Глава 43 Орудия Сатаны

Глава 43

Орудия Сатаны

Астрологи и пророки предсказывали на 1588 г. катастрофу. Рафаэль Холиншед, хроникер того времени, описал одно древнее пророчество, которое «сейчас у всех на устах». Согласно ему, в 1588 г. должна произойти большая перемена или окончательный распад государства. Хроника Холиншеда оканчивается молитвой, в которой Бога просят «сжалиться над королевством Англия, а равно и над ее драгоценностью – доброй королевой Елизаветой – спасти ее, зеницу Его ока» от всех «пагубных деяний орудий Сатаны… Мы молим Бога… чтобы Евангелие… прославилось в Содружестве Англии: уголке мира, о Господи, которое Ты выбрал для возвеличения Твоего».[1007]

После казни Марии Стюарт в феврале 1587 г. средоточием католических ссыльных за границей, возглавляемых кардиналом Уильямом Алленом и иезуитским священником Робертом Персонсом, стало так называемое «Предприятие Англия», вторжение во владения Елизаветы соединенными силами Испании и папского Рима. Аллен и Персонс подали петицию Филиппу Испанскому, в которой просили его принять меры, и заверяли его, что они поддержат его притязания на английский престол, так как он является потомком королевского дома Ланкастеров.[1008] Филипп уже принял стратегическое решение поддержать «Предприятие»; полным ходом шли приготовления к вторжению. Обсуждались подробности захвата, флот привели в полную боевую готовность, добывалось оружие и боеприпасы, вербовались люди. В июле 1587 г. папа Сикст V обещал денег в поддержку «Предприятия» и даровал Филиппу право называться достойным католическим наследником английского престола.

В 1588 г. Уильям Аллен написал «Наставление дворянству и народу Англии и Ирландии касательно предстоящих войн».[1009] В своем сочинении он призывал английских католиков свергнуть Елизавету, которую Аллен поносил в дерзкой форме, называя «бастардом, плодом инцеста, зачатой и рожденной во грехе» от Генриха VIII и его «протестантской шлюхи» Анны Болейн, а также кощунницей-еретичкой, ведущей страну к гибели.[1010] Главной темой трактата стала половая распущенность Елизаветы. Аллен писал, что с Робертом Дадли «и многими другими она оскорбляла свое тело, вопреки законам Божиим, к позору королевского величества и укорам всего народа, немыслимыми и невероятными измышлениями похоти».[1011] Аллен обвинял Елизавету в том, что, «сделав свой двор ловушкой, с помощью этого отвратительного и омерзительного искусства, она улавливает в греховные сети и губит молодых представителей знати и благородных уроженцев страны».[1012] По мнению Аллена, Елизавета непригодна к управлению не только из-за своей неспособности править, но и из-за своей незаконнорожденности и невоздержанности.

Памфлет Аллена напечатали; его готовили к отправке в Англию после того, как Армада завершит вторжение. Сесил немедленно приказал конфисковать «Предупреждение» как изменнический памфлет. 1 июля 1588 г. выпустили королевскую прокламацию, в которой призывали судить по законам военного времени «перевозку и перевод» «Предупреждения», а также «распространение и обладание» «ложными, клеветническими и изменническими трактатами, книгами и памфлетами… скрытым и тайным образом провозимыми в нашу страну, где они не только занимаются самыми ложными и чудовищными измышлениями, клевещущими на ее величество и порочащими ее… но также действуют исподволь, заражая подданных ее величества, уводя их от должного повиновения, волнуя и возбуждая народ, призывая его вооружиться против Бога и их законной правительницы и примкнуть к иноземным врагам…»[1013]

Всю весну и начало лета, по мере того как рос страх перед неминуемым испанским вторжением, Англия крепила оборону. В июне королева написала письмо маркизу Винчестерскому и графу Суссексу, комендантам округа Саутгемптон, в котором сообщала о «великих приготовлениях иностранных сил, совершаемых с намерением вторгнуться в нашу страну и другие наши владения». Елизавета приказывала им позаботиться о том, чтобы ее подданные, находящиеся на вверенной им территории, были «готовы защищаться при любой попытке напасть на нас и нашу державу». Во всех городах надлежало выставлять ночную стражу, всех подозрительных немедленно задерживали. Усилились гонения на католических священников и всех, кто их укрывал. Чтобы заблокировать проход вражеских кораблей в Темзу, соорудили передвижной барьер из огромных тяжелых цепей и корабельных канатов, которые связали вместе и протянули через реку от Грейвсенда до Тилбери. Их удерживал кордон из небольших судов, стоявших на якоре, и мачты свыше сотни больших кораблей, стоящих непрерывной цепью.[1014]

В то время как командование армией поручили лорду Хансдону, лорда Томаса Говарда назначили командующим флотом, а Роберта Дадли, которому перевалило за пятьдесят, – командующим гарнизоном в Тилбери, где ожидали высадки испанцев.[1015] Граф Лестер снова был в фаворе после своего позорного возвращения из Нидерландов, когда он столкнулся с отчуждением Елизаветы.[1016] Хотя в Англии активно велись приготовления к обороне, посол во Франции сэр Эдвард Стаффорд продолжал обманывать свое правительство, неоднократно посылая заверения в том, что испанская Армада расформирована и угроза Англии ослаблена. Копию одного письма, написанного в январе 1588 г., передали командующему английским флотом адмиралу Томасу Говарду. К словам Стаффорда он отнесся недоверчиво: «Не знаю, что и думать о заявлении моего брата [шурина] Стаффорда; будь правдой то, что силы короля Испании рассеяны, я бы не желал ее королевскому величеству нести такие издержки, какие она несет сейчас; но, если это уловка, направленная на то, чтобы ослабить нашу бдительность, я даже не знаю, что из этого может получиться».[1017]

Если Стаффорд и сделал пометку на полях, демонстрируя, что намеренно шлет ложные сведения, значит, правительство забыло о ее значении; в противном случае сообщения о том, что Испания больше не намеревается осуществить вторжение в то время, когда Армаду всеми силами готовились спустить на воду, явно указывали на измену.

3 мая 1588 г. Стаффорд высказал предположение, что Армада отправится в Алжир. Когда на следующий день он наконец сообщил, что видел в кабинете Мендосы, испанского посла в Париже, письмо, в котором содержались намеки на кампанию против Англии, Стаффорд высказал предположение, что письмо оставили намеренно, чтобы обмануть его, как и дальнейшие доказательства того, что Армада вооружается с другой целью и направляется в другое место. В своих последующих депешах Стаффорд также дезинформировал правительство. 16 июня он сообщил Уолсингему, что, по его мнению, Армада отправится в Индию; 8 июля утверждал, что вспышка чумы вернулась в Испанию, а 13 июля уверял, что в Париже ставят шесть к одному против того, что Армада доберется до Ла-Манша.[1018] Елизаветинское правительство явно не полагалось только на сведения, полученные от сэра Эдварда. У Уолсингема и Сесила имелись другие, более надежные источники. И все же удивительно, что против посла не предпринимали никаких действий. Может быть, Елизавета обходилась со Стаффордом мягко благодаря заступничеству его матери, леди Дороти Стаффорд.

* * *

В пятницу 19 июля, через несколько месяцев слухов и ложных тревог испанская Армада вошла в Ла-Манш вблизи архипелага Силли. По всему побережью Англии зажигали маяки, чтобы распространить весть о вторжении. На следующий день английские и испанские корабли сходились в стычках по всему Ла-Маншу. В ночь на 28 июля, когда испанский флот стал на якорь в виду Кале, англичане, воспользовавшись попутным ветром, послали брандеры, вынудив испанский флот рассредоточиться.[1019] Однако Англия была еще не готова к открытому противостоянию, полную мобилизацию можно было провести лишь через несколько недель.

8 августа, презрев личную безопасность, Елизавета с приливом отплыла от Сент-Джеймсского дворца, дабы провести смотр войскам Дадли. Королевскую барку окружала целая флотилия, на которой плыли джентльмены-пенсионеры и йомены, охранявшие Елизавету. В Тилбери королеву встретили фанфарами. Верхом на огромной белой лошади она провела смотр пехоты. Ее сопровождали Дадли и командующий лагерем лорд Грей. Королеву окружали восемь джентльменов-пенсионеров, за ними следовали королевские статс-дамы. В арьергарде скакал отряд гвардейцев. Все падали на колени, когда королева проезжала мимо, и молили Бога сохранить ее.[1020]

В речи, которая стала для нее определяющей, Елизавета снова противопоставила свой женский пол и мужскую отвагу: «Хотя у меня тело слабой и хрупкой женщины, у меня сердце и выдержка короля, к тому же короля Англии, – и я выражаю решительное презрение к тому, что Парма [герцог Пармский, который должен был вторгнуться из Нидерландов] или любой другой европейский правитель посмеет вторгнуться в пределы моих владений».[1021]

Елизавета отождествляла свое девственное, целомудренное тело со своим неприкосновенным островным государством. Подобно тому, что она как лицо физическое хранила чистоту и непорочность, такие же качества характеризовали ее и как лицо юридическое, способное противостоять любой агрессии. Елизавета пробыла в Тилбери до 10 августа, после чего вернулась в Сент-Джеймсский дворец.

В конце концов Непобедимую армаду Филиппа II победили сочетание английской погоды – шторма и неблагоприятные ветра – и искусства моряков под командованием лорд-адмирала барона Говарда. Испанский флот вынужден был рассредоточиться после атаки брандеров, а на рассвете следующего дня у Гравлина состоялось решающее сражение. Остатки Армады вынуждены были отступить на север, к Шотландии, откуда, побитые штормами и в отсутствие припасов, с трудом отплыли назад, в Испанию.

* * *

В конце августа декан собора Святого Павла официально объявил о поражении Армады, хотя за этим последовали несколько недель неопределенности и опасений того, что испанский флот вернется. Как писал Марко Антонио Мицеа, генуэзец, живший в Лондоне, «мы пребываем в такой тревоге и в таком ужасе, что нет признаков радости среди советников по поводу одержанных ими побед. Они больше похожи на людей, которые несут тяжкое бремя».[1022] Даже Елизавету совет убедил не появляться на благодарственном молебне в соборе Святого Павла «из опасений, что в нее могут выстрелить из аркебузы».[1023]

До конца года главному придворному художнику Джорджу Гауэру было поручено нарисовать огромный портрет, прославляющий победу Англии над испанской Армадой.[1024] Елизавета изображена между двумя сценами: на одной английские брандеры сеют хаос среди кораблей испанского флота, на другой последние испанские суда с трудом уплывают домой. Фигура королевы, которая олицетворяет скорее не ее саму, но суверенитет страны, занимает почти весь холст: она изображена в тяжелом, величественном платье, с широкими рукавами, расшитыми жемчугом, и бархатной юбкой. Большой плоеный воротник и отделанный драгоценностями головной убор обрамляют гладкое, лишенное признаков возраста лицо Елизаветы. В левой руке она держит перо, правая лежит на глобусе, и ее заостренные на концах белые пальцы указывают на Америку. К 1588 г. уже была основана колония Виргиния, положившая начало империи в Новом Свете. У правого локтя Елизаветы покоится имперская корона. Елизавета олицетворяет солнце, которое побеждает силы тьмы. Кружевная лента с большим кольцом помещена на том месте, где у мужчины-монарха находился бы гульфик, и с него свисает большая жемчужная подвеска в форме капли. Жемчуг символизирует непорочность королевы; он как бы охраняет ее нерушимые границы как лица физического и юридического. Хрупкая, женственная фигура Елизаветы заключена в броню и мощь, символизирующие государство. Проводится прямая связь между добродетельностью и целомудрием Елизаветы и растущей мощью Английского государства, силы и целостности Англии как юридического лица, зависящих от силы и нерушимости королевы как лица физического.[1025]