XXIV. МОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ В "ПРАВДЕ" ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ ВОПРОСУ
XXIV. МОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ В "ПРАВДЕ" ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ ВОПРОСУ
Я должен сделать здесь некоторое отступление, чтобы изложить один характерный эпизод, связанный с моей личностью.
Внимательный анализ документов партии и особенно их сличение с живой практикой в национальных районах СССР не оставляли никакого сомнения в том, что так называемая "национальная политика" сталинского руководства есть политика пустых деклараций, отличающаяся только своей эластичностью и "косвенными путями", как выражался Сталин. По этому вопросу я и решил выступить со статьей во время дискуссии накануне XVI съезда. Я не отвергал национальной политики партии ленинского периода (X и XII съезды партии), а требовал возврата к ней, главное — практического проведения в жизнь того, что много раз декларировалось на бумаге. На X и XII съездах партии (1921–1923 гг.) были выдвинуты лозунги: "надо помочь национальным окраинам России догнать ушедшую вперед центральную Россию в хозяйственном и культурном отношении" и "ликвидировать фактическое неравенство народов России". Я писал, что нынешние темпы нашего хозяйственного и культурного строительства не обеспечивают выполнения этих ясных и четких директив X и XII съездов партии не только за эту пятилетку, но и за ближайшие пятилетки. Но самым главным в моей статье было другое: я отвергал коллективизацию для национальных районов СССР. Моя работа еще не была закончена, когда в "Правде" появились "Тезисы Политбюро" по будущим докладам на XVI съезде партии Яковлева (тогда — наркомзем СССР), Куйбышева (тогда — председатель ВСНХ), Шверника (тогда — председатель ВЦСПС). Я решил переделать свою статью в плане "лояльной" критики тезисов ЦК. Правда, я шел на большой риск: за такую лояльность меня могли исключить из партии, а значит и из ИКП. На ноябрьском пленуме было решено, что "пропаганда взглядов правого оппортунизма несовместима с пребыванием в ВКП(б)". Выступление против коллективизации, хотя бы в национальных районах СССР, конечно, считалось самым "махровым оппортунизмом". Но при моих настроениях трудно было считаться с каким-либо риском. Он выглядел как подвиг. Сорокину я не говорил, что готовлю статью по национальному вопросу, а когда она была готова, положил ее ему на стол. Хотя Сорокин внимательно следил за моими "успехами" в "разочарованиях", но статья явилась для него полнейшим сюрпризом. Как сейчас помню его первую реакцию. Сорокин внимательно прочитал всю статью, временами возвращаясь к отдельным страницам и мыслям. По выражению его лица нельзя было понять, что меня ожидает в конце — ядовитый смех или торжественная похвала. Сорокин наконец кончил чтение и произнес свой приговор кратко: гора пошла к Магомету! Поздравляю! и крепко пожал мне руку. Не только мое национально-политическое, но и авторское самолюбие было польщено. Прямо по пути от Сорокина я опустил готовый конверт со статьей в "Правду" в почтовый ящик на Тверской.
Однако прошли дни, прошла неделя, но моя статья не появлялась. При встречах Сорокин спрашивал, послал ли я статью в "Правду". Я отвечал уклончиво — еще нет, "дорабатываю" и пошлю. Началась вторая неделя. Я каждый день ранним утром бегаю к газетному киоску. Беру газету, быстро и с волнующим нетерпением пробегаю оглавление "Сегодня в номере", потом перелистываю газету и разочарованно комкаю ее в руках — нет и нет! Ясно, что мое "творчество" направили по назначению — в редакционную корзину бдительного Мехлиса в лучшем случае, в бюро Ярославского — в худшем. "Худшее" и есть самое трагикомическое: я попросту сделал донос на самого себя!
Я перестал бегать по утрам за газетой. Наводить справки в редакции не позволяло самолюбие. Но "ура" и "увы" одновременно: 22 июня 1930 г. читаю "Сегодня в номере" "Правды": А. Авторханов "За выполнение директив партии по национальному вопросу". Статья напечатана как первая и основная в "Дискуссионном листке" № 17. Она занимает почти три колонки "Правды". Выброшены только некоторые острые места, особенно персональная критика по адресу членов Политбюро А. Андреева и Л. Кагановича, которым было поручено Центральным Комитетом провести первую, "опытную" "сплошную коллективизацию" в СССР. Я собрал очень много материала о том, как проводилась секретарем крайкома Андреевым и командированным ему на помощь Л. Кагановичем эта "опытная расправа" с крестьянством на Северном Кавказе. "Правда" разрешила мне критиковать "тезисы Политбюро", но не практику Андреева и Кагановича. Поэтому в конце статьи вместо бомбы получился куцый хвост. Но я был доволен и этим. Чтобы не утомлять читателя, я не стану цитировать здесь отдельные места этой статьи, тем более, что ее содержание я уже в основном рассказал выше. Но я никак не могу пройти мимо той реакции, которую она вызвала у официальной партийной верхушки: сначала в ряде статей в "Правде" против меня, а потом в ИКП. Из критики я остановлюсь сначала на статье новоявленного теоретика партии по национальному вопросу — Коста Таболова (Таболов был членом постоянной "национальной комиссии" ЦК, потом секретарем обкома партии в Алма-Ате, где он и был ликвидирован Ежовым и Маленковым). 26 июня 1930 года в "Правде" появилась статья ("Дискуссионный листок"? 21), в которой он резко обрушился "с позиций партии" на известного деятеля партии Диманштейна за его передовую в журнале "Революция и национальности" и на меня за статью в "Правде". Вот наиболее характерные возражения мне Таболова:
"Но если т. Диманштейн переоценил наши успехи, поспешил умалить значение национального вопроса, объявил его в основном решенным, то т. Авторханов перегнул в обратную сторону, смазал наши успехи в национальной политике.
В своей статье т. Авторханов пишет: "Нынешние темпы нашего культурного и экономического строительства в национальных районах и имеющиеся достижения не обеспечивают выполнения весьма ясных и практических директив X–XII съездов (1920–1923 годы) партии не только за эту пятилетку, но и за ближайшие пятилетки".
Процитировав эти слова, Таболов восклицает:
"Итак, даже "за ближайшие пятилетки" существующие темпы не обеспечивают, по мнению т. Авторханова, успешного выполнения решений X–XII съездов партии! Отсюда у т. Авторханова требование сверхфорсированных темпов для национальных окраин, если даже они хозяйственно не целесообразны.
Первая ошибка этой формулы т. Авторханова заключается в том, что условия самой отсталой Чечни он неправильно распространяет на все окраины.
Во-первых, неверно, что успешное выполнение решений X и XII съездов требует ряда пятилеток, ибо часть решений этих съездов уже сейчас выполнена полностью (?!); во-вторых, т. Авторханов отрывает национальную политику от общей политики партии; в-третьих, т. Авторханов явно замазывает громадные достижения в национальной политике пролетариата… В-четвертых, недооценив наши успехи, развивая пессимизм, т. Авторханов дает пищу представителям местных националистов в их нападках на партию".
Прочитав мне такую "глубокомысленную" нотацию, Таболов переходит к "колхозным делам" и начинает декларировать от имени партии, то есть от имени той "партии в партии", в которой он тогда состоял:
"Партия против подмены крупных вопросов политики партии якобы национальными соображениями, против преувеличения особенностей республик и национальных областей, против замалчивания наших успехов. Партия против местного национализма — разновидности оппортунизма в национальных окраинах. Национальный вопрос на новом этапе должен охватить такой лозунг партии, как ликвидация кулачества, как класса, на базе сплошной коллективизации… Неправ т. Авторханов, когда противопоставляет землеустройство задачам создания тозов (тоз — "товарищество по совместной обработке земли", — А. А.) и артелей в национальных окраинах. Авторханов пишет:
"Если бы мы начали подходить к массовому колхозному движению в национальных районах с тозов и артелей, то это было бы не по-ленински начать надо с простейшего и пока неразрешенного — с землеустройства".
Приводя эту цитату, Таболов "победоносно" комментирует:
"Землеустройство, не ускоряющее социалистическую переделку деревни, а увековечивающее индивидуальное хозяйство!"
Заканчивая свою статью, Таболов решил почему-то еще раз вернуться к моему первому тезису, который он так "добросовестно" разобрал:
"В своей статье ("Дискуссионный листок" № 17) т. Авторханов пишет:
"Надо поставить теперь, в реконструктивный период, перед собою практическое, более чем форсированное устранение фактического неравенства национальностей… Нельзя утверждать, что все, что хозяйственно нецелесообразно и не эффективно в данное время пролетарская революция не делает".
Характерно, что тут же выдвигается требование провести все это "практически". Спрашивается, разве мы до сих пор решали задачу устранения фактического неравенства непрактически?"
Забегая несколько вперед, хочу указать, что самоуверенный Таболов и его друг Мехлис тут попали впросак. Каково должно было быть их удивление, когда они в решении XVI съезда партии по докладу Сталина прочли буквально следующее[89]:
"Партия должна усилить внимание к практическому проведению ленинской национальной политики, изживанию элементов национального неравенства и широкому развитию национальных культур народов Советского Союза" (весь курсив в цитате мой. — А. А.).
"Ученый" Таболов при всем своем усердии выслужиться перед Сталиным все-таки не разгадал основного смысла моего выступления. С этой задачей блестяще справился один из "экспертов" по национальному вопросу в "Кабинете Сталина" — Лев Готфрид. 30 июня 1930 года (то есть уже после открытия съезда) он выступил в "Правде" со статьей на ту же тему.
Таболова я знал лично. Знал, что он метит туда же, куда метили тогда совсем не влиятельные Митин и Юдин или еще менее их заметные Хрущев и Маленков, то есть в члены ЦК.
Готфрид находился у самой цели. Если он и не был формально членом ЦК, то он был чем-то большим — членом "Кабинета" самого Сталина.
Статья Готфрида называлась: "О правильных и право-оппортунистических предложениях т. Авторханова". Соответственно она состояла из двух частей: моя критика практики и уровня национально-культурного и хозяйственного строительства на окраине СССР признавалась правильной, даже дополнялась новыми фактами и данными ЦК партии (это был и прямой ответ "ура-оптимизму" Таболова), но мое требование отказаться от коллективизации в национальных республиках и областях не только категорически отвергалось, но и квалифицировалось как самый злокачественный правый оппортунизм, то есть такое преступление, за которое тогда без всяких церемоний исключали из партии, снимали с работы или с учебы.
Позволю себе привести выдержки и из этой статьи, заранее прося у читателя извинения, если они покажутся ему длинными и скучными.
Л. Готфрид пишет:
"В "Дискуссионном листке" № 17 напечатана статья т. Авторханова "За выполнение директив партии по национальному вопросу". Автор совершенно правильно и своевременно заостряет внимание партии на особой необходимости именно теперь подвести итоги выполнения директив X и XII съездов партии по национальному вопросу и поставить в нынешний реконструктивный период перед собою практическое, более чем форсированное устранение фактического неравенства национальностей.
Имеется острейшая необходимость в том, чтобы в тезисах съезда этот вопрос нашел свое четкое освещение. Мы не согласны с мотивировкой т. Авторхановым этой необходимости только как "жертвы". Извините, партия никогда так не ставила вопрос об индустриализации национальных окраин.
Это не жертва, а единственно возможная в СССР и единственно правильная политика… Очень полезно не забывать в этой связи известное выступление Владимира Ильича, когда он говорил, что "поскрести иного коммуниста и найдешь великорусского шовиниста…"
Сопротивление чиновнических, бюрократических элементов госаппарата и хозорганов в коренизации огромно (коренизация — привлечение коренного населения в аппарат. — А. А.).
Тов. Авторханов прав, когда указывает на весьма скромное количественное достижение в этой области. Но сопротивление идет не только по этой линии. Когда узбеку, туркмену, таджику удается попасть на завод, то он большей частью обречен на вечное пребывание в чернорабочих… Мы можем смело сказать, что внутри многих совхозов Средней Азии внешняя обстановка очень и очень пахнет колонизаторством, например, в совхозе "Савай" все местные рабочие-националы используются исключительно в качестве чернорабочих на тяжелой ирригационной работе. Один рабочий-узбек (единственный квалифицированный), работавший на сеялке, обученный этому делу на специальных агрокурсах, был переведен тем не менее на черную работу. На вопрос — почему? — администрация ответила, что его готовили для колхозов и мы хотим его заставить уйти в колхоз…"
Теперь Готфрид переходит к сути дела:
"Соглашаясь целиком с теми вопросами, которые поднял т. Авторханов в отношении индустриализации национальных районов СССР, мы должны категорически возразить против явно ликвидаторской и право-оппортунистической теории и предложений Авторханова по вопросу о путях коллективизации национальных окраин, и в том числе Средней Азии.
Цитируя известное место из статьи Сталина о нарушении ленинского принципа учета разнообразных условий различных районов СССР, а также утверждая, что "в национальных районах массовые выступления мы имеем в больших масштабах, чем в русских", наш автор полемизирует по следующим местам в тезисах тов. Яковлева — наряду с артелью: "В некоторых районах незернового характера, а также в национальных районах Востока, получит на первое время массовое распространение товарищество по общественной обработке земли, как переходная форма к артели" (тезисы т. Яковлева).
Тов. Авторханов в противовес этой установке выдвигает свои предложения о путях подготовки к массовому колхозному движению в национальных районах. Он говорит: "Мы думаем, что эта подготовительная работа к массовому колхозному и тозовскому движению должна начаться с самого начала — с землеустройства". "Если бы мы, — продолжает автор, — начали подготовку к массовому колхозному движению с тозов, то это было бы не по-ленински. Начать нужно с простейшего и пока неразрешенного — с землеустройства…" Уже по этому ошибочно т. Авторханов олицетворяет земельную реформу в Узбекистане с землеустройством… А что выходит, если пойти по пути, предлагаемому тов. Авторхановым? Это означает снятие всерьез и надолго лозунга сплошной коллективизации в национальных районах… т. к. это землеустройство будет землеустройством индивидуальных крестьянских хозяйств, оно зафиксирует статус-кво… Мы не можем также не указать тов. Авторханову на необходимость дифференцировать то место статьи, где он говорит, что массовые и даже антисоветские выступления мы имеем "в больших масштабах в национальных районах, чем в русских", ибо известно, что Казахстан и Средняя Азия не одно и то же, что именно под руководством ЦК ВКП(б) исправление действительно имевших место политических ошибок в коллективизации в Средней Азии, обеспечило выполнение посевных планов… Вот почему мы не можем расценивать это предложение тов. Авторханова иначе, как попытку потащить партию назад, и в сторону от генеральной линии партии, на ту самую дорожку, о которой ноют и скулят все право-оппортунистические элементы".
Дав чисто ортодоксальную сталинскую квалификацию смысла моей статьи, Готфрид переходит в грозное наступление и при этом считает себя достаточно компетентным, чтобы поставить диагноз и моей личной "политической болезни". Вот этот "диагноз":
"Тов. Авторханов определенно заболел право-оппортунистической близорукостью и паническим настроением. Он не видит того, что уже есть в национальных окраинах, а "не признавать того, что есть, нельзя, — оно само заставит себя признать" (Ленин).
Почему мы так резко возражаем тов. Авторханову? Да хотя бы потому, что "время более трудное, вопрос в миллион раз важнее, заболеть в такое время значит рисковать гибелью революции" (Ленин, из речи на XIII съезде партии против тов. Бухарина). Предательские уши правых дел мастера торчат из рассуждений Авторханова о путях коллективизации национальных окраин…"
После такого выступления "Правды" слово обычно переходило к чекистам, и там уже с "предателями" разговаривали другим языком и при помощи более веских аргументов. Пока что слово было предоставлено Ленину, а я сам поставлен в косвенную связь с "тов. Бухариным". Намек был слишком прозрачным, чтобы я мог себя утешать. К тому же, началась "психическая атака" и изнутри Института.
Как только в этот день утром я появился в Институте, толпа из породы Юдиных взяла меня в "штыки": "Товарищ мастер правых дел! Сколько вам платит товарищ Бухарин?", "Товарищ красный профессор, покажите ваши предательские уши!" Один даже вплотную подошел ко мне, стал лицом к лицу и, приставив растопыренные пальцы к собственным ушам, начал выть по-ослиному. Раздался хохот толпы. Я полез в драку. Позже я встретил Сорокина. Я был в страшном волнении. Он уже был проинформирован об инциденте, читал и статью против меня. Ко всему этому он знал, что если я сегодня стал "дважды героем" дня, то не без его личного влияния. Он предложил мне поехать с ним в "одно место". Через час мы сидели в том же ресторане на Арбате, в котором он впервые начал "просвещать меня". "Плоды" этого "просвещения" уже были налицо: "предательские уши", публичная травля, открытое "мордобитие". Сорокин заказал нам пиво и пельмени. Я потребовал водки.
— Что с тобой, ты же ведь водки не пьешь? — спросил Сорокин с деланным недоумением.
— Для полноты картины, — ответил я и добавил: — правильно говорят люди: "тут без пол-литра не разберешь!"
На столе появился графинчик. Я наполнил две рюмки и, не дожидаясь ни закуски, ни Сорокина, почти одним глотком выпил полную рюмку. По телу медленно поползли "мурашки" алкоголя. Еще одна, другая… Мозг начал бешено работать, даже чересчур… Чувство обиды за сегодняшнее оскорбление стало еще тяжелее, чувство мести еще более жгучим. Потом я мысленно перенес толпу институтских ослов на всероссийскую арену, в туркестанские пески кавказские горы, где она или такая же, как она, организованная банда олицетворяет "диктатуру пролетариата". Если жгучая ненависть к такой банде называлась, по Готфриду, "предательством", то предателем я стал задолго до его статьи.
— Ну вот и спасибо, что воевали за такую советскую власть, товарищ Сорокин, — высказал я официальным тоном свой вывод Сорокину, как будто он следил за незримой работой моего мозга и лично нес ответственность за нынешний режим.
— У каждого народа бывает, как сказал немецкий мудрец, только такая власть, какой он достоин. У прусских юнкеров ее жестокость компенсировалась их рыцарством, а у наших кремлевских башибузуков — подлость затмевает жестокость. Я должен тебя разочаровать — за власть этих подлецов я не воевал. Но если она сегодня временно утвердилась, Гегель глубоко прав — мы ее достойны. Если в миллионной партии нет двух десятков Тарасов Бульб, которые могли бы сказать: "мы тебя родили — мы тебя и убьем", значит, мы все подлецы. Но идеалы нашей революции так же мало повинны в практике сталинцев, как Христос в жестокостях средневековой инквизиции. Вывод? Поскольку "Тарасов" нет, а с корабля первыми бегут сами "капитаны", то остается только уйти в глубокие катакомбы, как шли первые христиане в Риме. Нет. Это оккупация нас, партии и страны, полицейскими штыками внутренних иностранцев. Она будет продолжаться ровно столько, сколько нам необходимо времени, чтобы выстрадать собственную подлость.
Так рассуждал теперь Сорокин. "Новая философия" Сорокина не оставляла никакого сомнения в том, что безоговорочная капитуляция бухаринцев на происходящем съезде — уже решенный вопрос.
Сорокин не был готов к капитуляции, как и десятки других людей из его окружения, но это были люди без ярких и больших имен в партии и стране. Как раз для "революции сверху", для того "государственного переворота", о котором мечтал Сорокин, нужны были не столько яркие лозунги, сколько громкие имена.
"Капитаны" (лидеры группы Бухарина) решительно отказались дать для этого свои имена. Все еще юридический председатель Советского правительства — Рыков — не хотел стать им и фактически. Все еще гигантский авторитет в партии — Бухарин — испугался собственного авторитета. Власть Сталина, которая с осени 1929 года до поздней весны 1930 года переживала глубочайший кризис, была спасена не мудростью сталинцев, а доктринерством бухаринцев.
Мне напрашивается на язык слово "трусость". Но я не хочу быть несправедливым. Величайшим трусом всех времен и народов даже Сталин стал только после своей победы. До нее он так же смело и безоглядно рисковал своей жизнью, как и его нынешние противники. Нет, это не были трусы. Это были рабы общего их со Сталиным учения — "социальной революции", "диктатуры пролетариата" и "социализма". Разница заключалась в том, что Сталин, придя к власти, просто бросил все это в мусорный ящик истории, а бухаринцы все еще хватались за мираж.
Мы сидели долго и как бы подводили итоги крушениям наших иллюзий. Это были итоги бесславной гибели последней оппозиции в ВКП(б). Что же касается моих личных политических и "психических" невзгод, то Сорокин меня "успокоил", что атаки на меня в связи с создавшимся на съезде положением не прекратятся до моего публичного отказа от своих мнимых ошибок.
— Впрочем, руководствуйся велением собственной совести, — добавил он.
Через несколько дней я решил руководствоваться инстинктом самосохранения. Этому предшествовали следующие события.
На второй день, 1 июля, меня вызвали на заседание бюро ячейки ИКП. На повестке дня стояло два вопроса:
1. О право-оппортунистическом выступлении т. Авторханова в "Правде".
2. О хулиганском поступке т. Авторханова в ИКП.
Присутствовали почти все члены бюро, в том числе и Сорокин. По первому вопросу разговор был короткий: председательствующий задал мне два вопроса: 1) признаю ли я свое выступление в "Правде" право-оппортунистическим, 2) если да, то готов ли я признать это выступление ошибочным?
Попутно, намеком, председатель дал понять, что от моих ответов зависит и решение по второму вопросу.
Я совершенно спокойно, но довольно решительно ответил:
— Поскольку я нахожу первый вопрос провокационным, то я отказываюсь отвечать на второй вопрос.
Председатель перешел в наступление.
— Вы утверждаете, что колхозы не подходят для национальных республик и областей, вы пишете, что партия не должна там проводить политику сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса, на ее базе. Вы говорите, что партия должна проводить там политику землеустройства, то есть политику увековечения индивидуальных хозяйств. Что же, вы хотите убедить нас в том, что это не право-оппортунистическая теория? Вы хотите, чтобы партия имела две политики: одну, ленинскую, — для русских, другую, бухаринскую, — для национальностей?
— Все это ваша личная интерпретация, построенная на фантазии Таболова, Готфрида и других, а потому и не авторитетная. Для меня единственный авторитет в данном случае съезд партии. Политику землеустройства как раз и огласил XV партсъезд, — отвечаю я.
— А товарищ Сталин для вас не авторитет? — ехидно спрашивает кто-то из членов бюро.
— Больше, чем для вас, — отвечаю я с намеренным желанием задеть его.
— Но тогда прочтите, что сказал товарищ Сталин на XVI съезде о землеустройстве. Через четыре дня после появления вашей статьи товарищ Сталин прямо сказал: "Партия пересмотрела метод землеустройства в пользу колхозного строительства". Согласны вы с этим?
Это был прямой, острый и самый неприятный для меня вопрос. Сталин, который безусловно следил за нашей дискуссией, действительно сказал то, что цитировал член бюро.
Положение мое было критическим. Все взгляды устремились на меня. Малейшая неосторожность, оплошность или горячность могла меня погубить. Ожидаемое мною с самого начала спасение пришло вовремя. Поднялся Сорокин.
— Я чувствую, что разбор дела товарища Авторханова мы ведем слишком однобоко и придирчиво. Вопрос о его статье надо разделить, как это сделал и товарищ Готфрид, на две части.
Первая часть — это чрезвычайно деловая и правильная постановка вопроса о необходимости усиления внимания партии к национальному вопросу и национальной политике. В этом не ошибка, а заслуга товарища Авторханова. Об этой части статьи товарища Авторханова в ЦК отзывались очень положительно, о чем мне лично рассказывал сам товарищ Готфрид. ЦК, как и мы с вами, находит ошибочной тенденцию второй части статьи — рекомендацию политики землеустройства вместо коллективизации для национальных республик. Поэтому, по прямому поручению ЦК, товарищ Готфрид уже поправил ошибку товарища Авторханова. После всего этого объявить его "правым оппортунистом" — значит сознательно толкать молодого члена партии в пропасть. Я предлагаю вообще снять с обсуждения данный вопрос, а так как второй вопрос связан с первым, то ограничиться здесь взаимным извинением обоих…
Выступление Сорокина вызвало бурные прения. Забыв на время меня, начали атаковать его. Пошло в ход и роковое слово "примиренец", начали громить "примиренца" Сорокина. Приняли и для меня и для Сорокина совершенно неожиданное решение:
1. Исключить т. Авторханова "как перерожденца" и "правого оппортуниста" из партии и поставить вопрос перед ЦК об исключении его из Института.
2. Объявить т. Сорокину выговор за примиренческое отношение к правому оппортунизму.
Второй вопрос повестки дня — о моем "хулиганстве" — механически отпал.
На другой день, это было уже 2 июля, мы с Сорокиным (я — как "оппортунист", а он — как мой "примиренец") поехали в ЦК. В перерывах съезда сумели поговорить со Стецким. Стецкий внимательно выслушал наши объяснения по поводу заседания бюро и его решения, но вдаваться в детали дела не стал.
— Ваш спор уже решен резолюцией съезда по докладу товарища Сталина, сказал Стецкий и сослался на соответствующие места названной резолюции. Места эти были весьма определенны и недвусмысленны:
"Правые оппортунисты, решительно выступавшие против коллективизации, попытались использовать трудности колхозного движения и антисередняцкие перегибы для новой атаки Центрального Комитета и его политики. За последнее время наблюдался ряд новых вылазок обанкротившихся правых оппортунистов, пытавшихся дискредитировать всю работу партии в деле коллективизации, проповедывавших теорию самотека в колхозном движении и ликвидаторское отношение к основным лозунгам партии на данном этапе социалистического строительства: к лозунгам сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса… (курсив мой. — А. А.).
…XVI съезд поручает ЦК партии… неуклонно проводить ликвидацию кулачества, как класса, на основе сплошной коллективизации по всему Советскому Союзу".
"Съезд объявляет взгляды правой оппозиции несовместимыми с принадлежностью к ВКП(б)"[90] (курсив мой. А. А.).
Процитировав эти места, Стецкий обратился ко мне:
— Это решение съезда, обязательное для каждого из нас. О землеустройстве вообще у нас теперь и речи нет. Именно вашу статью имел в виду Сталин, когда положил конец дискуссии — "партия пересмотрела метод землеустройства в пользу колхозного строительства", а съезд добавил — "по всему СССР". Отсюда для вас один вывод: пойдите в редакцию "Правды" и немедленно признайте свою "грубейшую" (слово "грубейшую" Стецкий подчеркнул) право-оппортунистическую ошибку.
Но не спросив даже, согласен ли я признать такую ошибку (это, видно, казалось ему совершенно естественным), он вызвал своего секретаря и в нашем же присутствии продиктовал телефонограмму: "Секретарю бюро ячейки ИКП. Прекратите травлю т. Авторханова. Уничтожьте протокол о тт. Авторханове и Сорокине. Исполнение сообщить. По поручению ЦК — Стецкий".
После этого — 4 июля 1930 года в "Правде" появилось следующее мое "Письмо в редакцию":
"Тов. редактор!
В своей статье "За выполнение директив партии по национальному вопросу" (см. "Правда", "Дискуссионный листок" № 17) я допустил грубейшую право-оппортунистическую ошибку, утверждая, что подготовка к колхозному движению в национальных районах и окраинах должна начаться с землеустройства. От этого своего тезиса я отказываюсь. Совершенно правильно ставит вопрос относительно национальных окраин и районов т. Яковлев, где сказано, что "наряду с артелью в некоторых районах незернового характера, а также в национальных районах Востока, может получать на первое время массовое распространение товарищество по общественной обработке земли, как переходная форма к артели", тем более, что "партия пересмотрела метод землеустройства в пользу колхозного строительства" (из доклада т. Сталина на XVI съезде партии).
В правильности генеральной линии партии как в области индустриализации, коллективизации сельского хозяйства и решительной борьбы на два фронта — в первую очередь против главной опасности — правого уклона, так и в области национальной политики, у меня никаких колебаний и сомнений нет.
С коммунистическим приветом — А. Авторханов".
В самом начале сталинской диктатуры по СССР гуляли "шесть заповедей безопасности" советских граждан:
1. Не думай.
2. Если подумал, не говори.
3. Если сказал, не записывай.
4. Если написал, не печатай.
5. Если напечатал, не подписывай.
6. Если подписал, откажись.
Письмом в редакцию "Правды" я отрекся от своей "грубейшей право-оппортунистической ошибки" и тем самым попытался выполнить требование "шестой заповеди" и поправить свое пошатнувшееся положение в Институте.
Но письмо помогло только отчасти.
Случилось то, чего я больше всего боялся. Через недели две или три я был вызван к заведующему пресс-бюро ЦК Сергею Ингулову. Меня принял один из его помощников, который сухо сообщил суть дела:
— Решением ЦК вы отозаны из ИКП в распоряжение национального сектора пресс-бюро, а что вы должны делать там, вам расскажет товарищ Рахимбаев (Рахимбаев был заведующим этим сектором).
— Есть у меня шансы вернуться обратно на учебу или пока это все? спрашиваю я.
— У вас есть все шансы подчиняться партийной дисциплине и это пока что все, — ответил помощник Ингулова.
Сказано это было тоном, подчеркивающим нежелание продолжать разговор на данную тему. И я был достаточно благоразумен, чтобы прекратить его.
"Судьба играет человеком", — говорили раньше.
"ЦК играет коммунистом", — утверждали теперь.
Кто не подчинялся этой игре, оказывался в тайге.
Я предпочел игру.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.