КРУГ ДЕВЯТЫЙ. ГУМБОЛЬДТ, КАНКРИН, ТУРЧАНИНОВ

КРУГ ДЕВЯТЫЙ. ГУМБОЛЬДТ, КАНКРИН, ТУРЧАНИНОВ

На начало XIX века пришёлся переломный момент в истории России. Молодой Император Александр I решил начать крупные преобразования в стране. Крупные успехи были достигнуты им в сфере образования: во всех уездных городах учредил уездные училища, а в губернских — гимназии; открыты новые университеты в Казани, Харькове и Санкт–Петербурге, а прежде бывшие университеты в Москве, Вильне и Дерпте устроены в лучшем виде. Кроме того, в Санкт–Петербурге и Москве были устроены высшие учебные заведения под названием педагогических институтов для подготовки учетелей в гимназии. Реформировалась и Академия, которая, по принятому в 1803 году регламенту, стала называться Императорской Академией наук. На русском языке стали выходить периодические научные издания «Умозрительные исследования» и «Труды Академии наук». Авторитет Академии в тот момент неуклонно возрастал о чём свидетельствует список её иностранных членов, среди которых имена блистательных писателей и учёных XIX века: А.–М. Ампера, Т.Г. Гексли, И. Гёте, А. Гумбольдта, Ч. Дарвина, Ж. Кювье и многих других.

В первой половине XIX века в российском обществе произошли большие изменения, связанные, прежде всего, с ростом национального самосознания. Трибуной для выражения новых идей стали русское исскуство и, особенно, литература. В этот период появляется много новых писателей и поэтов, произведения которых стали русской классикой: И.А. Крылов, В.А. Жуковский, Н.М. Карамзин, А.С. Грибоедов. Развивается гений Пушкина, шокирующее неудержимое поведение и талантливые творения оказали огромное влияние на интеллигенцию. Пушкин и великие писатели времени уже следующего Императора Николая I Гоголь и Белинский произвели совершенный переворот в литературе.

Одним из значительных событий не только в научной, но и в общественной жизни России того времени было посещение Сибири Александром фон Гумбольдтом. Без преувеличения, это путешествие имело мировое значение, широко освещалось всеми газетами и вызвало новую волну интереса к познанию природных богатств России.

Александр Фридрих Вильгельм Гумбольдт (1769–1859) — крупнейший естествоиспытатель начала XIX века, который совершил ряд научных открытий в геологии, минералогии, географии, ботанике. Известно, что Гёте недолюбливал Гумбольдта, но когда речь шла о знаниях, великий поэт говорил, что Гумбольдт один равен целой академии. Его духовное развитие пришлось на конец «просвещённой» эпохи Пруссии при Фридрихе II, правление которого отмечено развитием наук. Один из первых монографов Гумбольдта Р. Гайом писал: «Король мог находить известную прелесть в саркастической мудрости Вольтера, в карикатурной теории де Ламетри, в грубом материализме гольдбаховской “Системы природы” подобно тому, как находил удовольствие во французской стряпне, появившейся на его столе, но только для своего ума... Для широкого обихода эту слишком острую философию приходилось разбавлять: ей не следовало стремиться так неуклонно к своим конечным выводам...»

Гумбольдт застал «золотой век» и был воспитан на одних и тех же ценностях, что и Паллас, который был старше его на 26 лет. Они имели общего знакомого — естествоиспытателя И.Г. Форстера, который совершил поездку с капитаном Куком и которого одно время Паллас приглашал для работы в Россию. Молодой Александр Гумбольдт, безусловно, знал этого прославленного учёного, великого натуралиста–естествоиспытателя, поставившего точку в развитии естественных наук, как единой нерасчленённой всеобщей гео- био- натуральной истории. Крупнейший путешественник и первооткрыватель внутренней части континента Южной Америки, Гумбольдт вместе с французским ботаником Э. Бонпланом открыл пространства водоёмов великих рек Америки. В 1829 году, благодаря содействию министра финансов России Е.Ф. Канкрина, совершил путешествие к Каспийскому морю, на Урал и Алтай, вовремя которого открыл гигантскую систему внутренних соответствий между горными хребтами, климатом, течением рек между Каспием и Тянь–Шанем.

Страсть к путешествиям стала проявляться у Гумбольдта благодаря знакомству с различными растениями. В письме французскому физику Пикте в 1808 году, уже после блистательного путешествия по Южной Америке, он писал: «Я ничего не слышал об изучении растений до 1788 г., когда я имел случай познакомиться с Вильденовым, который только перед этим опубликовал свою “Флору Берлина”. Его мягкий и любезный характер способствовал ещё большей любви к ботанике. Он не давал мне формальных уроков, но я приносил собранные мною растения, и он их определял. Я увлёкся ботаникой и особенно низшими растениями. Вид даже сухих растений заполнял мое воображение теми радостями, которые должна доставлять растительность более теплых стран. Вильденов был в тесном контакте с Тунбергом и часто получал от него японские растения. При виде их я не мог не думать о посещении этих стран». Таким образом, география обязана ботанике появлению великого путешественника.

Позже увлечение растениями переросло в серьёзную научную работу, и Гумбольдт основал целое направление в ботанике — географию растений. Подобно тому, как много позднее В.И. Вернадский вдохнёт жизнь в термин «экология», предложенный Зюссом, так и Гумбольдт использует малоупотребляемое сочетание слов и сделает из них одно из актуальнейших в наши дни направлений науки, изучающей закономерности распределения растений по поверхности Земли. И что особенно важно, он предвидел значимость своих идей. В небольшой работе «О географическом распределении растений» он отметил: «Поделив земной шар на продольные полосы между двух меридианов и сравнивая численность соотношения видов для одних и тех же широтных изотерм, можно установить существование различных систем группировок видов».

Гумбольдт, да простят меня приверженцы других наук, был в большей степени всё же ботаником. Это следует хотя бы из того, что из громаднейшего научного наследия большая часть — это книги in folio, посвящённые растениям. При этом он очень гордился своими ботаническими достижениями: «Из пяти тысяч пятисот видов явнобрачных (цветковых в современном понятии — А.К.), найденных нами, три тысячи новых и совершенно не известных ботаникам видов. Это приобретение науки покажется особенно значительным, если вспомнить, что в книге “Sistema Vegetabilium”, изданной в 1797–1811 гг. Вильденовым, включая и папоротники, описано только три тысячи сто восемьдесят семь растений из тропической Америки». А всего в то время ботаники знали 38 тысяч видов. Первую свою награду, золотую медаль от курфюрста Саксонии, Гумбольдт получил за «Флору Фрейнберга», которая нашла всеобщее признание. О приверженности Гумбольдта к ботанике говорит и тот факт, что, вернувшись из Америки, он совместно с Бонпланом в 1805 году в Париже издаёт два тома «Plantae aequinoctialae»[10], где приводит почти 40 новых для науки родов растений, сопровождая описания растений превосходными иллюстрациями. Он разорился, издавая великолепнейшие ботанические фолианты, в которых рисунки раскрашивались вручную в каждом экземпляре! Могут возразить, что Гумбольдт всегда пользовался услугами других ботаников, например, Вильденова, а после его смерти — Карла Куна. Но, прочитывая небольшую работу «О географическом распределении растений», можно насчитать свыше 700 (!) видов растений, процитированных автором, причём видов из различных частей света. Исходя из этого, можно с уверенностью говорить о Гумбольдте как о крупнейшем ботанике XIX века.

Гумбольдт первый из ботаников обратил внимание на однотипность изменения габитуса различных растений в одинаковых условиях, то есть показал существование экоформ: «Бесчисленное множество растений, покрывающих землю, при внимательном наблюдении можно свести к немногим основным формам». Только спустя целое столетие К. Раункиером в Швеции и И.Г. Серебряковым в России будут разработаны системы экоформ.

Идеи Гумбольдта о сумме температур, необходимой для каждого растения, привели его последователя Мейера к развитию прогностических предположений в интродукции растений. Метод климатических аналогов, предсказанный Гумбольдтом и разработанный Мейером, более чем сто лет был главенствующим при отборе растений для интродукции. Благодаря этому, культурофлоры стран мира взаимно обогатились новыми полезными растениями. В небольшой по объёму работе «Идеи о географии растений», посвящённой французскому ботанику Лорену Жусье (1748–1836) — автору первой естественной системы растений, Гумбольдт впервые затрагивает вопрос о значении интродукции растений. Приводя примеры стихийной интродукции винограда из районов Каспия, вишни — из Понта в Италию, а также на основании других примеров, он делает вывод, что «человек по своему желанию изменяет первоначальное распределение растений и собирает вокруг себя произведения отдалённых климатов».

Современная флористика опирается на метод конкретных флор как единицу сравнительного анализа. Эти идеи стали развиваться только в середине XX столетия, но предсказаны они также Гумбольдтом: «Можно пожелать, чтобы уже существовала полная флора двух областей по 20000 кв. миль каждая, лишённых высоких гор и плато, которые были бы расположены между тропиками в Старом и Новом Свете».

В Россию Гумбольдт стремился всегда. Но сумел осуществить свою мечту благодаря министру финансов России Е.Ф. Канкрину, с которым был давно и близко знаком. Министра всерьёз интересовал вопрос о замене золотых монет на платиновые и он считал, что именно Гумбольдт способен помочь ему, отыскав в России новые месторождения платины. И тогда граф Канкрин в одном из писем предложил Гумбольдту совершить путешествие по России, назначив конечными пунктами Урал и Арарат. 26 февраля 1828 года Гумбольдт отвечал графу, что с дозволения короля прусского он решился предпринять такое путешествие весною 1829 года, и в первое время намерен посетить Уральские горы и доехать до Тобольска, не надеясь, однако, достигнуть Алтайских гор. А в следующем году предполагает отправиться на Арарат, а также в Персию.

При получении такого отзыва граф Канкрин доложил суть письма Государю императору. Александр I изъявил на приезд Гумбольдта своё согласие и приказал назначить из Государственного Казначейства сумму на издержки по этой экспедиции, предоставив собственной воле учёного совершить прежде путешествие на Уральские горы, а в следующие годы — на Арарат и другие места, которые он признает любопытными для своих исследований. Ещё не выезжая из Берлина, Гумбольдт получил перевод на 1200 червонцев.

18 апреля 1829 года Гумбольдт в сопровождении берлинских профессоров — минералога Густава Розе и натуралиста Христиана–Готфрида Эренберга — прибыл в Петербург. Государь отметил заслуги великого учёного орденом Св. Анны I степени. На путешествие было выделено 20 000 рублей, из которых Гумбольдт возвратил 7 000. По его просьбе эти деньги были ассигнованы на путешествия Гельмерсена и Гофмана.

Экспедиция была организована с предельной тщательностью. Всюду заранее были подготовлены экипажи, квартиры, лошади; в проводники Гумбольдту назначен чиновник горного департамента Меншенин, отлично владевший немецким и французским языками; в опасных местах на азиатской границе путешественников сопровождал конвой; местные власти заранее были уведомлены о прибытии путешественников. Одним словом, эта экспедиция скорее походила на voyage представителей «голубой крови» и сильно отличалась от той, когда Гумбольдт и Бонплан плыли по Ориноко в индейском челне, шли босиком и мокли под ливнями, пробираясь через горные перевалы в Андах.

По совету графа Канкрина, Гумбольдт составил маршрут предстоящего путешествия. Первоначально предполагалось доехать до Екатеринбурга, оттуда отправиться в Богословские заводы и, возвратившись в Екатеринбург, следовать до Тобольска. Отсюда через Омск доехать до Семипалатинской крепости и, если можно, до Бухтарминской и, возвратясь в Омск, выехать на Оренбургскую линию, а доехав до Троицка, отправиться в округ Златоустовских заводов и осмотреть заводы Кыштымские; отсюда, выехав снова на

линию, отправиться в Оренбург и через Самару, Симбирск и Москву возвратиться в Санкт–Петербург.

Прекрасное время года и быстрота переездов изменили маршрут совершенно, так что Гумбольдт из Тобольска проехал на Колыванские заводы и даже в пределы Китая со стороны Омской области; а из Оренбурга, через Уральск и Саратов, посетил Астрахань; откуда, через землю войска Донского, посетил Воронеж, Тулу и Москву и после этого возвратился в Петербург.

Маршрут этого путешествия известен из записок его спутников Розе и Эренберга, переведённых на русский язык в 1857 году.

10 июля 1829 года, когда Гумбольдт был в Тобольске, он меняет свой маршрут и едет на Алтай. За 9 дней Гумбольдт и его спутники преодолели 1500 вёрст до Барнаула по маршруту Тара–Каинск–Бараба. Впечатления у Гумбольдта остались не самые приятные: «15-го числа рано утром приезжаем в Тару, а вскоре потом въехали мы в так называемую Барабу, здесь должны были ехать по наихудшей бученой дороге, ибо большая часть сей огромной степи состоит из болот непроходимых, заросших высоким тростником, простирающихся вёрст по 50 по обоим сторонам оной». В другом письме он называет Барабинскую степь «страшной по множеству язвительных, из семейства долгоножек, насекомых». Неудобства пути усилились известием об эпидемии сибирской язвы. И тем не менее, по собственному признанию Гумбольдта, «настоящую радость азиатского путешествия нам дал только Алтай». 21 июля Гумбольдт прибывает в Барнаул, по его словам, «один из красивейших городов Западной Сибири». От него путь лежит мимо живописного Колыванского озера в Змеиногорск, Риддер, Зыряновск, Усть–Каменогорскую крепость, а дальше к границе с китайской Джунгарией. Это было благодатное предосеннее время, и природа поразила воображение Гумбольдта. Много позднее в книге «Картины природы» он даёт великолепное описание алтайской степи, сделанное где-то недалеко от Усть–Каменогорска: «Растительность азиатских, кое?где холмистых и разделённых сосновыми лесами, степей много разнообразней, чем в льяносах и пампасах Каракаса и Буэнос–Айреса. Самую красивую часть равнины, населённую племенами азиатских кочевников, украшают низкорослые кустарники из семейства розовых с роскошными белыми цветами, рябчики, тюльпаны и башмачки. В то время как жаркий пояс отличается в целом тем, что все растения становятся в нём древовидными, для некоторых среднеазиатских степей умеренного пояса характерна та необыкновенная высота, которой достигают цветущие травы сосюреи и другие сложноцветные, бобовые и в особенности множество разных видов астрагала. Когда едешь в низкой татарской повозке по бездорожью травяных степей, можно ориентироваться только стоя и наблюдать, как обступившие, словно лес, растения склоняются под колесами. Одни из этих азиатских степей — травяные равнины, другие покрыты сочными вечнозелеными солянковыми растениями».

Путешествие Гумбольдта по России (12 апреля – 28 декабря 1829 г. )

Однако радость долгого и захватывающего путешествия Гумбольдта по просторам России было изрядно омрачена назойливой подозрительностью чиновников. От ареста он был гарантирован, но определённая опасность исходила от малообразованных и враждебно настроенных военных начальников русских поселений. В русском историческом журнале «Русская старина» было напечатано следующее письмо от исправника Ишима к сибирскому генерал–губернатору, писанное в 1829 году, когда Гумбольдт проводил здесь свои изыскания:

«Несколько дней тому назад приехал сюда немец, приземистый, невзрачный на вид, с рекомендательным письмом от Вашего Превосходительства. Согласно письму, я принял его учтиво, но должен сознаться, что мне он кажется человеком подозрительным и даже опасным, невзлюбил я его с первого взгляда. Слишком много говорит и пренебрегает моим гостеприимством. Чиновным людям в городе никакого внимания не оказывает, а водится всё больше с поляками и прочими политическими преступниками. Осмелюсь довести до сведения Вашего Превосходительства, что его шашни с политическими не ускользнули от моей бдительности.  Один раз он ходил с ними на гору, с которой виден весь город. Они брали с собой какой?то ящик и вынимали оттуда какую-то трубку, которую мы все приняли за ружье. Укрепивши эту трубку на треножнике, они навели вниз на город и один за другим смотрели, хорошо ли видно. Это явно большая опасность для города, в котором все постройки деревянные; так что я послал отряд войска с заряженными винтовками следить за немцем на горе. Если оправдаются мои подозрения относительно вероломных замыслов этого человека, мы готовы положить жизнь за Царя и Святую Русь. Сию депешу посылаю Вашему Превосходительству с нарочным».

Более характерное письмо, чем это донесение жандармского чиновника, найти трудно. Цивилизованный мир должен поздравить себя с тем, что блестящей карьере великого Гумбольдта не положила конец пуля из казацкой винтовки или полицейская сабля в то время, как он, при помощи угломера, делал съемку в маленьком сибирском городке Ишиме.

Гумбольдт вроде бы особняком стоит в истории российской ботаники, но всё же есть узелок, который связывает его с Н.С. Турчаниновым и Г.С. Карелиным, — это общее знакомство с графом Канкриным. Возможно, Турчанинов пользовался большей свободой, работая в Министерстве финансов, благодаря покровительству сиятельного графа Егора Францевича Канкрина (1774–1845).

Это был необычный министр финансов. Родился он в 1774 году в Ганау (Гессен); занимался в университетах Гессена и Марбурга. Приехал в 1797 году в Россию, где его отец заведовал старорусскими соляными заводами. Он много наблюдал, имел своё мнение о разных отраслях сельского хозяйства. В 1800 году по просьбе графа Остермана Канкрин подал записку о развитии овцеводства в России. Записка понравилась, и молодого человека назначили помощником отца. В войне с Наполеоном он служил генерал–интендантом. А позже написал научный трактат об интендантстве и войне. И хотя его книги выходили анонимно, он пользовался уважением как финансист. Александр I в 1823 году пригласил его возглавить Министерство финансов и не ошибся в своем выборе.

С именем Е.Ф. Канкрина связано упорядочение русской денежной системы, усиление протекционизма и улучшение государственной отчётности и счетоводства. Стремясь развивать промышленность в государстве, Канкрин провел ряд инициатив: учредил мануфактурный совет, устраивал промышленные выставки в Санкт–Петербурге и Москве, давал специальные поручения агентам министерства за границей, основал Технологический институт в Санкт–Петербурге, распространял специальные издания, устранял формальности при открытии промышленных учреждений; содействовал расширению овцеводства, горного дела (преобразование горного законодательства, казённой горной промышленности, горного управления, корпуса горных инженеров, организация геологических изысканий); лесного дела (преобразование лесного института, новые училища для подготовки лесничих, заграничные командировки, особые инструкции по лесному хозяйству); ввел уставы о векселях, торговой несостоятельности и о системе российских мер и весов. И что немаловажно, он понимал, что только изучение всех природных ресурсов поможет упрочить экономическое положение России.

Длительное пребывание его на посту министра, своеобразный внешний вид и характер становились предметом многочисленных салонных острот великосветских шутников. Среди них был и такой анекдот:

«Граф Канкрин справшивает директора департамента: — А по каким причинам хотите Вы уволить от должности этого чиновника? — Директор: — Да стоит только посмотреть на него, чтоб получить от него отвращение: длинный, сухой, неуклюжий немец, физиономия суровая, рябая... — Граф Канкрин: — Ах, батюшка, да Вы мой портрет рисуете! Пожалуй, Вы и меня от должности отрешить захотите!»

Другой анекдот касался введения в российский оборот ценных бумаг и бумажных ассигнаций, его приписывают весельчаку и балагуру А.С. Меншикову — адмиралу и управляющему морским министерством.

«Однажды Меншиков разговаривал с государем, увидал проходящего Канкрина и говорит: — Фокусник идет. — Какой фокусник? — спрашивает государь, — министр финансов что ли? — Фокусник, — продолжал адмирал, — в правой руке держит золото, в левой платину, дунет в правую — ассигнации, дунет в левую — облигации».

Именно при содействии графа Канкрина на ботанические исследования выделялись десятки тысяч рублей. Так, К.Ф. Ледебуру была предоставлена возможность совершить своё первое путешествие, Карелину он помог осуществить самое знаменитое его путешествие на Алтай, десятки лет покровительствовал Н.С. Турчанинову. Можно смело признать, что все блестящие ботанические исследования в середине XIX века были совершены только благодаря помощи министра финансов России.

При этом Е.Ф. Канкрин был очень рачительный (если не сказать скупой), очень осторожный экономист, умеющий держать и сохранять государственную копейку, и тем не менее, он поощрял ботанические исследования. Можно было бы объяснить такое отношение тем, что граф сам проявлял интерес к ботанике или увлекался гербариями. Но это не так. Кроме того, ему была известна пренебрежительная фраза, брошенная Наполеоном Гумбольдту при знакомстве: «Вы занимаетесь ботаникой? — спросил Наполеон путешественника, — моя жена делает тоже самое». Скорее всего, это был всё же экономический расчет на возможную пользу от исследований растительного мира России. И кроме того, как проницательный человек он не мог не понимать значимость своих деяний для науки. Ведь благодаря его поддержке Карелин, Кирилов, Ледебур, Турчанинов наперегонки публиковали в Бюллетене Московского общества испытателей природы описания новых видов.

И сегодня, в тяжёлое для всей фундаментальной российской науки время, приятно сознавать, что были в России такие чиновники, как Егор Францевич, которые, не требуя ни степеней, ни научных званий, помогали развиваться отечественной науке.

Известно много писем Гумбольдта к Канкрину, в которых он благодарит графа за организацию поездки по России. Из этих писем следует, что министр финансов чрезвычайно был заинтересован в изучении растительных богатств России, что он и сам когда-то выдвигал теории по происхождению степей. Гумбольдт был очень доволен поездкой, о чём явно свидетельствуют его письма графу.

Гумбольдт — Канкрину. Астрахань. 1/13 октября 1829 г.

«Мы проехали 12 тысяч вёрст от Петербурга и 48 тысяч связанных с ними толчков (я скромно считаю по четыре огромных моста с подъездами на версту) принесли облегчение моим утробным болям. Мне кажется, что я меньше страдал здесь от болей в животе, невзирая на сибирские соусы и фруктовые инфузии (называемые вином), которые могли бы сойти за яды. Почти никогда за всю мою беспокойную жизнь в столь короткое время (6 месяцев) и на столь чудовищно необъятных пространствах я не собирал такого количества мыслей и впечатлений. Я воспользовался возможностью (Императорское соизволение, продолжительная благоприятная погода) для того, чтобы проложить свой путь по Алтаю к Каспийскому морю. Приятнейшие воспоминания оставили у нас: область на юго?востоке от Тобольска между Томском, Колыванью и Усть–Каменогорском; прекрасная, похожая на швейцарскую местность в Зыряновских снежных предгорьях Алтая; посещение китайского форпоста Хонимаилэ–ху в китайской Джунгарии; проезд вдоль казачьей линии от Нарына до Семипалатинска, Омска, Петропавловска, Троицка, Оренбурга и Уральска; обильная озерами южная часть Уральских гор, Златоуст и Миасс. На непрерывном отрезке более чем в 700 немецких миль мы увидели казачьи поселения на Иртыше, Тоболе, Яике, от Оренбурга до Астрахани (в степях между Доном и Волгой), и порадовались их нравственности и устроенности. Для военного человека такое путешествие в течение двух месяцев вдоль линии было бы очень познавательным. Среди блестящих впечатлений, наиприятнейших воспоминаний отмечу музыкальные и конные скачки. Праздник киргизов в степи под Оренбургом; путешествие с князем Голицыным (губернатором Саратова) по процветающим немецким колониям».

Егор Францевич Канкрин (1774–1845) и Александр Фридрих Вильгельм Гумбольдт (1769–1859)

Находясь в переписке, Гумбольдт и Канкрин обсуждают проблему истощения лесных богатств. Канкрин писал по этому поводу: «Печальное лесное хозяйство побудило меня расширить лесной институт, чтобы подготовить лесных хозяев для горно?заводских округов. Но всё хорошее двигается медленно, дурное — летит…»

Канкрин очень тепло относился к им же созданному лесному институту. Известен ещё один анекдот о российском министре финансов, присутствующем на экзамене в лесном институте:

«Преподаватель спрашивает ученика: — Какие в лесах водятся истребители, наиболее вредные для леса? — Хоботоносец и древоед, — отвечает ученик. — Нет, — поправляет его граф Канкрин, — совсем не так: самые вредные истребители леса вовсе не хоботоносец и не древоед, а топороносец и хлебоед».

В Оренбурге Гумбольдт повстречался с капитаном в отставке Г.С. Карелиным, встреча эта во многом определила дальнейшую жизнь русского офицера. Возможно, именно Гумбольдт обратил внимание Канкрина на опального офицера и на его способность возглавить естественнонаучные экспедиции. Но ещё более знаменательное событие произошло в далёком Змеиногорске, на самом западном окончании Алтайских гор. Там Гумбольдт познакомился с молодым 26-летним госпитальным врачом А.А. Бунге, ставшим впоследствии учеником К.Ф. Ледебура — автора последнего 4-томного издания «Флора России».

Встречей Гумбольдта с Бунге ознаменовалось новое событие — блистательный восемнадцатый век передал ботаническую эстафету прагматическому девятнадцатому. И за всем этим стоит министр финансов Е.Ф. Канкрин. В дальнейшем он будет финансировать путешествия Г.С. Карелина, который опишет новый род Cancrinia — в честь государственного деятеля. Название рода сохранилось и по сегодняшний день. По берегам соленых озер, среди глинистых пустынь Казахстана и Средней Азии можно найти маленькое однолетнее растение с корзинкой желтых цветков. Научное название его напомнит нам о министре, который не  сомневался в огромном значении исследований растительных богатств своей страны. За полтора столетия разрушилась империя, иным стал мир, забыты тысячи имен, но имя Канкрина навечно сохранено в этом маленьком прозябании — канкринии дисковидной из семейства астровых.

А нам пора вернуться в 1828 год, когда Н.С. Турчанинов отправляется исполнять финансовую должность в Сибирь, в Иркутск.

Канкриния дисковидная — Cancrinia discoidea (Ledeb.) Poljak.