Глава 8 После Рождества

Глава 8

После Рождества

После того, как мы выбрались из сугроба, под тентом на главной палубе стало не так тепло, как раньше: слой снега у фальшборта был уже не таким толстым, также и на самом тенте количество снега уменьшилось. Когда на улице было сорок с лишним градусов, внутри под палаткой температура варьировалась от 12 до 17 градусов, при полном же штиле температура иногда поднималась до нуля.

В новый год Копстад занялся ревизией провианта. Мы всегда брали из трюма провиант на неделю, и доктор, очень интересовавшийся вопросами питания, всегда присутствовал и взвешивал содержимое, так что у нас был полный учет, что и как уходило у нас за неделю. Еще дома, когда мы занимались снаряжением, Гидрографическое управление попросило нас направить им список провианта для обоих судов. По списку выходило, что мясных и/или рыбных консервов я рассчитал по полкило на человека в день на целый год. Но, конечно, не все содержимое такой банки было питательным, там было и много жидкости. Из управления мне возразили, будто профессор Торуп[39] считает, что достаточно будет и по 225 граммов на человека в день. Я ответил, что этот список составлен мной, и ему нужно следовать, потому что именно я отвечаю за снабжение. Ответ пришел очень вежливый – конечно, они будут следовать составленному мною списку.

Доктор Тржемесский знал об этом, и, как я уже сказал, очень интересовался вопросами провианта. В течение многих лет он служил в Морском министерстве в Петрограде и занимался как раз именно такими вещами.

Сейчас оказалось, что за зиму, во время работ, которые нам пришлось проводить на морозе, уходило примерно 600 граммов консервов на человека, зато летом уходило гораздо меньше. Расчет в 500 граммов оказался весьма верным.

На «Герту» выписали около 1500 кг кофе, русские же предпочитали цикорий. Я считал, что очень приблизительно указал количество цикория (100 кг), а еще думал, что 16 кг сухой горчицы для «Герты» будет достаточно. Однако русские мне ответили, что для судов с русской командой нужно 3000 кг цикория, 100 кг кофе, две-три бочки соленых огурцов, а горчицы чуть больше указанного количества. Конечно, я пошел им навстречу – если они хотят пить цикорий вместо кофе, то почему бы и нет. Я сделал все от меня зависящее, чтобы достать в Осло 3000 кг цикория, но это оказалось абсолютно невозможно. Необходимое количество пришлось посылать из России. На «Эклипсе» у нас было примерно 1500 кг кофе.

Температура держалась стабильно, то немного выше, то немного ниже 40° мороза.

Кроме Инге, Шпицбергена и Югорского Шара мы в течение долгого времени слышали Архангельск и крупную немецкую станцию Нойен под Берлином, а также Париж. Но связь с какой-либо из них, особенно с Югорским Шаром, нам никак не удавалось установить. Однажды ночью мы услышали телеграмму из Петрограда в Югорский Шар с сообщением о крупной русской победе и полном разгроме турецкой армии, среди прочего 30 тысяч человек было взято в плен, также захвачено большое количество ружей, пушек и боеприпасов, провианта. Такие телеграммы мы всегда пересылали на «Таймыр» и «Вайгач». Для русских было большим утешением узнать, что их армия одерживает победы.

Причиной наших неудач в установлении связи с Югорским Шаром было скорее всего то, что русские слушали не на той волне. Возможно, они совсем нас не искали, просто-напросто про нас забыли, скорее всего, так оно и было. Были минуты, что меня подмывало открыто согласиться с доктором Тржемесским, ругавшим русских телеграфистов, называвшим их по-английски «полудикарями» или «полуживотными».[40]

Вилькицкий, начальник русских судов на полуострове Таймыр, сообщил нам, что не может телеграфировать нам чаще раза в месяц, поскольку на отопление телеграфной рубки уходит слишком много горючего. Он также жаловался, что у него портятся инструменты, они замерзли, и вообще у них сейчас много трудностей. Он попросил в случае сильного шторма слушать каждую среду и субботу с семи до десяти и телеграфировать им в три часа утра, чтобы узнать, как у них дела, а также посылать им новости, если мы что-то узнаем.

Он, кроме того, рассказал, что полынья, образовавшаяся параллельно судну на расстоянии около 300 саженей, держалась открытой в течение нескольких недель. Временами она закрывалась, но потом довольно быстро открывалась снова, так что там все время была свободная вода. Они постоянно ждали неприятностей от этой полыньи, простиравшейся как на юг, так и на север насколько хватало глаза.

Работы по снаряжению санных экспедиций значительно продвинулись вперед. Большая часть саней была готова и собрана. Мы также сделали несколько грузовых полозьев из березы, чтобы поставить их на амальгаму. Прежде чем установить полозья, их несколько дней вымачивали в воде, и когда они попадали на мороз, то скользили намного лучше, чем амальгама или сухое дерево.

В субботу, 9 января, в снежной стене образовались большие провалы, и температура на палубе и в трюмах значительно упала. В трюме она держалась на точке замерзания, на основной палубе под тентом составляла примерно -23°. Мы тут же начали утеплительные работы, и в течение дня температура значительно повысилась, на главной палубе, например, она достигла -16°. Если дул зюйд-вест, а дверь часто открывалась, то температура значительно падала, поскольку дверь находилась с подветренной стороны.

11 января мы добились повышения температуры в трюме до +2°, а под тентом – до -9°. 12 января у нас было +4° в трюме и -6-7° под тентом.

Второй штурман все еще плохо себя чувствовал и жаловался на бессонницу. Наш доктор был очень умным и ответственным медиком, но, несмотря на тщательный осмотр, не нашел никаких физических причин – больной всего лишь перенервничал. Ему выписали снотворное, это немного помогло. Должно быть, он, бедняга, испытал настоящий шок на той охоте прошлой осенью. Его ежедневным заданием было плетение ковриков, за этим занятием он оставался наедине с собой, и это ему очень нравилось.

Мы с доктором часто совершали прогулки, а в первой половине дня воскресенья организовывались большие вылазки для всей команды.

9 февраля мы первый раз увидели солнце. Температура держалась между 35 и 40 с небольшим градусов, в тот день было 45°, но ясно, безветренно и очень красиво. Мы видели половину солнечного диска над тундрой.

Я очень хорошо понимаю людей, которые поклоняются солнцу. Наверное, нужно пережить долгую и темную полярную ночь, чтобы полностью их понять; нужно прочувствовать эту бурную радость, которая наполняет все тело подобно теплому потоку, как только увидишь краешек солнца и осознаешь, что с каждым днем оно будет подниматься все выше и выше и принесет еще больше жизни и света.

Мы постарались отпраздновать появление солнца на всю катушку, насколько позволяли нам наши обстоятельства, но следует отметить, что постарались мы хорошо, и праздник удался. Линдстрем приготовил свой лучший обед, а затем мы пили тодди,[41] курили сигары и слушали несчетное количество историй.

^{Район зимовки судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана в 1914–1915 гг.}

Данный текст является ознакомительным фрагментом.