Звенья одной цепи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Звенья одной цепи

Героическая оборона Сталинграда вызвала восхищение и признание демократической Америки. Движение за укрепление солидарности и военного сотрудничества с Советским Союзом, за открытие второго фронта достигло большого размаха. Сталинградская битва доказала всему миру назревание здесь, на Восточном фронте, общего перелома в войне. Разгромив гитлеровцев под Сталинградом, Красная Армия сделала недостижимыми поставленные ими конечные цели в войне {34}. Правда, далеко не всем это открытие принесло удовлетворение. Не случайно последовавшее вслед за тем контрнаступление советских войск оживило в определенных кругах советофобию. Именно к этим кругам апеллировали геббельсовская пропаганда и секретные службы нацистского рейха, ухватившиеся за тезис о «странном союзе». Рузвельт ответил «на эти панические попытки» общей декларацией о верности правительства США идее единства Объединенных Наций и «бескомпромиссной политике» безоговорочной капитуляции Германии {35}. Президент видел в политике Кремля преимущественно националистическое начало, практицизм, а не идеологию коммунистической экспансии.

Как избежать «нехорошего мира»? Идея коалиционной войны, согласия между союзниками имела много друзей и сторонников в лице антифашистской общественности, видных государственных и политических деятелей в правительстве, конгрессе, обеих ведущих партий, представителей деловых кругов, которые внесли огромный вклад в создание «арсенала демократии». У нее было и немало противников, использовавших самые различные рычаги и каналы, чтобы либо торпедировать, либо ослабить сотрудничество великих держав, помешать им принять согласованные решения в отношении ведения военных действий и послевоенного мира.

По мере нарастания ударов советских вооруженных сил по вермахту они все более склонялись к мысли, настойчиво внушаемой им извне, из кругов, близких к верхушке Третьего рейха, что достижение сепаратного соглашения к обоюдной выгоде как Германии, с одной стороны, так и США и Англии – с другой, не только возможно, но и диктуется жизненными интересами «спасения западной цивилизации» от «советской угрозы». Голосам «с той стороны» в США внимали особенно жадно в тех кругах, в которых внутриполитический и в особенности внешнеполитический курс Рузвельта всегда вызывал недовольство, ропот и всякого рода опасения вплоть до самых фантастичных и абсурдных. Тайный зондаж с германской стороны подогревал надежды добиться изменения этого курса и приведения его к компромиссной формуле сепаратного мира западных держав с Германией и возвращения к ситуации 1938 г. В свою очередь, еще мало известно, сколь широкое развитие получила аналогичная деятельность со стороны союзников, и в первую очередь разведывательных служб США, получивших основательные средства и возможности для создания соответствующих опорных пунктов на Европейском и всех остальных континентах.

Рузвельт, став президентом, придавал важное значение созданию тайной осведомительной сети как внутри страны, так и за рубежом. Некоторые серьезные исследователи полагают, что законспирированные наблюдения и замыслы были с юных лет его внутренним увлечением, работа же в качестве заместителя министра военно-морского флота в 1913–1919 годах захватила его, помимо всего прочего, причастностью к романтической службе морской разведки. Через короткое время эта деятельность стала приоритетной для Рузвельта. Борьба с немецким саботажем, организация секретной слежки за объектами, представлявшими особый интерес для агентов кайзера – порты, судостроительные заводы, военные базы и т. д., – все это входило в круг его обязанностей по разгадыванию головоломок. В итоге Рузвельт приобрел немалый опыт в этой деликатной сфере. «К концу Первой мировой войны, – пишет историк разведки Дж. Персико, – военно-морская разведка США, руководимая Рузвельтом, могла гордиться обширной разведывательной сетью, распространенной по всей Европе, Латинской Америке, на Дальнем Востоке и использующей сотни агентов и информаторов» {36}.

После 1933 г. особым вниманием Рузвельта-президента пользовалась программа морских вооружений Японии. Агентурная сеть нацистского абвера, в кратчайшие сроки опутавшая Америку от ее восточного побережья до западного, также вызывала повышенное беспокойство президента, заставляя его проводить контрмероприятия в недрах немецкой диаспоры, в средствах массовой информации и т. д. Параллельно начинается активное внедрение разведывательной агентуры США в подвластные Гитлеру территории. Важной чертой размороженности агентурного подполья в Германии была его связь со специальными группами в США, организованными разведчиками-профессионалами и связанными тайными узами с крупным трансатлантическим капиталом (группы «Комната», «Клуб» и др.) и английскими мастерами тайных операций. Рузвельт находился в тесном взаимодействии с этими неформальными группами, получая от них пополнение своей разведывательной армии. Так возникли первые ячейки поставленной с широким размахом, технически хорошо оснащенной многоступенчатой структуры, куда входили ведущие представители бизнеса и финансов, такие как Винсент Астор, Уинтроп Олдрич и др. Благодаря усилиям этих «любителей» от разведки в военных, дипломатических и хозяйственных структурах Третьего рейха возникли важные информационные источники, питающие Белый дом, Рузвельта сведениями особой важности и дающие основания для планирования политики.

На вопрос о том, как далеко простирались эти замыслы и как глубоко заходили эти тайные контакты, еще предстоит дать исчерпывающий ответ. Не все факты и архивные материалы доступны сегодня историкам, тем не менее часть из них свидетельствует о том, что заметная роль в этом принадлежала Управлению координатора по вопросам информации, а затем пришедшему ему на смену Управлению стратегических служб (УСС) – внешней разведки. «В ходе войны, – писал американский исследователь Л. Фараго, – Управление стратегических служб было развернуто в огромную, мощную и хорошо слаженную организацию, на которую работало около 22 тыс. агентов и в штате которой, кроме того, было около 12 тыс. человек. В штат Управления входили люди самых различных профессий: от заслуженных профессоров, лауреатов Нобелевской премии до уличных мальчишек и бродяг, от священников-миссионеров до контрабандистов» {37}. Функции УСС были многообразны, некоторые из них касались поддержания контактов с проамерикански или проанглийски настроенной оппозицией в странах «оси», подключения ее к различного рода планам «досрочного» окончания войны устранением Гитлера и Муссолини, создания на территориях, оккупированных Германией, очагов сопротивления и т. д.

В дипломатической службе США было много влиятельных фигур, которые резко отрицательно встретили призыв У. Черчилля после нападения Гитлера на Советский Союз оказать ему «моральную поддержку как союзнику в борьбе за демократию». Американский историк У. Кимболл в связи с этим приводит выдержку из письма Джорджа Кеннана (его война застала на посту советника американского посольства в Берлине) Лою Гендерсону, в котором Кеннан высказывался крайне негативно в отношении сближения с Советским Союзом в духе предложения Черчилля, поскольку, как утверждал Кеннан, Кремль запятнал себя коварством, вероломством и пренебрежением к принципам права. Письмо из Берлина ушло 24 июня 1941 г. «Такое осуждение советского аморализма, – продолжает Кимболл, – если бы оно было воспринято как основа американской политики, только бы усилило опасения русских, что Англия и Соединенные Штаты сделают в 1941–1942 гг. примерно то же, что СССР сделал в 1939 г.: пошел на примирение с Гитлером в тот момент, когда германская армия была скована на Западном фронте» {38}. К замечанию Кимболла следует отнестись со всем вниманием, поскольку сам он считал, что эти подозрения были небеспочвенны.

По мере развертывания разведывательных служб США в характере их деятельности все сильнее начинал сказываться комплекс опасений, испытываемых многими людьми во властных структурах США в отношении будущего капиталистического строя в странах Европы. Эти настроения находили свое отражение в военном руководстве и в политических верхах. Суть их выражалась в следующем: Соединенным Штатам не следует доводить дело до полного краха фашистского режима в Германии в войне на два фронта, стремясь сохранить его в качестве заслонного вала от «угрозы русского большевизма» и стража традиционных порядков в Европе на весь трудный период перехода от войны к миру. Для этого самым пригодным методом могли быть, как считали в этих кругах, тайный зондаж, изучение взаимных претензий друг к другу и нахождение взаимоприемлемого компромиссного решения. Однако резкое осуждение, которым широкие слои американской и мировой демократической общественности встретили соглашение генерала Эйзенхауэра, командующего союзными войсками в Северной Африке, со ставленником возникшего после капитуляции Франции вишистского режима коллаборационистом Дарланом о признании его главой военной администрации на территории французской Северной Африки (22 ноября 1942 г.), показало, насколько непопулярной может стать сделка с верхушкой Третьего рейха. «Приход Дарлана в Северную Африку, – писал Шарль де Голль, – при поддержке американцев вызвал всеобщее негодование» {39}. Критика в самих Соединенных Штатах, отмечал Р. Шервуд, была столь суровой и значительной, что Г. Гопкинс, С. Розенман и он сам настояли на том, чтобы Рузвельт сделал специальное заявление для печати о «временном» характере этого соглашения {40}.

Тем не менее вне зависимости от того, что думали по этому поводу Гопкинс, Розенман или кто-либо другой, пробные попытки наладить тайные каналы связи между Берлином и столицами подвассальных ему государств, с одной стороны, Вашингтоном и Лондоном – с другой, не прекращались. Со стороны Германии и ее союзников такие попытки предпринимались начиная с конца 1941 г. Они участились в 1942 г. {41}, хотя еще годом раньше, сразу же после поражения под Москвой, среди высших офицеров и генералов вермахта, некогда преданных Гитлеру, появились такие, кто считал, что затягивание войны неизбежно приведет к военной катастрофе. Они искали выхода из создавшегося положения. Схожие настроения распространялись и в руководстве разведывательной службы (абвер), и в дипломатическом ведомстве Германии {42}. В своих расчетах на будущее все большие надежды на распад антигитлеровской коалиции и сепаратный сговор с западными державами стали возлагать и германские крупные промышленники, приведшие к власти Гитлера, но опасавшиеся полного краха «нового порядка». Характерно, что еще 25 июля 1942 г. Ф. Рузвельт в шифровке Гопкинсу, находившемуся тогда в Лондоне, посчитал нужным сообщить последнему об информации, полученной им из агентурных источников в Мадриде, свидетельствующей о контактах англичан с президентом Рейхсбанка Ялмаром Шахтом «на предмет зондажа мирного соглашения между Великобританией и Германией» {43}.

В исторической литературе (российской и в зарубежной) освещался уже вопрос о планах Шелленберга – Гиммлера о подготовке «запасной позиции» на тот случай, если потребуется искать компромисс с западными державами путем торга на антисоветской основе и за счет интересов больших и малых стран Европы (включая Францию и Италию), оккупированных гитлеровцами или находившихся в вассальной зависимости от Германии. Эти планы обсуждались еще летом 1942 г. Они предусматривали смещение Риббентропа (жест, приглашающий Запад к примирению) с поста министра иностранных дел и тайное наведение мостов между Берлином и Лондоном в первую очередь {44}. Для этого Шелленберг и Гиммлер использовали неоднократно испытанный лаз во внешний мир – территорию нейтральной Швейцарии {45}, где при посредничестве руководства швейцарских спецслужб осуществлялись регулярные контакты английских представителей и Аллена Даллеса, главы резидентуры УСС в Швейцарии, с германскими агентами {46}. Со временем появились и новые каналы, прежде всего через Турцию, которая занимала выгодное стратегическое положение, находясь в центре пересечения военно-политических интересов воюющих держав. Джордж Аллен, глава ближневосточного отдела госдепартамента, сообщал 18 марта 1942 г. послу США в Анкаре: «Я считаю, что американское посольство в Анкаре сейчас является самым важным пунктом для наших интересов…» Посол США Штейнгардт хорошо знал, о чем шла речь: активность СССР в движении сопротивления на Балканах и Среднем Востоке вызывала нарастающую тревогу. В УСС в связи с этим в мае 1942 г. возникла даже идея инициировать протест Москве от лица госдепартамента в связи с поддержкой ею югославских коммунистов и левых в некоторых провинциях Ирана {47}.

Отлично осведомленные о расчетах США и Англии втянуть Турцию в орбиту своего влияния и использовать ее в качестве плацдарма для проникновения на Балканы, сторонники сепаратной сделки в верхушке Третьего рейха ухватились за идею розыгрыша балканской карты в торге с западными державами. Жупел «красной опасности» и «анархии» должен был служить чем-то вроде пароля, открывающего двери к сговору. Осуществляя поиск своих контрагентов, нацистские эмиссары вели его не вслепую. По части установления тайных контактов с верхушкой стран «оси» спецслужбы США с начала войны накопили солидный опыт и целый арсенал разнообразных средств и приемов. Их самостоятельность и полномочия в этой сфере были оговорены негласно существующим регламентом. Разъясняя позицию госдепартамента на этот счет, Корделл Хэлл в меморандуме послу США в Турции Л. Штейнгардту от 13 марта 1943 г. сообщал, что дипломатическое ведомство США положительно относится к такого рода деятельности спецслужб, если при этом не будет «искажен» образ действий США в рамках общих усилий, направленных на разгром врага {48}. В мае 1943 г. А. Бирл, заместитель госсекретаря, курирующий разведывательную деятельность, в специальном секретном послании Штейнгардту подтвердил это указание и полномочия посольства США в Анкаре в качестве координатора вербовки агентов из числа граждан стран «оси» {49}.

С самого начала молниеносно сформированные и укомплектованные талантливыми профессионалами спецслужбы США не ограничивались пассивной ролью рецептора информации, поступающей к ним из стана врага, постоянно проявляя собственную инициативу в целях установления связи с отдельными представителями правящей верхушки стран «оси». Соблазн не упустить свой шанс, угодив тем самым элементам, которые больше всего опасались усиления морального и политического авторитета Советского Союза после победы над фашизмом, подтолкнул директора ФБР Эдгара Гувера одним из первых запустить пробный шар в этом направлении. В бумагах Гопкинса хранится секретное послание Гувера о его беседах с представителем абвера, вызвавшимся служить связным между «германской оппозицией» и англо-американской стороной, которое Гувер отослал на имя специального помощника президента (с явной надеждой «пробудить к нему интерес» самого президента) в конце сентября 1943 г. Повторное напоминание о заманчивых предложениях высокопоставленного «пленного», агента адмирала Канариса, последовало со стороны Гувера 29 января 1944 г., в момент подготовки операции высадки в Северной Франции (операция «Оверлорд»). Оба, и президент, и Гопкинс, воздержались от выражения своего отношения к инициативе директора ФБР {50}. Мы еще остановимся на особых мотивах политического характера, которыми руководствовались тогда президент и его специальный помощник, поступая таким образом. Но, по-видимому, свою роль здесь сыграло и нежелание расширять участие ФБР в тайных операциях, контроль над которыми было решено отдать в руки быстро завоевавшей ведущее место среди правительственных ведомств особой службы внешней разведки во главе с генералом У. Донованом – УСС.

Управление стратегических служб (УСС) и Управление военной информации (УВИ) имели широкую резидентскую, агентурную и вспомогательную сеть на территории Европы и на других континентах. УСС посредством этой сети тесно взаимодействовало с антигитлеровской оппозицией внутри Германии {51}. УСС держало в своих руках все приводы закулисной игры, в ходе которой союзнический долг часто приносился в жертву расчетам иного порядка, исходящим из временного характера антинацистской коалиции. Ввиду того значения, которое придавали Балканам в своих стратегических планах США и Англия, разведывательный центр в Турции было решено превратить в базу оперативного руководства по осуществлению безымянной акции в огромном ареале, охватывающем территорию ряда стран Центральной и Юго-Восточной Европы. Цель акции – просачивание, внедрение и подчинение англо-американскому контролю подпольных движений сопротивления и оппозиционных групп в этих странах и побуждение правящих верхушек Германии, Болгарии, Румынии и Венгрии к ведению сепаратных мирных переговоров с Западом. Разведцентр в Турции действовал под эгидой так называемого Анкарского комитета, консорциума американской и английской секретных служб на Ближнем Востоке и на Балканах {52}. Как это явствует из официальных документов Управления стратегических служб, в его задачу входила координация всех усилий, направленных на последовательное выключение из войны стран фашистского блока на условиях, отвечающих прежде всего интересам глобальной военно-политической стратегии США {53}.

Создание агентурной сети в Турции американскими спецслужбами относится к лету 1942 г. С весны 1943 г. она была значительно расширена, получив из США солидное подкрепление, использовавшее в качестве официального прикрытия дипломатическую службу, коммерческие фирмы, корпункты {54}. Посол США в Анкаре Л. Штейнгардт (бывший посол США в Москве) уже летом 1942 г. в своих беседах с представителями неких нейтральных стран касался вопроса о шансах достижения «компромисса» с Германией {55}. Разумеется, он был не только хорошо осведомлен об особой миссии американских разведчиков в Турции, но и всемерно содействовал их прямому патрону, помощнику военно-морского атташе США Джорджу Эрлу, в его деятельности по руководству осуществлением этой миссии {56}.

Джордж Эрл не был простым статистом и дилетантом, за которого его вначале приняли руководители службы абвера в Турции {57}. Под личиной завсегдатая злачных мест, кутилы и дебошира скрывался опытный разведчик и политический делец, близко знавший Рузвельта и пользовавшийся доверием президента еще с начала 30-х годов. Филадельфийский богач, видный сподвижник ньюдилеров, бывший губернатор Пенсильвании и посол США в Австрии, Эрл до прибытия в Турцию некоторое время трудился в Болгарии в качестве американского посланника при режиме царя Бориса (1940–1941 гг.), чьи взгляды о возрождении «духа Мюнхена», о сговоре с западными державами {58} во многом были, возможно, навеяны интимными беседами с заокеанским советником. Направляя Эрла в качестве своего личного представителя в Турцию, Рузвельт хотел быть в курсе всех изменений в настроениях царя Бориса и рассчитывал, что Эрл найдет способ не только восстановить болгаро-американские контакты, но и повлиять на обстановку в Восточном Средиземноморье и на Балканах в том направлении, которое бы соответствовало видам США. Стратегия США в этом обширном регионе, входившем в ареал деятельности резидентуры Соединенных Штатов в Анкаре, определялась сложными соображениями. Но в обобщенном виде, воспользовавшись точной формулировкой отечественного историка, ее можно выразить в следующих словах: «Вытеснение империалистических конкурентов из района, который постепенно стал рассматриваться в качестве сферы национальных интересов США, сочеталось в этот период с набиравшей силу так называемой политикой «сдерживания коммунизма»…» {59}

Обосновавшись в Стамбуле в конце января 1943 г., Эрл с усердием и без промедлений принялся за дело. В начале февраля он сообщал в шифровке Гопкинсу о своей встрече с человеком, которого он называет «нацистским агентом». Им был Мацхольд, живший некогда в США и тесно связанный с разведслужбами Германии и ведомством Риббентропа. Пользуясь тем, что оба они знали друг друга давно, Мацхольд, не таясь, развернул перед Эрлом заманчивые картины полюбовного соглашения между Третьим рейхом, США и Англией в интересах организации отпора «русскому коммунизму» {60}. Та же тема затрагивалась в секретных переговорах Эрла с фон Папеном, германским послом в Анкаре {61}. Своевольная и раскованная манера поведения Эрла в деликатных ситуациях вызвала беспокойство и даже раздражение в Вашингтоне, но посол Штейнгардт постарался сгладить невыгодное впечатление, указав в специальном послании Гопкинсу, что Эрл «может быть исключительно полезен в установлении контактов с представителями Балканских стран, и в особенности Болгарии…» {62}.

Тучи над головой Эрла рассеялись, однако ему дали понять, что главные усилия он должен сосредоточить на расширении американского политического влияния на Балканах, не позволяя легко втягивать себя в требующие особой осмотрительности и учета всех слагаемых дипломатической и военной обстановки рискованные операции. Эрл показал, что он умеет быть исполнительным. Для достижения поставленной цели им были использованы различные средства, старые и новые. Хотя бесцеремонность и напористость Эрла и его коллег во многих случаях приводили к трениям с англичанами, этим в Вашингтоне считали возможным пренебречь: соперничество секретных служб США и Англии становилось общим явлением на Балканах {63}.

Весьма острые формы это соперничество приняло в той же Болгарии, стоящей на пороге внутреннего кризиса и краха прогнившего, антинародного режима. Чувствуя приближение неминуемой развязки, секретные службы США и Англии прилагали максимум усилий, чтобы установить свой контроль за событиями, оспаривая в то же время друг у друга лидерство в осуществлении операции по спасению капитализма в Болгарии от внутренних и внешних «варваров». Эрл в своих донесениях в Вашингтон с оттенком самодовольства сообщал: ему удалось перехватить у англичан инициативу, вызвав у них крайнее раздражение и опасения, что его «переговоры с болгарами (представителями царя Бориса. – В.М.) и рекомендации, с которыми может посчитаться Вашингтон», помешают англичанам вести их собственную игру {64}. Основная идея Эрла состояла в следующем: США должны оказывать всяческую поддержку царю Борису, но делать это самостоятельно, не прибегая к содействию и посредничеству англичан, так как те окончательно утратили доверие на Балканах и в странах Ближнего Востока. Народы этих стран, сообщал он Гопкинсу 2 апреля 1943 г., «считают, что подпись англичан под Атлантической хартией ничего не меняет, так как те вновь будут пытаться в будущем восстановить свой абсолютный эгоистический контроль над ними» {65}. Следовательно, делал вывод Эрл, США должны остерегаться быть скомпрометированными своим тесным сотрудничеством с англичанами с их имперскими амбициями в рамках тайных усилий подчинить политическое развитие и ресурсы балканских и ближневосточных стран интересам западных союзников.

Вопрос о том, как втянуть болгарские правящие круги в орбиту американского влияния, Эрл считал ключевым для будущего американской политики на Балканах {66}, причем в качестве главного довода он неизменно выдвигал факт нарастания кризиса власти правящей монархо-фашистской клики и приближения неизбежного краха в результате наступления Советской Армии и антифашистского восстания во главе с коммунистами. Ратуя за сближение США с правительством царя Бориса, Эрл приложил максимум усилий для организации своей встречи с представителями болгарского монарха. Встреча должна была носить скорее всего сугубо предварительный характер, но она не состоялась. 2 апреля 1943 г. Эрл сообщал Гопкинсу, что, по имеющимся у него сведениям, гестапо задержало агента Софии на болгаро-турецкой границе {67}.

Все это, вместе взятое, позволяет вскрыть тот движущий нерв событий, которые привели к новому обращению спецслужб США к старому плану зондажа секретного соглашения с силами внутренней оппозиции в Германии. Столкнувшись с фактом быстрого революционизирования обстановки на Балканах, американские резиденты все больше склонялись к мысли, что только такое соглашение способно гарантировать приход к власти прозападных режимов и обеспечить здесь американское присутствие после войны. С конца 1943 г. депеши Эрла носят порой уже просто панический характер. Обращаясь то к Г. Гопкинсу, то непосредственно к президенту, он сообщал об огромном моральном воздействии военных побед Красной Армии на положение в странах Юго-Восточной Европы, на рост антифашистского, освободительного движения, которое в случае распространения его на другие регионы и усиления просоветской направленности грозит Западу невозвратимыми потерями, включая и утрату контроля над арабской нефтью {68}.

Сквозь призму особых интересов, которые преследовала американская дипломатия в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке и Среднем Востоке, Эрл предлагал рассматривать и нарастающие усилия Советского Союза по пропаганде своих целей в войне среди широкого круга людей и народов на территории, контролируемой гитлеровцами. В Анкаре и Стамбуле все сильнее ощущались результаты большой разъяснительной работы советских политорганов среди населения стран, либо оккупированных гитлеровцами, либо находившихся в вассальной зависимости от них, а также в рядах вермахта. Эта деятельность приносила осязаемые плоды. Информаторы Эрла доносили, что контрпропаганда Геббельса оказывала все меньшее влияние, а пропаганда Москвы имела определенный успех даже среди высших офицеров вермахта и государственных чиновников Третьего рейха. Резонно поставить вопрос: не была ли связана встревоженность Вашингтона и Лондона созданием в июле 1943 г. национального комитета «Свободная Германия» с тем комплексом опасений, который лишил покоя американских резидентов в Европе после того, как стратегическое превосходство на Восточном фронте перешло к советской армии? Восточный фронт устоял, но теперь уже, как представлялось аналитикам от разведки, Москва могла посчитать заманчивым повести разговоры с лидерами Третьего рейха о сепаратном мире на выгодных для себя условиях (например, о границах по Одеру и т. д.).

«Брожение в умах» американского разведывательного директората отражал рабочий документ, подготовленный в недрах «советского отдела» УСС в середине октября 1943 г. специально для внутреннего обсуждения. Ему предшествовала острая дискуссия, поэтому положения документа отмечены взвешенностью и высокой достоверностью оценок. В пункте первом документа с характерным названием «Условия для сепаратного мира между Россией и Германией» говорилось: «Хотя имеющие хождение различные слухи о переговорах о сепаратном мире между Германией и Россией должны рассматриваться как часть психологической войны, возможность таких переговоров о прекращении войны между двумя странами является достаточно реальной для того, чтобы служить оправданием выяснения всех обстоятельств». Пункт второй гласил: «Неправдоподобно, чтобы нацистский режим в том виде, в котором он существует, мог бы рассчитывать на успех сепаратных переговоров с Россией» {69}.

В реальной жизни возникла другая ситуация. Резкое ухудшение военного положения Германии летом и осенью 1943 г., ускорившее оформление оппозиционных группировок в верхушке стран фашистского блока, выступивших за сговор с англо-американцами при приемлемых условиях, подтолкнуло спецслужбы США сделать ряд шагов им навстречу {70}. Во многих случаях Москва не была информирована об этих контактах. После Сталинграда и Курской битвы пораженческие настроения и смятение усилились среди заправил Третьего рейха. Объявив о своем решении вести «тотальную войну», в глубокой тайне они вынашивали планы спасения своей империи путем реализации различных комбинаций, рассчитанных на раскол в антигитлеровской коалиции. «Считая возможными какие-то переговоры, – писал Д.М. Проэктор, – несмотря на все безмерные злодеяния, совершенные ими, Гитлер и Геббельс всерьез рассуждали, с кого же начать…» {71} Взоры, естественно, обращались на Запад. К числу наиболее энергичных и предприимчивых сторонников спасения Третьего рейха ценой компромисса с Западом и последующей «модернизации» режима под покровительством США и Англии принадлежал и германский посол в Анкаре фон Папен {72}.

Пребывание Папена на посту германского посла в Анкаре не было почетной ссылкой в отместку за его вечные распри с Риббентропом. «…Посольство в Анкаре, – писал в своих воспоминаниях глава службы СД в Турции Мойзиш, – служило для Германии самым лучшим окном во внешний мир, а потому должность посла в Турции была наиболее ответственной из всех, какие только могла предложить дипломатическая служба Третьего рейха. Об этом свидетельствует назначение на эту должность бывшего канцлера Германии Франца фон Папена… Этот пост отнюдь не был синекурой, и для успеха дела требовалась внушительная политическая фигура» {73}.

Однако что значит «успех дела»? Какого «дела»? Иными словами, в чем видел Папен смысл своей деятельности в Анкаре в качестве дипломатического представителя Германии, помимо задачи сохранения и развития тесных отношений между Германией и Турцией? С момента нападения Гитлера на Советский Союз для себя Папен определял его следующим образом: подрыв усилий, направленных на создание и укрепление антигитлеровской коалиции, с целью подготовки условий для сепаратного соглашения Германии, с одной стороны, Англии и США – с другой. Этот процесс Папен называл «восстановлением мира» во имя спасения «западной цивилизации» {74}. Сохраняя близкие отношения с фашистской верхушкой и личную преданность Гитлеру, Папен уже с конца 1941 г., узнав о масштабах поражения под Москвой, все больше склонялся к мысли, что у Третьего рейха есть только один-единственный шанс уцелеть – добиться развала антигитлеровской коалиции и сепаратного соглашения с США и Англией.

Однако, будучи искушенным, коварным и изворотливым политиком, сохранившим связи и в США, Папен придерживался той точки зрения, что главными союзниками у верхушки рейха в сложившейся обстановке могут стать только время и случай. Его отчаянная попытка, используя Эрла в качестве канала связи, склонить в 1943 г. Рузвельта к перемирию на Западе и согласию на переброску всех немецких войск на Восточный фронт не увенчалась успехом. Считая маловероятным после этого достижение соглашения с президентом США, Папен (и не он один) свои надежды отныне связывал главным образом с поражением Рузвельта на предстоящих осенних выборах 1944 г. в США и с приходом к власти его противников, чей «реализм», как он полагал, позволит им быть благосклонными к нацистской Германии и непримиримыми к Советскому Союзу {75}. У фон Папена было много единомышленников в высшем командовании вермахта и ведомстве адмирала Канариса. Сам адмирал активно поддерживал его игру в «поиски мира» {76}. «Вести войну на выигрыш времени в ожидании событий» – эту формулу с конца 1943 г. нашел приемлемой для себя даже Гитлер {77}.

Опыт и интуиция подсказывали Папену, что вариант с «продажей» американцам и англичанам идеи пересмотра западными союзниками политики в отношении Третьего рейха под аккомпанемент проповедей-предостережений об общей для Запада угрозе «советской экспансии» в конечном счете имеет шансы (хотя и очень слабые) на успех {78}. Правда, непременными условиями такого успеха Папен считал сохранение status quo на Балканах и нейтралитета Турции, а также продолжение немецкого сопротивления на основных фронтах (англо-американцы должны знать, что они имеют дело с сильным противником) до момента, когда начнется закат звезды Рузвельта. Что он не за горами, Папен не сомневался, предсказывая победу антирузвельтовской партии на президентских выборах в США осенью 1944 г. Постоянные контакты Папена и его осведомителей с представителями спецслужб США (и в первую очередь с Эрлом) укрепляли его в мысли, что этот план вовсе не утопичен. Настроения своих собеседников он изучил хорошо, рассматривая их как отражение более общих тенденций во внутренней жизни США {79}. И действительно, в Соединенных Штатах нажим тех, кто выступал против углубления и расширения советско-американского сотрудничества, на правительство Рузвельта с конца 1942 г. все усиливался {80}. Участились нападки и на сам принцип единства антигитлеровской коалиции. Похоже было, что в США кое-кому по душе пришелся даже термин «святотатственный союз», широко используемый крайне консервативными кругами. Опросы общественного мнения давали им повод для оптимизма: большая часть населения благоприятно относилась к переговорам с вермахтом об окончании войны.

Сознавая меру грозившей опасности и не желая вновь столкнуться с той реакцией возмущения, которую вызвала сделка американцев с французским квислингом Дарланом {81}, Рузвельт стремился противостоять этому нараставшему нажиму. В известном смысле эту цель преследовала предложенная им на конференции в Касабланке 24 января 1943 г. формула «безоговорочной капитуляции» Германии {82}. В ряде последующих выступлений президент США публично отмежевался от тех элементов, которые пытались внести раскол в Объединенные Нации {83}. Хорошо осведомленный об антифашистских настроениях широкой американской общественности, Белый дом отрицательно относился к порывам спецслужб перейти дозволенную грань в контактах с представителями Третьего рейха. Многие представления Эрла, касавшиеся этого вопроса, были приняты к сведению, но Вашингтон уклонялся от выражения своего отношения к ним по существу {84}. Моральные и военные обязательства, принятые на себя США на ряде межсоюзнических конференций и встреч в конце 1943 г., еще более ограничили деятельность теневых структур где бы то ни было. Важным итогом на пути сплочения участников антигитлеровской коалиции явилась Московская конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в октябре 1943 г. Как известно, ее участники торжественно заявили, что они будут вести войну до тех пор, пока противник не сложит оружия и не капитулирует безоговорочно. Внимание УСС по-прежнему оставалось прикованным к Болгарии и другим восточноевропейским странам на предмет их выхода из блока агрессоров, но директор УСС генерал Донован (как это явствует из ряда документов), очевидно, получил инструкции из Белого дома обмениваться информацией на этот счет со спецслужбами СССР. Визит Донована в Москву в декабре 1943 г. в этом смысле показателен: шеф УСС беседовал с начальником внешней разведки НКВД СССР П.М. Фитиным о координации усилий обеих стран, направленных на «выключение» Болгарии из союза с Гитлером {85}.

Политические игроки типа Эрла или консервативные таблоиды, систематически атакующие Рузвельта и «новый курс», полагали, что они помогают стране избежать «нехорошего мира», грозящего ей в случае проявления излишней доверчивости к русскому «попутчику» Великого альянса. Рузвельт же был больше озабочен другим – а именно, как сохранить коалицию, одержать победу в «хорошей войне» с гитлеризмом и при этом гарантировать лидерство США в послевоенном переустройстве. В этой связи важно, что практические шаги, предпринимаемые Рузвельтом для блокирования противодействия сплочению коалиции и укреплению двусторонних отношений, подкреплялись обдумываемой (разумеется, не в деталях, но в принципиально важных чертах) стратегией взаимодействия в целях создания в послевоенном мире системы коллективной безопасности с ядром в виде обновленной и реконструированной Лиги Наций и, как говорил Рузвельт, «резервуаром силы настолько мощной, чтобы никакой агрессор не посмел бросить ему вызов». Эту мысль Рузвельт высказал в доверительной беседе с Артуром Свитцером 9 мая 1942 г. (в дни визита Молотова в Вашингтон). Его собеседник, с 1919 г. работавший чиновником Лиги Наций, услышал от Рузвельта его версию разговора с У. Черчиллем, состоявшегося в августе 1941 г. во время работы над Атлантической Хартией на борту крейсера «Огаста» в бухте Плацентия Бей.

По словам Рузвельта (в записи Свитцера), Черчилль, услышав фразу о резервуаре силы, переспросил: «Вы имеете в виду англо-американский союз?» На что президент ответил, будучи готовым услышать этот вопрос: «Я снова ответил, что нет, совсем не это. Мы не можем идти по этому пути. Мы должны иметь в виду коалицию британцев, американцев, китайцев, русских. Даже если вам русские не нравятся, вы все равно обязаны иметь с ними дело. Они слишком велики и сильны, чтобы согласиться на разоружение, и вам будет лучше следовать старой политической теории: если вы не можете заставить кого-либо подчиниться вам силой, сделайте его вашим союзником. Вот тогда вы обретете колоссальную мощь» {86}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.