ЛАНДШАФТ И ЭТНОС

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЛАНДШАФТ И ЭТНОС

Дискуссия в журнале «Природа» открыла два слабых места в теории Гумилева. Прежде всего, регионы этногенеза. Гумилев нанес на карту только шестнадцать регионов, где когда-либо складывались новые этносы. Гумилев считал, что благоприятные условия для этногенеза существуют только на стыках ландшафтов, где есть плавный переход между, скажем, горами и равниной, лесами и степью. Позднее он попытается свою точку зрения обосновать получше. В «Этногенезе и биосфере» он пишет не только убедительно, но и художественно:

«Далеко не всякая территория может оказаться месторазвитием (этот термин Гумилев заимствовал у П.Н.Савицкого. – С.Б.). Так, на пространстве Евразии на всей полосе сплошных лесов – тайги от Онежского озера до Охотского моря – не возникло ни одного народа, ни одной культуры. Все, что там есть или было, принесено с юга или с севера. Чистая, сплошная степь тоже не дает возможности развития. Дешт-и-Кыпчак, т. е. половецкие степи от Алтая до Карпат, — место без Genius loci. <…> Монотонный ландшафтный ареал стабилизирует обитающие в нем этносы, разнородный – стимулирует изменения, ведущие к появлению новых этнических образований».

Допустим, всё так, но ведь Гумилев в своей карте не придерживается выдвинутой им же самим идеи, на что обратил внимание даже друг Гумилева Юрий Ефремов. В обширной и очень благожелательной статье Ефремов все-таки заметил, что Гумилев подошел к делу поверхностно: «Спорным выглядит утверждение, что в Северной Америке "бескрайние леса и прерии не создают благоприятных условий для этногенеза". Почему же лесостепь на стыке этих лесов и прерий оказалась бесплоднее евразийской лесостепи? Какого разнообразия не хватило Америке? На карте полуостров Индостан – белое пятно, хотя влажно тропические леса соседствуют здесь с лесами муссонными сухотропическими и саваннами…».

На карту Гумилева не попали Северный Кавказ и Закавказье, хотя там природа как раз чрезвычайно разнообразна, а «стыки ландшафтов» встречаются сплошь и рядом. И даже ландшафт Дешт-и-Кыпчака не такой уж «монотонный». Еще в одном из самых первых писем (1 января 1957 года) Петр Савицкий критиковал эту идею Гумилева: «…мне кажется, что и в вопросах этногенеза месторазвитий было больше. <…> Нынешний Казахский "мелкосопочник" (с высотами до 1500 метров и выше: массив Кызылрай – 1559 м), с его лесами и водами. <…> Между тем своими словами о половецкой степи "от Алтая до Карпат" Вы лишаете и его "гения места". <…> А Улатау, одна из "сокровищниц" Казахстана! А Мугоджары! А горы (Богдо и др.) над Астраханскими озерами! Всё это – заповедники степного мира, не только месторазвития вообще, но и этноместоразвития, места с "гением места!"»

Если быть последовательным, то к «пригодным» для начала этногенеза ландшафтам надо отнести большую часть суши, ведь обширные и совершенно «монотонные» ландшафты встречаются редко.

На самом деле у этой вроде бы научной идеи Гумилева основания скорее биографические. Гумилеву просто нравилось жить там, где сочетались ландшафты. Даже лагерная жизнь в местах живописных и разнообразных казалась легче. Гумилеву нравился Норильск, расположенный как раз на стыке тундры и лесотундры, но северная тайга в бассейне Нижней Тунгуски казалась совершенно безрадостной. Монотонные степи под Карагандой (Песчанлаг) и Омском (Камышлаг после 1953 года) нравились гораздо меньше живописных предгорий Алтая (Камышлаг до лета 1953 года).

Виктор Козлов в своей первой антигумилевской статье обратил внимание на еще одно слабое место теории этногенеза. Жизнь далеко не всех этносов умещается в отмеренные теорией сроки. В самом деле, китайцы существуют уже пятое тысячелетие, евреи известны с середины второго тысячелетия до нашей эры, японцы последние 150 лет совершенно не напоминают «старичков» мемориальной фазы этногенеза (Гумилев датировал начало их этногенеза VI веком нашей эры). Все это современные и весьма динамичные народы. Верна ли теория?

На одном интернет-сайте недавно встретил стишок:

Мудр ты был, Гумилев, исчисливший сроки народам.

Все же тебя опроверг малый евреев народ.

Сомнительно, чтобы и сам Гумилев «ответил, на какой стадии подобного развития находились, например, двести лет назад японский и китайский этносы и на какой стадии они находятся в настоящее время», — писал Виктор Козлов.

А ведь и правда – не отвечал. Юрий Ефремов вспоминал, что не раз спрашивал Гумилева: связано ли обновление Мэйдзи и «последующая агрессивность японцев» с пассионарностью, но тот всегда отмалчивался. Возможно, Гумилев просто боялся ошибиться из-за «аберрации близости», когда события на самом деле малозначительные представляются современнику чем-то грандиозным.

Вероятно, была и другая причина молчать об этом «пробуждении Азии». Япония чуть ли не самая моноэтничная страна на свете. В XIX веке там не было меньшинств, если не считать вымирающих айнов на Хоккайдо, а значит, условия не благоприятствовали этногенезу.

По мнению Гумилева, этногенез начинается с появления небольшой популяции пассионариев. Если условия благоприятствуют, то пассионарии создают первоначальную консорцию (группу, объединенную общностью судьбы, — религиозную секту, разбойничью шайку и т. п.), которая, постепенно разрастаясь, начинает преобразовывать господствующий в обществе стереотип поведения. Если общество полиэтнично, то есть состоит из нескольких старых этносов со старыми этническими традициями, то «новые люди» могут эти старые традиции сломать и создать на развалинах нескольких старых этносов новый, который отличается новой этнической традицией.

Сильная этническая традиция не дала бы развернуться новому поколению пассионариев, их должны были перебить: «… в монолитных этносах у пассионариев было мало шансов уцелеть, но в мозаичных они прекрасно играли на внутренних противоречиях врагов». Так, пророк Мухаммад со своими махаджирами и ансарами использовал «вражду жителей Ятриба (Медины) к роду курейшитов, арабов – к евреям, северных бедуинов – к южным. Будущий византийский этнос вырос из христианской общины Павла в многоэтничной Малой Азии, тогда как монолитная Иудея уничтожила у себя группу евреев христиан».

Но ведь этот пример не все объясняет. Сам же Гумилев писал о пассионарном толчке I века, превратившем евреев в новый, молодой этнос, который бросил вызов Римской империи.

Гумилев описывал этническую историю евреев как историю трех, если не четырех разных народов: «…трансформации, возникавшие вследствие пассионарных толчков, видоизменяли их не менее, чем все прочие этносы. При этом менялись даже облик культуры и догмы религии, феномены куда более устойчивые, чем этнические стереотипы, но сохранялся этноним, что и вводило в заблуждение и невежественных людей, и даже ученых».

Кто спорит: соратники Иисуса Навина, истреблявшие население Ханаана, мало походят на суровых, но благочестивых ессеев и культурных эллинизированных саддукеев I века нашей эры. В Эдуарде Багрицком, Льве Троцком, Фаине Раневской, Иосифе Бродском трудно узнать потомков арендаторов, мелких торговцев и шинкарей, уцелевших в страшные времена Хмельнитчины. И все-таки этническая традиция еврейского народа не прерывалась, а лишь менялась, как и этническая традиция китайцев, японцев, персов, русских, всех этносов, переживших уже не первый цикл этногенеза.

Разрыв с традицией в эпоху Мэйдзи, конечно, произошел, но преемственность между японцами времен сегуната Токугава и современными японцами очевидна.[41]

Вероятно, в теорию Гумилева надо внести поправку. Пассионарный толчок может привести не к созданию совершенно нового народа, а к обновлению старого. Гумилев не учел, что этническая традиция «старого» этноса может быть настолько крепкой, что появившиеся пассионарии просто примут старую этническую традицию. Не разрушат старую этническую систему, а включатся в нее, не уничтожат, а обновят.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.