руководство», журналист Н. Добрюха попытался вызвать В. А. Крючкова на откровения, но, по его словам, бывший руководитель КГБ разговаривать на эту тему «категорически» не пожелал[1570].
Когда начали распространяться слухи о еврейском происхождении Ю. В. Андропова, тогда же появились слухи и о его принадлежности к масонству[1571]. В конце января 1984 г., когда книга «За кулисами видимой власти» готовилась к печати, версию, будто бы Ю. В. Андропов – масон со ссылкой на «венгерских националистов» обнародовал американский журнал «Атлантик ревю»[1572].
Что стоит за всем этим, пока можно лишь предполагать. Ясно только одно. Масонская проблема существует и требует изучения. Требует выяснения и вопрос о том, с какой целью к этой проблеме пытался привлечь внимание Ю. В. Андропов.
В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. В 1938 г. в первом издании БСЭ отмечалось, что «масоны являются сторонниками сохранения буржуазной демократии и, в частности во Франции, выступают на стороне Народного фронта», а в фашистских государствах подвергаются преследованиям[1573].
В 1954 г. во втором издании БСЭ говорилось: «В настоящее время масонство представляет одно из реакционных движений в капиталистических странах и имеет наибольшее распространение в США, где находится его организационный центр»[1574]. Таким образом, за шестнадцать лет масонство из прогрессивного превратилось в реакционное.
Прошло двадцать лет. И в 1974 г. в третьем издании БСЭ в числе бывших масонов были названы некоторые видные прогрессивные деятели, а о самом масонстве было сказано, что на протяжении всего его существовании против него «с клерикальных позиций» вел борьбу Ватикан[1575].
Это означает, что к середине 70-х годов в глазах руководства советского государства масонство снова утратило свой реакционный характер. Идея о том, что масонство является неоднородным, была положена и в основу книги «За кулисами видимой власти».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.