Подходы к теории мирового неравенства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Подходы к теории мирового неравенства

Мы живем в мире, полном неравенства. Различия между разными странами напоминают различия между двумя частями Ногалеса, только в большем масштабе. В богатых странах граждане имеют лучшее здоровье и образование и живут дольше. У них также есть доступ к целому ряду услуг и возможностей — от отпусков до карьерных перспектив, — о которых жители бедных стран могут только мечтать. Жители богатых стран ездят по хорошим дорогам без выбоин, и дома у них есть электричество, канализация и водопровод. Обычно правительства таких стран не арестовывают своих граждан и не угрожают им по собственному произволу; наоборот, государство предоставляет услуги, такие как образование, здравоохранение, поддержание дорог, охрана закона и порядка. Важно и то, что граждане голосуют на выборах и имеют право голоса в решениях о том, в каком направлении пойдет политика их страны.

Контрасты мирового неравенства видны любому, даже жителям бедных стран, у многих из которых нет телевизора или интернета. Восприятие этих контрастов наряду, собственно, с самим неравенством — вот что заставляет людей нелегально форсировать Рио-Гранде или переплывать Средиземное море: они хотят достичь высоких стандартов жизни и использовать возможности, открывающиеся в богатых странах. Это неравенство не только имеет прямые следствия для жизни граждан бедных стран; оно также порождает недовольство и возмущение, имеющее большие политические последствия для США и для всех стран мира. Объяснить, почему такие различия существуют и откуда они взялись, и есть задача нашей книги. Но это объяснение важно не только само по себе, но и в качестве первого шага на пути к пониманию того, как улучшить жизнь миллиардов людей, которые все еще живут в бедности.

Неравенство между двумя частями Ногалеса — лишь вершина айсберга. Так же как и все остальные жители Северной Мексики, которая активно участвует в выгодной (даже если и не всегда законной) торговле с Соединенными Штатами, жители Ногалеса, штат Сонора, живут гораздо богаче остальных мексиканцев, чей средний доход на семью не превышает 5000 долларов в год. Основа относительного процветания Ногалеса — макиладоры (maquiladoras).[12] Первое такое предприятие основал Ричард Кэмпбелл-младший, калифорнийский производитель корзин. Первым арендатором стала компания Coin-Art, производитель музыкальных инструментов, принадлежавшая Ричарду Боссе, еще одна фирма которого, Artley, изготавливала флейты и саксофоны по другую сторону стены, в американском Ногалесе. За Coin-Art последовали Memorex (компьютерные кабели), Avent (медицинские халаты), Grant (солнечные очки), Chamberlain (системы дистанционного подъема гаражных дверей для торговой сети Sears) и Samsonite (чемоданы). Обратите внимание, что все это американские компании и американские бизнесмены, использующие американский капитал и ноу-хау. Относительное (на фоне остальной Мексики) процветание Соноры, таким образом, приходит извне.

Однако по мировым меркам различия между Мексикой и США совсем невелики. Средний гражданин США «всего» в семь раз богаче среднего мексиканца и в десять — среднего жителя Перу или Центральной Америки. Но он (или она) в двадцать раз богаче среднего жителя тропической Африки и в сорок раз богаче жителей беднейших стран Африки, таких как Мали, Эфиопия или Сьерра-Леоне. И это касается не только жителей США. Благосостояние жителей небольшой — но растущей — группы богатых стран, сначала Европы и Северной Америки, но затем также Австралии, Японии, Сингапура, Южной Кореи и Тайваня, очень сильно отличается от положения жителей остального мира.

Причина того, что Ногалес, штат Сонора, гораздо богаче, чем Ногалес, штат Аризона, проста: совершенно разные институты по обе стороны границы создают совершенно разные стимулы для граждан. Соединенные Штаты гораздо богаче Мексики или Перу благодаря стимулам, которые их институты, и политические, и экономические, создают для граждан, бизнесменов и политиков. Каждое общество живет по экономическим и политическим правилам, которые поддерживаются государством и — коллективно — всеми гражданами. Экономические институты определяют экономические стимулы: для получения образования, для инвестиций, для придумывания и внедрения инноваций и так далее. Выработка экономических институтов и правил происходит в ходе политического процесса, особенности которого, в свою очередь, зависят от институтов политических. Например, от политических институтов зависит, могут ли граждане контролировать политиков и влиять на принимаемые ими решения. Иначе говоря, будут ли политики (пусть и с оговорками) действовать в интересах и по поручению граждан, или они смогут использовать власть, вверенную им обществом (а то и узурпированную ими), для собственного обогащения и проведения политики, которая выгодна только им, но совершенно невыгодна избирателям. Эти политические институты включают как составную часть конституцию и политический строй (например, демократический), но не ограничиваются ими. Они также включают способность государства регулировать общественные процессы. Не менее важно рассмотреть в более широком контексте, как именно власть распределена в обществе: каковы возможности различных групп граждан ставить общие цели и добиваться их, а с другой стороны — ограничивать другие группы граждан в достижении их целей.

Институты влияют на поведение и стимулы людей, от них зависит успех или крах страны. Личный талант важен на любой ступеньке общества, но даже он требует институциональных условий, чтобы он мог быть реализован. Билл Гейтс, так же как другие легендарные фигуры из мира информационных технологий (например Пол Аллен, Стив Баллмер, Стив Джобс, Ларри Пейдж, Сергей Брин или Джефф Безос), обладал огромным талантом и амбициями. Но и он реагировал на стимулы. Система школьного образования позволила Гейтсу и ему подобным получить уникальные навыки, которые помогли им реализовать свой талант. Экономические институты позволили всем им легко основать свои компании, не сталкиваясь при этом с непреодолимыми барьерами. Эти же институты обеспечили первоначальное финансирование их проектов. Американский рынок труда позволил им найти и нанять квалифицированных специалистов, а относительно конкурентная рыночная среда позволила построить бизнес и донести товар до покупателя. Эти предприниматели с самого начала были уверены, что их мечты могут реализоваться: они могли рассчитывать на институты и гарантированное ими верховенство права; они могли не опасаться за свои авторские права. Наконец, политические институты обеспечили стабильность и преемственность. То есть, во-первых, гарантировали, что к власти не придет диктатор и не изменит правила игры, не экспроприирует их состояние, не посадит их в тюрьму, не сможет угрожать их жизни и собственности. Во-вторых, институты гарантировали, что никакие партикулярные интересы не смогут направить государственную политику в сторону экономической катастрофы. Иными словами, поскольку государственная власть является одновременно ограниченной и достаточно широко распределенной между различными общественными группами, могут появиться и развиваться экономические институты, способствующие процветанию.

Эта книга продемонстрирует, что, хотя от экономических институтов зависит, будет страна бедной или богатой, именно политика и политические институты определяют выбор этих экономических институтов. В конечном счете хорошие экономические институты в США стали следствием работы политических институтов, которые складывались постепенно, начиная с 1619 года. Наша теория неравенства покажет, как политические и экономические институты взаимодействуют и порождают богатство и бедность и как различные части мира обретают те или иные институты. Наш беглый обзор истории обеих Америк дает некоторое первоначальное представление о том, какие именно силы формируют политические и экономические институты. Различные сочетания институтов, существующие сегодня в разных странах, глубоко укоренены в истории, поскольку после того как общество было организовано определенным образом, эти институты меняются редко и медленно. Мы покажем, что это обстоятельство связано с тем, как именно взаимодействуют экономические и политические институты.

Эта институциональная устойчивость и силы, стоящие за ней, помогают объяснить и то, почему с неравенством так трудно бороться и почему так трудно сделать бедные страны богатыми. Хотя именно институты отвечают за разницу между двумя Ногалесами и между Мексикой и Соединенными Штатами, это совершенно не означает, что в Мексике сложился консенсус о том, что институты нужно изменить. С точки зрения тех, кто контролирует политическую власть, нет никакой необходимости вводить более полезные для экономического роста или благосостояния граждан институты, если действующие институты гораздо лучше служат интересам самой власти. Сильные мира сего и остальные граждане часто расходятся во мнениях о том, какие институты нужно сохранить, а какие следует поменять. Карлос Слим вовсе не будет рад, если все его политические связи вдруг растворятся в воздухе, а барьеры для входа на рынок, защищающие его бизнес, исчезнут, — и неважно, что появление на рынке новых игроков сделало бы богаче миллионы мексиканцев.

Поскольку такого консенсуса не существует, именно политические элиты (то есть те, у кого в руках власть) определяют, по каким правилам будет жить общество (и как элиты смогут этой властью распоряжаться). У Карлоса Слима есть власть, чтобы добиваться того, что он хочет. Могущество Билла Гейтса ограничено в гораздо большей степени. Вот почему наша теория — это теория не только экономическая, но и политическая. Эта теория рассказывает о том, как институты влияют на успех или крах государств, — и потому мы изучаем экономику нищеты и процветания. Она рассказывает и о том, как институты появляются, как они меняются со временем и почему иногда не меняются, даже если приносят нужду и невзгоды миллионам, — и поэтому мы исследуем также и политику нищеты и процветания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.