Глава 20 Злой умысел

Глава 20

Злой умысел

В январе 1568 г. Кэтрин Грей серьезно заболела. После освобождения из Тауэра в 1563 г. ее несколько раз перевозили из одного замка в другой. В конце концов она очутилась в поместье Кокфилд-Холл в Йоксфорде (Суффолк), которым владел сэр Оуэн Хоптон. Насильно разлученная с мужем, Кэтрин Грей погрузилась в глубокую меланхолию, почти ничего не ела, и оттого ее здоровье стремительно ухудшалось. Наконец Елизавету убедили послать к ней своего врача, доктора Саймондса. Приехав в Кокфилд-Холл, врач понял, что Кэтрин на пороге смерти. На смертном одре она умоляла Хоптона передать королеве, что она глубоко сожалеет о своем замужестве и умоляет «проявить доброту к моим детям и не распространять на них мою вину».[544] Кэтрин Грей умерла 27 января 1568 г.[545] Как сообщал де Сильва, «королева при мне выразила соболезнования по случаю ее смерти, однако никто не верит, что она на самом деле печалится, ибо она ее боялась».[546]

Через четыре месяца после смерти Кэтрин Грей Мария Стюарт, теперь первая после Елизаветы претендентка на английский престол, дерзко бежала из замка Лохлевен, пересекла шотландскую границу и очутилась в Англии. Она переправилась через залив Солуэй-Ферт в рыбацкой лодке и высадилась в Уоркингтоне (Камберленд). Мария устремилась в Англию, уверенная в том, что Елизавета возьмет ее под свое покровительство и с помощью армии восстановит ее на шотландском троне.[547] Ее решение оказалось роковым. Елизавета немедленно приказала заключить Марию под стражу в замке Карлайл; тем временем королева обсуждала с членами Тайного совета, как поступить с незваной гостьей. Вот как де Сильва вкратце описал дилемму, с которой столкнулась Елизавета: «Если королеве удастся настоять на своем, они обязаны будут обращаться с королевой Шотландии как с монархом… Если они станут содержать ее как заключенную, возможно, это возмутит всех соседних правителей, а если она останется на свободе и сможет сообщаться со своими друзьями, все это возбудит серьезные подозрения».[548]

* * *

Бегство Марии в Англию стало поворотным пунктом правления Елизаветы.[549] В ее присутствии вновь всплыл вопрос о престолонаследии. Она вдохновляла целую вереницу заговорщиков. Мария Стюарт привлекала к себе недовольных католиков как в самой Англии, так и за границей. Через несколько недель после ее приезда сэр Генри Норрис, посланник Елизаветы во Франции, написал о планах, которые вынашивают дядя Марии, кардинал Лотарингский, и другие ее родственники Гизы. Гизы намеревались освободить Марию. В июле Норрис предупредил Елизавету, что ей следует уделить особое внимание своей безопасности, «ибо кардинал Лотарингский уже отправил в Англию нескольких итальянцев с напутствием предпринять шаги против нее». Как Норрис напоминал Сесилу, кардинал – «самый жестокий враг королевы и ее страны»; он «не остановится ни перед чем, лишь бы причинить ей вред».[550]

Норрис советовал Сесилу для дальнейшего расследования нанять итальянского военного по имени капитан Франкиотто. Франкиотто много лет был шпионом на службе у французского короля, но теперь его протестантская вера вынудила его перейти в лагерь противника. Вскоре он представил список подозреваемых и подробно описал план Гизов. Убить королеву собирались с помощью яда, который хотели разбрызгать в ее опочивальне. Получив ценные сведения от Франкиотто, Фрэнсис Уолсингем отправил срочную депешу Сесилу, в которой просил, чтобы Елизавета и ее камер-фрейлины «выказали большую бдительность в вопросах ее еды, посуды, постельного белья и другой утвари, куда тайные враги могут подсыпать яд». Он подчеркивал, что «в настоящее время в стране есть множество недовольных, чье величайшее желание заключается в том, чтобы свергнуть и изменить существующий режим и которые ни перед чем не остановятся, дабы довести до конца свой злой умысел».[551]

* * *

Елизавета долго не знала, как поступить с бежавшей в Англию Марией Стюарт. Ей, как законной правительнице, не хотелось предпринимать ничего против Марии; она считала, что Марию следует восстановить на престоле. С другой стороны, она понимала, что таким образом наживет себе врага в лице Джеймса Стюарта, графа Морея, регента Шотландии, до совершеннолетия своего малолетнего племянника короля Якова VI, чего она не могла себе позволить. Наконец Елизавета решила начать судебное разбирательство и установить, верны ли обвинения, выдвинутые против Марии в Шотландии, относительно ее соучастия в убийстве мужа. Судебный процесс начался в Йорке в октябре 1568 г.

Решающей уликой в деле против Марии стал серебряный позолоченный ларец с письмами, предположительно написанными рукой Марии. Говорили, что письма представляют неопровержимое доказательство ее соучастия в заговоре с целью убийства мужа и предосудительной связи с графом Босуэллом, главным подозреваемым в гибели Дарнли. Хотя позже письма сочли поддельными, на процессе в Йорке их официально признали подлинными. Тем самым английский суд косвенно подтвердил предположения в виновности низложенной королевы. После того как Мария отказалась отвечать на предъявленные обвинения в присутствии делегации, посланной Елизаветой, вынесение вердикта отложили, а в процессе объявили перерыв. Хотя Мария продолжала настаивать, что ее задержание незаконно, Елизавете не оставалось иного выхода, кроме как содержать ее под стражей. Сесил недвусмысленно предупреждал ее: «Королева Шотландии представляет и всегда будет представлять угрозу для вашего положения».[552]

После того как в процессе над Марией Стюарт объявили перерыв, ее участь осталась нерешенной. Близился сезон праздников, и двор переехал в Хэмптон-Корт. В то время как там находилась королева, и особенно перед Рождеством, дворец превращался в оживленный улей. Слуги в красных ливреях носили подносы, нагруженные яствами, и охапки поленьев со двора. Их складывали перед дворцовыми каминами, в которых поддерживали жаркий огонь все время праздников. На булыжниках постоянно слышался цокот копыт – в Хэмптон-Корт съезжались гости; из дворца в разные концы страны и за границу скакали королевские посыльные.

Во время приготовлений к праздникам тяжело заболела Кэтрин Ноллис, кузина и обер-гофмейстерина королевы. Ее муж, сэр Фрэнсис, который тогда караулил Марию Стюарт в замке Болтон на севере Йоркшира, просил позволения вернуться в Лондон и навестить больную жену: «Хотелось бы мне поскорее выполнить все, что от меня требуется, чтобы я мог сидеть с тобой и ждать твоего скорейшего выздоровления», – писал он Кэтрин. Однако Елизавета не дала ему отпуска. После того как Кэтрин полегчало, она попросила королеву отпустить ее к мужу на север, но Елизавета и ей отказала под тем предлогом, что «путешествие может ухудшить ее состояние и причинить ей неудобства». Сэр Фрэнсис написал Сесилу: так как Елизавета не позволяет ему самому ухаживать за женой, он надеется, что «ее величество утешит ее снисходительной мягкостью и благожелательной учтивостью». Сесил заверил его, что Кэтрин «пошла на поправку», но сэр Фрэнсис по-прежнему рвался в Лондон и горько жаловался на «неприятный отказ» Елизаветы позволить ему вернуться ко двору.[553]

В канун Нового года сэр Фрэнсис писал жене из замка Болтон, изливая свои чувства и досаду. Королева ни разу не пошла им навстречу и не наградила как следует за верную службу. «Несмотря на внешнюю любовь, которую ее величество питает к тебе, она часто заставляет тебя плакать из-за невнимания, подвергающего большой опасности твое здоровье». Он жалел, что им нельзя сейчас же удалиться от двора «и вести скромную загородную жизнь», добавив: «Благодарение Богу, я со своей стороны готов на это, если ты не будешь против».[554] Решение он оставлял за Кэтрин.

Леди Кэтрин так и не ответила мужу. Вскоре после Рождества, когда она по-прежнему находилась с королевой в Хэмптон-Корт, ее состояние ухудшилось. Елизавета приказала, чтобы обер-гофмейстерину перевели в помещение рядом с ее покоями, и регулярно навещала ее, однако в субботу 15 января 1569 г. Кэтрин умерла в возрасте сорока шести лет. Елизавету мучило раскаяние. Всего за день до смерти своей наперсницы она написала сэру Фрэнсису, но нарочно не упомянула о состоянии его жены. Теперь она поспешно отправила гонца на север с вестью о кончине леди Кэтрин. Одновременно решено было перевести Марию Стюарт на юг, в Стаффордшир, в старинный полузаброшенный замок Татбери. Она попадала под опеку Джорджа Талбота, графа Шрусбери, одного из ведущих представителей елизаветинской знати.

Сэр Фрэнсис Ноллис вернулся в Лондон 8 февраля, «охваченный горем из-за своей огромной потери». После почти тридцатилетнего брака он находился в полном замешательстве, не зная, как позаботиться о детях и управлять их огромными имениями. Кэтрин «избавляла» его от многих забот и вела подсчет как «общественных», так и «личных» расходов. Без нее, писал сэр Фрэнсис, «мои дети, мои слуги и все остальное осталось без всякого порядка».[555] Тем временем Елизавета удалилась в свою опочивальню в глубоком трауре. Кэтрин Ноллис была ее ближайшей подругой. Она служила королеве с тех пор, как Елизавета вступила на престол, и не покидала королеву, несмотря на мужа и многочисленных детей.[556] Горе Елизаветы было таково, что, «забыв о собственном здоровье, она простудилась, после чего была сильно опечалена».[557] Бертран де Салиньяк де Ла Мот-Фенелон, французский посол, приехавший в Хэмптон-Корт через пять дней после смерти Кэтрин, нашел королеву в глубоком горе по случаю смерти подруги, которую «она любила больше, чем всех женщин на свете».[558] Навестивший двор примерно в то же время Николас Уайт, один из доверенных лиц Сесила, также вспоминал о том, что королева была охвачена горем. Она не могла говорить ни о чем другом, кроме своей любимой обер-гофмейстерины и родственницы: «Потом она снова завела речь о миледи Ноллис. И после многих речей об этой благородной даме я понял, почему она столько говорит о ее кончине. Она сказала, что долгая жизнь вдали от мужа… усугубила ее болезнь и значительно ускорила ее конец. Она ничего так не желала, как того, чтобы врачебное искусство помогло ей исцелиться; она лежала во внутренних покоях неподалеку от ее величества, где каждый час ее величество заботливо выслушивала вести о ее состоянии и очень часто навещала ее и утешала».

За этим довольно бестактным замечанием последовало другое: «Хотя ее величество не была виновна в том происшествии, – говорил Фенелон, – однако она послужила причиной, по которой супруги долго жили порознь». Елизавета с безутешным видом ответила, что она «очень сожалеет о ее смерти».[559]

Кэтрин неустанно и самоотверженно ухаживала за королевой и вынуждена была терпеть долгие разлуки с мужем и детьми. Сама Елизавета признавала, что многолетняя безупречная служба подкосила здоровье леди Кэтрин.

На пышную похоронную церемонию и погребение в Вестминстерском аббатстве Елизавета потратила 640 фунтов 2 шиллинга 11 пенсов.[560] Катафалк Кэтрин Ноллис был таким роскошным, что его захотели получить и настоятель собора, и глашатаи. На саркофаге, воздвигнутом мужем, выгравировали надпись: «Достопочтенная леди Кэтрин Ноллис, обер-гофмейстерина опочивальни ее королевского величества и жена сэра Фрэнсиса Ноллиса, государственного казначея». В эпитафии перечислялись многочисленные достоинства усопшей; она называлась «зерцалом чистой женственности», «обладательницей государственного ума, разумом чистым и лишенным вины». Она пользовалась «высочайшей благосклонностью нашей благородной королевы».[561]

После смерти Кэтрин Ноллис Елизавета не забыла о ее детях. 14 марта брат Кэтрин написал Сесилу, что он «рад слышать о добром расположении ее величества к детям его покойной сестры».[562] Ее дочь Анну приняли на службу в покои королевы и положили ей жалованье; кроме того, королева неоднократно присылала ей подарки.[563] На следующий год Генри Ноллиса приняли в отряд телохранителей королевы, а его брата Уильяма – в отряд джентльменов-пенсионеров.[564] В письме от января 1570 г. лорд-камергеру графу Суссексу и сэру Ральфу Садлеру королева писала: «Просим вас позаботиться о Генри Ноллису по известной вам причине, в связи с его родством с нами по линии его покойной матери».[565]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.