Корни мирового неравенства

Корни мирового неравенства

В этой и в трех предыдущих главах мы рассказывали о том, как инклюзивные политические и экономические институты, возникшие в Англии, открыли дорогу промышленной революции и почему одни страны извлекли из промышленной революции пользу и смогли начать экономический рост, а другие или вовсе отказались начать индустриализацию экономики, или усиленно сопротивлялись ей. Вступит ли страна на путь индустриализации, оказалось следствием работы ее институтов. Соединенные Штаты, претерпевшие трансформацию, подобную английской Славной революции, к концу XVIII века уже развили свою собственную систему инклюзивных политических и экономических институтов. Таким образом они стали первым государством, способным перенять новые технологии, родившиеся на Британских островах, а вскоре и превзойти в этом Британию, став локомотивом индустриализации и технологической революции. Австралия проделала схожий путь в развитии своих институтов, хотя и несколько позже. После зарождения относительно инклюзивных институтов Австралия вступила на путь экономического роста. Австралия и США смогли провести индустриализацию и добиться экономического прогресса, потому что их относительно инклюзивные институты не мешали развитию новых технологий, инновациям и созидательному разрушению.

Иначе обстояли дела в большинстве других колоний европейских держав. Если сравнить с Австралией и Соединенными Штатами, то направление их развития было прямо противоположным. Недостаточная плотность коренного населения или недостаток природных ресурсов в Австралии и США привели к тому, что колониализм там принял совсем иные формы, чем в других колониях, хотя и здесь населению пришлось вести тяжелую борьбу за свои политические права и за построение инклюзивных институтов. Однако на Молуккских островах, как и в других регионах, колонизированных европейцами в Азии, на Карибах и в Южной Америке, у населения было мало шансов победить в подобной борьбе. В этих местах колониальные власти либо ввели в обиход новые типы экстрактивных институтов, либо переняли и поддерживали местные, уже существовавшие здесь экстрактивные институты, чтобы выкачивать из колоний ценные ресурсы — от пряностей и сахара до серебра и золота. Во многих таких регионах были приведены в действие такие институциональные изменения, которые делали практически невозможным развитие инклюзивных институтов. Во многих случаях власти явным образом подавляли любое промышленное развитие и зачатки инклюзивных экономических институтов. У большинства этих регионов не было никакой возможности воспользоваться преимуществами индустриализации в течение XIX, а иногда даже XX века.

Пути развития самих европейских стран также отличались от динамики роста в Австралии и США. В то время как в Британии в конце XVIII века набирала обороты промышленная революция, большинство европейских государств оставались под властью абсолютистских режимов, под властью монархов и аристократии, главным источником доходов которых были земельные поместья или торговые привилегии, которыми они пользовались благодаря запретительным барьерам. Созидательное разрушение, которое неизбежно проявилось бы в ходе процесса индустриализации, могло свести на нет привилегии высших классов и лишить их ресурсов и рабочей силы. Аристократия экономически проигрывала от индустриализации. Что еще важнее, она проигрывала от нее и политически, так как процесс индустриализации, без сомнения, несет с собой угрозу стабильности и политические перемены, разрушает монополии и власть элиты.

Тем не менее в результате институциональных изменений в Британии и промышленной революции в странах Европы были созданы новые возможности для развития. Хотя страны Западной Европы по-прежнему оставались под властью абсолютизма, в них тоже начался институциональный сдвиг, подобный тому, что случился в Британии в предыдущем столетии. В свою очередь, иной была ситуация в Восточной Европе, в Османской империи и в Китае. Эти различия также были вызваны различной степенью распространения индустриализации. Как в свое время «черная смерть» или развитие трансатлантической торговли, так и точка перелома, возникшая в результате индустриализации, усилила уже существующий конфликт между институтами во многих европейских странах. Одним из важнейших факторов стала Французская революция 1789 года. Конец абсолютизма открыл во Франции дорогу инклюзивным институтам, и страна вступила в эпоху индустриализации и экономического роста. Но в действительности итоги Французской революции были куда более значительными. Экспорт революционных институтов привел к упразднению экстрактивных порядков в нескольких соседних странах. Таким образом, Французская революция положила начало индустриализации не только во Франции, но и в Бельгии, Нидерландах, Швейцарии, а также в некоторых частях Германии и Италии. Далее на восток реакция на Французскую революцию была отчасти похожа на последствия «черной смерти» в XIV веке — вместо того чтобы ослабить феодальные порядки, она, напротив, укрепила их. Экономическое отставание Австро-Венгрии, России и Османской империи лишь увеличилось, однако этим абсолютистским монархиям удалось продержаться до Первой мировой войны.

Еще в некоторых регионах мира абсолютизм был столь же живучим, как в Восточной Европе. В частности, именно так дела обстояли в Китае, где пришедшая на смену династии Мин династия Цин установила государственную систему, основанную на традиционном аграрном обществе и враждебную по отношению к международной торговле. Однако и в пределах Азии существовали серьезные институциональные различия между регионами. Если Китай отреагировал на промышленную революцию примерно так же, как и Восточная Европа, то Япония пошла скорее по западноевропейскому пути. Здесь, как и во Франции, для изменения системы потребовалась революция — Реставрация Мейдзи, в результате которой Япония встала на путь институциональных реформ и экономического роста.

Мы также видели, что абсолютизм оказался очень живучим и в изолированной от остального мира Эфиопии. В других частях континента, в Западной и Центральной Африке, те же силы экономического прогресса, которые были порождены международной торговлей и в XVIII веке трансформировали английское общество и государство, способствовали укреплению экстрактивных институтов — следствия работорговли. В одних странах это привело к разрушению уже сложившегося общественного уклада, в других — к созданию экстрактивных государств работорговцев.

Схемы институционального развития, которые мы описывали ранее, в конечном счете предопределили, какие из государств получат преимущества от возможностей, открывшихся в XIX веке, а каким этого сделать не удастся. Корни неравенства в мире, которое мы сегодня наблюдаем, лежат именно в этом расхождении траекторий развития. За некоторыми исключениями, нынешние богатые страны — это именно те, кто в начале XIX века смог запустить у себя процесс индустриализации и технологические инновации, а нынешние бедные — те, кто в этом не преуспел.