8 РОА и Пражское восстание

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

8

РОА и Пражское восстание

В основе похода 1-й дивизии РОА с Одерского фронта в Богемию, как уже отмечалось, лежал вполне определенный план, принятый на последнем заседании Президиума КОНР 28 марта 1945 г. в Карлсбаде [449]. Тогда было решено стянуть все части Русской освободительной армии в одном месте в районе Альп и там соединиться также с 15-м казачьим кавалерийским корпусом, теперь тоже формально подчиненным Власову. При помощи как можно более впечатляющей демонстрации силы и размеров РОА удастся, как надеялись, привлечь политический интерес до сих пор прохладно-сдержанных западных держав. В случае если в обозримом будущем не последует сам по себе ожидавшийся разрыв коалиции держав-победительниц, планировалось присоединиться к частям четников бывшего военного министра королевского югославского правительства в изгнании, генерала Дражи Михайловича с намерением продолжить борьбу на их стороне в Балканских горах вплоть до изменения общей ситуации [450]. В КОНР, видимо, взвешивался и авантюрный план – пробиться к Украинской повстанческой армии (УПА), которая все еще представляла собой заметный фактор силы в тылу Советской армии [451]. Наиболее подходящим районом для воссоединения представлялся поначалу Инсбрук, т. к. там имелась возможность в любой момент перейти через цепь Альп по перевалу Бреннер на юг [452]. Власов рассматривал и Зальцбург, но затем отказался от мысли о воссоединении в районе «Альпийской крепости», чтобы территориально дистанцироваться от предполагавшихся там «эсэсовских янычаров». Во второй половине апреля, после того как начала марш и южная группа РОА (армейский штаб, офицерская школа, 2-я дивизия, запасная бригада и другие подразделения) и обширные части юга Германии были оккупированы американскими и французскими войсками, в качестве места для сосредоточения оставался только район между Будвайсом и Линцем – «богемские леса» [453]. Маршевые перемещения, нацеленные на воссоединение, уже начались, когда северной группе РОА (1-я дивизия) предоставилась еще одна, казавшаяся более реальной возможность, выходившая за рамки этого общего плана, – присоединиться к национальному повстанческому движению чехов, только что начавшему широко разворачиваться на территории, с которой соприкасались русские части. Оно нашло свое символичное выражение в Пражском восстании 5 мая 1945 г. против немецкой оккупационной власти, которая в действительности уже сходила со сцены.

Правда, обращение 1-й дивизии РОА к чешской Национальной партии произошло лишь после заметного промедления. Ведь командование дивизии очень хорошо видело, что это движение Сопротивления представляло собой плохо организованное, вооруженное и руководимое течение, которое было совершенно расколото изнутри, прежде всего в политическом плане [454]. Лишь коммунистические группы, при которых находились советские агенты, частично сброшенные на парашютах, похоже, преследовали ясные цели, причем не только в духе национального освобождения, как буржуазные, но и совершенно сознательно в направлении радикального социального переворота. В этом состояла причина, по которой генерал-майор Буняченко крайне сдержанно относился к попыткам сближения со стороны представителей местных партизан [455]. Начальник управления безопасности КОНР подполковник Тензоров, которому, предусмотрительно снабженному охраной из хорошо вооруженных солдат РОА, пришлось отправиться в местечко Лани на рубеже апреля и мая в назначенное время для переговоров с чешскими офицерами, в действительности – переодетыми советскими агентами, тотчас недвусмысленно отверг предложение о совместных действиях РОА с Красной Армией. Один из полковых командиров РОА отклонил приглашение на беседу, которое передал ему находившийся при чешских партизанских группах офицер Красной Армии [456]. Лишь после того как в Праге 30 апреля 1945 г. образовалось национальное чешское повстанческое руководство – команда «Алекс» во главе с генералом Слунечко, которое опиралось на части правительственных войск, жандармерии, полиции и тому подобные военизированные формирования и тем самым представляло родственные РОА военные элементы, возникли реальные точки соприкосновения. Когда делегация чешских офицеров военного командования Большой Праги «Бартош», созданного в это же время, подчиненного генералу Кутльвашру и подполковнику штаба Бюргеру, в начале (видимо, 2-го) мая появилась в Козоеде [457], чтобы передать предложение об участии русской дивизии в предстоящем восстании против немцев, казалось, неожиданно появился выход из безнадежной ситуации.

«Поздно вечером, – пишет подполковник Артемьев, – в дивизию пришла делегация чешских офицеров, которые оказались представителями штаба восстания. Делегаты заявили, что в городе Праге подготовлено восстание, которому, однако, недостает помощи и поддержки. Восстание больше невозможно отложить, поскольку в этом случае его организация может быть раскрыта немцами и тогда оно будет обречено на неудачу. Единственная надежда возлагается на Власовскую армию и на безусловную помощь «братских власовских солдат». «Чешский народ никогда не забудет вашей помощи в трудный час».»

На совещании, созванном генерал-майором Буняченко, все полковые и прочие командиры дивизии, а также начальник штаба подполковник Николаев, высказались за то, чтобы откликнуться на просьбу о помощи, и за альянс с чехами-националистами. Единственное исключение и теперь составил командир 1-го полка. «Напоминаю Вам еще раз, – писал подполковник Архипов-Гордеев много лет спустя полковнику Позднякову, – что я был против похода на Прагу и сказал об этом на военном совете незадолго до Пражского похода» [458].

Подчеркнуто одобренное командиром дивизии присоединение к чешскому повстанческому движению, решение о котором и было в итоге принято, означало открытый разрыв с немцами и к тому же отход от постановления КОНР от 28 марта 1945 г., так что возникает вопрос, какую позицию занял в этой ситуации сам Власов. Главнокомандующий, который как никто другой воплощал в своем лице союз с немцами, похоже, и теперь не отошел от своей политической линии. Оберфюрер д-р Крёгер, немецкий представитель при Власове в течение последнего полугода, а в некоторых вопросах и его доверенное лицо, охарактеризовал генерала как человека, которого он «всегда считал неспособным к предательству и измене»: Власов представлял собой «очень прямую личность», которая «упорно преследовала свою цель, без фальшивой игры и обычных интриг – он ведь был настоящим солдатом» [459]. Решающее значение должно было для Власова иметь то, что он больше не мог верить в успех пражского плана. 16 апреля 1945 г. по его поручению Сергей Фрёлих (доверенное лицо из русских немцев) установил в Праге связь с чешским генералом Клецандой, чтобы прозондировать возможность союза с чешским национальным движением до прихода американских войск [460].

Такая комбинация представлялась теоретически возможной, ведь даже по словам коммунистического чешского автора Бартошека, занятие Праги американцами было желанием «как немецких фашистов, так и двух великих держав антифашистской коалиции (США и Англия) и тех сил, которые якобы принадлежали к антифашистскому фронту в Чехословакии» [461]. Правда, в начале мая 1945 г. подобные предположения потеряли свое значение [462]. Уже генерал Клецанда считал этот план бесперспективным – во-первых, поскольку он, исходя из своего знания психологии западных держав, не рассчитывал на поддержку со стороны их войск, во-вторых, так как, по его мнению, большинство его соотечественников поначалу будет радостно приветствовать советские войска как освободителей. Для Власова он действительно не видел шансов.

В этих условиях Власов дистанцировался от идеи временного союза с чехами. Поэтому Власов не мог разделять мнения генерал-майора Буняченко, теперь объяснявшего ему, что чешское национальное правительство, созданное в конкурентной борьбе с коммунистами, предоставит дивизии политическое убежище и несомненно будет признано западными державами, которым тогда ничего не останется, как терпимо отнестись и к Русскому освободительному движению [463]. Для Власова все зависело от позиции американцев, с которыми, как он считал, надо вступать в прямую связь, без таких обходных путей. Конечно, конечно за этим скрывалось и нежелание после всего того, что произошло, наносить удар в спину немцам, с которыми он был связан союзом, – разумеется, не из симпатии к ним, а попросту потому, что он опасался запятнать новоым переходом на другую сторону. Власов, похоже, до последнего рассчитывал на возможность совместных действий западных союзников с немцами против наступающей Советской армии [464] – вариант, который нужно рассматривать и на фоне подготовительных мер, тайком предпринятых британским правительством и командующим союзной 21-й группой армий фельдмаршалом Монтгомери в их оккупационной зоне Германии уже весной и летом 1945 г [465]. Но возможно – и это допущение тоже имеет много оснований, – что лишь глубокое разочарование побудило его дистанцироваться от всяких рискованных предприятий [466]. По одной версии, Власов покинул военный совет 1-й дивизии РОА со словами: «Если мои приказы для вас уже необязательны, то мне здесь больше нечего делать» [467]. Согласно другому свидетельству, речь завершилась менее драматично. Так, он якобы выступил против пражской акции и выглядел удрученным перспективой борьбы с немцами, как свидетельствует и германский старший лейтенант Бушман, адъютант генерала Ашенбреннера [468]. Но он, не дав своего собственного согласия, в конечном итоге предоставил Буняченко свободу действий [469]. Видимо, – таково и мнение Крёгера – он больше не вмешивался в эту отчаянную ситуацию, чтобы не стоять своей персоной на пути, когда нужно было использовать предполагаемый последний шанс. И без того обессиленный болезнью, Власов во время последующих событий проживал в небольшом сельском замке к западу от Праги, где его только информировали о дальнейшем развитии ситуации [470].

После того как генерал-майор Буняченко добился если не одобрения Власовым Пражской операции, то хотя бы его терпимого отношения к ней, дивизия утром 4 мая 1945 г. продолжила свое движение в юго-восточном направлении. В вечерние часы этого дня она, имея арьергардом 4-й полк во главе с полковником Сахаровым и пройдя маршем через Бероун, достигла окрестностей Сухомастов, где разместился дивизионный штаб. Утром следующего дня переговоры между командованием дивизии и чешской офицерской делегацией военного командования «Бартош», возглавляемой, видимо, майором Машеком, завершились письменной договоренностью об оказании помощи [471]. Этот столь важный и интересный русско-чешский документ, правда, более не доступен, но содержание его основных пунктов можно реконструировать. Ведь начальник штаба подполковник Николаев представил его начальнику германской команды связи майору Швеннингеру, перевел и в отдельных частях также пояснил [472]. И, как хорошо помнил Швеннингер после войны, эта договоренность представляла собой соглашение русских и чехов о совместной борьбе против «фашизма и большевизма». В этом духе были выдержаны и листовки, в которых дивизия при своем вступлении в Прагу призвала «братьев чехов и русских», на русском и чешском языках, к борьбе как с «национал-социалистической Германией», так и с «большевизмом» [473]. Версия о борьбе «против большевиков и немцев», кроме того, приводится в донесении о переговорах, видимо, с командиром 2-й дивизии РОА генерал-майором Зверевым, которое направил чешский комендант города Тршебонь, полковник, 6 мая 1945 г. в 0.44 военному командованию «Бартош» [474]. На этом стоит остановиться, т. к. советские публикации пытались создать впечатление, что лишь отдельные власовские группы неорганизованно, на свой страх и риск и вопреки приказам своих начальников начали борьбу с «немецкими оккупантами» в надежде «искупить» свои «преступления против человечества» (sic!) и тем самым в известной мере заслужить пощаду советской власти [475]. В действительности же не отдельные группы, а вся 1-я дивизия Власовской армии присоединилась к Пражскому восстанию – на основе русско-чешского военного соглашения от 5 мая 1945 г. И этот поворот против немцев ничего не изменил в антибольшевистской позиции солдат русской дивизии, не означал он и, к примеру, развертывания неограниченных военных действий против немцев. Для командования дивизии речь совершенно однозначно шла о решении, принятом в конкретной политической ситуации, которая сама по себе не оставляла места эмоциям против вчерашних союзников.

Чтобы исключить любой конфликт с гражданским населением и местными властями, генерал-майор Буняченко, как упоминалось, еще на немецкой территории издал строгие приказы [476]. Некоторые случаи недопустимого самоснабжения и прочие более мелкие дисциплинарные проступки регулировались офицерами на месте, и нанесенный ущерб тотчас компенсировался. Если случались действительные злоупотребления, то следовали строгие наказания. Как минимум один солдат был за грабеж и мародерство приговорен военным судом дивизии к смерти и после утверждения приговора расстрелян перед строем, поскольку, как разъяснял генерал-майор Буняченко, «каждый должен видеть в нас высокодисциплинированные части Русской освободительной армии и никому, даже нашим врагам, нельзя давать повода в чем-то нас обвинить. […] В этом наша честь и наше спасение». Хотя, по впечатлению майора Швеннингера, офицеры в целом до самого конца «крепко держали в руках» своих людей [477], после перехода в Богемию все же наметились известная перемена настроений и ослабление дисциплины, т. к. солдаты душой привязывались к чешскому населению и все больше ощущали себя хозяевами на своей территории. В районе нахождения дивизии участились инциденты, т. к. русские стали нарушать военное сообщение. Дело доходило до столкновений солдат РОА с немецкими контрольными органами и военнослужащими вермахта [478]. Было отмечено и разграбление военных складов. Роковые последствия имело обнаружение запаса спирта – горючего для реактивных самолетов: большое число солдат одного подразделения умерли или тяжело заболели, отравившись метиловым спиртом. Серьезное столкновение между русскими и немцами произошло 2 мая 1945 г., когда штаб-квартира дивизии еще находилась в Козоеде. В близлежащем городке Лоуни два офицера – лейтенант Семенёв, еще незадолго до этого адъютант командира дивизии, сын советского генерала, и старший лейтенант Высоцкий – в поисках бензина принялись на вокзале самовольно проверять в поезде немецких солдат и разоружать их. Последовала дикая стрельба, в ходе которой были убиты 6 русских, включая лейтенанта Семенёва, и 4 немцев, а другие ранены. Русские жертвы этого инцидента и немецкие пленные были доставлены в штаб дивизии, где расследование, тотчас начатое по приказу как раз находившегося там Власова, однозначно установило вину двух офицеров РОА, особенно лейтенанта Семенёва. Власов, как не раз достоверно подтверждалось, был чрезвычайно возмущен поведением этих солдат [479], и лишь то обстоятельство, что он знал Высоцкого по своей личной охране и тот в феврале отличился в наступательной операции у Нойлевина, уберегло его от ареста. Немецкие пленные, включая нескольких офицеров, были по распоряжению Власова немедленно освобождены и получили надежное сопровождение. Но если русские солдаты решили отомстить тем, что убили позднее военнослужащих не участвовавшей в данном инциденте немецкой части по устранению помех радиосвязи, включая офицера, то это служило признаком быстро разгоравшейся ненависти.

Однако то, что поворот против немцев, предусмотренный военным соглашением от 5 мая 1945 г., протекал по желанию командования дивизии без ненужной резкости, видно из обращения с германской командой связи. Майора Швеннингера и утром этого дня встретили в штаб-квартире с привычной обходительностью. Правда, офицер контрразведки капитан Ольховик потребовал от него сдать оружие, но выразил при этом искреннее сожаление командира дивизии [480]. В то же время начальник штаба подполковник Николаев счел себя обязанным сообщить о произошедшем повороте со всей прямотой и обстоятельностью. Он разъяснил Швеннингеру, что ввиду предстоящего краха рейха дивизии больше нечего ожидать от немцев, но, с другой стороны, она «не должна попасть и в руки Советов» и поэтому он не видит иного выхода, как принять просьбу национально-чешских кругов об оказании поддержки в надежде получить в воссозданной Чехословакии политическое убежище. Военнослужащих германской команды связи Николаев поставил перед выбором: немедленная высылка чехами в Германию либо дальнейшее пребывание при дивизии, где они, правда, должны будут считать себя пленными. Но генерал-майор Буняченко хотел в этом случае насколько возможно облегчить неприятное положение немецких солдат, с которыми он так хорошо сотрудничал до сих пор, и велел заверить, что и впредь будет с «благодарностью и расположением» относиться к любому совету Швеннингера. Швеннингер и его ближайшие сотрудники больше доверяли честности Николаева, чем чешским обещаниям, и потому предпочли остаться при дивизии. Однако отправка остальных военнослужащих германской команды связи была осуществлена чехами без возражений и оперативно, так что эти люди уже на следующий день оказались на немецкой земле.

Утром 5 мая 1945 г., когда русско-чешские военные переговоры пришли к позитивному завершению, в Праге стихийно началось восстание против немецких оккупационных властей. Хотя оно вспыхнуло в момент, когда немцы давно уже решили и намеревались уступить свою власть в Протекторате Богемия и Моравия, восстание все же имело неприятный эффект, т. к. в случае успеха оно отрезало обратный путь на запад основным силам группы армий «Центр», находившимся восточнее Праги. Уже в первый день восстания вооруженные участники, происходившие частично из отбросов общества, сумели добиться контроля над крупными районами города, где они жестоко мстили безоружным пленным и гражданским лицам [481]. Но в окрестностях Праги еще находились хорошо вооруженные немецкие части, которые утром 6 мая перешли в контрнаступление на город и в течение дня поставили восставших в бедственное положение. Такова была ситуация, когда 1-я дивизия РОА 5 мая двинулась несколькими колоннами из района Бероун – Сухомасты в направлении Праги, находившейся в 50 км. Во второй половине этого дня в район к юго-западу от Праги был направлен разведывательный батальон во главе с майором Костенко. За ним на правом фланге следовал 1-й полк во главе с подполковником Архиповым, который через Литне (Литтен) – Корно продвигался на Радотин, к юго-западу от города [482]. На левом фланге, вдоль шоссе Бероун – Прага, наступал 3-й полк во главе с подполковником Александровым-Рыбцовым и 4-й полк во главе с полковником Сахаровым, тогда как в центре, на линии Сухомасты – Корно – Буднани – Моржина – Кухарж – Ржепорие – Йинонице, двигался маршем 2-й полк во главе с подполковником Артемьевым и дивизионные подразделения. Штаб дивизии находился 5 мая в Бутовице, а с 6 мая до конца Пражской операции – в пригороде Йинонице. Русские части, которые наступали на Прагу широким фронтом и которых население приветствовало с энтузиазмом как освободителей, еще вечером 5 мая в отдельных местах достигли городской черты [483]. Так, в Прагу проник – видимо, с запада – взвод велосипедистов 2-го полка во главе с лейтенантом Золиным [484], тогда как разведывательный батальон вдоль реки Бероунка с юго-запада достиг Радотина и прощупывал местность далее, в направлении Збраслава (Кёнигзаль) и берега Влтавы. Еще в ночь с 5 на 6 мая штаб дивизии и представители военного командования «Бартош» обсудили и утвердили цели наступления в Праге. Было также решено снабдить солдат 1-й дивизии РОА трехцветными бело-сине-красными флагами, чтобы они отличались от одетых в такую же униформу немецких солдат.

Бои 1-й дивизии РОА за Прагу начались уже в послеобеденные часы 6 мая наступлением на аэродром Рузине (Розин), расположенный к северо-западу от Праги. Этот самый крупный из пражских аэродромов занимала в то время 6-я бомбардировочная авиаэскадра, так называемая боевая часть «Хогебак», переоснащенная реактивными истребителями типа Ме-262 и еще усиленная частями нескольких истребительных эскадр [485]. Немецкое командование поначалу еще хотело защищать аэродром Рузине и территорию прилегающих казарм от повстанцев, тогда как военное командование «Бартош» проявляло большой интерес именно к захвату Рузине – то ли для того, чтобы аэродром перестал быть возможной оперативной базой немецких люфтваффе, то ли, чтобы создать возможность посадки самолетов западных держав, на оказание помощи которых все еще рассчитывали. Во всяком случае, генерал-майор Буняченко не отверг требование чехов, т. к. в первой половине дня 6 мая 3-й полк во главе с подполковником Александровым-Рыбцовым был перемещен с шоссе Бероун – Прага к северу, в направлении Храштьяни – Собин – Гостивице.

Правда, собственно боевым действиям вокруг аэродрома предшествовали несколько попыток переговоров, не принесших результата, а в одном случае даже протекавших очень трагично. Подошедший 1-й полк через парламентера вступил в контакт со штабом эскадры: по немецким документам – с намерением договориться о прекращении огня, по русским, что более вероятно, – чтобы добиться немедленной сдачи района аэродрома. Когда русские, как считалось, не стали придерживаться мнимого прекращения огня, только что прилетевший в Рузине начальник штаба 8-го авиакорпуса, полковник штаба Зорге, ранее начальник штаба при генерал-лейтенанте Ашенбреннере, вызвался лично поехать к власовским частям [486]. Зорге мог объяснить себе мнимую враждебность вчерашних союзников только как недоразумение, тем более что, как ему было известно, все части РОА намечалось стянуть к Будвайсу. Он велел подать себе автомобиль, заявив: «Власов – мой лучший друг, я урегулирую дело за пару минут». Но уже вскоре после отъезда его адъютант капитан Кольхунд вернулся назад в одиночку и с ультиматумом, что полковника расстреляют, если аэродром не капитулирует в кратчайший срок. Солдаты РОА исполнили свою угрозу и расстреляли Зорге, который имел большие заслуги в деле немецко-русского взаимопонимания и организации ВВС РОА. Этот эпизод сопоставим с не менее трагичным расстрелом капитана Гавринского немецкими солдатами на вокзале в Нюрнберге. Правда, точные обстоятельства так и не были выяснены [487]. Тем временем с немецкой стороны проявил активность и командир 8-го авиакорпуса, генерал авиации Зайдеман, которому подчинялась 6-я бомбардировочная эскадра или боевая часть «Хогебак». 6 мая Зейдеман поручил адъютанту генерал-лейтенанта Ашенбреннера, старшему лейтенанту Бушману, который находился при выдвигающихся из Дойч-Брод частях 1-го авиаполка РОА, устранить предполагаемые недоразумения с власовскими войсками. Однако когда Бушман после безуспешной попытки попасть к Власову пролетал на самолете «Физелер-Шторх» над районом южнее Рузине, он был сбит подразделениями 3-го полка и при этом ранен. Он так и не выполнил данного ему поручения, а командир полка подполковник Александров-Рыбцов велел доставить его в бессознательном состоянии в дивизионный лазарет в Йинонице, где он оставался до прекращения Пражской операции. Отступая, русские не оставили на произвол судьбы парламентера, который всего за два дня до этого вызвался доставить Власова самолетом в Испанию, и увезли его с собой на санитарной машине [488].

О подходе, как полагали, «всей Власовской армии по нескольким шоссе к аэродрому Прага-Розин» немцам своевременно доложила их воздушная разведка. Когда попытки переговоров провалились и передовые части «наилучшим образом вооруженных и оснащенных власовских войск» уже вели бой с силами боевого подразделения, штаб эскадры принял решение внезапно атаковать русские колонны всеми наличными Ме-262 и расстрелять их с бреющего полета. Батальоны 3-го полка, которые тем временем пытались прорваться с несколькими танками на летное поле, удалось остановить этой атакой, после чего они начали обстреливать территорию аэродрома из минометов и тяжелого пехотного оружия, хотя дальнейшие атаки прекратили. Но для немцев Рузине потерял свое значение. Готовые к бою немецкие машины были переправлены в Зац, и немецкий гарнизон ранним утром следующего дня прорвал русское кольцо окружения. 3-му полку РОА пришлось еще много часов вести огневой бой с арьергардом из имевших боевой опыт войск СС, прежде чем ему, согласно чешским пожеланиям, удалось захватить аэродром Прага-Рузине.

В то время когда 6 мая положение при Рузине становилось критическим, разведывательный батальон во главе с майором Костенко еще находился в районе Радотин– Збраслав, обратив фронт к югу. В штабе дивизии в Йинонице в это утро как раз проходило совещание командиров, когда в 10.00 по радио поступило сообщение командира разведывательного батальона, что его теснят части войск СС с шестью танками «Тигр», под натиском которых он затем отошел вниз по Влтаве, в направлении пражского предместья Смихов [489]. Генерал-майор Буняченко тотчас отдал командиру подходившего из Корно 1-го полка подполковнику Архипову такой приказ: «Архипов, возьми свой полк и иди выручать Костенко». В результате неожиданной атаки 1-го полка немецкая боевая группа «Молдауталь» (части дивизии СС «Валленштейн»), которая тем временем заняла берег реки между Збраславом и Хухле, в послеобеденные часы была вновь отброшена к югу или за Влтаву [490]. Подполковник Архипов, чей полк через Смихов пробился в район мостов Йирасека и Палацкого, приказал до вечера охранять мост через Влтаву южнее Браника силами роты с противотанковой пушкой. К 23.00 6 мая основные силы 1-й дивизии РОА сосредоточились в районе, примерно ограниченном линией Рузине – Бржевнов – Смихов – берег Влтавы – Хухле.

1-й полк находился в районе между Смиховом и мостами через Влтаву, 2-й полк – у Хухле – Сливенца, 3-й полк – у Рузине – Бржевнова, 4-й полк и разведывательный батальон – в Смихове и к северу от него. Артиллерийский полк занял огневые позиции на высотах Злихова и оборудовал выдвинутые наблюдательные пункты.

Как же развивались в эти дни отношения между русскими и чехами? Для оценки Пражской операции этот вопрос имеет решающее значение. Основанием для вмешательства 1-й дивизии РОА в Пражское восстание было русско-чешское военное соглашение, заключенное в Сухомастах 5 мая 1945 г. Так, даже просоветская литература отчасти не может не признать, что власовские войска, как доказано, пришли в столицу «на основе инициативы и требования чехословацких офицеров и офицерских групп из Праги и провинции» и что при них находились и полномочные чехословацкие офицеры связи из района наступления или из Праги [491]. Тем временем, после занятия Праги советскими войсками, военное командование Большой Праги «Бартош», заключившее соглашение с генерал-майором Буняченко, попыталось ослабить впечатление от этого однозначно установленного обстоятельства. Так, генерал Кутльвашр 11 мая 1945 г. сообщил в письме «командованию Советской армии в Праге», что вмешательство РОА последовало по ее «собственному почину» и по инициативе чешских офицеров, как раз находившихся в той местности, т. е. не на основе решения военного командования «Бартош». Однако имеются неопровержимые доказательства тесного сотрудничества чешского военного командования с командованием русской дивизии [492]. Так, «Бартош» в настоятельной форме просил чешского генерала Фишера в Кладно 6 мая в 5.30 «вместе с власовцами» как можно быстрее пробиться к Праге с запада и прежде всего срочно занять район вокруг Рузине с аэродромом. Несколько минут спустя, в 5.50, и Пражское радио, находившееся под влиянием военного командования, впервые – а затем повторно – обратилось к «офицерам и солдатам Власовской армии» и попросило их помощи при обороне города. Капитан Рендл, комендант Лани – летней резиденции президента страны, попросивший генерал-майора Буняченко об оказании поддержки повстанцам, получил 6 мая в 13.00 от генерального инспектората правительственных войск полномочия присоединиться к русскому дивизионному штабу в качестве офицера связи. А в послеобеденные часы того же дня, в 17.30, подполковник Скленарж из военного командования доложил о приближении «наших помощников с заметными силами»: тремя колоннами по шоссе

1) Радотин – Хухле – Смихов,

2) Душники – Мотоль – Коширже,

3) Йинонице – Бржевнов – Дейвице.

Навстречу русским войскам для их направления в Прагу, по распоряжению военного командования был направлен знакомый с местностью офицер – видимо, лейтенант Хорват. 6 мая в 17.35 была издана директива об использовании власовских солдат для укрепления участков обороны [493]. К военному командованию на Бартоломейскую улицу в это же время явились несколько офицеров РОА, которые получили карту с указанием основных центров сопротивления и с которыми было детально обсуждено намеченное на 7 мая наступление 1-й дивизии на Прагу. Кроме того, военное командование предоставило русским частям ряд знакомых с местностью проводников.

Чешские военные круги, руководящая сила на первой стадии Пражского восстания, как отсюда вытекает, не видели в сотрудничестве с армией генерала Власова ничего предосудительного. Это подтверждает и бывший полковник из Главного политического управления Министерства обороны (Чехословацкой народной армии) д-р Степанек-Штемр [494], который в ночь с 9 на 10 мая 1945 г., будучи начальником отдела связи сформированного в Советском Союзе 1-го Чехословацкого армейского корпуса, достиг Праги со стороны Колина. Степанек-Штемр сообщает, что от офицеров штаба корпуса, в т. ч. от политработников, в подавляющем большинстве состоявших в партии коммунистов, он в то время не слышал «ни единого отрицательного слова» «о приглашении и вмешательстве “власовцев” против немцев в Праге!» Возражения против идеи русско-чешского сотрудничества раздавались не со стороны вооруженных сил, а из Чешского национального совета (ЧНС), который, хотя и постепенно, сумел взять в свои руки политическое руководство восстанием и подчинить себе военное командование Большой Праги. Ведь в ЧНС, который временно представлял государственную власть в Чехии до прибытия функционировавшего в Кошице (Кашау) правительства Бенеша и в котором весомое слово принадлежало и коммунистам, имелись сильные течения, с самого начала нацеленные на достижение доброго согласия с державой-победительницей – Советским Союзом. Вследствие этого в ЧНС могла завоевать признание лишь противоречивая позиция в отношении Русской освободительной армии, столь неожиданно появившейся на арене. С одной стороны, имелось стремление использовать русские силы, обладавшие «бронемашинами, артиллерией и тяжелым оружием», для облегчения положения чешских повстанцев, местами сильно теснимых немецкими войсками и плохо вооруженных, с другой стороны – старание политически дистанцироваться от помощников в тяжелейшей нужде. Эта двойственная позиция проявилась утром 7 мая, когда офицер связи Хорват, направленный навстречу частям РОА, в сопровождении капитана РОА Антонова появился в 7.45 на Бартоломейской улице в резиденции ЧНС, и тот был впервые вынужден занять определенную позицию в отношении 1-й дивизии.

Капитан Антонов, сын царского морского офицера, будучи сиротой, когда-то ставший беспризорником, попал в немецкий плен под Сталинградом в качестве командира батареи реактивных установок («сталинский орга?н») и с 1943 г. был личным адъютантом Власова. Говорят, что он был послан Власовым [495], который, как упоминалось, хотя и не вмешивался сам в пражские события, но, видимо, счел своим долгом прояснить позицию новой политической организации в отношении РОА. Во всяком случае, Антонов утром 7 мая намеревался передать ультиматум, в котором генерал-майор Буняченко требовал от германского государственного министра по Богемии и Моравии Франка капитулировать до 10.00; в противном случае он, Буняченко, угрожал «начать наступление на Прагу» [496], которое, однако, в действительности уже началось. Требование столь принципиального и политически далеко идущего характера, выдвинутое самовольно, должно было вызвать энергичное сопротивление ЧНС, который стремился сохранить и реализовать свой авторитет. Заместитель председателя этого органа Смрковский, радикальный коммунист, тотчас вступил с капитаном Антоновым в резкую перепалку [497]. Он возразил против требования о капитуляции и попытки самостоятельно вступить в переговоры с Франком с мотивировкой, что это внутреннее чешское дело. Дескать, лишь «чешский народ, который провел восстание», что означало иными словами – ЧНС, к которому он принадлежал, уполномочен и вправе вести переговоры о капитуляции с немцами. Однако Смрковский и другие коммунисты, как Давид и Кубат, которые особенно резко высказывались против сделки ЧНС с Власовской армией, примечательным образом согласились с требованием буржуазных политиков о принятии помощи РОА, если при этом удастся избежать политического признания и ЧНС тем самым не будет скомпрометирован [498]. Во всяком случае нужно было ясно дать понять, что один Чешский национальный совет правомочен во всех политических вопросах. Необходимые договоренности с Власовской армией были тем самым переданы на уровень военного командования, которое оставалось привязанным к указаниям ЧНС.

После бурных дебатов о позиции, которую следует занять в отношении Русской освободительной армии, капитан Антонов был вызван на пленарное заседание ЧНС, где говоривший по-русски генерал Кутльвашр перевел ему следующее заявление, зачитанное Смрковским [499]:

1. Чешский национальный совет как «представитель правительства» имеет «на территории Богемии» исключительное право выносить решения по всем политико-военным вопросам.

2. Чешский национальный совет благодарит «войска генерала Власова», которые «по приглашению по радио» «поспешили на помощь борющемуся народу Праги».

3. «Войска генерала Власова», т. е. части 1-й дивизии РОА, будут действовать в абсолютном согласии с чешским военным командованием.

4. Все переговоры с противником ведутся чешским военным командованием по согласованию с командованием русской дивизии.

5. Чешское военное командование оставляет за собой право потребовать всеобщей капитуляции германских вооруженных сил, но самостоятельно действующие русские подразделения должны иметь право самостоятельно принимать капитуляцию противостоящих им немецких сил.

После консультации с командиром дивизии капитан Антонов еще раз подчеркнул, что русские части не намерены вмешиваться в чешские дела, напротив, они пришли, чтобы «помочь чешскому народу» [500]. Уполномоченный генерал-майором Буняченко, он подписал предварительное соглашение, так что, наряду с военным соглашением от 5 мая, теперь было создано и нечто вроде политически санкционированного основания для вмешательства 1-й дивизии РОА. Утверждение, что коммунисты с самого начала отказывались вести переговоры с Власовым, «изменником Советского Союза», а тем более заключать с ним соглашение, опровергается тем простым фактом, что все представленные в Чешском национальном совете силы, включая и коммунистов, одобрили подписанное Антоновым заявление.

Лишь после того, как утром 7 мая капитан Антонов подписал предварительное соглашение с ЧНС, коммунисты вновь подвергли сомнению содержание этого документа. Представитель Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ) и военной комиссии Национального совета Давид, позднее министр иностранных дел ЧССР, предложил не отсылать одновременно направленное «господину генералу Власову» краткое письмо, в котором тому выражалась благодарность за быструю помощь от имени Чешского национального совета, т. к. это могло бы иметь «непредсказуемые последствия для позиции СССР» и «возможной быстрой советской помощи». Уже одно упоминание имени Власова в связи с восстанием могло, по его мнению, политически дискредитировать последнее в Москве и наложить на «всю нашу нынешнюю борьбу» «ужасное пятно» [501]. В этих условиях Давид рекомендовал больше не вести переговоров с Власовым, т. е. он был готов дезавуировать только что достигнутое соглашение. Вместо этого он рекомендовал меру, позволяющую понять, насколько глубоким было его непонимание психологии солдат и духа единения Освободительной армии. А именно, он внес предложение непосредственно обратиться к власовцам, в обход их командиров. Либо речь идет, как он выразился, «о честных солдатах», и тогда они не будут возражать против «продолжения борьбы на стороне чешского народа», либо, если они последуют за своими командирами, речь идет, по его словам, о «преступном сброде», с которым в любом случае нельзя иметь никаких дел. Во всяком случае попытка солидаризоваться с солдатами РОА и побудить их к измене и дезертирству, поддержанная, видимо, фабричными рабочими-коммунистами, увенчалась, как и следовало ожидать, полной неудачей. Направленное «солдатам так называемой власовской армии» заявление, в котором говорилось о «советской» родине и «славной Красной Армии», не имело отклика. Тем большее негодование должны были вызывать подобные происки в штабе дивизии.

Здесь первоначальные ожидания и без того уже сменились депрессией после появления возражений со стороны ЧНС. Правда, возникла квазидоговорная ситуация, но при оскорбительном урезании полномочий РОА, самой мощной силы на стороне повстанцев, которой, тем не менее, была предписана практически лишь роль простого орудия. 7 мая в 9.30 Пражское радио распространило лаконичное сообщение, согласно которому ЧНС отрицал наличие «политических соглашений» с русскими и поручил «взаимодействие в военных акциях» против немцев военным инстанциям [502]. В этих условиях и Буняченко стал искать пути, чтобы, подобно ЧНС, обратиться непосредственно к населению Праги и разъяснить свои мотивы. За 1-й дивизией РОА уже при ее вступлении в Прагу была замечена явная заинтересованность в этой радиостанции, более того, «одно из ее подразделений» якобы хотело даже «овладеть станцией силой» [503]. Действительно, штабу дивизии удалось тогда направить в Дом радио известие о «наступлении Власова на Прагу» и якобы даже сообщение о том, что председатель Чешского национального совета – им был профессор Пражак – и остальные его члены намерены отправиться в ставку Власова и заседать там. Руководитель Пражской радиостанции Майвальд, знавший о состоявшихся переговорах с «власовскими войсками», ввиду ухудшения военной ситуации не возразил против того, чтобы действительно передать это сообщение, чем, правда, навлек на себя весь гнев Национального совета. Последний издал решительное опровержение, поспешил назначить собственного уполномоченного по вопросам радиовещания и наложил на него строгий обет молчания в отношении Власова. Тем временем переговоры Чешского национального совета с 1-й дивизией РОА нашли продолжение.

Когда в штаб-квартире дивизии появился член ЧНС Матуш, генерал-майор Буняченко высказал ему свое недовольство тоном заявления Национального совета и вообще его «осторожностью» [504]. Командир дивизии указал по этому случаю, что в Прагу пришла «русская армия», а не «власовская армия», чтобы поддержать чехов в их борьбе, что он может в любой момент вывести свои войска из города, если их помощь более не желательна. Кроме того, ему, дескать, безразлично, какую форму правления введут у себя чехи. Далее, он не намерен позволить втянуть себя и в вооруженную борьбу с Красной Армией. Буняченко потребовал присутствия представителя Чешского национального совета в своей штаб-квартире. Тем временем, ввиду неблагоприятной военной ситуации повстанцев, настроение в ЧНС явно изменилось в пользу Власова. «Большинство членов Совета, – как подтверждает народный социалист д-р Махотка, – относились к сотрудничеству с Власовской армией с энтузиазмом» [505]. Поддержке частями РОА придавалось теперь в ЧНС такое решающее значение, что даже коммунист Кнап призывал устанить «недоразумения» с Буняченко. С этой целью было решено направить в штаб-квартиру в Йинонице официальную делегацию и поручить эту миссию членам-коммунистам Кнапу и Давиду. Этим решением ЧНС совершенно очевидно отходил от политической линии чешского правительства, находившегося в Кашау, которое считало себя обязанным проявлять далеко идущее внимание к пожеланиям Советского Союза. Так, телеграмма из Кашау призывала и к «осторожности в отношении Власова». Представитель Бенеша в Лондоне, министр Рипка, который тщетно пытался заинтересовать Великобританию Пражским восстанием, даже настоятельно предостерег по Би-би-си от хотя бы временного сотрудничества с Власовым [506]. Британское правительство, которое, как и США, учитывая позицию Советского Союза, отказало пражским повстанцам во всякой поддержке, разумеется, тем более не могло приветствовать помощь со стороны антисоветской Русской освободительной армии. И к этой позиции присоединился министр Рипка.

Хотя два делегата Чешского национального совета, направленные в штаб-квартиру 1-й дивизии, Кнап и Давид, стремились ограничиться чисто военным аспектом в духе достигнутого соглашения, они все же касались и политических вопросов, во всяком случае, приняли соответствующие заявления командира дивизии и довели их до пленума ЧНС [507]. Из их сообщения вновь вытекало, в какой мере генерал-майор Буняченко был заинтересован в том, чтобы напрямую проинформировать чешскую общественность о возникновении и целях Освободительной армии и о мотивах ее вмешательства в Пражское восстание. Так, он попросил двух эмиссаров распространить по радио на чешском и русском языках подготовленную им для этой цели политическую декларацию на 4-х страницах. В связи с военной ситуацией в Праге он одновременно проинформировал об оснащенности своих частей оружием и боеприпасами, о понесенных до сих пор боевых потерях и о необходимости четкого сосредоточения сил на главных направлениях. Для улучшения военного сотрудничества между русскими и чехами и для того, чтобы быть в состоянии координировать их атаки, он предложил делегировать чешских офицеров связи. Так, предусматривалось направить офицера для выработки системы огня в Петржин, куда была передислоцирована из Злихова часть артиллерии [508]. На этом переговоры между ЧНС и 1-й дивизией РОА завершились. Ведь когда вечером 7 мая в 21.00 Кнап и Давид доложили Чешскому национальному совету о встрече с генерал-майором Буняченко и о его пожеланиях и требованиях, части РОА в основном уже прекратили боевые действия в Праге и начали оттягиваться в западном направлении.

Как же протекали бои 1-й дивизии РОА в Праге в судьбоносный день 7 мая 1945 года? Оперативный приказ командира дивизии, составленный в соответствии с пожеланиями военного командования «Бартош» и изданный в 1.00 ночи, предусматривал наступление на городской центр по трем ударным направлениям [509]. Главный удар, начиная с 5.00, должен был нанести 1-й полк во главе с подполковником Архиповым из района Смихова. Полку, оснащенному несколькими танками-истребителями или танками, полковой артиллерией и противотанковыми пушками, при котором находился и ряд знакомых с местностью проводников, удалось после пересечения мостов через Влтаву (Железничный, Палацкого, Йирасков), ведя бои на территории города к востоку от Влтавы, пробиться через Винограды до Страшнице, а к югу оттуда – до Панкраца [510]. Наступающий на северном участке 4-й полк во главе с полковником Сахаровым захватил важные объекты в центре города, а также Петржинские высоты. 3-й полк во главе с подполковником Александровым-Рыбцовым, наступавший через Бржевнов– Стржешовице на Градшин (Градчаны), сумел во взаимодействии с 4-м полком прорваться через выдающуюся на восток извилину Влтавы в район Голешовице [511]. И, наконец, артиллерийский полк во главе с подполковником Жуковским, занимавший огневые позиции между Коширже и Злиховом, но в течение дня частично выдвинувший их вперед, по договоренности с военным командованием «Бартош» вел огонь по немецким опорным пунктам в районе госпиталя, обсерватории, Петржина и в других местах. Бои за городской центр прикрывали против наступавших с юга подразделений войск СС (части дивизии «Валленштейн») остальные силы дивизии. 2-й полк во главе с подполковником Артемьевым, направленный командиром дивизии 6 мая в район Хухле – Сливенец, после тяжелых боев у Лаховички и Праги отбросил противника до района Збраслава [512], тогда как разведывательный батальон во главе с майором Костенко занял позиции на восточном берегу Влтавы, в районе Браника, обратив фронт к югу.