Стул на цепи

Стул на цепи

В Порхов нагрянул главный врач армии. Нас, консультантов, вызвали к нему. Наверное, он хочет призвать меня к ответу по поводу моей беседы с генералом фон Арнимом. Он появляется в окружении огромной свиты, выходит из моторного вагона, точно предводитель войска, а все мы выстраиваемся перед ним. Отдав дань служебным формальностям, он требует, чтобы я проследовал за ним в вагон для особого разговора. Ага, думаю, началось. В купе он резко налетает на меня:

– Что было нужно от вас генералу фон Арниму? Что вы с ним обсуждали? Я требую подробностей!

– Господин генерал пригласил меня в гости, – отвечаю я подчеркнуто любезно. – Его интересовало хирургическое лечение раненых в районе Холма. По долгу службы я ввел его в курс дела.

– Вы не имеете никакого права обсуждать ни с кем из корпусных генералов или дивизионных командиров медицинские вопросы и организацию медицинской службы. Эти господа ничего в них не смыслят и не разбираются в таких вещах.

Улыбнувшись, я отвечаю:

– У меня совершенно не возникло такого впечатления, господин генерал-майор. Напротив, оба господина проявили большую заинтересованность и любопытство. Господин генерал даже попросил меня поподробнее рассказать ему о некоторых болезнях. Например, о газовой гангрене. Конечно, мы обсуждали и другие вопросы.

– Какие?

– Общего характера.

– Яснее!

– Проблемы развития медицинской службы в настоящее время.

– Иными словами, вы позволили себе критику!

Я молча смотрю на него. Он резко отворачивается и вперяет взгляд в окно. Я упрямо молчу, предоставляя ему слово. После недолгой паузы он с яростью заявляет:

– Ваше поведение мне не нравится. Давайте, скажем так, по-дружески раз и навсегда расставим точки над «i». Я вас знаю. Ваша критика граничит с бунтом. Этот пункт содержит определенные параграфы, господин профессор. Разложение вооруженных сил и прочее. Весьма опасные. Вам понятно?

Если ты со мной так, думаю я про себя, ладно. И отвечаю:

– Слушаюсь, господин генерал-майор.

– И еще кое-что…

Моя непокорность приводит его в бешенство, он срывается и начинает осыпать меня не имеющими никакого отношения к делу упреками и мелкими придирками. На каждый упрек, на каждую придирку я упрямо и совершенно невозмутимо отвечаю: «Слушаюсь, господин генерал-майор».

Постоянно только «Слушаюсь, слушаюсь».

Что я при этом думаю, уже мое дело. В конце концов он выдохнется. Когда он, наконец, замолкает, я словно между прочим спрашиваю:

– Господин генерал фон Арним все-таки получил тот полевой госпиталь, который простаивал без работы? Он хотел его вытребовать.

Тут у него перехватывает дыхание. Он пристально смотрит на меня, еле сдерживаясь от злости. Затем, правда уже приглушенным голосом, злорадно констатирует:

– Значит, это все-таки вы подсказали ему. Я мог бы и сам догадаться. Вы понимаете, что это означает?

– Разумеется, господин генерал-майор! Подкрепление для брошенного полевого госпиталя «масляно-сметанной дивизии», – говорю я чрезвычайно серьезно, а про себя посмеиваюсь.

Он что-то бормочет, однако больше не возвращается к этому неприятному вопросу. Потом вдруг неожиданно, безо всяких переходов, выражает желание узнать, что за большое запечатанное письмо господин инспектор в служебном порядке направил мне лично.

Сделав вид, что не замечаю его любопытства и неуверенности, я деловито сообщаю:

– В своем письме господин инспектор попросил меня написать пять глав о раневых инфекциях, гангрене, столбняке, сибирской язве и прочем для большой книги, которую он планирует издать. Кроме того, на следующем заседании большого ученого совета Военно-медицинской академии в Берлине я должен сделать доклад о противогангренозной сыворотке и присоединиться к работе над проблемами переливания крови. Все это довольно сложные задачи.

– Ах, вот оно что, – протяжно произносит он и, кажется, переключается на другую тему.

Он размышляет. Я опережаю его:

– Само собой разумеется, что я согласился. Вы же понимаете, я не могу отказать господину инспектору.

Он хочет знать подробности. Делает вид, как будто внезапно заинтересовался наукой, однако ему это не удается.

Обсуждая эту тему, мы не сближаемся ни на шаг, между нами по-прежнему пролегает пропасть. По-служебному корректно я прощаюсь и ухожу.

Вскоре после этого разговора происходит история со «стулом на цепи».

Вероятно, лозунг «Враг тоже читает» вдохновил нового начальника никого не подпускать к своему письменному столу, чтобы собеседник не мог увидеть документы или прочесть какую-нибудь записку. Вполне возможно даже, что относительно этого поступило служебное распоряжение.

Адъютант докладывает обо мне. Ничего не подозревая, я захожу в кабинет главного врача и останавливаюсь на приличном расстоянии. Он не обращает на меня никакого внимания, спокойно продолжает читать, заставляя меня ждать, и, в конце концов, когда я начинаю покашливать, бросает:

– Садитесь.

У стены стоит стул. Я подхожу к нему, хочу его взять и поставить рядом с письменным столом. Не тут-то было! Когда я берусь за спинку, звенит цепь. Стул для посетителей крепко прикован к стене цепью.

Я начинаю ворчать:

– Что такое, что за свинство?

Должно быть, он слышит, но никак не реагирует. Он спокойно продолжает просматривать документы и повторяет:

– Присаживайтесь.

Я резко разворачиваюсь и заявляю:

– Спасибо, господин генерал-майор, – и отодвигаю стул в сторону – раздается лязг цепи. – Я предпочту постоять.

Он на это ничего не отвечает. Тон последующего разговора соответствует обстановке. Я по-прежнему стою на расстоянии пяти метров от него и отвечаю на вопросы коротко, по-деловому холодно, давая почувствовать, что возмущен его бестактностью.

С полковником медицинской службы Криглером произошло то же самое, он тоже отказался сесть на прикованный стул.

Вскоре в Порхове состоялся осмотр стационарного военного госпиталя. Новенькому представилась возможность показать себя.

Когда мы проходим по залам, от кровати к кровати, от одного раненого к другому, постепенно его невежество раскрывается самым неблаговидным образом. Больные его мало интересуют. Зато он раздражается из-за любой покосившейся картины, из-за каждой пылинки, рваной простыни, некрасивого температурного листа, и это естественным образом вызывает цепную реакцию, поскольку он ворчит не только на ответственного фельдфебеля или санитара, но и переносит свой гнев сразу же на всех начальников, начиная с ответственных за отделения и заканчивая главным врачом госпиталя, с которым обращается высокомерно и пренебрежительно. Лазарет содержится в ужасном состоянии, говорит он, это заставляет усомниться в дисциплине. И дальше в том же духе. Мы молчим.

Новенький подходит к кровати одного раненого, которому пришлось ампутировать ногу, после чего он никак не может прийти в себя – жалуется на трагедию своей жизни. Внезапно главный врач обрывает его и нагло заявляет:

– Пустяки! С протезом вы сможете ходить даже лучше, чем раньше.

Холодное молчание. Ошеломленный, я подхожу к раненому поближе, чтобы успокоить его, но прежде, чем успеваю сказать интеллигентному пациенту хоть одно доброе слово, он приподнимается и отвечает офицеру медицинской службы с красными лампасами:

– Господин генерал-майор, те руки и ноги, которые подарил нам Господь, не может создать ни один человек.

Бесстрашный ответ. Мы все пристально смотрим на него и с напряжением ждем, как отреагирует генерал-майор. Но кажется, новенький ничего не почувствовал, этот случай его больше не заботит, он направляется дальше.

Теперь мы проходим в другой зал, где лежат пациенты с переломами конечностей. Повсюду тросы, катушки и грузы. Каждый раз хирург называет вид перелома. Внезапно генерал-майор оборачивается и спрашивает меня:

– Скажите-ка, профессор, что, собственно говоря, означает скелетное вытяжение?

Я понимаю, он учился на гинеколога. Гинеколог вовсе не обязан знать о скелетном вытяжении сломанных конечностей. Но сейчас он главный врач армии, в его ведении находятся госпитали и раненые. И вот он задает просто позорный вопрос, свидетельствующий о постыдном невежестве. Мы в замешательстве. Вдруг, в эти неловкие секунды, один произносит то, что на уме у каждого. Наш рентгенолог, стоящий позади всех, отчетливо бормочет: «Вот это да, откуда только взялся этот олух?»

Однако наш новенький не только вызывающе высокомерен, но, по-видимому, еще и туговат на ухо. Просто мастер все пропускать мимо ушей! Рентгенолога, видного специалиста в своей области, никто не беспокоит, до ссоры или скандала дело не доходит. Когда группа направляется дальше, я отвожу его в сторону:

– Дружище, главное – молчите. Господин гинеколог, скажем так, врач, который оказался на распутье. В мужчинах он ничего не смыслит. Ему не повезло, поскольку в госпиталях только они и лечатся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.