Южный фронт Ливонской войны. Колонизация Дикого поля
Южный фронт Ливонской войны. Колонизация Дикого поля
С воцарения Ивана IV шло постоянное усиление крымской обороны.
В 1553 г. «с благовещеньева дня» (25 марта) русские воеводы с полками находились в Рыльске, Путивле, Новгород-Северском, Трубчевске, со второй половины августа в Одоеве, Пронске, Михайлове, Туле, Рязани, Шацке.
А в 1557 г., с марта, еще и в степи — в «усть Ливен», «усть Ельца на поле». В сентябре стояли и в дюжине городов за Окой.
Возникают новые крепости «от поля» (то есть ближайшие к степям): к востоку от Тулы Ряжск, Венев, Епифань, Крапивна, Шацк.
Новые города стоят по обоеим сторонам Муравского шляха — основной дороги, по которой шли на Русь крымцы. С западной, приокской, стороны шляха, это — Орел (1564), Чернь, Крапивна, с восточной, придонской, — Епифань и Донков.
Ключевая роль на южном фронтире переходит от Коломны к каменной тульской крепости.
Усилия правительства по совершенствованию обороны «крымской украйны» не прерывались ни на год и во время Ливонской войны. В 1566 г. было закончено строительство укреплений Большой засечной черты от устья р. Вожа до р. Жиздры и царь лично инспектировал ее.
Черта имела две ветви. Западная проходила через район южнее Козельска, Белев, Одоев, Лихвин, Крапивну, Тулу, Венев и упиралась в Оку выше Переяславля-Рязанского. Восточная ветвь от Шацка шла на север, к Оке, а оттуда опять на юг, к Сапожку, Ряжску, и снова к северу, до Скопина.
Между Тулой и Веневом черта состояла из двух рядов укреплений, между Белевом и Лихвином — из трех, между Белевом и Переяславлем-Рязанским — из четырех.
На черте находились многочисленные естественные препятствия — реки, болота, озера, овраги. К числу искусственных препятствий относились засеки, рвы, валы, надолбы, частоколы, остроги. На дне рек, в районе бродов, вбивались заостренные колья, затапливались «бревна с гвоздьем дубовым частым».
Укрепления были обращены как к «полю», так и на свою сторону — чтобы при необходимости встретить крымцев, возвращающихся после набега с добычей.
Конечно же, союзный польскому королю крымский хан использовал ослабление русских сил на южном фронтире во время Ливонской войны.
В ходе набегов 1567, 1568, 1570, 1571 гг. крымскими татарами было разорены окрестности тридцати городов. В 1570 г. страшному разорению подвергся рязанский край, а также окрестности Рыльска, Тулы, Дедилова. В 1570 и 1571 г. крымские набеги были поддержаны заволжскими Большими ногаями, начались восстания луговой черемисы, видимо поддавшейся на агитацию турецких и крымских агентов.
Всего за время ливонской войны произошло 12 крупных набегов крымцев.
В 1569 г. крымские и турецкие войска отправились к Астрахани. Турецкая пехота потеряла много людей еще во время перехода через иссушенную солнцем степь. Турки и крымцы встали под Астраханью на старом городище и стали изучать способы взятия города, «где быти подкопу и иным приступом». Однако разведчики доложили, что «подкопом… взяти ее (Астрахань) нелзе, что… вода блиско и стоять… у ней долго и людей потеряти». Убедившись, что город невозможно взять подкопом, и осада может затянуться надолго, турецкие и крымские военачальники сначала перессорились между собой, а потом повели войска назад.
Из турецкого войска вернулось домой не более трети, крымские потери были невелики.
К февралю 1571 г. относится хорошо известный «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», разработанный по царскому приказу.
Целью его было предотвращение внезапных нападений крымской орды и прочих степных разбойников. Разработчики этого документа должны были фактически создать такой устав пограничной службы, чтобы враги «на государевы украины войною безвестно не приходили», а станичники и сторожа находились бы именно на тех местах «где б им воинских людей мочно устеречь». По большому счету речь шла даже не о пограничной службе, а об организации народной обороны южного фронтира Русского государства.
Воеводы М. И. Воротынский и Н. Р. Юрьев вместе с приехавшими с разных рубежей «детми боярскими, с станичными головами и с станичники» выработал схемы несения службы путивльскими, тульскими, рязанскими, мещерскими станицами, дальними и ближними сторожами. Было определено «из котораго города к которому урочищу станичником податнее и прибыльнее ездити, и на которых сторожах и из которых городов и по кольку человек сторожей на которой стороже ставити». Определялись даже тактические приемы несения сторожевой службы: «А стояти сторожем на сторожах с конь не сседая, переменяясь, и ездити по урочищам, переменяясь же, на право и на лево по два человека по наказом, каковы им наказы дадут воеводы. А станов им не делати, а огни класти не в одном месте».
В архивах сохранились тщательные росписи (инструкции) Донецким, Путивльским, Рыльским, Мещерским и прочим сторожам, которые типично выглядят так: «1-я сторожа вверх Олешанки Удцкие, а переезжати сторожем направо Муравской шлях до Мерла до Диакова острогу двадцать верстъ; а переведена на Олешенку Коломатцкая сторожа, для того что на Коломаки приходят черкасы каневские да сторожей громят, а на Олешенке сторожем стояти о государском деле прибыльнее и усторожнее… а бежати с вестью с тое сторожи сторожем в Рылеск прямою дорогою, меж Псла и Ворскла».
Как мы видим из этой выдержки, вместе с крымскими татарами и ногаями в набегах на московскую Русь участвуют «черкасы каневские» — а это славное украинское казачество, кстати, по внешнему виду, одежде и обычаям практически ничем не отличающееся от воинов крымского ханства.
Давались также воеводские указания о «пожоге полей» — с расписанием: из каких городов станицам какие поля жечь. Оборона от набегов была делом дорогим. Станичная и сторожевая службы хорошо оплачивалась. Как мелкопоместные, так и безпоместные служилые люди получали денежное жалование, в среднем около 10 рублей за год. (Напомню, что продовольственная корзина на день тогда стоила примерно 3 копейки в день).
К весне 1571 г. относится одна из самых страшных неудач в обороне Московской Руси от крымцев, выступивших в набег большими силами, с участием турецких отрядов и кочевого населения степей. Благодаря информации, полученной от предателей, крымцам удалось обойти укрепления и места расположения русских войск и выйти к Москве. Город был сожжен.
Однако в 1572 г. объединенному опрично-земскому войску удалось нанести крымским татарам и туркам сокрушительное поражение.
Г. Штаден пишет о подготовке похода крымским ханом: «Города и уезды Русской земли — все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе; (было определено) — какую кто должен держать. При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим: они были посланы турецким султаном (Keiser) по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турецким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течение года, великого князя пленником уведет в Крым и своими мурзами займет Русскую землю».
Девлет-Гирей был настолько уверен в своей победе, что уже раздавал привилегии мусульманским купцам для ведения дел на территории России: «Он дал своим купцам и многим другим грамоту, чтобы ездили они со своими товарами в Казань и Астрахань и торговали там беспошлинно, ибо он царь и государь всея Руси».
Во вторжении участвовало от 70 до 100 тысяч всадников из Крымского ханства, Большой и Малой ногайской орды, северокавказских племен, от 7 до 20 тысяч турецких янычар. Хан имел в своем распоряжении турецкую артиллерию.
Если бы царь не смог бы собрать все силы в кулак, то повторились бы ужасы Батыева нашествия, а затем московское государство стало бы турецко-татарским владением на сотни лет. Однако на этот раз удалось перебросить силы из Ливонии и Карелии на юг. В опрично-земской армии на южном фронте было около сорока тысяч человек, том числе около полутысячи немецких наемников.
В «Памяти боярину и воеводе князю Михаилу Ивановичю Воротынскому с товарыщи» царь упоминает списки, в которых описано, в каких полках должны находится дети боярские, наемные немцы, стрельцы, казаки, посошные люди. Далее царём предписывается собираться полкам у Коломны и на участке между Коломной и Каширой. Войскам указываются места дислокации: «большому полку в Серпухове, правой руке в Торусе, передовому полку в Колуге, сторожевому полку на Кошире, левой руке на Лопасне. А наряд (артиллерию) с Коломны и из Серпухова походной полковой взять с собою». Этот же документ предусматривал выдачу натурального и денежного жалования немецким наемникам Юрия Францбека и Карлуса из Нарвы.
Русское командование расположило большую часть войск под Коломной, прикрыв подходы к Москве со стороны Рязани. Но оно учло также возможность вторжения с юго-запада, из района Угры. На этот случай командование выдвинуло на крайний правый фланг, в Калугу, передовой полк опричного воеводы Дмитрия Хворостинина. Вопреки традиции передовой полк по численности превосходил полк правой и левой руки.
Вторжение крымско-турецких сил началось 23 июля 1572 года. Ногайская конница устремилась к Туле и на третий день попыталась перейти Оку выше Серпухова, но была отбита от переправ русским сторожевым полком. Прощупали крымцы и основные серпуховские переправы через Оку, но там противника ждали русские войска на сильно укрепленных позициях.
Хан Девлет I Гирей оставил для отвлечения внимания московских воевод двухтысячный отряд у Серпухова, а основные силы крымцев направил для переправы в районе Сенькина брода, выше Серпухова, и у села Дракино, где не было значительных русских сил.
В ночь на 28 июля 20-тысячная крымская конница под командованием мурзы Теребердея уничтожила русскую заставу в две сотни дворян, охранявшую Сенькин брод, и захватила переправы.
В бою у села Дракино отряд крымского полководца Дивей-мурзы разбил полк воеводы Никиты Одоевского. Развивая наступление, ногайцы за ночь ушли далеко на север.
Под утро к месту переправы подоспел князь Дмитрий Хворостинин с передовым полком. Но, столкнувшись с главными силами крымского войска, он повременил принимать бой. Русский полк правой руки попытался перехватить наступающие силы крымцев в верхнем течении реки Нары, но был отброшен.
В итоге, Девлет I Гирей вышел в тыл русской армии и по серпуховской дороге стал продвигаться к Москве. Арьергардами — многочисленной конницей — командовали сыновья хана. Передовой полк князя Хворостинина вместе с донскими казаками атамана Черкашенина следовал за крымскими царевичами, выжидая благоприятный момент.
Как пишет Соловецкий летописец: «И пришла нашим воеводам весть в понедельник рано, что царь на сю сторону Оки перелез. И князь Михайло Иванович Воротынской со всеми воеводами в понедельник пошел за царем. А в передовом полку пошел воевода князь Дмитрей Иванович Хворостинин».
Когда авангард крымцев находился у реки Пахры, князь Хворостинин напал на крымский арьегард («сторожевой полк») у деревни Молоди, в 45 верстах от Москвы.
«Да пришел (Хворостинин) на крымской на сторожевой полк, да с ними учял дело делати с немцы и с стрельцы и со многими дворяны и з детьми боярскими и з бояръскими людми, да мчял крымъской сторожевой полк до царева полку».
Крымцы не выдержали удара и бежали. Хворостинин их преследовал до ханской ставки («царева полка»). Двое ханских сыновей из арьегарда явились к своему папе и стали просить о помощи.
«А в сторожевом полку были два царевичя, и царевичи прибежали к царю да учяли говорити: „Ты, царь, идешь к Москве, а нас, государь московские люди ззади побили, а на Москве, государь, не без людей же будет“».
Девлет-Гирей вынужден был остановиться и бросить на подмогу сыновьям 12 тысяч крымских и ногайских всадников. Сражение разрасталось. К реке Лопасне уже подошел главный воевода Воротынский, близ села Молоди он установил подвижную крепость — «гуляй-город», в которой укрылся большой полк русских.
Джильс Флетчер описывает «гуляй-город» так: «Эта походная или подвижная крепость так устроена, что (смотря по надобности) может быть растянута в длину на одну, две, три, четыре, пять, шесть или семь миль, именно на сколько ее станет. Она заключается в двойной деревянной стене, защищающей солдат с обеих сторон, как с тылу, так и спереди, с пространством около трех ярдов между той и другой стеной, где они могут не только помещаться, но также имеют довольно места, чтоб заряжать свои огнестрельные орудия и производить из них пальбу, равно как и действовать всяким другим оружием… Ее возят вслед за войском, куда бы оно ни отправлялось, разобрав на составные части и разложив их на телеги, привязанные одна к другой и запряженные лошадьми, коих, однако, не видно, потому что они закрыты поклажей, как бы навесом… Ставят ее очень скоро, не нуждаясь притом ни в плотнике, ни в каком-либо инструменте, ибо отдельные доски так сделаны, чтобы прилаживать их одну к другой, что не трудно понять тем, коим известно, каким образом производятся все постройки у русских».
Бои между русской и крымской конницей шли на пространстве от Пахры до Молоди. Крымские силы втягивались в генеральное сражение, что во всех предыдущих набегах они старались избежать. Это лишний раз доказывает, что в 1572 главной задачей крымцев был уже не простой грабеж, а разгром русских сил и завоевание Москвы.
«И царевичи с татары с нагайскими и крымъскими мьчяли князя Дмитрея Хворостинина до большого полку до князя Михаила Ивановича Воротыньского до города до гуляя».
Полк Хворостинина, отступая перед многократно превосходящими силами противника, завлёк крымцев к стенам «гуляй-города», где они попали под залпы русских пушек. В данном случае русский военачальник прекрасно исполнил тактический прием «заманивания», до этого использовавшийся монголами и татарами.
«И князь Дмитрей и с полком поусторонился города гуляя направо. И в те поры из-за гуляя князь Михаило Воротынской велел стрельцем ис пищалей стреляти по татарским полком, а пушкарем из большово снаряду изс пушек стреляти. И на том бою многих безчисленно нагайских и крымъских тотар побили».
31 июля основная масса крымских войск двигались от Пахры к Молодям. Центром русских оборонительных позиций служил холм, на вершине которого стоял «гуляй-город». У подножья холма, за речкой Рожай, стояли 3 тысячи стрельцов, чтобы поддержать воевод «на пищалях».
Крымцы, преодолев расстояние от Пахры до Рожая, обрушились на русские позиции всей многотысячной массой конницы.
Нам, сегодняшним, неплохо бы преодолеть отстранение от тех, кто тогда воевал за Русь. Они воевали и за нас, за то, чтобы мы сегодня существовали на свете. Даже неплохо бы поставить себя на место этих стрельцов и представить конскую лаву, несущуюся на них с гиканьем, воем и визгом. Наверное, в этот момент они не обращали внимания на то, что зажженые фитили пищалей палят им пальцы. Они вспоминали то, как несколько дней назад прощались со своими родными, и детишки выбегали провожать их за околицу…
Стрельцы все полегли на поле боя, но находившиеся в «гуляй-городе» русские ратники отбили атаки крымской конницы. Нападавшие понесли большие потери, однако и запасы продовольствия в «гуляй-городе» стали иссякать.
После двухдневного затишья Девлет-Гирей 2 августа возобновил штурм «гуляй-города». Вместе с янычарами мобильную крепость атаковали спешившиеся крымские воины. И опять приступ оказался неудачен.
«И божиею милостию, а государьским счастьем, на том бою крымъских и нагайских татар многих побили безчисленно и нагайского большово мурзу Теребердия убили».
Летопись сообщает о пленении одного из знатнейших крымских вельмож, многократно участвовавшего в походах на Русь. Дивея-мурзу взял в плен российский ратник-татарин.
«Да на том же деле взял суздалец сын боярской Тимир Алалыков крымсково большого воеводу Дивия мурзу и многих мурз поймали, да крымскых же тиринских князей трех братов убили. А наших людей всяких убили на том деле человек с семъдесят…»
К концу дня воевода М. И. Воротынский с полками сумел покинуть «гуляй-город» и, продвигаясь по дну лощины позади укреплений, скрытно вышел в тыл нападавшим.
«И князь Михайло Иванович Воротынской обшел своим большим полком крымских и нагайских тотар долом. А пошед, приказал из наряду всем пушкарем ударити изо всех пушек».
Оборона «гуляй-города» была поручена князю Д. Хворостинину, в распоряжении которого поступили вся артиллерия и отряд немецких наемников. По условленному сигналу Хворостинин дал залп изо всех орудий, затем «вылез» из крепости и напал на врага. В тот же момент с тыла на крымцев обрушились полки Воротынского.
«И как выстрелили из пушек, и князь Михайло Иванович Воротынской ззаде напустил на крымъские полкы, а из-за гуляя-города князь Дмитрей Иванович Хворостинин с нимцы и стрельцы… и сеча была великая… на том деле убили царева сына царевича (ханского сына) да внука царева царевича же Колбина сына (ханского внука), и многих мурз и тотар живых поймали».
Крымцы и турки не выдержали удара с двух сторон и бросились бежать. Множество их было перебито и взято в плен. В числе убитых оказались сын и внук хана.
«Того же дни в суботу в вечеру оставил царь в болоте крымских тотар тысячи с три ризвых людей да велел с нашими травитися, а сам той ночи против недели августа в 3 день побежал, да той же ночи Оку первесся. А наши воеводы на утро узнали, что царь побежал, и на тех остальных тотар напустились всеми полки, да тех тотар всех до Оки побили».
На следующий день русские войска разгромили арьегарды, оставленные ханом у Лопасни, и начали преследование неприятеля.
В результате боя и преследования большая часть крымских сил была уничтожена. «Наши воеводы силы у Крымскаго царя убили 100 тысяч на Рожай на речкы», — сообщает новгородская летопись. Из турецких воинов не вернулся домой ни один человек. Крым лишился значительной части боеспособных мужчин.
Как подытоживает Соловецкий летописец: «Приходил крымской царь на Русь с великим собранием, и на Молодех у Воскресения Христова крымского царя побили, и войска ево побито безчислено, из земли побежал с немногими людьми, а убили у него царевича да взяли Девий мурзу…»
Победа над татарами в 1572 была достигнута и благодаря огнестрельному оружию, которое поступало через Нарву.
В отражении крымско-турецкого нашествия не заметно и следа той странной пассивности, которая была видна в действиях многих воевод в 1571; теперь и земские и опричные войска действовали быстро и слаженно. Похоже, в перерыве между крымскими нашествиями удары карательной машины пришлись по правильным адресатам.
Хан Девлет-Гирей, потерявший в Молодинском сражении сына, внука и зятя, был сломлен психологически. Вплоть до своей смерти он не предпринимал никаких действий против Москвы.
Уже в 1572 донские казаки совершили успешный поход на Азов, крымский хан никак не откликнулся.
После Молодей крымская орда, как грозная боевая мощь, оказалась надолго исключена из вражеских расчетов.
Лишь в конце семидесятых, уже после смерти Девлет-Гирея, произойдет возобновление крымских набегов, но их сила будет значительно уступать набегам начала семидесятых.
Русские смогут продолжить укрепление южных оборонных рубежей. На Дону и Десне пограничные укрепления будут отодвинуты на юг на 300 километров. У Дикого Поля будут отвоеваны тысячи квадратных километров земли на пространстве между верхним Доном и верхней Окой, у рек Прона и Осетр.
Большая засечная черта будет протянута далее на запад, включив города Почеп, Стародуб, Серпейск, Севск. На востоке она получит продолжение в виде засек Нижегородского края.
На юге и юго-востоке встанут новые крепости: Чебоксар, Козмодемьянск, Орел, Донков, Епифань, Кокшанск, Алатырь, Арзамас и другие.
Укрепляя обороны «крымской украйны» царь привлечет казачью вольницу к созданию пояса военных поселений. Так например, Епифанская перепись от лета 1572 г., отмечая убийства и разрушения, причинённые «Крымскими людьми», указывает на размещение в этом районе семи казачьих сотен и формирование казачьих слобод.
Вслед за служилыми на новые земли пойдут и русские крестьяне. Как писал Иван Грозный: «А на Крымской земле и на пустых землях, где бродили звери, теперь устроены города и села».
«Знакомясь с делом быстрой и систематической заимки „дикого поля“, мы удивляемся тому, что и это широкое предприятие организовывалось и исполнялось в те годы, когда, по привычным представлениям, в Москве существовал лишь террор „умалишенного тирана“»,[51] — замечает проф. С. Ф. Платонов. От себя замечу, что «привычные представления» на самом деле являются результатом тщательной промывки мозгов, организованной хозяевами информационного пространства. И на этом пространстве всё то разумное, доброе, вечное, что сделал для страны Иван Васильевич, затаптывалось с основательностью слоновьего стада. Освоение Дикого поля при царе Иване сделалось еще одной табуированной темой.
Даже судьбоносная молодинская битва на протяжении долгого времени подвергалась замалчиванию со стороны исторической и прочей прогрессивной общественности. Не знаю, чем уж не глянулась нашим «историкам» победа при Молодях, может тем, что решающую роль сыграл в ней опричный воевода Д. Хворостинин. Однако нам должно помнить — в 1572 русские воины спасли Москву точно также, как они спасали её в 1812 и 1941 гг.
Информация для любителей исторических рекордов: именно в 1572 отмечено максимальное проникновение турецких войск вглубь Европы. Подмосковное село Молоди, а не Вена.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.