Глава шестая Дисциплина

Глава шестая

Дисциплина

Невозможно было сделаться тамплиером за несколько дней. Исполнение ежедневных обязанностей, краткий обзор которых дан в предыдущей главе, сопровождалось изощренными запретами, изобиловавшими нюансами, на которые в течение дня новичку постоянно указывали командор и старшие члены Ордена. Среди братьев было много людей молодых, с горячей кровью, наделенных пылким и страстным темпераментом. Их нужно было подчинить строгой дисциплине Ордена — не сломать, но смягчить их личность. Не искоренять воинственные инстинкты, но направить их в нужное русло, чтобы они с максимальной пользой служили делу Ордена и Церкви. Это не всегда оказывалось просто, и некоторые дебютанты противились жестким ограничениям, прежде чем начинали осознавать целесообразность дисциплинарных требований. С молодежью обращались мягко, командор отдавал им приказания «ради Бога», но им ничего не прощали. Особенно тяжело было отказаться от сложившихся привычек и свободы воли, цены которой они не знали до поступления в Орден. Праздность, развлечения, шутливые беседы находились под строжайшим запретом. Нельзя было играть в шахматы и в триктрак — игры, известные в любой семье, которые считались невинными, но которые порицались Уставом, усмотревшим в них основание для возможных ссор. Допускалась только игра в классы (вид настольной игры с костями и фишками), в бабки и в форбот, о правилах которой ничего не известно, где не требовалось никакого заклада. Но все равно предпочтительнее было употребить свободное время на чтение или на произнесение вслух молитв либо на исполнение какой-нибудь работы, полезной для братства. Запрещалось — этим-то наездникам! — быстро скакать верхом (переходить в галоп) без специального на то разрешения, как в одиночку, так и в сопровождении товарища. Запрещалось без спроса брать свое же оружие. Запрещалось тренироваться пешими с копьем в упражнении «богор» (единоборство, вид поединка на копьях или турнира), так как следовало избегать всего, что могло нанести ущерб обители. Запрещалось «обихаживать» самостоятельно свою же лошадь (подковывать или чистить), ибо эти занятия считались уделом кузнецов и оруженосцев. Запрещалось дарить что бы то ни было, что имело хоть минимальную ценность, кроме старого фонаря, деревянной дубины или кольев для палатки. Запрещалось без разрешения покидать командорство ради посещения города, мызы или замка. Не дозволялось заходить в частные дома иначе как в сопровождении командора или бальи. Нельзя было пить вино и принимать пищу за пределами обители кроме как за столом епископа, другого служителя церкви или братьев госпитальеров. Запрещалось присваивать себе найденное: находку следовало доставить в часовню, где надлежало возвратить ее тому брату, который ее потерял. Запрещалось кормить свою лошадь ячменем и фуражом, который можно было раздобыть сверх предусмотренной нормы, чтобы не ущемлять остальных животных. Запрещалось украшать древко копья или шлем, без разрешения начищать до блеска меч или кинжал. Запрещалось клясться и произносить непристойности. Запрещалось хранить при себе деньги кроме как по специальному распоряжению командора: этот запрет был настолько бескомпромиссным, что если, например, в карманах скончавшегося брата обнаруживали несколько су, то его посмертно исключали из рядов Ордена и лишали права на погребение в пределах кладбища тамплиеров. Также запрещалось без специального разрешения хранить у себя орденский Устав или «Дополнения», полностью или в отрывках, — не из любви к секретам или стремления к скрытности, но чтобы Устав не сделался достоянием оруженосцев и не подвергся разглашению среди «мирян», хотя совершенно очевидно, что содержащиеся в нем «строгости» не могли привлечь широкие массы. Кроме того, все монастыри сохраняли свои Уставы в тайне. У тамплиеров только командоры округов могли иметь в своем распоряжении экземпляр Устава. Но возможно, что и командоры некоторых крупных обителей также хранили у себя полный или частичный его текст, хотя бы для того, чтобы сверяться с ним при приеме новых членов; а равно чтобы сдерживать себя от гневливости, от греховных поступков или от обвинения других в нечестивости, чтобы чувствовать удовлетворение от своих действий и чтобы подавлять в себе суетность и гордыню.

Еженедельные собрания капитула

Многочисленные запреты и строгости, как мы увидим в дальнейшем, когда перейдем к описанию походов и войн, оставались бы пустым звуком, если бы повседневное поведение тамплиеров не было под тщательным контролем и нарушения не влекли за собой наказания. Этот надзор осуществлялся со стороны нескольких инстанций, среди которых, без сомнения, находились командор и старшие члены Ордена, которые, однако, все равно были не в состоянии за всем углядеть. Поэтому ответственность брали на себя сами братья — и не из мелочных расчетов или склонности к доносительству, но с единственной целью взаимного совершенствования, чтобы общими усилиями достичь рая. Когда какой-нибудь брат совершал оплошность, другие (один, два, максимум три человека) должны были отчитать его «любезно», но строго, указать ему на совершенную ошибку и предостеречь против ее повторения. Если виновный проявлял покорность и со смирением выслушивал укоры, его провинность прощалась, если же нет — на него обязаны были донести по начальству. Такая практика сегодня представляется скандальной, но она была широко распространена в Средние века и никого не шокировала. Напротив, считалось почетным выказывать страстное желание спасти ближнего своего. Не нужно забывать, что главным намерением и конечной целью людей той эпохи было обретение рая. Вот почему люди настойчиво преследовали зло повсюду, где оно им встречалось, или, по крайней мере, стремились преследовать. Это объясняет отношение тамплиеров друг к другу, объясняет также и некоторые стороны их личности, ибо Устав призывал публично осуждать все ошибочное в их среде как собственную ошибку и самим назначать себе наказание. Вот ради этой цели и были учреждены еженедельные капитулы. Они собирались не только в крупных и средних командорствах, но в любой обители, где имелось достаточно рыцарей и братьев-служителей. Устав до мельчайших подробностей описывает, как это происходило.

В день собрания все братья сходились в зале капитула. При входе они осеняли себя крестным знамением во имя Отца и Сына и Святого Духа. Обычно при входе в зал все снимали головные уборы, кроме плешивых, которые боялись застудить голову, поэтому им разрешалось оставить облегающий голову чепец и колпак, которые были предусмотрены Уставом. Затем братья стоя произносили «Отче наш», а потом занимали места по чину — в зависимости от того, являлись они рыцарями или братьями-служителями, заслуженными членами Ордена, членами со стажем или новичками. Когда все братья оказывались на местах, председательствующий на капитуле (командор, или тот, кто его замещал, или же инспектор Ордена, прибывший с визитом) открывал собрание в следующих выражениях:

— Прекрасные сеньоры, братья, встаньте и восславьте Господа нашего, чтобы его святое милосердие было с нами.

В ответ на этот призыв председателя каждый прочитывал «Отче наш». Затем, если это еще не было сделано, двери запирали на замок, чтобы никто из посторонних не мог услышать и узнать, о чем здесь говорится. Такая предосторожность была оправдана: она вызывалась озабоченностью, даже опасением причинить Ордену ущерб со стороны слуг и оруженосцев, которые являлись мирянами и могли проведать об ошибках, допущенных рыцарями, и о выговорах, которых они удостоились со стороны председателя капитула, — то есть о доносах и упреках, которыми они постоянно взаимно обменивались, причем не всегда обоснованно и часто несправедливо, ибо не всегда же эти монахи-воины оставались агнцами!

Председатель начинал заседание капитула с проповеди. В меру своих сил он старался импровизировать. Можно полагать — учитывая, что читавший проповедь был старым солдатом, — он не блистал красноречием, и его речь сводилась к призыву, обращенному к братии, признать свои прегрешения. С этого момента никто из присутствующих не мог покинуть своего места без разрешения. Каждый, перед тем как войти в зал капитула, старался припомнить все допущенные им промахи. Если за истекший период он получал выговоры от своих товарищей, то теперь должен был публично сознаться во всем этом.

Один из тамплиеров вставал, покидал свое место, приветствовал председательствующего и совершал перед ним несколько коленопреклонений. Он должен был держать себя сейчас, как на исповеди, смиренно и покорно.

— Прекрасный сир, — говорил он, — я прошу прощения (молю о милости) у Бога и Приснодевы Марии, у вас и у братии за свое прегрешение…

Было недостаточно назвать и перечислить грехи, которые человек ставил себе в упрек, требовалось «поведать» о них, то есть указать точные обстоятельства, тяжесть и повторяемость проступка — без утайки, без боязни наказания, в соответствии с тем, как обстояло все на самом деле. Если кого-то уличали в этот момент во лжи, то его ожидало более тяжелое наказание.

Когда признания заканчивались, председатель обращался к кающемуся брату, не забыл ли тот чего, а затем предлагал ему покинуть зал и удалиться в такое место, откуда он не мог слышать речи, которыми обменивались присутствующие. Когда брат выходил из зала и дверь за ним закрывалась, председатель напоминал грехи, в которых тот только что сознался, сдержанно и четко комментировал их и спрашивал у присутствующих, начиная со старших и наиболее уважаемых членов Ордена, мнения по поводу наказания, которое следовало наложить на провинившегося. Большинство присутствующих уклонялись от ответа, и это председатель обязательно должен был учитывать, принимая решение. Наконец виновного призывали обратно. Председатель объяснял ему серьезность его проступка или проступков, призывал не повторять их впредь и произносил свой вердикт.

Прегрешения у тамплиеров бывали самые различные: неисполнение приказов командора, рассеянность во время церковных служб, сбивчивость при подсчете молитв «Отче наш» относительно количества, предписанного Уставом, проявление необоснованного гнева на одного из братии или беспричинное впадение в гнев и пр. Часто случалось, что, вследствие снисходительности к самому себе или просто по забывчивости, какой-нибудь брат забывал упомянуть об одном из своих проступков. Тогда ему могли напомнить его грех. Также случалось, что некоторые братья, еще сохранившие гордость, отказывались признавать себя виновными или пренебрежительно относились к выговорам, которые им пришлось выслушать в течение недели, — потому ли, что упреки казались им несправедливыми, или потому, что они были очень высокого о себе мнения. В этом случае братья имели право, и даже обязаны были выступить посредниками между двумя сторонами, но такая возможность была очень точно оговорена в Уставе, иными словами — тут мы не опасаемся повторений, — в своих доказательствах они опирались на совокупность обычного права. Нельзя было выдвигать обвинения против отсутствующего брата. Обвинение должно было формулироваться беспристрастно, четко и обстоятельно. Устав не признавал неполных признаний, так же как и надуманных обвинений. Требовалось выступать уверенно и говорить в лицо, вслух, невзирая на уважение и не заботясь об унижении товарища, с которым обвинитель мог находиться в дружеских отношениях. Нужно было действовать во благо ближнего, то есть руководствоваться заботой о спасении его души и исключительно милосердием, а не опасением потерять брата или желанием сбить с него спесь. Поэтому к командору обращались со следующей просьбой:

— Прекрасный сир (или командор), дозвольте мне поговорить с таким-то братом.

Когда разрешение давалось, обвинитель вставал, обращался к тому, кого хотел «поправить», в ответ на что тот тоже должен был встать, снять головной убор и приветствовать. Обвинитель провозглашал:

— Прекрасный брат, моли о милости за такое-то прегрешение…

И он должен был в сдержанных выражениях объяснить, где, когда и как обвиняемый нарушил правила. При этом обвиняемый должен был сознавать, что выступающий брат говорит ради его же блага. Ему не следовало раздражаться, но, напротив, принять порицание и ответить на него, стоя на коленях:

— Прекрасный сир, я молю о милости Бога, Приснодеву Марию, вас и братию за то, в чем меня упрекнули.

Однако можно было оказаться в роли напрасно обвиненного — не по злому умыслу, но вследствие нечаянной ошибки. Если человек был невиновен, он имел право — и был обязан — отрицать свою вину, не проявляя при этом ни раздражения, ни чрезмерного негодования. Следовало отвечать со смирением и кротостью в следующих выражениях:

— Прекрасный сир, я молю Бога, Приснодеву Марию, и вас, и братию простить меня за то, в чем меня обвиняют, но нахожу, что в действительности дело обстояло иначе.

Или же:

— Нет, мессир, благодарение Богу, я никогда не совершал такого!

Либо же так, если можно было сослаться на оправдательные мотивы или на смягчающие обстоятельства:

— Сир, дело обстояло иначе.

В таком случае именно от обвинителя требовалось привести доказательства своих слов, если это представлялось возможным. Получив разрешение председательствующего, обвинитель указывал на свидетелей проступка:

— Сир, здесь присутствуют братья, которым известны обстоятельства случившегося.

Председатель капитула поддерживал это требование:

— Если есть здесь братья, которым известно это дело, пусть они предстанут перед нами.

Один за другим свидетели вставали с места и становились напротив председателя. В своих свидетельских показаниях они должны были строго следовать истине, под страхом совершения тяжкого греха и серьезного проступка не следовало «говорить о других ни по приязни, ни по недоброжелательству».

Обвиняемый, будучи уверен в собственной правоте, мог в свою очередь упрекнуть обвинителя.

Если один или другой или оба сразу оказывались виноваты, председатель повелевал им удалиться и совещался с капитулом относительно достойного наказания. Следовало сохранять в полной тайне неизбежные дебаты и разногласия. Мы увидим ниже, какие санкции применялись к болтливым братьям. Не следовало рассказывать и о неудаче председателя, если он, произнося свой вердикт, не мог добиться единодушия в пользу той или иной стороны.

Если какого-либо брата признавали виновным в ряде проступков, то определение наказания для него могло вызвать замешательство. Наказать можно было только за одно нарушение, хотя бы их было допущено десять, но мера наказания, видимо, ужесточалась.

Светский человек или монах иного монастыря не мог выдвинуть обвинений против тамплиера, это допускалось только внутри Ордена — таково было одно из фундаментальных положений, которое, впрочем, свидетельствует, что Орден принимал во внимание только мнения друзей. Тем не менее если какой-либо честной муж, мирянин или монах, пользовавшийся особым уважением вследствие своего благочестия, сообщал командору о действиях, которые навлекали бесчестье на обитель, виновного можно было подвергнуть «особо тяжкому наказанию», чтобы добиться от него признаний и изгнать его из Ордена, не прибегая к капитулу.

Наказания

Они подлежали немедленному исполнению и, кроме исключительных случаев (отсрочка), — без апелляций. После оглашения вердикта председательствующий, желая преподать спасительный урок, мог обратиться к осужденным братьям: «Извольте раздеться» (до пояса) и подвергнуть их бичеванию кушаком или ремнем. Разумеется, телесное наказание производилось публично, так же как предшествовавшее ему признание вины.

Наказания бывали различны и зависели от тяжести проступка и репутации провинившегося. Всего их насчитывалось девять, и счет открывали наиболее строгие:

1. Изгнание из обители (или окончательное исключение из Ордена).

2. Лишение духовного звания.

3. Временное лишение духовного звания.

4. Два дня епитимьи в неделю, в первую неделю — три дня.

5. Двухдневная епитимья.

6. Однодневная епитимья.

7. Пятничная епитимья.

8. Епитимья на усмотрение капеллана.

9. Отсрочка или передача дела в вышестоящую инстанцию.

Возможно, было и примирение, означавшее оправдание и полное прощение.

Исключение из Ордена следовало за совершение одного из девяти особо тяжких проступков, на которых стоит остановиться подробнее, ибо они со всей очевидностью свидетельствуют о строгости дисциплины среди тамплиеров. Это симония, нарушение тайн капитула, убийство христианина или христианки, содомия (страшный грех, «гнусный и смрадный»), мятеж, очевидная трусость, ересь, предательство (переход на сторону сарацин) и воровство.

Симония — это преступление, совершенное братом, который вступил в Орден противозаконно, путем подкупа или обещания такового, даже предложенного через посредника. Тот, кто за взятку принял его, терял звание тамплиера, право принимать новых братьев и осуществлять командование.

Санкции, которые налагались за нарушение секретов дисциплинарного капитула, на первый взгляд кажутся чересчур суровыми. Однако следует учитывать тяжесть последствий такого проступка для этих сообществ, разглашение мнений и кривотолки по поводу братьев-судей, месть, которую эти пересуды могли спровоцировать, соперничество, которое они могли породить. Нужно было, чтобы каждый имел возможность под покровом тайны свободно и полностью изложить свое мнение. И, не драматизируя ситуацию, разве не могло бы обескуражить любого члена Ордена сознание того, что он находится под подозрением или что его считают бесполезным для обители?

Бегство с поля боя также нуждается в комментарии. В принципе любое проявление трусости перед сарацинами под знаменем тамплиеров влекло за собой исключение из Ордена. На практике же существовала разумная градация. Если подобный проступок совершал тамплиер-рыцарь, вне зависимости от того, находился ли он в тот момент в доспехах или без них, он подлежал исключению из рядов Ордена. Но брат-служитель без доспехов — не способный, следовательно, оказать противнику достойное сопротивление — мог ретироваться без неприятных для себя последствий. Равным образом и рыцари, и братья-служители могли, выполняя приказ командира или его заместителя, отступить, если получили серьезное ранение. Ни под каким предлогом не следовало бросать знамя Ордена тамплиеров. Если оно пропадало, нужно было пробиваться к знамени госпитальеров или, за неимением такового, к любому христианскому стягу.

Что касается проступков, связанных с сокрытием вины, то Устав предусматривал различные наказания в зависимости от ее тяжести. В качестве сокрытия квалифицировались следующие случаи:

умолчание о серьезном препятствии (брак, духовное звание, тяжелая болезнь) при поступлении в Орден;

выход ночью из обители иным путем, нежели через ворота;

утаивание вещей и предметов в ходе инспекции;

отсутствие в обители более двух ночей без получения на то разрешения;

уход из обители по злобе или в дурном настроении, если уносится с собой что-либо сверх своей обычной одежды, и отсутствие в течение более двух ночей;

сокрытие каких-либо чужих вещей в своей переметной сумке или в сундуке (ларе).

Когда прозвучал приговор об исключении, виновный должен был предстать перед капитулом обнаженным по пояс, облаченным только в подштанники и шоссы, с ремнем, висящим на шее. Преклонив колени, виновный принимал дисциплинарное наказание принесенным с собой ремнем. После этого председательствующий вручал ему «хартию об увольнении». Но исключенный брат не мог уйти куда угодно по собственному выбору. Он должен был вступить в монастырь более строгого Устава, Бенедиктинский или Августинский, чтобы там до конца жизни искупить свою вину. В любом случае он не мог направиться к госпитальерам из-за соглашения, существовавшего между двумя орденами. Если он пытался уклониться от наказания и если его ловили в течение сорока дней, то заковывали в железо и препровождали в надлежащий монастырь.

Должен был покинуть обитель и тот из братьев, кто на свою беду заболевал проказой или иной болезнью, несовместимой с жизнью в братстве, — например эпилепсией или «вздутием» (?)[15].

Хотя ложь, произнесенная во время вступления в Орден, влекла за собой исключение, учитывались и смягчающие обстоятельства. Если рыцарь по неясным причинам желал скрыть свое благородное происхождение и становился братом-служителем, данный им обет оставался в силе, но ему выдавали белый плащ в знак уважения к его рыцарскому достоинству. Если брат-служитель претендовал на звание рыцаря, его не изгоняли, но давали ему одежды и плащ черного цвета, как положено братьям-служителям, что соответствовало низшему чину. Если некий брат утаивал, что состоит в браке, его ждало строгое наказание, после чего его возвращали супруге, явившейся предъявить на него свои права. Но если жена скончалась или ушла в монастырь, виновному возвращали плащ. Сокрытие физического уродства или безобразящей болезни часто расценивалось снисходительно, ибо братья сознавали свое невежество в этой области. Чаще всего этих несчастных причисляли к «лишенным рассудка», то есть считали более или менее душевнобольными. Их отделяли от остальной братии из предосторожности и потому, что все в обители должно было совершаться гармонично и в тишине.

После исключения самыми суровыми и самыми жесткими наказаниями считались порка и лишение духовного звания. В каких случаях прибегали к подобным мерам? Когда в порыве гнева кто-то ударил другого, сбив с ног или разодрав тесемки плаща пострадавшего, схватив его за горло. После объявления приговора провинившийся возвращает Ордену коней, вооружение и доспехи, ибо лишение духовного звания равносильно причислению к низшему рангу Ордена, то есть к челяди. То же самое следовало и в том случае, если оказывалось, что некий брат вступил в половые сношения с женщиной — тогда, сверх того, он терял право дослужиться до какого-либо звания и отдавать команды. То же самое наказание ожидало тех, кто слишком настойчиво претендовал на лидерство. То же самое, если один брат ложно обвинял другого в проступке, каравшемся исключением, но не мог доказать его вины, отказываясь признать свою ошибку. То же самое, если тамплиер убивал слугу (или раба, если дело происходило на Востоке). То же, если тамплиер в гневе ранил или убил коня. То же, если он кичился одеждами, добытыми у мирян, выдавая их за полученные в обители. То же, если он без разрешения отдавал на сторону четвероногое животное, кроме собаки или кошки. То же, если он бунтовал против Ордена и из глупого сумасбродства упорствовал, отказываясь повиноваться. То же, если перед дисциплинарным капитулом провинившийся отказывался воздать благодарность за то, что открылась его вина и прегрешения были доказаны. Но имели место и иные случаи: повреждение большой печати, предоставление ссуды без разрешения, исполнение работы без приказа, отсутствие в течение одной ночи (после припадка гнева), швыряние в досаде своего плаща на землю, умышленный отказ от своего облачения… Перечень еще далеко не полон!

Устав содержит любопытные комментарии по поводу лишения духовного звания. Командор, поскольку не имел права самостоятельно принимать в Орден рыцарей, не мог без разрешения высшей инстанции подвергнуть их подобному взысканию, даже если провинившиеся являлись его подчиненными. Тем не менее дело касалось не особой привилегии рыцарей, но стремления избавить их от личной мести и оскорблений. Когда наказание налагалось вышестоящим лицом, оно принималось с выражением признательности.

Духовного звания лишали на один год и один день. В течение всего этого срока каждое воскресенье после чтения Евангелия наказанного брата подвергали бичеванию при полном стечении обитателей монастыря: рыцарей, братьев-служителей, оруженосцев, прислуги и мирян, явившихся прослушать мессу. Выдержав порку с покорностью и смирением, провинившийся натягивал тунику и возвращался в капеллу. Ну а если в течение столь длительного срока его поражала болезнь, что его ожидало? Подвергшийся наказанию лежал и питался в лазарете и, разумеется, на время болезни освобождался от порки. Болезнь не отодвигала окончания взыскания, ибо это время включалось в срок наказания, что представляется гуманным и логичным. Лишение духовного звания сопровождалось также постом, соблюдавшимся три дня в неделю, когда разрешались только хлеб и вода; постными днями считались понедельник, среда и пятница. Подвергшийся наказанию не имел права ни высказываться на дисциплинарных капитулах, ни свидетельствовать против других обвиняемых, ни тем более самостоятельно выдвигать обвинения. Когда же наконец капитул принимал решение возвратить ему духовное звание, он не мог сразу же занять место за столом в трапезной, но обязан был еще один день принимать пищу на полу, подостлав полу своего плаща.

Прочие виды наказаний (два дня епитимьи в неделю, а в первую неделю три дня; двухдневная и однодневная епитимьи) не сопровождались лишением духовного звания. Они налагались за незначительные провинности или применялись к братьям, до тех пор пользовавшимся безупречной репутацией. При трех первых поименованных видах наказания виновный приговаривался к исполнению работ, характеризовавшихся как «презренные»: мытье посуды на кухне, резка лука и чеснока, разжигание огня и особенно — «управление ослом», запряженным в тележку, которую еще нужно было нагружать и разгружать. Следовало стыдиться не наказания, но греха, за который оно налагалось. Эти наказания время от времени вносили разнообразие в несение военной службы, которая считалась благородным делом Ордена. Но по милосердию капитула и, видимо, в силу необходимости подвергшийся наказанию мог не прерывать своих обычных занятий. Следует отметить, что командор и председатель капитула не имели права ужесточать или смягчать наказание. Решение принималось большинством голосов, но рекомендовалось сокращать срок наказания, если виновный переносил его смиренно и мужественно. Когда капитул сокращал срок епитимьи, председатель вызывал виновного и объявлял ему:

— Прекрасный брат, наша братия оказывает тебе великую милость. Мы могли бы подвергнуть тебя длительному наказанию, но, по обычаям Ордена, поднимаем тебя с полу[16], ты же, ради Бога, остерегайся, чтобы не продлилось твое наказание.

Пятничная епитимья считалась самой легкой, хотя и заключалась в том, чтобы весь день просидеть на хлебе и воде и подвергнуться порке.

Что до наказаний, которым подвергал капеллан, то в основном они сводились к чтению молитв.

Отсрочка наказания диктовалась особой тяжестью преступления. Так, дело передавалось в вышестоящую инстанцию, если проступок был слишком серьезным для рассмотрения его на собрании капитула, если затрагивал репутацию всего Ордена или же носил исключительный характер и не был предусмотрен сводом действующего права, так что капитул предпочитал заявить о своей некомпетентности применительно к данному случаю. Но тот брат, дурное поведение которого было общеизвестно и который оставался неисправимым, несмотря на примененные к нему санкции, также мог ожидать отсрочки в решении своей судьбы до передачи на суд магистрa. В Святой Земле в роли верховного суда выступал Великий магистр со своим капитулом. В остальных местах высшей инстанцией являлся провинциальный магистр, которому подчинялось то командорство, где разбирали дело.

Чем заканчивалось заседание капитула

Заседание капитула завершала исповедь братьев, по окончании которой капеллан даровал им отпущение грехов. После чего председатель возглашал:

— Прекрасные сеньоры, я прошу прощения у всех вас и у каждого в отдельности за все свершенное и сказанное, чего не следовало говорить и делать. Да даруете вы мне свое прощение ради Господа нашего и его сладчайшей Матери. Да даруете вы также прощение друг другу во имя Иисуса Христа, чтобы гнев и ненависть не поселились среди вас.

Тамплиеры прощали друг друга, после чего председатель вновь брал слово:

— Прекрасные сеньоры, братья, вам необходимо знать, что всякий раз перед тем, как закрыть заседание капитула, следует вознести молитву Господу нашему…

После этого все присутствующие возносили молитву за мир, за Церковь, за святое королевство Иерусалимское и за Орден тамплиеров, за другие ордены и церковных деятелей, за благотворительность и благотворителей, за живых и, наконец, «за всех тех, которые удалились от мира и жаждут сострадания Господа нашего», но особенно — за тех, которые упокоились на кладбище командорства, и за души родителей тамплиеров, чтобы, как говорилось в Уставе, «наш Господь, по своей неизреченной милости, простил им их грехи и даровал им покой».

Уложения

В этой связи не лишены интереса Уложения, где рассматриваются некоторые проступки и на примерах, почерпнутых из внутренней истории Ордена, показано, как на практике действовал «уголовный кодекс» тамплиеров. Относительно преступления симонии составитель кодекса ссылается на прецедент, имевший место во времена магистра Армана де Перигора, то есть между 1229-м, годом его избрания, и 1244-м, датой смерти. Многие тамплиеры, заслужившие очень хорошую репутацию, вдруг догадались, что были приняты в Орден благодаря актам симонии. Они поделились своим открытием с некоторыми известными мужами Ордена, славившимися мудростью, которые посоветовали им обратиться к магистру. Арман де Перигор оказался в весьма затруднительном положении, ведь виновные принадлежали к элите Ордена. Он приказал им держать пока все в секрете ради репутации Ордена, а сам тем временем собрал свой личный капитул. Условились не прибегать к обычной процедуре, но передать дело на усмотрение папы, который поручил архиепископу Кесарийскому, другу Ордена тамплиеров, исследовать дилемму. Арман де Перигор, его советники и рыцари, на которых пала тень, предстали перед архиепископом. Братья, лишенные духовного звания, были оправданы архиепископом, вернулись к прежней деятельности и снова заняли свое место в рядах тамплиеров. «Таково было решение, ибо они давно состояли членами Ордена и прославились благоразумием и мудростью, праведной и благочестивой жизнью». Одного из обвиняемых впоследствии даже избрали магистром Ордена тамплиеров — это был Гийом де Соннак, скончавшийся в Мансуре в 1249 году, во время 1 — го Крестового похода Людовика Святого. Комментатор добавляет-. «Если бы эти братья действительно были недостойны, они бы никогда не сподобились подобной любезности».

С другой стороны, он сообщает о многочисленных проявлениях строгости правосудия тамплиеров. Один из наиболее типичных случаев произошел с братом из Шастель-Пелерена (Сафит, одна из главных крепостей Ордена, в графстве Триполи). Этот брат, надзиравший за овчарней, получил повеление командора продемонстрировать запасы провизии.

Он скрыл один кувшин масла, был уличен командором и изгнан из Ордена.

Измена (переход на сторону сарацин, отречение от креста, даже ради спасения собственной жизни и только на словах, но не в сердце) считалась непростительным преступлением. Составитель приводит печальный пример Роже Немецкого, захваченного в плен в Газе. Сарацины заставили его «поднять палец и произнести суру». По возвращении он был закован в колодки, затем решение по его делу было отложено. Переданный на суд магистра, он оправдывался, что не знал, что именно означало то, что сарацины заставили его сказать, но все равно был исключен из Ордена. Но случалось и по-другому: некий брат из Сафета (близ Тивериадского озера) приготовил свое снаряжение, намереваясь покинуть рыцарей Храма, и ночью направился в казаль (укрепленная ферма), в недавнем прошлом принадлежавший немцам, но отнятый у них сарацинами. Он провел в их обществе остаток ночи, но утром, терзаемый угрызениями совести, явился в командорство Акры. Капитул рассудил, что раз виновный предполагал, что казаль принадлежал христианам, он не собирался в действительности переметнуться к сарацинам. Он не был исключен, но приговорен к лишению духовного звания.

Содомия почиталась среди тамплиеров настолько отвратительным грехом, что они едва решались произнести само это слово. И тем не менее на скандальном процессе 1307 года одно из главных обвинений, возводимых против них, касалось именно этого пункта. Уложения точно показывают, как именно карали содомитов: «В Шастель-Пелерене нашлись братья, которые предались тяжкому греху и ночь проводили в одной комнате. Находившиеся поблизости, а также те, кто пострадал от подобного злоупотребления, сообщили о том магистру и честным мужам Ордена. Магистр собрал совет; было решено не передавать дело на усмотрение капитула, ибо оно было слишком отвратительно, но вызвать братьев в Акру». Они явились. Магистр тайно посадил их под замок.

С них сняли духовное звание и заковали в «огромные колодки». Один из обвиняемых умудрился бежать из тюрьмы и ночью перешел к сарацинам. Из двух оставшихся один был убит при попытке к бегству, а другой провел в заключении долгие годы.

Среди проступков, каравшихся лишением духовного звания, фигурировал отказ от повиновения. Что конкретно под этим понималось? Составитель Уложений сообщает: «Однажды в Тортосе командор дал приказ одному брату, а тот ему ответил: «Возможно, я это и сделаю» (сегодня мы сказали бы: «Сей момент!»). Командор его «попрекнул», а капитул приговорил к лишению духовного звания».

Куртуазность, подчеркнутая любезность, чего постоянно требовал Устав, а сановники Ордена стремились реализовать на деле, внедрялись не без труда, особенно в Святой Земле. Не стоит забывать, что там тамплиеры вели солдатский образ жизни, часто вступая в бой — то с бандами грабителей, которые кишели вокруг, то с регулярным войском противника. Подобная деятельность плохо сочеталась с монастырским образом жизни. Отсюда проистекала жестокость, проявлявшаяся в беспорядках, драках, ссорах. Терпение далеко не всегда являлось доминирующим качеством тамплиеров. Этим объясняется происхождение некоторых историй, собранных автором Уложений и требующих объективного подхода. В Акре писцы выкрали несколько голубей, позолоченных в голубятне тамплиеров. Командор поручил некоему брату Германту, ответственному за коровник (загон для крупного рогатого скота), разыскать воров. Тот посадил в засаду одного из своих подчиненных. Писцы были крайне удивлены, когда Германт с помощником застали их на месте преступления и нещадно избили. Один из жуликов получил даже тяжелую травму головы. Он пожаловался папскому легату, который схватил зачинщика драки. Магистр передал обвиняемых на суд капитула, который приговорил их к лишению духовного звания и тюремному заключению, «потому что драка была слишком отвратительна!».

В Яфете вспыхнула драка в спальне. Около полуночи был неожиданно объявлен подъем. Один из братьев, изрядный грубиян, схватил своего соседа за волосы и швырнул его на пол. Их видели и донесли о случившемся Гуго де Монло, в то время маршалу Ордена тамплиеров. Подвергшийся порицанию грубиян стал просить прощения. Капитул уклонялся от ответа. Старшие братья взывали к милосердию, упирая на то, что кровь не пролилась. Другие придерживались мнения, что следует поступить по Уставу. Маршал поддержал их, и виновного заковали в железо, а затем перевели в другое место.

Все приведенные примеры, трактующие получившие огласку случаи мелких правонарушений, имеют одну и ту же пикантную окраску. В Сафете брат-служитель обители тамплиеров послал другого брата в обувную мастерскую за башмаками. Мастер отказал. Тогда брат потребовал выдать ему ключи от шкафа, где были заперты башмаки. Мастер заявил, что ничего не даст. Разъяренный брат взломал шкаф, взял башмаки и отнес их брату-служителю. Доложили командору, который вынес происшествие на обсуждение капитула. Следовало ли квалифицировать инцидент как мелкую кражу? Капитул дал на этот вопрос отрицательный ответ, потому что захваченное братом имущество не было вынесено за пределы обители. В этом ответе чувствуется хозяйственный дух, присущий Ордену: кражей считалось только то, что ненадлежащим образом изымалось из стен командорства, нанося ущерб Ордену.

Однажды даже некоего командора приговорили к лишению духовного звания, потому что он по собственной вине, поддавшись легкомыслию и своенравию, погубил лошадь. Один человек привел свою больную лошадь к тамплиерам, которые славились как хорошие ветеринары. Животное выздоровело, и этот командор оседлал ее и пустил галопом. Вдруг он заметил зайца и погнался за ним. Лошадь упала, покалечилась и погибла от потери крови. Орден оказался перед трудным выбором: заменить владельцу пропавшее животное или выплатить издержки.

Сколь ни досадно, этот случай квалифицировался как воровство. Аналогичной епитимье подвергли другого слишком раздражительного брата, который, нечаянно разбив стеклянный кубок, швырнул осколки на пол. Воровство, и к тому же сознательное! Так же квалифицировали оплошность некоего брата из Монпелье, который решил испытать свой меч и сломал его. Воровством считалось и проявление недозволенной инициативы, если она оборачивалась бедой — как, например, в случае с братом Жаком де Раваном, который в обществе братьев-служителей и туркополов вышел из Акры, направился по Казаль-Робертской дороге (между Назаретом и Тивериадским озером) и подвергся нападению сарацин, перебивших весь отряд. Брата Жака лишили духовного звания и заковали в колодки. Воровством — причем в особенно тяжких размерах — посчитали легкомыслие садовников и виноградарей, без разрешения покинувших Акру, чтобы весело поужинать за городом. Возвращаясь обратно в ночное время, они наткнулись на сарацин. Те, кому удалось спастись, не лишились духовного звания только по причине полученных серьезных ранений. Воровством являлись и несанкционированные расходы, даже мелкие, ибо они наносили урон Ордену. Брат Жан Бушдельевр (может быть, его имя следует читать Бек де Льевр) пошел по неверному пути, истратив двести безантов на строительные работы, и не смог дать точный ответ, как именно тратилась эта сумма. Его спасла хорошая репутация, но все же он был исключен из Ордена. В тот же день капитул приговорил к лишению духовного звания брата, который продолжал держать свою свечу зажженной, несмотря на то, что командор приказал ему потушить ее.

По нескольким приведенным примерам видно, какие именно проступки выносились на обсуждение капитула и как применялся Устав. Автор Уложений, живший в Святой Земле, приводит случаи, иллюстрирующие преимущественно повседневную жизнь и атмосферу, царившую в среде тамплиеров на Востоке, хотя некоторые прецеденты имели место в Испании или Лангедоке (происшествие с мечом в Монпелье).

Подчищая свои пергаменты, наш тамплиер избегал неприятных инцидентов, которые были неизбежны в карьере рядового брата. Он получил доступ на заседания капитулов. Суждения его отличались вдумчивостью, он имел собственное мнение, иногда позволял себе сдержанно пошутить. Он исходил из тех соображений, что справедливость на Востоке незначительно отличается от того, как ее понимают на Западе. Создавалось даже впечатление, что на Востоке правосудие более сурово. Действительно, по свидетельству Уложений, близость и обыденность смертельной опасности, частые стычки с врагом требовали большей бдительности и не располагали к проявлению снисходительности. Подвергнутые епитимье не имели права участвовать в битвах, но в силу необходимости, вероятно, исполнение наказания отсрочивалось либо его сроки сокращались. Острая нехватка личного состава, усугубленная потерями, не позволяла отказываться от умелых воинов. Ведь наиболее доблестные бойцы далеко не всегда становились образцовыми монахами, даже под знаком креста тамплиеров…