Вопросы федерализма

Вопросы федерализма

Ситуация вокруг Уральской республики была первой и последней попыткой местных элит вынести на открытое обсуждение вопрос о неравноправии российских регионов. Переход от социализма к капитализму обнажил всю искусственность национальных республик и всю несправедливость их привилегированного положения. Осмелев в атмосфере «лихих 90-х», смиренные уральские чиновники попытались под шумок уравнять свой регион с соседними Татарстаном и Башкирией. Конечно же, не из-за высоких идеалов и не их желания осчастливить народ, нет. Осчастливить чиновники хотели себя: больше денег, больше власти, меньше федерального контроля.

И действительно, почему нет? Почему произвольно нарезанные по карте регионы, на которые в далекие 20-е годы ХХ века были повешены таблички с надписью «республика», в конце XX – начале XXI веков оказались в лучшем положении, чем окружающие области?

Федеральная власть и лично Ельцин каким-то глубинным имперским чутьем осознали опасность таких вопросов – и в последний момент закрыли дискуссию самым решительным образом: еще 2 ноября 1993 года Ельцин вроде как приветствовал инициативы земляков на заседании правительства, а через неделю все уже было кончено.

Чего испугался Ельцин? Что такого страшного было в уральской чиновничьей фронде?

Быть может, каким-то внутренним державным чувством он осознал, что тайна смерти великомосковского имперского государства – именно в региональных вольностях? С национальными республиками удалось договориться только потому, что их было мало и их руководство удалось купить. Поделившись властью и полномочиями с немногими, Ельцин сохранил контроль федерального центра над всеми регионами и передал этот контроль своему преемнику.

Сам по себе факт существования в составе России двух типов субъектов – «национальных» и территориальных – легализует странную практику существования в рамках одного государства минимум двух уровней федеративности, а вместе с ним – двух сортов граждан и двух сортов региональных чиновников.

«Разделяй и властвуй!» – этот старый лозунг всех империй реализуется и в России. Именно этот базовый принцип и был поставлен под вопрос 20 лет назад. Требуя равноправия регионов, Россель и его окружение, сами того не подозревая, действительно поставили под вопрос дальнейшее существование России в ее нынешнем виде. Восемь десятков равноправных и самоуправляемых субъектов федерации, да еще и объединенных горизонтальными связями (а ведь в 90-е годы существовал целый ряд межрегиональных ассоциаций: Ассоциация экономического взаимодействия областей и республик Уральского региона, «Большая Волга», «Сибирское соглашение» и множество других), несовместимы с кремлевским единовластием и властной вертикалью.

Вот поэтому даже весьма умеренная и локальная региональная фронда напугала Кремль.

И из этого испуга родился миф о сепаратистах, которые якобы хотели расчленить Россию. Повторюсь – не потому, что действительно были сепаратисты, которые хотели что-то расчленить, а потому, что федеральные чиновники поняли, что любое местное самоуправление ставит под вопрос всю систему их власти и само существование той России, которой они так дорожат, – России вертикального самоуправства, самодурства и фирменного кремлевского чванства.

Поэтому, подавив уральский чиновничий бунт, все еще слабый в начале 90-х федеральный центр все-таки был вынужден пойти на уступки: регионам разрешили самим выбирать себе губернаторов и вообще самим решать многие вопросы. В результате первое время на выборах довольно часто побеждали совсем не те, кого хотел бы видеть победителем федеральный центр.

Главное достижение того времени – на местных выборах начали формироваться новые региональные элиты. Не сверни Путин демократию на всех уровнях – глядишь, к нашему времени мы бы уже имели наконец-то новые элиты, новых губернаторов, развитые региональные политические системы.

Не вышло.

Почему же удалось все так быстро свернуть?

Потому что в начале 90-х, в том числе и после Уральской республики, федеральный центр затаил свой испуг и заложил под прописанный в Конституции 1993 года федерализм достаточное количество мин, чтоб в удобный момент легко его ликвидировать.

Региональные вольности и свободы, которых тогда действительно было гораздо больше, чем сейчас, по сути, были гарантированы только доброй волей Ельцина их уважать и не отменять. Но Ельцин уступил место Путину – и вдруг выяснилось, что никаких механизмов ослушания и сопротивления федеральному центру просто нет, как нет и региональных лидеров, готовых спорить с унитаристской политикой нового хозяина Кремля. Воспеваемая ельцинской пропагандой система сдержек и противовесов оказалась фикцией – ничто не могло сдержать антифедералистский и унитаристский курс нового президента.

Полусоветские и все еще крайне слабые местные элиты так и не поняли, что любые игры на стороне федерации закончатся триумфом федеральной бюрократии. Отказавшись от прямых выборов, губернаторы потеряли сразу все: из самостоятельных игроков, имеющих отдельную легитимность, они превратились в обычных чиновников, легитимных только благодаря президенту.

Федеральная власть в 1993 году увидела свою слабость и испугалась ее, а потому попыталась продемонстрировать силу по всем фронтам – расстрелом парламента в Москве и разгоном Уральской республики. Она пронесла этот страх через ельцинские годы, и воспитанный в нем Путин отомстил всем и за все. За 12 лет искоренено все, что проросло в 90-е, выкопано и вытоптано все, что было тогда посеяно.

Во всяком случае, так кажется власти. И так есть на самом деле.

Иллюзий быть не должно: сейчас мы в низшей точке антидемократического унитарного авторитарного государства – такого, каким оно вообще может быть в России в XXI веке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.