Глава двадцатая Греки и персы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава двадцатая

Греки и персы

1. Греческие народы.

2. Отличительные черты греческой цивилизации.

3. Монархия, аристократия и демократия в Греции.

4. Лидийское царство.

5. Образование Персидского царства.

6. История Креза.

7. Война Дария со скифами.

8. Сражение при Марафоне.

9. Фермопилы и Саламин.

10. Платеи и Микале

1

Мы впервые встречаемся с греками на заре истории (в начале II тыс. до н. э.) — кочевыми арийскими народами, которые постепенно расширяли свои пастбища на юг Балканского полуострова, вступали в конфликты и смешивались с народами предшествовавшей эгейской (крито-микенской) культуры, вершиной которой был Кносс.

В гомеровских поэмах эти греческие племена говорят на одном общем языке. Традиция, которой следуют и эпические поэмы, объединяет их в единый племенной союз. Они называют свои различные племена одним общим именем — эллины.

Вероятно, греческое вторжение продвигалось несколькими последовательными волнами. Что касается языка, на котором говорили греки, то отличают три основных наречия: ионийское, эолийское и дорийское. Диалектов было значительно больше. Ионийцы, по-видимому, предшествовали остальным грекам и очень близко смешались с цивилизованными народами, ими покоренными. Вполне вероятно, что этнически население таких городов, как Афины и Милет, было скорее средиземноморским, чем нордическим. Дорийцы представляли собой третью, самую мощную и наименее цивилизованную волну миграции.

Эгейская цивилизация не смогла оправиться от удара, нанесенного дорийскими племенами. И на ее развалинах греки построили свою цивилизацию.

По морю, передвигаясь от одного острова к другому, греки проникли и в Малую Азию. Пройдя через Дарданеллы и Босфор, они основали поселения на южном, а впоследствии и на северном берегах Черного моря. Греческие колонии распространились также и по южной Италии, которую в итоге даже стали включать в состав Великой Греции, и по северному побережью Средиземного моря. Они основали Марсель на месте ранней финикийской колонии. Соперничая с Карфагеном, греки стали основывать поселения в Сицилии (с IX–VIII вв. до н. э.).

Вслед за греками пришли и родственные им племена македонян и фракийцев. Фригийцы, переправившись через Босфор, осели в Малой Азии.

Расселение греческих племен произошло еще до начала письменной истории. К VII в. до н. э. — к тому времени, когда евреи были угнаны в вавилонский плен, — основные очертания древнего мира догреческой эпохи в Европе оказались стерты. Тиринф и Кносс превратились в незначительные поселки, Микены и Троя остались жить в легендах. Великие центры новой греческой цивилизации — Афины, Спарта, Коринф, Фивы, Самос, Милет, тот мир, который принято называть античным, или древнегреческим, вырос на руинах полузабытой и еще более древней крито-микенской Греции, во многом не менее цивилизованной, достижения которой открываются нам стараниями археологов.

Но собственно античная Греция, о которой пойдет речь, по праву остается частью духовной жизни современного человечества, не в последнюю очередь благодаря тому, что она переняла средиземноморский алфавит и усовершенствовала его, добавив гласные. Чтение и письмо с этого момента стали общедоступным занятием, и множество людей, овладев ими, оставили память о своем времени грядущим векам.

Греческая цивилизация, становление которой мы обнаруживаем в Южной Италии, Греции и Малой Азии в VII в. до н. э., по многим важным аспектам отличается от тех двух великих цивилизационных систем, развитие которых мы уже прослеживали, — цивилизаций долины Нила и Месопотамии.

Эти цивилизации прошли долгий путь развития на тех же землях, на которых они сложились, постепенно переходя от примитивного земледелия к городской жизни вокруг храма. Цари-жрецы и цари-боги объединяли ранние разрозненные города-государства в единые царства.

Кочевые племена варваров-греков во время своего вторжения на юг оказались в мире, для которого цивилизация давно не была чем-то новым. Мореплавание и сельское хозяйство, города, окруженные стенами, письменность уже были в этом мире. Греки не создали цивилизацию на пустом месте. Они разрушили прежнюю и построили свою из ее обломков.

Именно с этим мы должны связывать отсутствие стадии города-храма и стадии жрецов-царей в греческой истории. Греки сразу перешли к жизни в городах-государствах, которые на Востоке вырастали вокруг храма. Идею связи храма и города они переняли в готовом виде.

Вероятно, больше всего в городах их впечатляли стены. Сомнительно, что греки сразу же заселили города, завоеванные ими, а жители стали считаться гражданами. Поначалу они жили в открытых селениях за пределами этих городов, ими же разрушенных. Но город, словно постоянное напоминание, как готовая модель, всегда был у них перед глазами. Город поначалу представлялся им безопасным убежищем в неспокойное время, а храм — неотъемлемой частью города.

Это наследие досталось им от цивилизации-предшественницы, хотя традиции и привычки, связанные с жизнью в их родных, покрытых лесами краях, были еще сильны в них. Общественная система героических времен «Илиады», пустив корни на новой почве, впитала в себя и новые условия жизни. С течением времени греки становились все более религиозными и суеверными: эти верования завоеванных ими народов исподволь проникали в их жизненный уклад и сознание.

Мы уже говорили о том, что социальная система ариев состояла из двух классов — знати и простолюдинов. Между ними не было четкой грани. На войне все они выступали под началом царя (вождя), который просто был главой одной из благородных семей, первым среди равных.

После покорения местного населения и с началом строительства городов к этому простому двухклассовому общественному устройству прибавился нижний слой земледельцев, а также квалифицированных и неквалифицированных работников, являвшихся по большей части рабами.

Впрочем, не все общины греков имели характер завоеваний. Некоторые города создавались людьми, которые собиралась из распавшихся поселений. В таких общинах прослойка из покоренного местного населения отсутствовала.

Во многих подобных случаях прежнее население, если кому-то удавалось выжить, становилось зависимым классом, классом государственных рабов, как илоты в Спарте. Знать и простолюдины превратились в хозяев земли и свободных земледельцев.

Торговля и мореплавание также были занятием свободных членов общины. Правда, некоторые из наименее зажиточных граждан становились ремесленниками, поденщиками и даже соглашались, как мы уже говорили, за плату быть гребцами на галерах.

Жрецы, какими их знал греческий мир той эпохи, были либо хранителями святилищ и храмов, либо чиновниками, в обязанность которых входило отправление раапичных ритуалов. Аристотель (384–322 до н. э.) в своей «Политике» отводит им ничем не примечательное место среди других групп чиновного люда. В молодости гражданин находился на военной службе, в зрелом возрасте принимал участие в управлении государством, а в старости совершал религиозные ритуалы. Жреческий класс, в сравнении с соответствующими классами в Египте и Вавилонии, был немногочисленным и маловлиятельным.

Собственно греческие боги, боги героической эпохи, были теми же людьми, только бессмертными, и греки относились к своим небожителям без особого трепета или благоговения. Но были живы и боги покоренных, находившие ревностных последователей и почитателей среди рабов и женщин. От исконных арийских богов никто не ожидал, что они будут совершать чудеса или управлять жизнью человека. Но в Греции, как и в большинстве стран Востока в I тысячелетии до н. э., весьма популярным было обращаться за советом к оракулу или прорицателю.

Особенно знаменитым был Дельфийский оракул.

«Когда старейшина племени не мог дать совета, как поступить, — читаем мы у профессора Гилберта Мюррея,[26] — следовало отправиться к могиле прославленного предка. Все оракулы располагались у усыпальниц Героев. Они давали ответ, угодный Фемиде, о том, как нужно было поступить или, как сказали бы религиозные люди теперь, какова была воля Божья».

Жрецы и жрицы храмов не были объединены в единый класс и не имели той власти, которой обладает класс. Только два класса — знать и свободные простолюдины — образовывали единое сообщество граждан, составлявшее греческое государство. Во многих случаях, в особенности в крупных городах-государствах, численность рабов и чужеземцев, лишенных права голоса, значительно превышала численность граждан. Государство, таким образом, лишь терпело их присутствие, своими законами защищая исключительно избранное общество граждан. Государство могло проявлять или не проявлять терпимость по отношению к рабам и чужакам, но у тех не было законного голоса в свою защиту.

Подобное социальное устройство значительно отличается от устройства восточных монархий. Исключительное положение греческого гражданина наводит на мысль об исключительности детей Израиля в позднем Иудейском царстве. Однако с греческой стороны мы не встречаем ничего подобного пророкам, первосвященникам и представлениям о всесильном Яхве.

Сравнивая греческие полисы (города-государства) с любой из тех общественных систем, которые мы прежде рассматривали, нельзя не заметить постоянной и необратимой тенденции греческого общества к дроблению. Цивилизации Египта, Шумера, Китая и, несомненно, Северной Индии — все они начинались с нескольких независимых городов-государств.

Каждое из них представляло собой город, окруженный возделываемой землей и связанными с городом селениями. С этого начинался процесс их объединения в царства и империи.

Но до самого конца своей независимой истории греки не знали подобного объединения. Обычно эту ситуацию объясняют теми географическими условиями, в которых довелось жить грекам. Греция — страна, разделенная горными массивами и морскими заливами на множество долин. Это затрудняло взаимное сообщение до такой степени, что лишь немногие города были способны удерживать в своем подчинении некоторое число других городов-государств на протяжении сколько-нибудь длительного времени.

Кроме того, многие греческие полисы располагались на островах, разбросанных вдоль отдаленных побережий.

Вплоть до конца эпохи независимых полисов самые крупные из них владели территорией, меньшей территории большинства английских графств. Афины, один из самых великих греческих городов, в период своего максимального расцвета имел население, не превышавшее трети миллиона. Другие греческие города лишь изредка превосходили по численности 50 000 жителей. Из этого числа половину или более составляли рабы и чужеземцы, а две трети свободного населения — женщины и дети.

Власть в греческих полисах не была везде однотипной. Перейдя после своих завоеваний к оседлой жизни, греки на какое-то время сохранили власть царей. Но аристократический класс в этих царствах со временем играл все более заметную роль в управлении.

В Спарте (Лакедемоне) в VI в. до н. э. цари занимали особое положение. Там существовала любопытная система двоевластия: вместе правили два царя, избранных из двух различных царских семей.

Но большинство греческих городов-государств стали аристократическими республиками задолго до VI в. до н. э. Одна из причин этому — безволие и неспособность к эффективному управлению большинства семей, которые претендовали на верховную власть, пользуясь наследственным правом. Рано или поздно эти семьи вырождались. И по мере того как греки осваивали морские просторы и ширились их колонии и заморская торговля, новые разбогатевшие семьи вытесняли старые и приводили к власти новых людей.

Эти «новые богачи» античности становились членами растущего правящего класса, олигархии, противостоящей аристократии. Хотя понятие «олигархия» («правление немногих») в строгом смысле должно включать в себя и аристократию («власть лучших») как частный случай.

Во многих городах отдельные личности, обладавшие исключительной энергией, воспользовавшись общественными конфликтами или трениями между классами, обеспечивали себе более или менее постоянную власть в государстве. Подобную комбинацию индивидуальности и случая отчетливее всего можно наблюдать в Соединенных Штатах Америки, где людей, пользующихся различного рода неформальным влиянием и властью, называют боссами. В Греции их называли тиранами. Однако тиран был все же больше, чем босс. Его признавали как монарха, и он правил, требуя подчинения себе как монарху. Современный босс, в свою очередь, скрывается за легальными формами правления, которые он «держит в руках» и использует в собственных целях.

Власть тирана стояла особняком от царской, которая претендовала, например, на право наследования верховной власти. Тираны, скорей всего, опирались на недовольство менее зажиточных слоев. К примеру, Писистрата, тирана Афин с 561 по 527 гг. до н. э., с двумя промежутками изгнания, поддерживали жившие в постоянной нищете афинские низы. Иногда, впрочем, как в греческой Сицилии, тиран отстаивал интересы богатых против бедных. Когда позднее персы начали подчинять себе греческие города Малой Азии, они ставили там проперсидских тиранов из местной знати.

Аристотель — великий философ, который родился в условиях наследственной македонской монархии и несколько лет был наставником царского сына, — в своей «Политике» проводит различие между двумя типами верховной власти. Это власть царя, который пользуется признанным и наследственным правом на власть (как царь Македонии, которому служил Аристотель), и власть тирана, который не пользуется поддержкой тех, кем он правит.

На самом деле сложно представить, чтобы тиран смог оставаться у власти без поддержки и активного участия многих своих подданных. С другой стороны, «подлинные цари», декларируя на словах преданность державе и заботу о благе народа, приводили порой свою страну к раздорам и разрухе. Аристотелю также принадлежат слова о том, что царь правит для блага страны, а тиран — для своего собственного блага. В этом, как и своем утверждении, что рабство — природное положение вещей, а женщина не создана для свободы и политических прав, Аристотель вполне был сыном своего времени.

Третья форма правления, которая постепенно начинала преобладать в Греции на протяжении VI–IV столетий до н. э., была известна как демократия. Современный мир поглощен разговорами о демократии, но наше представление о демократии мало похоже на демократию греческих полисов. Вполне уместным будет внести ясность в то, что же означало это слово в Древней Греции.

Демократия в то время была властью третьего сословия, демоса («демос» — народ, толпа). Это было правление сообщества граждан, власть большинства, отличная от власти немногих избранных. Здесь нужно акцентировать внимание на понятии «гражданин». Раб не входил в число граждан, не был гражданином и свободный чужеземец, и вольноотпущенник. Даже трек, родившийся в этом городе, отец которого жил за пределами городской черты, исключался из числа граждан. В некоторых ранних демократиях существовал еще имущественный ценз, а имуществом в те времена была земля. Впоследствии требования несколько смягчились, но читатель не может не заметить, что здесь мы имеем дело с чем-то, сильно отличающимся от современного понимания демократии.

К концу V в. до н. э. имущественный ценз был отменен в Афинах. Однако Перикл (ок. 490–429 до н. э.) — великий государственный деятель Афин, о котором нам еще предстоит говорить, — утвердил закон, запрещавший давать гражданство Афин тем, кто не сможет подтвердить свое афинское происхождение с обеих сторон.

Таким образом, в греческих демократиях, равно как и в олигархиях, граждане образовывали сплоченную корпорацию для управления огромным порой населением рабов и иноземцев, как это было в Афинах периода расцвета.

Аристотель в своей «Политике» очень ясно показывает, в чем на деле выражалась эта разница между демократией и олигархией. Налоги в олигархиях затрагивали богатых в очень незначительной степени, в то время как при демократии богатых обкладывали ощутимыми налогами, а несостоятельным гражданам, как правило, выплачивали пособия и содержали их за счет городской казны. В Афинах гражданам платили даже за посещение общего собрания. Но большинство людей, не входивших в число счастливчиков, пользовавшихся гражданскими правами, трудились и вели себя так, как им было приказано. Если кто-либо из них хотел прибегнуть к защите закона, он должен был обратиться к гражданину, чтобы тот выступил от его имени. Только граждане могли обращаться в суд и ожидать законного разбирательства своего дела. Наше современное представление о том, что каждый живущий в государстве имеет право быть его гражданином, до глубины души потрясло бы привыкших к привилегиям афинских демократов.

Монополизация государства гражданами привела к появлению чрезмерного и специфического патриотизма. Греки образовывали союзы, но никогда не объединялись с другими греческими полисами в единое государство. Это в конечном итоге сводило на нет все те преимущества, которыми они обладали.

Стесненные географические условия греческих государств только усиливали острогу их патриотических чувств. Любовь к родине означала непосредственно любовь к своему городу, своей религии, своему дому, поскольку все это в греческом полисе было единым целым. Конечно, рабы не разделяли этих чувств, и в олигархических государствах привилегированный класс часто преодолевал свою неприязнь к иноземцам из-за еще большей неприязни к тем, кто противостоял ему внутри общины. Но в целом патриотизм в Греции был глубоко личным чувством, отличавшимся остротой и вдохновлявшим порой на крайности. Как и отвергнутая любовь, он был готов обратиться в нечто, напоминающее ненависть. Грек в изгнании походил на французского или русского эмигранта, готового не щадить родную отчизну, лишь бы избавить ее от бесов в человеческом обличье, которые наводят теперь свои порядки, а его выставили вон.

В V в. до н. э. (478 г.) Афины вместе с несколькими греческими полисами образовали так называемый Афинский морской союз, о котором историки иногда говорят как об Афинском царстве. Однако все города-государства, входившие в этот союз, сохранили свои правительства. Одним из главных результатов деятельности Афинского союза было полное и эффективное подавление пиратства, другим — установление некоего прообраза международного права. В действительности это были те же законы, которыми пользовались в Афинах. Но, тем не менее, появилась возможность для совместных действий и равных прав в суде для граждан различных государств союза, что невозможно было прежде.

Афинское царство по сути выросло из оборонительного союза против Персии. Первоначально его центром был остров Делос, и союзники делали взнос в совместную казну на Делосе. Затем казну перенесли в Афины, опасаясь возможного нападения персов. После города один за другим стали предлагать денежные взносы вместо участия своих граждан в военных действиях, и в результате Афины почти все делали самостоятельно, оставляя у себя почти все деньги. В военных мероприятиях их поддерживали только один-два крупных острова.

Союз стал, таким образом, постепенно превращаться в «царство», но граждане государств-союзников оставались, по большому счету, иностранцами в отношениях друг с другом. И именно от беднейших граждан Афин, составлявших основу оборонительных сил союза, зависела безопасность и процветание Афинского царства.

Каждый гражданин Афин считался военнообязанным с восемнадцати до шестидесяти лет и мог принять участие в военных действиях на родине или за пределами Афин — собственно в афинских интересах либо для защиты городов союза, граждане которых предпочли заплатить Афинам. Вероятно, в те времена в Афинском союзе не было ни одного мужчины старше двадцати пяти лет, который не принимал бы участия в нескольких кампаниях на берегах Средиземного моря или в Черноморских колониях и не ждал бы нового призыва.

Еще одним отличием демократии греческих полисов было то, что каждый гражданин имел право выступать и голосовать в народном собрании. Учитывая небольшие размеры городов-государств, это означало обычно собрание не более чем нескольких сотен человек. Самое многочисленное собрание насчитывало несколько тысяч граждан.

В более поздних греческих демократиях назначение общественных должностных лиц (кроме тех случаев, когда необходим был специально подготовленный чиновник) происходило с помощью жеребьевки. Предполагалось, что это оградит права всех законных граждан от длительного доминирования богатых, влиятельных или склонных к чрезмерному лидерству личностей.

В некоторых демократиях (в Афинах, Милете и др.) существовал институт остракизма — от слова «остракон», черепок. Так во времена кризисов и конфликтов принимали решение, следует ли кого-то из граждан отправить в изгнание на десять лет. На остраконах — кусках черепицы, обломках глиняных горшков писали имя возможного изгнанника, затем складывали их в урну, а результат оглашали в народном собрании.

Современному читателю может показаться, что основной движущей силой остракизма были зависть и желание свести личные счеты. Однако на деле этот институт был задуман совсем не Для этого. Он предоставлял способ принять решение в ситуации, когда политические разногласия грозили расколоть общество.

В греческих демократиях были партии и партийные лидеры, но не было постоянного правительства и постоянной оппозиции. Не было, таким образом, механизма проводить в жизнь определенную политику, даже если она пользовалась поддержкой народа, если против нее выступал сильный лидер или влиятельная группа людей. С помощью остракизма наименее популярный или пользовавшийся наименьшим доверием лидер из числа предводителей разделенного общества отстранялся от власти на какой-то период, без потери чести или имущества.

С остракизмом связана история об одном неизвестном, и вдобавок неграмотном, афинском гражданине. Аристид (ок. 540–467 до н. э.), лидер афинян и позднее один из основателей Афинского союза, заслужил огромную популярность своим справедливым судейством. Он вступил в спор с Фемистоклом (ок. 525–460 до н. э.) по поводу морской политики. Аристид ратовал за армию, Фемистокл — за сильный флот; узел противоречий затягивался все туже. Остракизм оставался единственным способом разрешить этот конфликт. О том, что было дальше, мы читаем у Плутарха (45–127 гг. н. э.).

В день голосования, когда Аристид шел по улице, его окликнул незнакомец, видимо, крестьянин из пригорода, не умевший писать. Он попросил, чтобы Аристид написал свое имя на протянутом ему черепке расколотого горшка.

— Но почему? — спросил тот. — Разве Аристид тебя чем-то обидел?

— Нет, — ответил гражданин, — я его никогда даже не видел. Просто надоело, что все вокруг только и говорят, что об Аристиде Справедливом.

При этих словах, пишет Плутарх, Аристид, не проронив ни слова, взял черепок и написал так, как просил незнакомец …

Когда начинаешь понимать подлинное значение греческих установлений и законов, и в особенности ограничение всех видов власти, будь то демократии или олигархии, в пользу местного привилегированного класса граждан очевидной становится невероятность любого эффективного объединения сотен греческих городов, разбросанных по Средиземноморью, или хотя бы эффективного сотрудничества между ними ради обшей цели.

Каждый город был в руках нескольких людей или нескольких сотен, для которых его обособленность была самым ценным в жизни. Только внешняя угроза могла объединить греков. Но пока Греция была свободной, она не знала политического единства.

Впрочем, греков всегда объединяла общая традиция, основанная на одном языке и письменности, на общем для всех греков героическом эпосе и на постоянном сообщении между различными островами. Важная связующая роль принадлежала и единой религии. Некоторые святыни — к примеру, храм Аполлона на острове Делос и храм в Дельфах — содержались не отдельными государствами, но межгосударственными союзами, или амфиктиониями («союзами соседей»). В отдельных случаях (Дельфийская амфиктиония) эти союзы были широкими и очень влиятельными религиозно-политическими объединениями.

Такой союз заботился о сохранности святилища, обеспечивал безопасность паломников, следил за состоянием дорог. Амфиктионии поддерживали порядок во время праздников, а также устанавливали внутри союза специальные законы, чтобы не допустить войны между его членами, и в особенности Дельфийский союз, подавляли пиратство.

Еще более важным связующим фактором были Олимпийские игры, проводимые каждые четыре года в Олимпии. Состязания в беге, кулачный бой, борьба, метание диска и копья, прыжки, соревнования на лошадях и колесницах были основными видами спорта. Непрерывно велся список победителей и важных гостей, посетивших Олимпиады. Начиная с 776 г. до н. э. эти игры проводились регулярно почти тысячу лет. Они имели важное значение в укреплении общегреческого чувства (панэллинизма), которое дополняло ограниченную политику полисов. 776 г. до н. э. — год первой Олимпиады — также и весьма важная точка отсчета в греческой хронологии.

Впрочем, чувство духовного единства не слишком помогало, когда в игру вступал упрямый «сепаратизм» греческих политических институтов. Из «Истории» Геродота мы узнаем, насколько упорной и интенсивной была вражда городов-государств, которая держала греческий мир в состоянии затяжного военного конфликта. В древние времена (вплоть до VI в. до н. э.) в Греции преобладающим влиянием пользовались обширные семьи-кланы, во многом похожие на древнюю систему семейных хозяйств у ариев, с их чувством тесных родственных уз и склонностью к кровной мести и длительной межклановой вражде.

История Афин на протяжении многих лет пронизана враждой двух знатных и влиятельных семейств, Алкмеонидов и Писистратидов. Последние, хоть и принадлежали к афинским аристократическим фамилиям, опирались на поддержку беднейшего населения Афин и использовали в своих интересах их недовольство. Позднее, в VI и V вв. до н. э., этот процесс интриг и мести привел к исчезновению старых аристократических кланов. Войны наступивших времен были вызваны разногласиями, связанными с торговлей, и народными волнениями, подогреваемыми скорее отдельными искателями приключений, чем семейными вендеттами.

Легко понять, помня о сепаратизме греков, почему ионийцы Малой Азии и Архипелага с такой готовностью перешли под покровительство Лидийского царства, а затем персов, когда Кир сверг Креза, царя Лидии. Со стороны кажется, что они бунтовали только для того, чтобы быть снова завоеванными. Затем пришел черед и европейской Греции столкнуться с Персидской державой. Удивительно — и сами греки не скрывали своего удивления — как им удалось избежать владычества персов, этих варваров-ариев, повелителей древних цивилизаций Западной Азии. Но прежде чем мы расскажем об этой борьбе, давайте уделим некоторое внимание самим этим азиатам — в особенности мидянам и персам, которые к 533 г. до н. э. уже овладели древними цивилизациями Ассирии и Вавилона и намеревались покорить Египет.

4

Раз мы упомянули о Лидийском царстве, будет уместным, прежде чем мы продолжим, рассказать о лидийцах. Исконное население большей части Малой Азии, вероятно, было родственным древним обитателям Греции и Крита. Если это так, оно также принадлежало к средиземноморской группе. Либо это была еще одна ветвь изначального ствола смуглокожих народов, от которого отделились средиземноморские народы на западе и дравиды — на востоке. Своеобразные художественные изделия, характерные для Микен и Кносса, встречаются по всей Малой Азии.

Но как нордические греки, переселившиеся на юг, завоевали и смешались с местными обитателями, так и другие родственные грекам нордические племена проникли через Босфор в Малую Азию. В некоторых областях арийские народы преобладали, став основой населения и сохранив свою арийскую речь. Такими были македонцы и фригийцы, языки которых были близки греческому. Однако в других областях арии составляли меньшинство. В Лидии коренному населению удалось выстоять и сохранить свой язык. Лидийцы были неарийским народом, говорившим на неарийском языке, из которого в настоящее время известно всего несколько слов. Их столицей были Сарды.

Их религия была также неарийской. Они поклонялись Великой Богине-Матери. Фригийцы, хоть и сохранили свой язык, близкий греческому, прониклись их загадочной религией, и значительная часть тех таинственных мистерий, которые проникли позднее в Афины, была фригийской либо фракийской по происхождению.

Поначалу лидийцы удерживали западное побережье Малой Азии, но были оттеснены ионийскими греками, прибывшими по морю и основавшими свои города. Правда, впоследствии эти города снова оказались под властью лидийских царей.

История Лидии по-прежнему остается малоизученной. Однако начиная с правления царя Гига (Гигеса) в VIII в. до н. э. роль Лидии становится более заметной. Стране, которой правил Гиг, пришлось отражать еще одно арийское вторжение. Кочевые племена, известные как киммерийцы, хлынули на земли Малой Азии, и отразить это нашествие Гигу, а затем его сыну и внуку стоило больших усилий. Эти варвары дважды захватывали и сжигали Сарды.

Из летописей известно, что Гиг платил дань Сарданапалу, и это поможет нам соотнести роль Лидийского царства с нашими представлениями об истории Ассирии, Израиля и Египта. Позднее Гиг восстал против Ассирии и послал войска на помощь Псамметиху I, чтобы освободить Египет от непродолжительного правления ассирийцев.

Внук Гига Алиатт превратил Лидию в сильную державу. За его семилетнее правление большинство ионийских городов Малой Азии признали свое зависимое положение. Страна превратилась в центр оживленной торговли между Азией и Европой. В Лидии издавна добывали золото, и лидийский царь приобрел репутацию самого богатого царя Азии.

Оживленные торговые пути связывали в те времена Черное и Средиземное моря, Восток и Запад. Считается, что Лидия была первой страной в мире, где начали чеканить монеты и открывать постоялые дворы для торговцев и путешественников. Лидийская царская династия, по всей видимости, была торговой династией того же типа, что и минойская династия на Крите, где обороту и накоплению денег уделялось особое внимание.

Итак, в то время как одни арийские племена обосновались в Великой Греции и по побережью Черного моря, другие арийские племена, вероятно, частично смешавшись с монголоидами, распространялись и оседали по северным и восточным окраинам Вавилонского и Ассирийского царств.

Мы уже говорили о прародине нордических арийских народов, охватывавшей, словно дуга, северные побережья Черного и Каспийского морей. Двигаясь на юг и юго-восток, индоиранские народы начали постепенно заселять территорию нынешней Персии и распространились, с одной стороны, на восток в Индию (во II тысячелетии до н. э.), а с другой — расселялись по Иранскому нагорью, пока не стали достаточно сильны, чтобы напасть сначала на Ассирию (605 г. до н. э.), а затем на Вавилон (539 г. до н. э.).

Пока еще много неясного в том, как менялся климат в Евразии последние 10 тыс. лет. Льды последнего ледникового периода отступили, сменившись длительным периодом степных, похожих на прерии, условий на большей части евразийских равнин.

Около 10–12 тысяч лет назад, как принято теперь считать, степи стали уступать место лесам. Мы уже обращали внимание, как на смену охотникам на диких лошадей пришли рыбаки и охотники на лесных оленей. Их в свою очередь сменили неолитические скотоводы и земледельцы. На протяжении нескольких тысяч лет европейский климат, по всей вероятности, был мягче и теплее, чем сейчас. Огромное море простиралось от берегов Балканского полуострова, занимая значительную часть Средней Азии, до центральной России на севере. Пересыхание этого моря и последовавшее за этим изменение климата южной России и юго-западной Азии в сторону более засушливого происходило одновременно с развитием первых цивилизаций речных долин.

Множество фактов со всей очевидностью указывают на существование более мягкого климата и на большее изобилие растительной жизни в Европе и Западной Азии 3–4 тысячи лет назад, чем теперь. Южная Россия и западный Туркестан, где сейчас преобладают степи и пустыни, тогда были покрыты лесами. С другой стороны, аралокаспийский регион был, вероятно, засушливее, а сами моря — меньше, чем в настоящее время.

В этой связи следует отметить, что фараон Тутмос III (в XV в. до н. э.) во время своей экспедиции по ту сторону Евфрата охотился в этом регионе на слонов, стадо которых насчитывало 120 особей. На микенском кинжале ахейской эпохи, датируемом приблизительно 2000 г. до н. э., изображена сцена охоты на львов. Охотники, вооруженные копьями и большими щитами, выстроились в ряд один за другим. Первый из них ударяет льва копьем и, когда раненый зверь прыгает на него, падает на землю, прикрываясь своим большим щитом. В это время наносит удар второй человек — и так далее, пока лев не погибает под ударами копий. Такой способ охоты практикуют современные масаи (в Кении и Танзании): он мог быть придуман только обитателями тех земель, где львы водились в изобилии. Но львам необходима добыча, а это, в свою очередь, означает изобилие растительности и травоядных животных в тех местах.

Около 2000 г. до н. э. климат в центральных областях Старого Света, сменившись на более суровый, заставил кочевников-ариев обратить свои взоры на юг, где обитали оседлые и более цивилизованные народы.

Что касается львов, то они встречались на Балканах вплоть до IV в. до н. э., если не позже. Слоны, вероятно, исчезли из западной Азии к VIII в. до н. э. Львы (значительно более крупные, чем современные разновидности) водились в южной Германии вплоть до эпохи неолита. Леопарды были в Греции, южной Италии и южной Испании в начале исторического периода (около 1000 г. до н. э.).

Переселение арийских народов из восточно-каспийского региона и их появление на исторической сцене относится примерно к тому периоду, когда Микены, Троя и Кносс пали под натиском греков. Непросто отличить различные племена и народности в том многообразии названий, под которыми они впервые появляются в древних хрониках и надписях. К счастью, это не особенно важно для нашего исторического очерка.

Народ, который называли киммерийцами, появился в районе озер Урмия и Ван вскоре после того, как арии распространились по Иранскому нагорью. С IX в. до н. э. в ассирийских надписях начинает упоминаться такой народ, как мидяне — ближайшие родственники персов, жившие к востоку от последних. Тиглатпаласар III и Саргон II, имена которых уже знакомы нам по предыдущим главам, заявляли, будто бы они заставили эти племена платить дань. В ассирийских надписях о них говорится как об «опасных мидянах». Этот народ все еще сохранял родоплеменную систему, не объединившись под властью одного царя.

Около VII в. до н. э. Элам и эламиты, столицей которых был город Сузы, — народ, обладавший традицией и цивилизацией, по меньшей мере, такими же древними, как и шумерская, — внезапно исчезают с исторической арены. Нам неизвестно, что стало тому причиной. По всей видимости, они были завоеваны и ассимилированы персами. Сузы также оказались в руках у персов.

Четвертый народ, родственный этим арийским племенам, о жизни которых рассказывает Геродот, — скифы. Какое-то время ассирийским правителям удавалось подкупом настраивать друг против друга эти родственные народы — киммерийцев, мидян, персов и скифов. Ассирийских царевен (например, дочь Асархаддона) отдавали замуж за скифских вождей. Навуходоносор Великий (в конце VII в.), со своей стороны, сам взял в жены дочь Киаксара, «царя всех мидян».

Так арии-скифы стали союзниками семитов-ассирийцев, а арии-мидяне стали союзниками семитов-вавилонян. В 606 г. до н. э. именно Киаксар взял Ниневию, столицу Ассирии, и освободил вавилонян от ассирийского гнета. Далее последовало образование Ново-Вавилонского царства под правлением халдеев. С этого времени союзники ассирийцев скифы больше не вмешиваются в ход дальнейших событий. Они продолжают жить своей жизнью на северных окраинах Междуречья, лишь изредка вступая в контакты с народами, обитавшими южнее. Взглянув на карту Центральной Азии того периода, мы увидим, как за две трети столетия мидийский лев, словно ягненка, зажал в лапах Второе Вавилонское царство.

Мы не будем вдаваться здесь в подробности той внутренней борьбы, которая шла между мидянами и персами и которая в конечном итоге привела к тому, что трон мидянина Киаксара достался персу Киру в 558 г. до н. э. (правил до 530 г. до н. э.). В этот год Кир принял царство, которое простиралось от Лидии на западе до Индии на востоке. Набонид, последний из вавилонских правителей, в это время изучал исторические летописи и строил в Вавилоне храмы.

Впрочем, один из соседних царей отдавал себе отчет в той угрозе, которая исходила от крепнущей на его границах новой силы. Это был Крез, царь Лидии (годы правления 560–546 до н. э.). Его сын погиб, и на какие-то время Крез в своей глубокой скорби забыл обо всем. Послушаем, что рассказывает об этом Геродот:

«И так два года провел Крез в великой скорби по своему сыну. Но по прошествии того времени, за которое Кир лишил власти сына Киаксара и еще больше выросло величие Персии, Крезу довелось оставить свой траур и задуматься о том, как укротить персов, если он имел для этого возможность, пока их сила еще росла и они не стали непобедимы».

Крез принимает решение обратиться за советом к оракулам.

«Индийцам, которые должны были отнести дары оракулам, Крез поручил спросить у них следующее: стоит ли Крезу выступить против персов, и если так, то следует ли объединить его армию с армией его друзей. И когда лидийцы прибыли туда, куда отправил их царь, и принесли обещанные подношения, они обратились к оракулам и сказали: «Крез, царь лидийцев и других народов, рассудив, что это единственные подлинные оракулы, известные людям, подносит вам эти дары, которые заслужили вы своими прорицаниями, — ответьте же, следует ли ему выступить против персов, и если так, взять ли ему с собой другие воинства, как своих союзников?» Таким был вопрос, и ответы обоих оракулов сошлись в одном, объявив Крезу, что если он выступит против персов, то разрушит великое царство…

Когда же оба ответа были доставлены Крезу и он услышал их, то был очень обрадован пророчествами оракулов. Ожидая, что ему действительно суждено разрушить царство Кира, он снова послал дары пифии, а жителям Дельф, выяснив их количество, даровал по два статира золота каждому. В ответ на это дельфийцы установили за Крезом и всеми лидийцами первенство в обращении к оракулу и освободили от всякой платы за это и право на передние места на всех играх, сохранив за ними эти привилегии на все времена, а также чтобы каждому из лидийцев, кто пожелает, позволено было стать гражданином Дельф».

Итак, Крез заключил оборонительный союз с Лакедемоном и Египтом.

«И пока Крез готовился выступить против персов, — продолжает Геродот, — один из лидийцев, который и до этого почитался среди них как мудрец, обратился к Крезу со следующим советом: «О царь, готовишься ты пойти на народ, одеяние которого — штаны из кожи, и прочее их одеяние также из кож, и едят они не то, что пожелают, но то, что смогут добыть, живя в суровом краю. И больше того, не знают они вина, но пьют воду, и не могут порадовать себя ни смоквами, ничем другим, столь же приятным. С одной стороны, если ты победишь, что возьмешь у них, видя, что нет у них ничего? А если потерпишь поражение, подумай, сколь многих прекрасных вещей лишишься. Ибо, однажды попробовав то, что есть у нас, они быстро привыкнут к этому, и невозможно будет их прогнать. Сам же я не перестаю благодарить богов за то, что они не надоумили персов пойти на лидийцев». Так он говорил, не убедив Креза; но это правда, что персы до того, как покорили лидийцев, не знали роскоши и не имели никаких богатств».

Крез и Кир сразились возле Птерии, но победа не досталась ни одной из сторон. Крез отступил к своей столице, и Кир, последовав за ним, дал бой в окрестностях Сард.

Главной силой лидийцев была конница. Искусные, хоть и не слишком дисциплинированные всадники были вооружены длинными копьями.

«Кир, увидев, как лидийцы занимают боевой порядок, и опасаясь их всадников, поступил, как посоветовал ему один из мидян, Гарпагос, а именно: всех верблюдов, которые были в его обозе, груженных провизией и разной поклажей, он собрал вместе и, сняв с них их ношу, посадил на них воинов, вооруженных, как конница. И, так подготовив их, он повелел им идти впереди его армии на всадников Креза. За передним рядом верблюдов шла пехота, а за пехотой он поместил всю свою конницу. Затем, когда его люди стали в боевом порядке, он приказал им не щадить никого из лидийцев, убивая всех, кто попадется им на пути, но самого Креза не убивать, даже если он окажет сопротивление, будучи пойманным. Таким был его приказ; а верблюдов он поставил против конницы по той причине, что лошадь боится верблюда и не выносит ни его вида, ни запаха. Для того была задумана эта уловка, чтобы сделать бесполезной конницу Креза, на которую лидийский царь и полагался более всего. И когда они сходились на поле боя, только лишь лошади почуяли запах верблюдов и увидели их, так сразу же понесли прочь, и надежды Креза вмиг обернулись в ничто».

Через четырнадцать дней Сарды пали и Крез был взят в плен.

Итак, персы, захватив Креза, привели его к Киру. Он же сложил огромный костер и заставил закованного Креза взойти на него и вместе с ним дважды по семь сыновей лидийских — то ли потому, что намеревался таким образом пожертвовать первые плоды своей победы какому-то богу или хотел исполнить какую-то клятву. А может быть, прослышав, что Крез всегда чтил волю богов, заставил его взойти на костер, желая убедиться, что кто-то из богов спасет Креза, чтобы не быть ему сожженным заживо. Вот так, как рассказывают, решил поступить Кир.

Крезу же, стоявшему на костре, хотя он был и в смертельной опасности, вспомнились слова Солона, что никто из живущих не может быть назван счастливым, доколе не известно, какой смертью ему суждено умереть.

И когда эта мысль пришла ему на ум, все увидели, как он глубоко вздохнул, а затем горько заплакал, хотя до этого долгое время хранил молчание, и трижды произнес имя Солона. Услышав это, Кир повелел переводчикам спросить Креза, кто был тот человек, чье имя он упомянул. И те приблизились и спросили его об этом. Крез, как рассказывают, в ответ только молчал, но персы не отступали. Тогда он сказал: «Хотел бы я, чтобы каждый из правителей, вместо того, чтобы искать богатств, поговорил бы с этим человеком». Персы же, поскольку смысл этих слов остался им неясен, не отступали с расспросами и не давали ему покоя. Тогда Крез рассказал, как однажды афинянин Солон посетил его и, осмотрев все его богатства, нимало не поразился, обратившись к Крезу с такими-то и такими то словами; и как все обернулось с ним так, как говорил Солон, хотя тот вовсе не имел в виду Креза, а говорил о человечестве в целом, и в особенности о тех, кто почитал себя счастливым человеком.

Пока Крез говорил обо всем этом, уже зажгли огонь и пламя со всех сторон охватило костер. Но тут все увидели, как Кир, услышав от переводчиков то, о чем поведал Крез, изменил свое решение. Рассудив, что он, тоже всего лишь смертный, подвергает другого человека, который однажды был не менее счастлив, чем он, сожжению заживо, Кир устрашился возмездия. Поэтому, как передают, он повелел немедля загасить огонь, который уже охватил весь костер, и свести Креза и тех, кто был с ним, на землю. Но, как ни старались, укротить бушевавшее пламя они уже были не в силах. Тогда, по словам лидийцев, когда Крез понял, что Кир изменил свое намерение, и, видя, что все пытаются загасить огонь, но уже не могут справиться с ним, воскликнул, призывая Аполлона. Если какой из его даров был угоден богу, говорил он, то он придет к нему на помощь и избавит от той беды, что обрушилась на него. Так он со слезами взывал к богу, и внезапно, так говорят, хотя стояла тихая погода и небо было ясным, собрались тучи и налетел вихрь, обрушившийся на землю неистовым ливнем, и костер был погашен.

Затем Кир, убедившись, что Крез был добрым человеком и к нему благоволят боги, повелел свести его с костра и обратился к нему со следующими словами: «Крез, скажи мне, кто был тот человек, что убедил тебя пойти на нас войной и так стать моим врагом, вместо того чтобы быть мне другом?» И тот отвечал: «О царь, на счастье тебе и на свою беду я поступил так, и причиной этому был бог эллинов, который побудил меня выступить во главе моей армии. Ибо никто по своей воле не бывает столь бесчувственным, чтобы предпочесть войну миру, поскольку в мирное время сыновья хоронят своих отцов, но на войне отцы хоронят сыновей. Но так, полагаю, было угодно богам, чтобы все завершилось таким образом».

Когда Лидия была покорена, Кир обратил свой взор на Вавилонское царство Набонида. Он нанес поражение вавилонской армии в окрестностях города, а затем осадил Вавилон. Содействие жрецов Бела, как мы уже говорили, вероятно, помогло Киру войти в город (538 г. до н. э.).

Киру наследовал его сын Камбиз (правил в 529–522 до н. э.), который привел свои войска в Египет (525 г. до н. э.). В дельте Нила произошло сражение, в котором греческие наемники принимали участие с обеих сторон. Геродот сообщает, что ему довелось видеть кости убитых, которые спустя пятьдесят или шестьдесят лет все еще лежали на поле битвы. И, кстати, отмечает, что черепа персов показались ему слишком тонкими — Геродот и тут не упускает возможности выразить свое отношение к персам. После этого сражения Камбиз получил Мемфис и большую часть Египта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.