Некоторые ответы на некоторые вопросы

Некоторые ответы на некоторые вопросы

18 сентября, 10:5

На остальные ваши вопросы я ответил в «Почтовом ящике», а на эти коротко не получилось.

galinaherisson

Уваж… то есть лучше дорогой Григорий Шалвович.…Мне нужно разобраться в чем разница, между уважением и вежливостью. Как на ваш взгляд?

Я живу во Франции и, хоть и не хотелось сравнивать разность менталитетов (в смысле "они, мол такие, а мы — сякие "), тем не менее как-то впитываешь, наблюдаешь… Мне кажется, что здесь больше "в цене" именно вежливость. Я интуитивно чувствую, что уважение — это нечто более глубокое, в "аристономическом " смысле. И тест этот я считаю, "провалила"… Что же такое Уважение как гoворится "danslaviedetoutlesjours", по сравнению с вежливостью?

А второй вопрос про любовь, то есть как описывать любовь. Вы нередко повторяете, что писателю не нужно слишком заботиться, что подумает публика. И пост о Евгений Шварце мне понравился. И тем не менее; вот вы так красиво пишете про любовь. И, я думаю, многим хочется испытать такую любовь как Фандорин и О-Юми… В жизни — совсем не так. Kakже писать, не становясь вульгарным и т. д.? (мне почему-то вспомнился роман "Кокаин"…)

1. Про вежливость и уважение.

Уважение, насколько я понимаю, бывает двух типов: абстрактное и конкретное.

Первое — плод цивилизационной эволюции или результат воспитания. Если ребенку с детства втолковывают, что нужно ко всем без исключения людям относиться с уважением, это впитывается в сознание, и на первом этапе общения ты ко всем благожелателен и уважителен. Потом, конечно, тот, кто скверно себя ведет, твое уважение утрачивает. Самая давняя традиция такого «априорного» уважения, по-моему, зафиксирована в японской культуре. Там в средние века была даже «уважительная» смертная казнь — харакири. И самым худшим наказанием была не смерть, а остракизм, то есть лишение права на уважение. Сейчас в японских тюрьмах к осужденным обращаются без приставки «сан», и это там главное мучение. Даже странно, что «Эмнести интернешнл» до сих пор не приравняла это к пыткам.

Дежурный по станции уважает пассажиров…

В современном западном мире уважение этого рода считается нормой. В бытовых взаимоотношениях оно принимает вид форсированной вежливости, иногда, на наш взгляд, утомительной или комичной. Помню (даже и в романе про это написал), как, совершая кругосветное плавание на британском теплоходе, я тысячу раз мысленно поблагодарил английского знакомого, который перед отплытием дал мне добрый совет: «Ни с кем не встречайтесь глазами. Иначе придется улыбнуться и кивнуть; со второго раза начать здороваться; с третьего — останавливаться и вести бессодержательную беседу про погоду-природу — и так все три месяца, потому что это теплоход и деться друг от друга некуда». Один раз дал слабину — вступил в визуально-кивочный контакт с симпатичной английской парой. И потом несколько недель пугливо косился по сторонам. Потому что я шагаю по палубе с блокнотом, придумываю «Шпионский роман», у меня там ужас что творится, абвер свирепствует — а навстречу с широкой улыбкой мистер или миссис Polite, и нужно обсуждать fabulous afternoon, и рабочий настрой уже не вернется. Я прямо ожил, когда они сошли в Сиднее.

Второе уважение, настоящее, возникает в любых обществах, даже ужасно невежливых (вроде нашего). Это когда уважение заслуживают, зарабатывают, завоевывают. Оно, конечно, выше качеством, но, если выбирать, я предпочитаю общество, в котором царит вежливость. Ведь нам на самом деле от 99.99999999 % живущих ничего другого и не нужно: лишь бы были с нами вежливы, а для сердечных отношений и истинного уважения нам вполне хватит близких.

2. Как писать про любовь.

Очень своевременный вопрос — для меня. Как раз сейчас ломаю над ним голову. У меня в романе «Аристономия» главный герой, который, скрипя учеными мозгами, размышляет над смыслом счастья и «правильной жизни», оговаривается: «Я признаю, что счастье бывает и другого происхождения — дарованное счастливой любовью, этим волшебным заменителем самореализации. Если бы не свет и тепло любви, жизнь большинства людей, до самой смерти не нашедших себя, была бы невыносима. Предполагаю, впрочем, что способность любви — тоже Дар, которым обладают не все и не в равной мере. Однако я не могу углубляться в этот особый аспект, поскольку никак не являюсь в нем экспертом. Мне почему-то кажется, что в природе любви способна лучше разобраться женщина. Во всяком случае, я бы прочитал такой трактат с интересом».

Вот именно к этой мудреной задаче я и пробую подступиться во втором романе серии. Это будет книга про «правильную любовь» (whatever it means). Не знаю, получится ли. Очень мешает то, что я не женщина. Если допишу — Вы получите на свой вопрос гораздо более полный, хоть и не уверен, что удовлетворительный ответ.

Я спою тебе, спою еще одну

И вопрос еще более головоломный:

aliks

Григорий Шалвович, не приходило ли Вам в голову, что пора бы уже сделать героем человека, который не рассуждает, про себя или в компании единственного собеседника, о том, как в России все сложно, поэтому главное — создать вокруг себя уютный мирок; а который активно действует на благо общества. Что, мало примеров, когда люди не живут по принципу "моя хата с краю"? Часто встречаю в комментариях к вашим постам слова, что, мол, Фандорин бы на митинг не пошёл. Получается, что в ваших книгах вы в лучшем свете выставляете рефлексирующих эгоистов, а деятельные неравнодушные у вас толкают Россию к пропасти. И выходит эдакая апология для ваших осторожничающих читателей. А вы потом удивляетесь, отчего люди не протестуют против преступного режима. Задумчивый Борис Акунин для них бОльший авторитет, чем уверенный в своей правоте гражданин Григорий Чхартишвили.

Попробую ответить по частям.

«Пора бы изобразить героя». Ну, наверное, пора бы, если смотреть на литературу по-ленински: «очень своевременная книга». Но я отношусь к писательству иначе. Когда пишу в развлекательном жанре — то развлекаю и не пытаюсь под прикрытием Эраста Петровича впихивать людям в мозги свои ценности. Если же такое все-таки случается, то не намеренно, а просто потому, что так уж я вижу мир.

«Рефлексирующие эгоисты». Вообще-то это именно мой случай. Я как в девятом классе прочитал про «разумный эгоизм», так сразу на всю жизнь и решил: это мне годится. Все мои поступки, даже если они чреваты для меня каким-то ущербом, диктуются не общественно-альтруистическими, а глубоко личными соображениями: я хочу быть в мире с самим собой. Дороже этого ничего нет. Раньше для сохранения внутренней гармонии было довольно не совершать каких-то действий. Теперь оказывается, что этого мало — приходится иногда делать что-то, чего делать очень не хочется, но надо.

Ситуацию, как Вы справедливо заметили, отягощает еще и привычка к рефлексии, свойственная моему сословию. Вечный вопрос, который люди вроде меня себе задают, когда пытаются как-то участвовать в общественной жизни: а не навязываю ли я свои ценности стране, большинству населения которой они ни за чем не сдались? Сколько тех, кому они нужны и важны, эти ценности? Может, мы чужие в этом комеди-клабе, в этой стасмихайловляндии? Что я тут лезу со своей демьяновой ухой? Ешь ее сам, но не запихивай в тех, кому не надо.

А потом происходят какие-то события (декабрь 2011-го, «писательская прогулка» или недавние московские события) и говоришь себе с огромным облегчением: нет, не чужой, нас много.

Однако почитаешь большинство комментов к моим «политическим» постам — и такая тоска берет. Сплошные стоны про то, как всё в России плохо, и всегда в России всё будет плохо, и в России непременно должно быть плохо, потому что в России иначе не бывает, а кто в это не верит или пытается что-то изменить — тот в лучшем случае прекраснодушный кретин, а в худшем — волк в овечьей шкуре. И такое удручающее неверие в собственные силы. И такое нежелание даже пальцем шевельнуть, чтобы сделать или попытаться сделать свою жизнь хоть чуть-чуть лучше…

Василий Перов. «Блог Б.Акунина и его читатели»

«Уверенный в своей правоте гражданин Григорий Чхартишвили».

Насчет уверенности в правоте у меня, как можно понять из вышесказанного, не всё гладко. К тому же мои взгляды меняются, эволюционируют. Я слушаю чью-то точку зрения и, хотя бы временно, начинаю смотреть на мир глазами этого человека. Писательская гуттаперчивость. Часто чувствую себя раввином из старого анекдота, которого позвали рассудить спор. Послушав первого, он говорит: «Ты прав». Послушав второго: «Ты тоже прав». «Ребе, но так не бывает!» — восклицает третий. «И ты тоже прав», — соглашается раввин.

Потому-то я и не иду в политики. Там рефлексирующим эгоистам не место. Лучше буду книжки писать. И говорить, что думаю в настоящую минуту, не заботясь о том, последователен ли я и шагаю ли в ногу со временем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.