Глава 38 Особая милость

Глава 38

Особая милость

В 1584–1585 гг. немецкий дворянин по имени Лупольд фон Ведель путешествовал по Англии и Шотландии. Он наблюдал местные обычаи и посетил несколько королевских дворцов. 27 декабря 1584 г. он проплыл по Темзе в Гринвич, где на Рождество и Новый год собирался двор.[911] Официально Елизавета еще носила траур после смерти своего последнего поклонника, герцога Анжуйского, и своего ведущего протестантского союзника в Европе, принца Оранского; она была в черном бархатном платье, расшитом серебром и жемчугом. Поверх платья она надела прозрачное серебристое кружево. Хотя во внутренних покоях она, как говорили, стремится к простоте, почти к аскезе, ее публичный образ был продуманно роскошным.

Пока Елизавета была в часовне, фон Ведель наблюдал за приготовлениями к королевскому обеду. В приемном зале под балдахином накрыли длинный стол. Обычно, замечает фон Ведель, королева трапезничала одна, в своих внутренних покоях, и только по праздникам ее трапезу «дозволялось видеть посторонним». После того как Елизавета в сопровождении фрейлин вышла из часовни, на стол поставили сорок серебряных позолоченных блюд, больших и маленьких, и она села «совершенно одна». Под игру музыкантов ей прислуживал молодой дворянин в черном, который резал для нее мясо, а другой молодой человек, в зеленом, опустившись на колени, подавал ей кубок с вином, разбавленным водой. Справа от ее стола стояла небольшая группа старших придворных, в том числе граф Гертфорд; по словам фон Веделя, он вернул благорасположение королевы после того, как «лишил невинности одну из фрейлин» (намек на его брак с Кэтрин Грей); лорд-казначей Уильям Сесил; главный конюший Роберт Дадли и сэр Кристофер Хаттон. Каждый из них держал в руках белый жезл, символизировавший их высокий пост. Пробыв в Англии несколько месяцев, фон Ведель слышал сплетни об отношениях Елизаветы с ее фаворитами. В своих заметках он также упомянул о том, что «королева уже давно поддерживает недозволенные отношения» с Лестером и Хаттоном, которого, «как говорят, королева полюбила после Лестера». Время от времени, обедая, Елизавета подзывала к себе то одного, то другого; подошедшие придворные опускались на колени и не вставали, пока королева не приказывала им встать. Фон Веделя, очевидно, поразила церемониальная почтительность всего происходящего; он писал о том, как придворные, выходя, «низко кланялись, а когда они доходили до середины зала, они должны были поклониться во второй раз». Когда вносили еду, государственные сановники предваряли слуг, несших блюда. Наконец, когда вносили все блюда и королева выбирала себе из стоящего перед ней, она вставала из-за стола, и ей подавали большой серебряный позолоченный таз, в котором она мыла руки.

После обеда Елизавета брала подушку и садилась на пол. Начинались танцы. Сначала танцевали только старшие придворные, но затем «молодые люди снимали мечи и мантии и, оставшись в панталонах и камзолах, приглашали дам станцевать гальярду». Сидя на подушке и наблюдая за танцами, Елизавета призывала к себе тех придворных, с кем ей хотелось поговорить; она шутила и смеялась с ними. Фон Ведель заметил, что с одним из них, которого он называла Рэл, королева была особенно нежна и фамильярна. Так, заметив у него на рукаве грязное пятно, Елизавета собралась вытереть его своим платком, но Рэл бережно отвел руку королевы и вытер пятно сам.[912]

Рэлом Елизавета называла Уолтера Рэли, которому тогда было около тридцати лет. Он был сыном девонского землевладельца и племянником любимой воспитательницы Елизаветы, покойной Кэт Эшли. Возможно, именно Кэт устроила его ко двору, а потом Елизавета перенесла на него ту любовь, какую раньше испытывала к Кэт Эшли: «…за особую заботу мы приблизили его к себе в память тех его родных, которые служили нам, а некоторые из них (как вам известно) находились весьма близко к нашей особе».[913] Рэли отличался поразительной красотой: 6 футов ростом, с холеной бородкой, проницательными голубыми глазами, он любил экстравагантность в одежде, ценил драгоценные камни и жемчуг. Его отвага, нескрываемые честолюбие, тщеславие и самоуверенность очень нравились королеве. Впервые он явился ко двору в 1581 г.; впоследствии его богатство и положение резко возросли в результате милости, которую оказывала ему королева. В 1583 г. Елизавета подарила ему один из своих любимых дворцов, красивый Дарем-Плейс на Стрэнде. Елизавета ласково называла Рэли Уотер, то есть «Вода», учитывая его связи с морем; вместе с тем слово «Уотер» было созвучно тому, как его имя произносили в западных графствах. Рэли ублажал ее слух стихами. После отъезда Анжу Елизавета проводила с новым фаворитом все больше времени. Они беседовали, играли в карты, катались верхом. Рэли появлялся во внутренних покоях днем и ночью; его часто видели у двери опочивальни: по утрам он ждал, когда оттуда выйдет Елизавета. Придворный Морис Браун пишет: «Мистер Уолтер Рэли пользуется очень большим расположением ее величества; ни милорд Лестер, ни мистер вице-канцлер (Хаттон) не получали такого расположения за столь короткое время, и особое расположение ему оказывают последние полгода. Но превыше всего милость оказывается ему в эти два месяца».[914]

Увидев Елизавету и Рэли вместе, фон Ведель пришел к выводу: «Теперь она любит этого джентльмена, предпочитая его всем остальным; и этому нетрудно поверить, ведь два года назад он едва мог себе позволить держать одного слугу, а теперь она сделала ему столько подарков, что он способен содержать пятьсот слуг».[915]

6 января 1585 г. Рэли посвятили в рыцари. В мае один из шпионов Мендосы сообщил, что Рэли и Дадли, что неудивительно, в плохих отношениях, ведь они оба стремятся завоевать расположение королевы.

* * *

После убийства Вильгельма Оранского и побед, одержанных герцогом Пармой, победа Испании во Фландрии казалась по чти неминуемой. Французская Католическая лига заключила союз с Филиппом II, и Елизавета опасалась испанского влияния и на Францию, и на Нидерланды. Англии угрожало вторжение, которому, как казалось, ничто не может помешать. По результатам договора, подписанного в Нонсаче в августе 1585 г., Елизавета согласилась послать деньги и войска в поддержку восставшим Нидерландам, Дадли она назначила командующим войсками. Он должен был возглавить экспедиционный корпус. Но чем ближе был день его отъезда, тем больше сомневалась Елизавета. Проведя ночь на 27 сентября с королевой, Дадли послал Уолсингему, пожалуй, самое откровенное письмо, в котором раскрывается характер: «Г-н секретарь, я нахожу, что ее величество очень желает, чтобы я остался; она выражает свои сомнения из-за недавно постигшего ее нездоровья – прошлой ночью ее состояние было хуже всего. Она обращалась ко мне с весьма жалостными словами, уверяла в своей боязни не выжить и не желала отпускать меня от нее. Прошу вас подумать, как можно убедить ее отпустить меня от нее».[916]

Но к концу года Дадли все же отправился в Нидерланды во главе английской армии. Его приветствовали как преемника принца Оранского. Вскоре он, не посоветовавшись с Елизаветой, принял судьбоносное решение занять пост губернатора Нидерландов. В письме к нему Елизавета почти не скрывала гнева: «Сколь бессовестно вы воспользовались нашим доверием!.. Мы и представить себе не могли (хотя нам следовало помнить по опыту), что человек возвышенный и чрезмерно обласканный нами, превыше всех остальных наших подданных, столь неподобающим образом нарушит наш приказ в деле, чувствительно затрагивающем нашу честь… Посему приказываем, чтобы вы, без всяких отговорок и отлагательств, исполняли то, что велит вам податель сего письма от нашего имени. Не противьтесь, ибо сопротивление послужит к вашей погибели».

Хотя многие советники королевы поддерживали позицию Дадли, считая, что необходимо продемонстрировать силу в Нидерландах, Елизавета и слушать ничего не желала. Сесил неоднократно повторял, что ее отношение «и опасно и нелепо».[917]

В Нидерланды послали Томаса Хениджа, когда-то соперничавшего с Дадли за внимание королевы. Хениджу поручили передать графу, чтобы он немедленно отказался от назначения. Хенидж согласился не сразу, и Елизавета укорила его: «Боже! Что ждет того, кому разум отказывает в величайшей нужде? Делайте, что вам приказано, а свои соображения оставьте для собственных дел… Убеждена в вашей верности долгу, но я резко против такого детского поступка». Хениджу велели передать Дадли, чтобы тот подал в отставку. После того как Генеральные штаты выразили протест, Елизавету убедили оставить графа на его посту. Позже она нехотя согласилась, что «у него не было иных намерений, кроме службы нам… и не было иного выхода; он обязан был принять титул и сохранить тем самым власть».[918]

Несомненно, гнев Елизаветы, узнавшей о поступке Дадли, подпитывали сплетни о его жене. Якобы Леттис намерена присоединиться к мужу «с такой свитой из статс-дам и фрейлин и такими богатыми каретами, носилками и седлами, каких нет и у ее величества, и что там она устроит двор, значительно превосходящий двор ее величества здесь». Елизавета пришла в ярость: она «не потерпит других дворов в своем подчинении, кроме собственного».[919] На самом деле Леттис, скорее всего, не питала подобных намерений и «была сильно огорчена, узнав… о бурном негодовании при дворе».[920]