Часть II ИТОГИ И ВЫВОДЫ

Часть II

ИТОГИ И ВЫВОДЫ

Подытоживая сказанное в этих двух главах, стоит еще раз показать по датам то, как приводились в боевую готовность западные округа, что делалось в последние дни перед 22 июня. Используем частично статью А. Саввина из газеты МО РФ «Красная звезда», №№ 205 от 12.11. 08 г., 210 от 19.11. 08 г., 215 от 26.11.08 г., 220 от 3.12.08 г.:

«…10 июня, за 12 дней до войны, было подписано распоряжение главнокомандующего сухопутными войсками Германии о назначении срока начала наступления на Советский Союз, в котором впервые немецкое руководство письменно фиксирует конкретную дату нападения на СССР (дата 22 июня была впервые названа в ставке Гитлера на совещании у начальника отдела обороны страны штаба Верховного командования вермахта 1 мая 1941 года):

1. Днем «Д» операции «Барбароссе! предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня.

3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов: я) сигнал «Дортмунд». Он означает, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов; б) сигнал «Альто-Ha». Он означает, что наступление переносится на другой срок…»

Тогда же, 10 июня, для ЗапОВО была подписана Директива: «Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии… вывести в лагерь в районы, предусмотренные планом прикрытия (директива НКО за № 503859/сс/ов)». 11 июня 1941 года в кабинете Сталина в Кремле были Тимошенко, Жуков, Кузнецов. Все трое зашли в 21.55 и вышли через час, в 22.55. Затем начальник ГШ Жуков еще раз зашел в кабинет Сталина через 10 минут, в 23–05 и пробыл там до 00.25, ровно 1 час 20 минут. В следующий раз Тимошенко и Жуков были в Кремле аж 18 июня и в этот день пробыли у Сталина целых 4 часа! Однако 10 июня военных у Сталина не было. Но 9 июня Тимошенко и Жуков были у Сталина с 16.00 до 17.00, а затем с 18.00 до 23–25! Более 5,5 часов в общей сложности. В этот же день в кабинете был и Сафонов (с 18.00 до 23.25) — начальник Моб. управления правительства. А также Ворошилов, Кулик (ГАУ), Вознесенский (Госплан), Жигарев (ВВС), Шахурин (производство боеприпасов). Все они были в Кремле 9 июня и вышли от Сталина также в 23.25.

«12 июня в адрес командующих войсковыми группировками вермахта, сосредоточенными на границе с СССР, уходит шифротелеграмма, в которой доводится содержание распоряжения главнокомандующего сухопутными войсками Германии от 10 июня о назначении срока начала наступления на 22 июня. Она перехватывается и расшифровывается английской службой радиоперехвата, и через несколько дней Сталин узнает о ее содержании из донесения по линии «кембриджской пятерки».

В тот же день, 12 июня, Сталин разрешил дополнительное выдвижение значительного число соединений сухопутных войск ближе к государственной границе. Решение было оформлено директивой за подписью наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова».

Саввин говорит о Директивах НКО и ГШ «от 12 июня», которые выше рассматривались подробно. Это Директивы о начале выдвижения войск из глубины обороны в сторону границы, в которых давались конкретные указания по выдвижению корпусов в места их новой дислокации и определялись сроки исполнения этих выдвижений. Но, скорее всего, одной общей Директивы не было. Были отдельные Директивы от «12 июня» в каждый округ — «Для повышения боевой готовности…» выполнить то-то и то-то.

При этом Сталину могли показать вариант (набросок) данных директив, на основе которого и делались директивы по округам — «Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стрелковых корпусов вывести в лагеря в районы предусмотренные планом прикрытия». Т. е. речь могла идти и шла именно о стрелковых дивизиях и корпусах первого эшелона обороны и о том, что пора выводить их в районы, предусмотренные «Планом прикрытия и обороны госграницы». Однако в «Директиве от 12 июня» для КОВО указывается нечто другое: «Для повышения боевой готовности войск округа к 1 июля 1941 г. все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями перевести в новые лагеря, согласно прилагаемой карты»! Об этой «странности» мы, впрочем, поговорим позже.

Сталин получал информацию и от других разведслужб, или же информация из Лондона от К. Филби и его «пятерки» легла на стол Сталина в тот же день, 10–11 июня. Поэтому 12 июня Тимошенко и Жуков и подписали по команде Сталина эти Директивы о фактическом введении в действие Планов прикрытия для западных округов. Некоторые из этих Директив (для КОВО и ЗапОВО) были опубликованы в сборнике Яковлева в 1998 году. Однако в Минск такая Директива ушла еще 10 июня, и, возможно, информация о том, что Гитлер подписал приказ с датой 22 июня, уже 10 и пришла в Москву! Или эту директиву отправили в Минск, имея некую информацию о планах Германии напрямую из Берлина. Генерал Павлов в эти же дни имел разговор со Сталиным и убеждал его в присутствии Голованова, командира дальнебомбардировочного полка центрального подчинения, что никакой концентрации немецких войск на германской стороне нет. Однако Сталин имел свои данные по этому вопросу.

Буквально в эти же дни Павлов говорил Голованову: «Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе». К сожалению, точная дата этого разговора неизвестна.

«13 июня разведка погранвойск зафиксировала начало выдвижения германских войск на исходные для наступления позиции, но в тот же день выдвижение было приостановлено. Некоторые исследователи связывают это с тем, что, возможно, Гитлер еще не получил от англичан неких гарантий».

Вполне возможно, что Гитлер, также имеющий своих агентов в Москве, узнал о подписанных Директивах НКО и ГШ о выдвижении частей западных округов к границе в районы сосредоточения и именно поэтому дал команду остановить движение. Он никогда не нападал, не будучи уверен в успехе. Однако через того же Канариса (старого друга Англии, заинтересованной в том, чтобы Гитлер скорее напал на СССР) он мог получить «гарантии», что все директивы о подготовке к обороне будут просаботированы Павловыми, и, следовательно, есть шанс успешной реализации варианта «Барбаросса». Напомню, в «Барбароссе» сказано следующее:

«1. Общий замысел. Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено…»

В том, что касается выполнения этого замысла, Гитлер рассчитывал, что «только неожиданно быстрый развал русского сопротивления мог бы обеспечить постановку и выполнение этих обеих задач одновременно». Речь идет о задачах по нанесению удара по Украине, и одновременно — сдвоенного удара по Белоруссии и Прибалтике. А при примерно равных силах германских и советских войск на западных границах, быстрая победа Германии и «неожиданно быстрый развал русского сопротивления» были возможены только в одном случае — в случае прямого предательства командования РККА (как минимум) западных округов. Или хотя бы одного из этих округов.

Сталин 10 июня дает команду-разрешение Тимошенко и Жукову подписать Директиву на вывод войск ЗапОВО (пока только) в районы сосредоточения и на фактическое приведении этих войск в «повышенную боевую готовность». Произошло это, скорее всего, в первой половине дня 10 июня и по телефону, т. к. ни Тимошенко, ни Жуков 10 июня в Кремле не были. 10 июня эта Директива уже пришла в Минск, и первая оперсводка из Минска о выполнении этой Директивы поступила в ГШ уже к полуночи 11 июня. В этой сводке говорится, что «части 17 сд (271, 278 сп, 20 ап, обе) выступили из пунктов старой дислокации в 10:00 11.06 с/г и, совершив марш, к 21:00 сосредоточились на ночлег… Части 121 сд — 383 сп, 1/507 гап в 7.00 11.06, выступив из Бобруйска, к 22.00 сосредоточились…».

Скорее всего, Сталин сначала дал команду начать вывод глубинных дивизий и корпусов с 10 июня (во все округа команды ушли в разные дни, чтобы не вызвать обвинение в «агрессии»), а потом стал готовить «Сообщение ТАСС». К вечеру 13 июня это сообщение выходит в радиоэфир. А Гитлер, получив после 13 июня от Канариса и его разведки «гарантии успеха», продолжил выдвижение сил вермахта к границе с СССР. Сталин же 14 июня, не дождавшись «ответа» от Гитлера на «Сообщение ТАСС» (и также наверняка получив от разведки данные о возобновлении движения немецких войск к нашей границе), дает команду Тимошенко и Жукову отправлять в КОВО и в ПрибОВО уже подписанные Директивы НКО и ГШ от «12 июня».

А. Саввин:

«13 июня Сталин распорядился распространить сообщение информационного агентства ТАСС, которое было оглашено в радиопередаче на заграницу в 18.00, а на следующий день (14 июня) опубликовано в советской печати. В сообщении, предназначенном не столько для своего населения, сколько для официального Берлина, опровергались слухи о «близости войны между СССР и Германией» и сосредоточении войск по обе стороны советско-германской границы. Утверждалось, что «происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям»….»

Таким образом, глава правительства СССР — Сталин, возможно, даже не получив 10 июня никаких сообщений от разведки о начале реализации варианта «Барбаросса» и не зная еще достаточно точную дату нападения — 22 июня, дал своим подчиненным команду на приведение войск западных округов в боевую готовность «повышенную». Соответствующая директива ушла в Минск еще 10 июня, а Директивы от 12 июня о фактическом повышении боевой готовности поступили в Ригу и Киев 14–15 июня, после того, как Гитлер никак не отреагировал на дипломатический ход советской стороны — «Сообщение ТАСС» от 13–14 июня. В Одессу такая Директива, возможно, вообще не приходила, хотя начштаба округа Захаров пишет, что в округа Директива поступила с датой «от 12 июня».

Этим «Сообщением» Сталин пытался спровоцировать Гитлера на ответ по поводу скопления немецких войск у границы с СССР. Кроме того, это была попытка ответа на распространяемые англичанами слухи о скором нападении Гитлера на СССР (поскольку именно английская пресса в эти дни активно обсуждала предполагаемую скорую войну между СССР и Германией), «направленные на разжигание мировой войны». Этим «Сообщением ТАСС» опровергались слухи, направленные на «разжигание мировой войны» и войны между СССР и Германией, имеющих Договоры «О ненападении» и «О дружбе и границах». Которые ни Сталин, ни Гитлер «не намерены нарушать».

По правилам международного «этикета» Гитлер обязан был также рассыпаться в любезностях и заверить «соседа» и «мировую общественность», что никаких коварных планов в отношении СССР не строит, чтит «Договор о ненападении» и нападать не собирается. Однако Гитлер ушел в глухое молчание, ответа от немецкой стороны не последовало, а накопление немецких войск на границе после 14 июня усилилось.

17 июня из Берлина поступило срочное сообщение от военно-морского атташе СССР капитана 1-го ранга Воронцова о том, что нападение Германии на СССР произойдет 22 июня в 3.30 утра. Вечером 17 июня в Кремле у Сталина был командующий ВВС Жигарев — с 00.45 до 1.50. И днем 18 июня был проведен облет самолетом-разведчиком У-2 границы в Белоруссии, в полосе ЗапОВО (возможно, облеты проводились и в соседних округах).

18-го же июня поздно вечером по итогам облета и авиаразведки, подтвердившей, что немецкие войска изготовились для нападения на СССР, в западные округа пошла телеграмма Генштаба о приведении в «повышенную боевую готовность» всех оставшихся частей этих округов и об отводе приграничных частей от границы! Также согласно этой последней телеграмме из ГШ командование западных округов обязано было вернуть в расположения все находящиеся вне своих расположений части, и в том числе вывести из Бреста расквартированные там дивизии на рубежи обороны вокруг города. Срок выполнения этого приказа телеграмма устанавливала вполне четкий — к 24.00 21 июня. Также 18 июня отдельными приказами ГШ, подписанными Ватутиным, округам ставилась задача ускорить движение войск и закончить его к 22–23 июня. О чем оперативные отделы докладывали ежедневно, вплоть до вечера 21 июня.

Окончательно подытоживая все вышесказанное, можно увидеть, что приведение частей западных округов в боевую готовность проводилось в несколько этапов и несколькими командами (условно).

Первый этап — это проведение в мае-июне 1941 года в западных и даже во внутренних округах фактической «скрытой мобилизации» под видом «учебных сборов».

Очень часто можно слышать такое — никакой «скрытой мобилизации» вовсе не было. Не было официально объявлено о «Больших учебных сборах», что подразумевает «скрытую мобилизацию», а были обычные ежегодные плановые сборы приписного состава. И значит говорить о том, что Сталин в этом плане готовил армию к войне к лету, июню 1941, нельзя. Но сборы сборам рознь. Одно дело призвать на месяц приписной состав в одном округе, а другое отправить почти миллион приписных в ключевые округа, доведя численность подразделений до 75–80 %. Ведь «согласно действовавшему в то время мобилизационному плану 1938–1939 гг. усиление войсковых частей и соединений на 75–80 % от штата военного времени и является как раз таки скрытой мобилизацией в порядке «Больших учебных сборов» по литере «Б» (это нам известно из док. № 272 «малиновки»)…

Т.е. в результате объявления скрытой мобилизации части и соединения должны иметь не менее 75–80 % от штата военного времени. Военные (Тимошенко, Жуков, Василевский, Анисов) хотели провести БУС [в 1941 году] «де-юре» — об этом бесспорно свидетельствуют майские «Соображения». Усатый им этого, вероятно, сделать не разрешил… и военные «вышли из положения»… — переделали план проведения обычных годовых учебных сборов так, чтобы довести мобилизационную готовность боевых частей дивизий приграничных округов до 1 дня. Так что военные имеют полное право говорить, что БУС «де-факто» в 1941 году они провели. Укомплектовать соединение до 75–80 % — это и есть повысить его мобготовность до «менее 24 часов»… (исследователь Петр Тон, СПб).

Подобные «учебные сборы» планировали и на 1939 год и на 1940. В 1939 году был конфликт с Японией, который вполне мог перерасти в большую войну. Затем Германия напала на Польшу, что также могло втянуть СССР в войну. Потом был конфликт с Финляндией, а потом в 1940 году началась война в Европе, когда Гитлер с легкостью захватывал европейские страны, и на 1940 год Ворошилов делал заявку на почти 1,5 млн. приписных на «учебные сборы». Однако уже в июне 1940 Франция капитулировала и сборы в 1940 году хоть состоялись, но в количестве всего около 400 тысяч приписных. При этом учебные сборы сами по себе не «мобилизация», а форма повышения мобилизационной и боевой готовности.

Но те же механизированные корпуса и приграничные дивизии уже весной 1941 года имели практически полный штат по личному составу. И доукомплектование приписным составом во время этих «учебных сборов» шло в основном стрелковых частей второго эшелона (резерва округов) и внутренних округов. Таким образом, Красная армия весной 1941 года была увеличена до почти 5,5 млн. человек, больше чем на 1,5 млн. по сравнению с 1940 годом. Также в мае 1941 года были разработаны новые «Планы обороны и прикрытия» государственной границы, существенно отличающиеся от предыдущих.

Второй этап — «Директивы от 12 июня», поступившие в округа 14–15 июня, а в Минск еще вечером 10 июня.

По этим директивам в западных округах должны были привести в повышенную боевую готовность дивизии и корпуса второго эшелона и резервов в глубине округов и начать их выдвижение на рубежи, в районы, предусмотренные «Планами прикрытия». Таким образом, фактически вводились в действия планы прикрытия государственной границы и обороны округов.

Первая же фраза Директив предписывает «для повышения боевой готовности войск… все глубинные стрелковые дивизии и управления стрелковых корпусов с корпусными частями вывести… в районы, предусмотренные для них планом прикрытия». Это предписание частично выполнили даже в ЗапОВО, либо же — как в КОВО — войска выводили в новые районы согласно прилагаемых карт. Но, в любом случае, войска должны были выводиться и худо-бедно выводились в полевые лагеря ближе к границе.

Приграничные части при этом предполагалось «…оставить на месте, вывод их на границу в назначенные им районы, в случае необходимости будет произведен по особому моему приказу…». Помните, как Молотов это комментировал? Мол, нельзя было двигать войска на границе до последнего, чтобы не дать повода Гитлеру обвинить СССР в подготовке к войне и «нападению» на Германию.

Выполнял ли тот же Павлов данную Директиву? Выполнял: некое движение частей в округе к границе после 10 июня началось, в ГШ пошли оперсводки об исполнении данной Директивы. «Доброжелатели» ведь могли и доложить в Москву о саботаже — так что движение по выполнению Директивы от 10 июня, конечно, было даже в Белоруссии. И уж тем более в остальных округах.

Однако есть интересный момент, за счет которого оппоненты пытаются развенчать идею о том, что Сталин знал о дате нападения заранее. Дело в том, что во всех Директивах от 10–12 июня дата окончания выдвижения войск указана четко — «к 1 июля 1941 года». Таким образом, заключают они, Сталин либо ничего не знал в эти дни о дате «22 июня», либо после 1 июля собирался сам нападать на Гитлера. В связи с этим вопросом стоит привести слова генерал-фельдмаршала Кейтеля, сказанные им о событиях 1942 года, когда в Германии разоблачили «Красную капеллу» (Кейтель Вильгельм, «12 ступенек на эшафот…», Ростов н/Д., 2000 г., также есть на сайте: http://militera.lib.ru/memo /german/kevtel_ v/index.html):

«…У меня уже нет времени, чтобы подробно описать ход проведенной в соответствии с планами фюрера операции, которая началась под Полтавой, а закончилась на Волге, у стен Сталинграда, став поворотным пунктом всей кампании на Востоке. Расскажу только о некоторых наиболее запомнившихся мне эпизодах.

Операция началась с совершенно дикой истории, когда вражеская пресса частично опубликовала… план немецкого наступления. По крайней мере, одна из фраз директивы фюрера была воспроизведена дословно, так что у нас не возникло никаких сомнений в прямой измене…Уже следующей зимой выяснилось, что предателем оказался офицер разведотдела оперативного штаба люфтваффе, призванный на действительную службу из запаса. Главному управлению имперской безопасности удалось выйти на след разветвленной организации государственных преступников и изменников родины, действовавшей в Берлине. В декабре 1942 г. в верховном военном трибунале состоялся процесс, завершившийся вынесением справедливых приговоров членам шпионской организации, главным образом, гражданским лицам — мужчинам и женщинам. Руководителем и организатором шпионской сети, так называемой «Красной капеллы», был тот самый вышеупомянутый офицер люфтваффе, некий оберстлейтенант Харро Шульце-Бойзен. Вместе со своей женой Либертас, внучкой князя Филиппа Ойленбургского, он установил связь с советской разведкой и передавал коммунистам секретную оперативно-стратегическую информацию…»

Речь идет об операции «Блау», когда наши войска были разбиты под Харьковом. Приведенные слова фельдмаршала — пример того, как опасно неосторожное распоряжение информацией: разболтанные в газетах сведения о планах немцев привели как минимум к гибели ценной агентуры. Выходит, что если бы Сталин в приказах перед 22 июня даже и показал, что дата нападения в СССР известна, то это ничего кроме вреда не принесло бы. Вот поэтому возможно и стояла дата окончания выполнения выдвижения — «к 1 июля».

Также есть интересные факт — майско-июньские «учебные сборы» должны были закончиться 1 июля 1941 года. Но после того как 15 июня в тот же Киев пришла Директива НКО и ГШ о начале выдвижения «глубинных дивизий» в сторону границы, в ГШ был отправлен запрос — что делать с проведением «учебных сборов» и приписниками. Вот что пишет в своих исследованиях «Сергей ст.» (С.Л. Чекунов): «17 июня ВС КОВО запросил ГШ о продлении на три месяца сборов во всех частях, в которых проводились сборы.

18 июня шифровка была доложена Соколовскому. В этот же день Соколовский запросил Ватутина по этому вопросу, и Ватутин наложил резолюцию: «Сборы продлить до особого распоряжения». Утром 20 июня соответствующая шифровка ушла в КОВО…»

Из этого другой исследователь, П. Тон, делает такие выводы: «…надо показать, что вся РККА в июне 1941 года имела:

а) высокую степень укомплектованности соединений личным составом (наивысшую по сравнению с любым иным периодом);

б) высочайшую степень мобилизационной готовности как минимум для соединений, предназначенных на Запад и уже находящихся там. Когда процесс отмобилизования де-факто будет занимать часы.

И, самое главное, надо показать, что все это сложилось не просто так (случайным образом), а явилось результатом тщательнейшего планирования в Генштабе…»

Третий этап в приведении в боевую готовность частей западных округов — телеграммы с приказами ГШ от 18 июня.

Данные приказы поступили в округа, видимо, утром 19 июня. Они предписывали привести в повышенную боевую готовность приграничные дивизии и, скорее всего, все части западных округов, но самое важное — эти приказы требовали начать отвод приграничных частей от границы на подготовленные рубежи обороны, предусмотренные для них Планами прикрытия. Вермахт уже изготовился для броска на СССР, было уже не до дипломатических вывертов, и угроза войны заставила Сталина дать команду Тимошенко и Жукову привести в боевую готовность, фактически полную, все части западных округов! Хотя даже 21 июня так и оставался в силе приказ сами рубежи обороны не занимать…

По этим приказам ГШ в округах обязаны были к полуночи 21 июня 1941 года отвести от границы приграничные дивизии на их рубежи обороны согласно планов прикрытия и доложить о выполнении в ГШ. Что же сделал Павлов с дивизиями в Бресте, которые также являлись приграничными? Ждал после 15 июня особого приказа наркома? Конечно, ждал! Получил ли он такое «особое распоряжение» наркома 18 июня? Получил. Содержание этой телеграммы-приказа ГШ и дата исполнения известны из показаний генерал-майора П.И. Абрамидзе (КОВО), и начальник связи ЗапОВО Григорьев заявил на суде, что 18 июня был передан приказ ГШ о приведении в боевую готовность. Но три дивизии прикрытия брестского направления так и остались частично в городе, а частично вокруг него! Они не были собраны в казармы даже после 18 июня и не были затем выведены из Бреста для обороны города и направления!

Четвертый этап в повышении боевой готовности войск западных округов и их штабов — приказы ГШ от 19 июня на вывод штабов округов на полевые фронтовые управления, что также подразумевало повышение боевой готовности войск округов. И штабы округов должны были выдвинуться в полевые пункты к 22 июня (вспоминаем слова Василевского о том, что о «дате икс» они знали за несколько дней до нападения и ждали этого нападения!).

Баграмян так пишет об этом приказе ГШ, к сожалению, до сих пор не опубликованном: «В то же утро (19 июня) из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополъ…» Однако в КОВО уже руководство округа (Кирпонос) поставило задачу тому же оперативному отделу, через который идет управление войсками, прибыть на полевое управление чуть ли не утром 22 июня!

Посмотрим, что пишет сам Баграмян — http://militera.lib.ru/memo/russian/bagramyan 1 /02.html. глава «Приграничное сражение. «КОВО-41» вступает в силу»:

22 июня.

«Прибыли мы раньше назначенного срока — в седьмом часу утра. Нас ждали. Не успела головная машина подъехать к военному городку, как ворота мгновенно распахнулись, и дежурный офицер молча указал мне рукой, куда ехать….

На шум подкативших машин выбежал генерал Пуркаев. На лице — величайшее нетерпение и досада. Так и казалось, что сейчас он закричит: «Где вы пропадали?!» Но генерал смолчал; видимо, вспомнил, что сам назначил срок нашего прибытия. Взмахом руки прервал мой рапорт.

— Быстрей разгружайтесь и за работу! Немедленно по всем каналам связи передайте командирам корпусов второго эшелона, чтобы вводили в действие оперативный план «КОВО-41». Добейтесь подтверждения, что это распоряжение получено. Когда ответы поступят, доложите мне.

Едва Пуркаев ушел, на пороге появился крайне рассерженный командующий. Начал бурно возмущаться, что мы запоздали. Кирпонос редко терял самообладание. Значит, невыносимо тяжело складывались дела, если он вышел из равновесия.

Сдерживая обиду, я попытался объяснить, что мы прибыли даже раньше назначенного времени, несмотря на плохое техническое состояние автомашин. Кирпонос уже более сдержанно бросил на ходу:

— Чтобы через часу меня на столе лежала карта с обстановкой на границе/».

Приказ ГШ требовал вывести штаб округа на полевое управление «к 22 июня», т. е. «к 24.00 21 июня» штаб КОВО должен был быть в Тарнополе. Однако Кирпонос решил, что оперативный отдел (орган управления войсками) может прибыть в Тарнополь утром, и позже, чуть ли не к обеду 22 июня. Таким образом, управление войсками КОВО в момент нападения Германии было парализовано. В ПрибОВО самого командующего Ф.И. Кузнецова, который вроде бы в момент нападения находился на полевом управлении, 22 июня искали почти сутки. Опять же, штабам ставится задача быть в полевом КП к 22 июня, а войскам выдвинуться на рубежи обороны можно и «к 1 июля»?!

А что делал Павлов в Белоруссии? А Павлов пошел на откровенный саботаж — и дивизии из Бреста не вывел, и штаб округа к 22 июня оставил в Минске. Но за оставшиеся несколько дней до нападения, о котором он точно знал и из приказов Москвы, и от разведки округа, и от пограничников, которые наверняка докладывали ему о перемещениях немецких войск, о выселении из приграничной полосы поляков и о реквизиции у населения телег, «особисты» никак не успевали уличить Павлова в саботаже. Да и кто бы его уличил, если начальник связи округа генерал Григорьев, через которого шли директивы и приказы Москвы, никому не докладывал о саботаже командующим этих приказов (если, конечно, он знал их содержание). И начальник штаба округа генерал Климовских, который точно знал о Директивах от 10–18 июня, тоже не докладывал «наверх» о «странном» поведении командующего.

Если Павлов по личной инициативе не вывел эти три дивизии (а его буквально трясли по этим дивизиям на следствии и суде), получив приказ об отводе приграничных частей, хотя именно эти дивизии должны были закрывать брестское направление, держа оборону вокруг города, то Павлов уже совершил воинское преступление. Либо он делал это по собственной воле, как самоубийца, либо по согласованию с Москвой. Но во втором случае получается, что вместе с Павловым в измене замешаны и Тимошенко с Жуковым. А если нет, то кто присоветовал Павлову оставить дивизии в городе на убой? Сталин? При повышении боевой готовности командиры всех частей должны собрать технику и личный состав в подразделения, но в Бресте этого сделано не было. А получив «особую команду» от наркома 18 июня, Павлов и его подельники окончательно перестали выполнять приказы Москвы.

Пятый и последний этап в приведении в боевую готовность войск западных округов — сообщение командованию округов достаточно точной даты нападения Германии, которая стала известна (подтверждена показаниями «перебежчиков» и докладом наркома ВМФ Кузнецова сообщения каперанга Воронцова Сталину в его кабинете) вечером 21 июня. В этот вечер о приведении войск западных округов в полную боевую готовность было объявлено официально, а приводимые еще до 22 июня в повышенную и фактически в полную боевую готовность войска «Директивой № 1» от 21 июня получали официальную команду-приказ на объявление боевой тревоги находящимся в полевых лагерях дивизиям и корпусам.

В ночь на 22 июня в западные округа была отправлена последняя Директива мирного времени, «Директива № 1 от 21.06.41», в которой сообщается возможная и приблизительная дата вероятного нападения Германии: «1. В течение 22–23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев…»

Также данная Директива предписывала:

«…войскам…. округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников…

а) в течении ночи на 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков».

После получения данной директивы командованию округов оставалось только дать короткую команду-приказ в войска — поднять по боевой тревоге войска находящиеся в повышенной боевой готовности и привести их в полную, как это сделал адмирал Н.Г. Кузнецов на флоте. (Точно так же поступил замкомандующего еще одного округа, но о нем будет сказано чуть позже.) А как выполнили Директивы НКО и ГШ от 10–12 июня, телеграмму ГШ от 18 июня и «Директиву № 1» командующие западных округов, и особенно генерал армии, Герой Советского Союза Д.Г. Павлов, как они «занимали» УРы на «государственной границе», «рассредоточивали» в ночь на 22 июня самолеты и приводили «все части в боевую готовность» в ночь перед нападением — известно.

Есть и еще один интересный момент в истории предательства части генералитета РККА летом 1941 года — вопрос «социального происхождения» расстрелянных генералов. Начштаба ЗапОВО генерал Климовских был офицером еще царской армии. Командующий 4-й армии ЗапОВО генерал Коробков был офицером царской армии. Начальник артиллерии ЗапОВО генерал Клич также был офицером еще царской армии. (Уроженец турецкого Карса, АН. Клич окончил кадетский корпус и артиллерийское училище. Участник Первой мировой, поручик, всю Гражданскую войну, до ноября 1920 года, он прослужил в дашнакской (армянской буржуазной) армии. В конце 1920-х Клич оказался уже в Красной армии и к августу 1940 года дослужился до звания генерал-лейтенанта.) Это тот самый командующий артиллерией ЗапОВО, в котором всю артиллерию после 15 июня загоняли на «стрельбы» к самой границе. Протоколы допросов этих генералов пока не публикуются, хотя в них наверняка можно найти много интересного. Клич расстрелян в октябре 1941 года, но его дело, по крайней мере официально, не связано с делом Павлова. А ведь после войны задавался и «вопрос № 4»: «Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?»

Интересно: кто тянул подобных «дашнаков» в РККА и зачем?

Таких «вчерашних поручиков» к 22 июня в Красной армии было много. Например, бывший поручик Маландин Г.К., ставший к июню 1941 года генерал-лейтенантом и начальником Оперативного управления Генштаба, который отправлял «Директиву № 1» в западные округа в ночь на 22 июня — об этом «поручике» будет отдельный разговор чуть позже. Или начальник Управления ВОСО (Военные Сообщения) Красной армии, генерал с простой «рабоче-крестьянской» фамилией Трубецкой, который был арестован с большой группой генералов в первые же дни войны и после долгого разбирательства расстрелян вместе с ними же в феврале 1942 (а «реабилитирован» уже в 1955 году!). И многие другие.

(Примечание. Кстати, предок генерала Красной армии Н.И. Трубецкого был во главе заговора декабристов в 1825 году — князь, полковник С.П. Трубецкой был избран Диктатором восстания. Но на Сенатскую площадь не явился, приговорен к каторге. Дожил до 70 лет, умер в 1860 году. Кто знает, если бы начальник ВОСО генерал-лейтенант Красной армии Н.И. Трубецкой, 1890 г. р., добросовестно выполнял свои должностные обязанности, то, глядишь, сегодня был бы в списке маршалов и генералов Победы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Как его предок, воевавший в Отечественной войне 1812–1814 год…)

Были, правда, и вчерашние штабс-капитаны Василевские, штабс-капитаны Толбухины из крестьян, или подполковники Шапошниковы и сотни им подобных подпоручиков Антоновых «из дворян», В.И. Кузнецовых из рабочих и Говоровых «из белых»… Но, впрочем, разбор «родословных» предателей Родины не является темой данного исследования.

Есть еще и такой «нюанс» в «деле Павлова»: и он сам, и командующий Киевского Особого военного округа генерал Кирпонос в Первую мировую побывали в немецком плену, как и подпоручик Тухачевский. Есть подозрения, что как минимум тот же Тухачевский еще тогда слишком тесно «сдружился» с немецкой разведкой.

А ведь был один округ, в котором приведение в повышенную боевую готовность на основании Директив НКО и ГШ от 13–18 июня и в полную — в ночь на 22 июня состоялось вполне успешно. Что это за округ, в котором, как и на флоте, смогли буквально за пару часов привести войска в боевую готовность сразу по получении «Директивы № 1», в котором вовремя дали «сигнал боевой тревоги» — в следующей главе.

И напоследок еще раз вернемся к резунам, что считают данные Директивы подтверждением «агрессивных планов Сталина по нападению на Гитлера и всю Европу». Если принять эту версию и признать, что данные Директивы были отправлены в западные округа, чтобы войска изготовились к нападению, а не к обороне, то действия Павлова и ему подобных следует признать «подвигом в защиту мира и свободы»! Эти смелые генералы, оказывается, боролись со сталинской сатрапией и пытались своими действиями спасти мир от большевистской угрозы. Однако резуны не слишком стремятся ссылаться на Директивы НКО и ГШ от 10–12 и тем более от 18 июня как на «доказательство» подготовки Сталиным нападения на Германию и Европу — эти документы портят им всю обедню. А есть еще те самые «пять вопросов от Покровского», которые поклонники В. Резуна также особо стараются «не замечать» и которые одним из первых поднял для изучения исследователь Ю.И. Мухин. Эти вопросы, как и знаменитая «Директива № 1», самим своим текстом показывают, что перед 22 июня 1941 года отдавались некие приказы, и те, кому были заданы эти «пять вопросов», должны были четко ответить, когда они данные команды получали, от кого, как и какие меры приняли для их выполнения. Вопросы эти были достаточно четкие и прямые, почти как вопрос для студентов-двоечников — «уж не в вольтах ли измеряется напряжение?».

В 1989 году в «Военно-историческом журнале», в номерах 3 и 5, были опубликованы ответы на вопросы № 1 и № 2 (а также частично на вопрос № 3) — На вопрос о «пушках в лагерях», вопрос № 4 и вопрос № 5 ответов нет. Но на все эти вопросы генералы успели ответить еще при Сталине, кое-кто — прямо у расстрельной стенки. Однако при Хрущеве все виновные в трагедии 1941 года были «реабилитированы» и названы «героями», а ответы на опасные «Вопросы» сданы в Архивы Министерства обороны и до сих пор недоступны для изучения и опубликования в полном объеме.

В 1989 году публиковались ответы комдивов, комкоров и генералов из штабов округов. Но нет ответов таких командующих, как Рокоссовский, ставших после войны маршалами. Видимо, ответы таких людей ВИЖ не рискнул публиковать — очень уж неудобными могли оказаться показания некоторых генералов и маршалов, данные сразу после войны, в основном еще при жизни Сталина, когда врать о ВОВ еще боялись или не умели и не собирались. Но даже анализ того немногого, что было опубликовано — если анализировать, имея перед глазами сами вопросы, — дает много интересного. И информацию о существовании «Приказа ГШ от 18 июня 1941 года» следует искать именно в ответах генералов на «Вопрос № 2», особенно — в ответах тех, кто стал после войны «маршалами Победы». Ведь именно среди них большинство таких, кто почему-то оказался в боеготовом состоянии перед 22 июня. Вряд ли публикаторы ВИЖ в 1989 году дошли бы до высших чинов, но даже то, что могло проясниться из ответов комдивов и комкоров, видимо, испугало кое-кого.

Подробнее все эти вопросы, с ответами генералов западных округов на них, будут разобраны в следующей книге о 22 июня, а пока стоит рассмотреть другой, не менее важный вопрос. Изучим «каноны» и «апокрифы» «Директивы № 1» от 21 июня 1941 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.