Часть 3 СТАЛИН И ВОЙНА. МИННОЕ ПОЛЕ КЛЕВЕТЫ
Часть 3
СТАЛИН И ВОЙНА. МИННОЕ ПОЛЕ КЛЕВЕТЫ
55-я годовщина со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина была отмечена широко. По всем основным каналам телевидения 5 марта прошли большие передачи. НТВ и ЦЕНТР захватили даже и следующий день. Общее впечатление: многие теледеятели осознали, наконец, невежество, тупость и гнусную лживость таких авторитетов, как Радзинский, Володарский, Розовский, и в этот день не допустили их до экрана, а ведь они, поди, рвались. Привлекли людей, еще лично знавших вождя — его приемного сына Артема Федоровича Сергеева, увы, недавно скончавшегося, сотрудников охраны Новикова, Кузнецова, генерал-лейтенанта Левашова и других людей, трезво и здраво смотрящих на великую историческую фигуру. Они спокойно и убедительно говорили о Сталине. Словом, господа присяжные заседатели, лед тронулся.
Но, откровенно говоря, мне лично без антисталинистов, сталинофобов и сталинофагов уже скучно. Ведь как занятно было смотреть на их перекошенные злобой мордашки, на ужимки, приплясывания и гневные антраша, как уморительно было слушать их полоумный бред. И ведь это с хрущевского почина пятьдесят годочков кряду! И все по возрастающей! Да нет, надо начинать еще с Троцкого. А Лев Давыдович — это ж фигура! Мыслитель, теоретик, живодер…
Да, говорю, не хватало мне этих антропофагов. Я подумал: ну, почему бы для разрядки не выпустить на экран, допустим, критика Станислава Рассадина. Он бы прочитал строки Пастернака о Сталине:
А в эти дни на расстоянье
За древней каменной стеной
Живет не человек…
Тут он прервал бы цитату и разъяснил нам, как читателям «Новой газеты»: «Поэт сказал о Сталине главное: не человек!» Правда, там продолжается так:
…Живет не человек — деянье,
Поступок ростом с шар земной.
Но Рассадин из тех критиков, которые считают: не важно, что написано, главное — как процитировать.
Похожее изречение приписывают именно Сталину. Последний раз я слышал его в дни президентской предвыборной кампании из уст министра сельского хозяйства Гордеева: «Сталин говорил: „Не важно, как проголосуют, главное — как подсчитают“». Я сильно подозреваю, что этот министр в жизни своей ничего слаще репы не едал и долгие годы держал свои могзовые извилины на голодном пайке.
Во-первых, за Сталина, за Советскую власть всегда голосовали, как недавно в Мордовии за Медведева: 97–98 %. Так что хитрить и жульничать, как в Мордовии, просто не было никакой необходимости. А вспомните референдум о единстве Советского Союза: за — 76 %! Эффект повыше медведевского.
Во-вторых, Сталин был поумнее вечно унылого Алексея Гордеева и если бы так действительно думал, то никому бы этого не сказал. В отличие от нынешних кремлевцев он не дурил головы с помощью таких диких слов, как транспарентность и т. п.
Хорошо было бы послушать в эти дни еще и писателя Дмитрия Жукова. Он мог бы повторить увлекательнейшую историю, в год юбилея Победы рассказанную читателям «Литгазеты». Когда, говорит, Сталин летел на конференцию в Тегеран, где его ждала встреча с Рузвельтом и Черчиллем, то за его самолетом плелся по небу большой дирижабль, а под ним болталась на ремнях большая дойная корова.
Что такое? Зачем? А, видите ли, говорит, Иосиф Виссарионович очень любил утречком выпить стаканчик парного молока. Вот и везли. И так убедительно Жуков об этом рассказал, словно сам эту корову и доил, сам и молочком товарища Сталина угощал: «Иосиф Виссарионович, не угодно ли?» А когда конференция кончилась, корову опять привязали к дирижаблю и поволокли в Россию. Ну, не персам же оставлять! Товарищ Сталин был человеком образованным, помнил, что эти персы Грибоедова растерзали.
Я тогда написал Жукову письмецо: дескать, старик, а что дальше-то с коровой было? Он почему-то не ответил. А я так думаю: прибыв в Москву, Сталин сказал: «Дима, когда прилетит дирижабль, возьми ты эту буренку себе. За доблестную службу отечеству награждаю тебя медалью „За боевые заслуги“ и прилагаю к ней дойную корову. А у меня еще есть. Время трудное, пригодится». И действительно, Жуков взял корову, и на ее молоке взрастил своего сына Сашеньку, расторопный мальчик вырос, мы вот уже лет пятнадцать созерцаем его в роли вице-премьера ельцинско-путинского правительства. Ах, как жаль, что мы не услышали еще раз эту милую историю!
* * *
Можно было бы 5 марта предоставить слово и Андрею Фурсову, историку, и Валентину Белоконю, технарю, как он сам себя представляет, из журнала «Политический класс», который ведет Виталий Третьяков, знаток золотой латыни.
Для этих «классиков» характерно, что Сталин у них — «вождь народа» в кавычках; сталинский гений — «пресловутый»; «империалистические державы» — тоже в кавычках. Все, мол, это советская пропаганда. А вот антисоветчики Солоневич, Иван Ильин — это для них большие авторитеты.
Начинают «классики» с суровой претензии к вождю народа: «Почему Сталин как бы не заметил гибели 17 тысяч жителей Белграда под немецкой бомбежкой 6 апреля 1941 года?» Ишь, какая даль их заботит, спать не дает. А не приличнее ли задать вопрос: «Почему совсем недавно Ельцин и его преемнички как бы не заметили еще страшнее бомбежку того же Белграда? Почему и усом не повели при захвате американцами Афганистана? Почему бандитский разгром Ирака был назван всего лишь „ошибкой“?» «Классики» молчат…
Но зато мы могли бы услышать от них, как «пресловутый сталинский гений нацелился на раздел Британской империи», как Сталин рвался в Антикоминтерновский блок, т. е. мечтал антисоветскую ось Берлин — Рим — Токио дополнить советской Москвой. Ну, совершенно так же рвался, как ныне русофоб Ющенко — в НАТО. И ради этого Сталин, оказывается, готов был даже «ударить по Британии» — для начала разбомбить Скапа-Флоу, главную базу английского флота.
Вы, читатель, вероятно, скажете: «Хватит заливать-то! Где доказательства?» Где? А вот они: был создан самолет АНТ-58 (Ту-2), который мог долететь до этого Скапа, — какие вам еще доказательства? А подводные лодки строили, а крейсера класса «Чапаев» для чего, как ни для нападения на Англию.
Технарь все обосновал и даже подсчитал: «В глазах стратегов Коминтерна, готовивших избавление мирового пролетариата от оков империализма, эта база не могла не фигурировать в качестве важнейшей цели». И тут же неопровержимые математические выкладки: дальность полета Ту-2 — 4200 км, а от Мурманска до этого Шкапа — 2000. «Совпадение вряд ли случайно». То есть можно долететь, разбомбить и вернуться. И вот говорит: «Сталин, Берия и Молотов ждали из Берлина одобрения участия наших ВВС в ударе по Британии». А на дворе-то, как можно понять, стоял еще только 1936 год, Берия сидит пока в Тбилиси. Но ждали-ждали весточки — не дождались: «Гитлер пренебрег…» Фу-ты ну-ты! Какой гордец… Любопытно, а в скольких километрах от средней школы жил технарь и посещал ли ее в свое время?
Очень интересно насчет Скапа-Флоу! Однако никаких доказательств того, что Сталин сидел и ждал весточки от фюрера, технарь не дает, как и свидетельств пылкой любви Сталина к Антикоминтерновскому пакту, — их нет. Зато технарь приводит слова, будто бы сказанные А.Н. Туполевым в апреле 1939 года: «Наш главный противник — Англия со своим мощнейшим флотом, который вполне можно разгромить с воздуха». Ну, если Туполев действительно так думал и говорил, то простим это гению: он не политик, не философ, а конструктор самолетов. Но все же крайне сомнительно, что умный образованный человек и в 1939 году еще не понимал, кто наш главный враг. Хотя, конечно, с воздуха можно разгромить многое, например, — журнал «Политический класс».
Так что же получается из слов технаря? Получается странное дело: громить Скапа-Флоу собирались не Сталин, не «стратеги Коминтерна», а Анатолий Николаевич Туполев и никто больше.
О Коминтерне же и его «стратегах» технарь живет представлениями 20-х годов: в конце 30-х они никакой роли уже не играли, о мировой революции молчали и вскоре были прикрыты.
А что Англия? Ее прогитлеровская политика умиротворения, венцом которой был мюнхенский сговор, представьте себе, была «не ошибкой и не глупостью. То был курс на сохранение Британской империи». Ах, какой свежий взгляд, мать твою за ногу! Нет, господа мыслители, политика эта была глупостью, трусостью и шкурничеством. Ее глупость доказывается уже тем, что Британская распрекрасная империя после войны приказала долго жить. Остальное в доказательствах не нуждается. И все произошло без коварных сталинских бомбежек Скапа-Флоу.
Поразительно, что об этих фантастических «ударах по Британии» возвещается ныне, когда стало достоверно известно о запланированной Черчиллем на 1 июля 1945 года операции «Немыслимое» — удару по Красной Армии в Германии. Справьтесь у Фалина.
* * *
И вот что еще крайне интересное сообщают нам три классных мудреца. «Хотела ли мировой войны американская правящая верхушка второй половины 30-х годов? Безусловно… Война была необходима для США… Рузвельт не только знал о готовящемся нападении японцев на Перл-Харбор, но провоцировал его». То есть плевать ему было на гибель более трех тысяч моряков, 8 (а не 4, как уверяет один «классик») линкоров, 6 крейсеров (даже не упомянутых им), 272 (а не «почти двухсот») самолетов — Рузвельту лишь бы война началась. Так ведь это предатель, а не президент! Почти как наш Ельцин. (Кстати, классик, Перл-Харбор это не 4, а 7 декабря 1941 года). К тому же: «Хотел ли мировой войны Сталин? Теоретически — да». А цитаткой Ильина тут же уверяет — и практически. Оказывается, только «Германия не была готова к мировой войне и воевать всерьез после захвата Польши не собиралась».
Господи Боже мой, да почему до сих пор всех троих этих классиков не объявили «Лучшими немцами» и не выдали, как Горбачеву, какую-то морковку? Мало того, что к западной клевете на нашу родину они измыслили новые вороха малограмотного вздора, но еще и Гитлера наделили белыми крылышками.
Объяснили бы, почему же этот миротворец, «не собирался воевать всерьез», но через восемь месяцев ударил по хлопавшим ушами французам, англичанам, бельгийцам и в несколько недель раздолбал их. Разжевали бы, почему сразу после разгрома Франции уже 21 июля 1940 года Гитлер распорядился составить план «Барбаросса». Или вы об этом плане ничего не слышали и не знаете, о чем он, или он был составлен не всерьез, а в шутку, как нацпроект Медведева по сельскому хозяйству? Оказывается, во всем виноват не Гитлер, а, видите ли, госпожа Ирония: «По иронии судьбы руководитель государства, в 1939 году хуже других готового к мировой войне, развязал ее». Бедный Адольфик!..
О предвоенном времени один пишет в духе Волкогонова, как о «союзе между Гитлером и Сталиным», второй в духе Радзинского — как о «дружбе с нацистской Германией». Да, мыслители, это был «союз», это была «дружба» — с ножом за голенищем у обоих.
О нападении фашистов на «союзника» и «друга» один пишет, как известный Правдюк: «немцы нарушили (!) советскую границу». Второй — о всей Великой Отечественной войне: «советско-германский конфликт», в ходе которого, уверяет, Геринг даже дал приказ не бомбить авиационные заводы. Господи, да где ж ты, всезнайка, раньше был? Я как раз в начале войны работал на авиационном заводе № 266 им. Лепсе в Москве на Мочальской (ныне им. Ибрагимова) улице. И мы-то, дураки, эвакуировали завод в Киров. Ведь сколько трудов, какие мытарства! Кабы знать нам о деликатности висельника Геринга…
А вот как подается разгром немцев, наша победа: «СССР перетер (!) своим пространством и людской массой вермахт». Какой битый фриц не подписался бы под этими словами? Пространство — это политая нашей и немецкой кровью советская земля, масса — это миллионы погибших в боях бойцов Красной Армии и миллионы истребленных мирных граждан. Нет, нет, это лучший из лучших немцев! Хотел бы я видеть его в роли той «терки».
Да еще вот что: «Без СССР в 1945 году США не одержали бы таких блистательных побед». Ну, пособили мы им, поддержали, на подхвате были, и только. Об этом и уж такой игривый картежный подзаголовочек к статье — «Советско-германский покер в американском преферансе». Товарищ Третьяков, неужели и здесь не охватило вас желание бросить в корзину сочинения этих умствующих инфузорий?
А какие блистательные победы были у американцев в 1945 году? Немецкие войска расступались перед ними да сдавались в плен. О, дайте срок, эти историки да технари скоро будут уверять, что Берлин-то взяли американцы! И у них еще поворачивается язык лепетать: «Я как русский…»
* * *
Да, жаль, что всех этих антисоветчиков да сталинофагов не выпустили на экраны для потехи публики, но моя тоска по ним была вполне удовлетворена 6 марта во время главного события этих дней — поединка на НТВ Александра Проханова и Николая Карловича, последнего из династии Каролингов, начало которой в VIII веке положил Пипин Короткий.
Когда я включил НТВ, голосов телезрителей за сталиниста Проханова было почти на 8 тысяч больше, чем за потомка Пипина Короткого.
Поединок напомнил мне давний фильм «Перед судом истории». Его главным героем был известный русский националист, депутат Думы, принимавший участие в процедуре отречения царя Николая, Василий Витальевич Шульгин. Я познакомился с ним в 1967 году в Гаграх, в Доме творчества. Они с женой сидели в столовой за соседним столиком. Меня, конечно, распирало любопытство, и я нашел повод заговорить. Познакомились. Порой после завтрака мы прогуливались по набережной, к нам присоединялся и упоминавшийся Дмитрий Жуков, тогда еще не подаривший «Литературке» сталинскую корову.
Шел год 50-летия Октябрьской революции и, естественно, беседы наши касались и этой темы. На наши распросы, как он смотрит на все то, что видит вокруг, он отвечал: «Мы, русские монархисты, хотели видеть Россию могучей и процветающей. Большевики сделали ее такой. И это меня с ними мирит». Что ж, мудрый старик. Ему было тогда девяносто лет, и я впервые в жизни видел человека такого возраста. Следующим повстречавшимся мне долгожителем был Лазарь Моисеевич Каганович, к которому я попал на его последний день рождения в 1991 году, когда ему исполнилось 98. Помню, он особенно призывал быть бдительными по отношению к Гавриилу Попову. Чубайса, Немцова, Собчака, кажется, еще не было на горизонте. Впрочем, это другая история.
А фильм «Перед судом истории» строился как беседа в разных интерьерах, в том числе в недавно построеном Дворце съездов, Шульгина с каким-то историком, возможно, это был отец Сванидзе, секретарь парткома Политиздата.
И вот перед нами был человек, за плечами которого десятилетия бурной политической деятельности, долгие годы эмиграции, крушение монархических идеалов, несколько знаменитых книг и несколько лет во Владимирском централе, да еще отличный русский язык и благородные манеры, а против него — нечто безликое, безымянное, скучное с языком политброшюр. Разумеется, все человеческие симпатии были на стороне Шульгина. Фильм, как идеологическую диверсию, вскоре сняли. Может быть, по докладной записке одного из Каролингов.
Вот и теперь. Передо мной был широко известный талантливый писатель, главный редактор острой и яркой газеты, человек богатейшей биографии, свидетель и участник многих военных конфликтов в разных углах планеты, он говорил так убежденно и страстно, словно от этого зависела его жизнь, а против него стоял и что-то бубнил облысевший и поседевший на вранье карлик ельцинской демократии, за спиной которого не было ничего, кроме коридоров Политиздата (когда папе носил обед) и телестудий. Но сопоставьте его еще и с Шульгиным. Тот, будучи одним из первых воителей против Советской власти, еще и отведавший по милости коммунистов тюряги, примирился с ними, а этот, всю жизнь жравший по три советских пирожных сразу, все проклинает ее. Ну, конечно же, это болезнь, патология, хроника. И уже, видимо, лечение бесполезно…
А Проханов опережал противника уже на 15 тысяч голосов…
* * *
Но что же этот бурбон бубнил? Господи, да все то же! «Сталин перетрусил в начале войны…» И знать, со страху к должности Генсека и главы правительства в первые же недели взвалил на себя посты председателя Ставки, наркома обороны и Верховного главнокомандующего, т. е взял полную ответственность за судьбу страны.
«Немецкие потери в пять раз меньше советских!..» Будто не знает попка, что немцы намеренно, сознательно, по плану уничтожали мирное население, а мы спасали от голода и немцев, и поляков, и венгров… «Александр Солженицын, которому однажды загнали раскаленный шомпол в задний проход, свидетельствует…» Да не ему загоняли-то, а одной ныне вдовствующей тувинке, и не в задний, и не однажды, и не шомпол, хотя, конечно, и раскаленный… Почитайте хотя бы книгу Александра Островского о Солженицыне «Прощание с мифом», на худой конец мою — «Гений первого плевка». Там все сказано о шомполах.
Тут получила слово одна из судий — высокая русская красавица, чем-то напоминающая Аллу Гербер. Она негодовала: «До сих пор многие важнейшие документы о репрессиях засекречены!» Однако по памяти называла номера каких-то приказов, цитировала какие-то директивы — да откуда взяла при такой засекреченности? Кроме того, красавица не соображает, что в стране произошла антисоветская контрреволюция и ее творцы, а также их подпевалы Каролинги используют любую возможность, чтобы опорочить Советскую эпоху и ее деятелей. Вот свежайший пример.
8 марта один из помянутых творцов, справедливо осуждая некоторые страны за признание независимости Косово, сказал: «Они следуют по пути Советского Союза, где признавалось право наций на самоопределение вплоть до отделения!» Дескать, ха-ха, следовать советскому примеру — ничто не может быть глупей и позорней. Даже ради праздника не мог удержаться.
Ему неведомо, что во всем мире умные правители взяли многое из уникального исторического опыта его Советской родины, презираемой им. По своей должности он обязан знать бы, что право-то на отделение признавалось, но ведь при четких конституционных условиях. Во-первых, численность нации должна быть не меньше миллиона человек. Во-вторых, нация должна иметь внешнюю границу. Наконец, обязателен был плебисцит.
В соответствии с этим, например, Эстония, где эстонцев было около 900 тысяч, долгие годы не имела права выхода. А Татарская Республика, Чувашия и Мордовия, Чечено-Ингушская АССР и обе Осетии не могли иметь его никогда.
А ваши воспитатели Горбачев, Ельцин да Собчак безо всяких плебисцитов распахнули ворота перед националистами Прибалтики и других республик. Вот о чем вам сказать-то надо бы, учитель. А вы все пилите советский сук, на котором двадцать лет сидели, свесив ножки.
И ведь не приходит ему в светлую голову вопрос: «И какая же нация за 75 советских лет воспользовалась правом на отделение?» Представьте себе, ни одна. Нигде и разговоров об этом не было. Хотя еще очень давно и ставился вопрос, например, в Абхазии о выходе из Грузии и присоединении к РСФСР.
А при вас все разбежались, вернее, вы сами всех разогнали, ибо за сохранение Союза, как уже упоминалось, прологосовало 76 %, но вы наплевали на волю народа. А теперь вопрошаете — хоть плюй в глаза: «Кто спросил чехов, кто спросил поляков, хотят ли они иметь на своей земле американские базы?» Никто. А кто спросил русских, хотят ли они ликвидации нашей базы на Кубе? Кто спросил татар и чувашей, хотят ли они ликвидации нашей базы во Вьетнаме? Кто спросил армию, хочет ли она, чтобы ею командовал специалист по двуспальным пружинным кроватям? Кто спросил писателей, артистов, художников хотят ли они иметь министром культуры малограмотного провокатора с такой малохудожественной ряшкой?..
Я взглянул на табло: Проханов обгонял антропофага уже почти на 20 тысяч голосов…
* * *
А мадам, похожая на Аллу Гербер, стращала: «Знайте, господин Проханов, все ваши выступления, превозносящие Сталина, фиксируются, документируются, копируются. И придет час, когда вы ответите за все!» И было не ясно — перед кем? Перед ЦРУ, что ли? Да уж это была не Карла ли дель Понте?
Тут возник ведущий передачи, сам товарищ Соловьев, с вопросом к Проханову: «Какая разница между Сталиным и Гитлером?» Не помню, что ответил Александр, но я бы возмутился идиотским вопросам: «Как это какая разница? Сталин есть Сталин, а Гитлер — жертва культа личности. Это все знают. А вот Соловьев и Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Какая тут разница? Ведь оба за свои проделки заслуживаете булавы Ильи Муромца, но один ее уже получил, а когда получит второй?»
Жена чем-то отвлекла меня от телевизора, а когда я вернулся, на табло светился перевес в пользу Проханова уже в 23 тысячи голосов. Ведущий должен был бы прекратить поединок за несоответствием весовых категорий дуэлянтов и за явным преимуществом Проханова над Каролингами. Но Соловьев этого не сделал, у него свой хитрый расчет. Ведь бригаду судей он всегда подбирает из своих демократов. Поэтому очень часто у него вовсе не поединок, а у одного патриота шесть противников: тот, кто у барьера, четыре судьи и сам Соловьев. Как правило, подобранная им бригада в глазах телезрителей терпит крах, но это ничуть не смущает ведущего, и в следующий раз он сформирует такой же отряд. Ну разве это не заслуживает булавы!
Слово получила внучка знаменитого кукольника Сергея Образцова. Он девяносто лет прожил в согласии с фамилией образцовым советским гражданином, которого власть осыпала милостями: народный артист, лауреат Сталинской и Ленинской премий, Герой Социалистического Труда, пять орденов Ленина — и вдруг на 91-м году скурвился: «Ненавижу Советскую власть! Слава освободителю Ельцину!» И тут же преставился.
Внучка выступила вполне в духе свихнувшегося дедушки.
И вот — конец! У Проханова перевес в 25 тысяч голосов. По-моему, такого никогда не было. О чем это говорит? Народ проснулся. Поняли, свободы, гения и славы палачи? Это был Божий суд, наперсники разврата! Беги, Сванидзе, к Анпилову, выпроси у него майку с портретом Сталина.
* * *
А в самом конце минувшего года ТВ закатила многосерийную телепередачу «Большой театр товарища Сталина». Автор — Боровик Генрих Авиэзерович, именующий себя Аверьяновичем. Он начал с того, что вот, мол, наша молодежь уже и не знает, пожалуй, кто такой Сталин, поэтому я кое-что напомню из биографии нашего диктатора…
Господи, как человек оторван от реальности! Да ведь вот уже почти пятьдесят лет его единомышленники от Хрущева до Радзинского на телевидении, в газетах, издательствах, в кино только тем и заняты, что долдонят о Сталине. Все обсосали, все оболгали, все извратили…
А с большим запозданием в ответ на потоки лжи принялись за дело и те, кто хочет, чтобы народ, особенно молодежь, знал правду о Сталине. Недавно зашел я в большой книжный магазин «Москва» на улице Горького. Так там целые стеллажи забиты новыми книгами о Сталине, как русскими, так и иностранными. Ему при жизни не могло и присниться столько книг о себе. Причем иные, как, например, «Сталин» Ю. В. Емельянова, «Сталин в жизни» Е.Н. Гуслярова, «Сталин. Уроки жизни и деятельности» С.Н. Семанова, «Рядом со Сталиным» Г.А. Куманева изданы прямо-таки роскошно: золотое теснение, золотой обрез, обилие прекрасных фотографий, научный аппарат да некоторые еще и в двух томах. И эти книги раскупают. А по соседству лежат два серых тома «Двести лет вместе» лютого сталинофоба и коммунофага Солженицына, уже несколько месяцев лежат. На днях увидел по телевидению: и в Минске лежат на книжных прилавках. Так и будут лежать лет двести.
Словом, Боровик и его заединщики добились своего: возникла и все ширится подлинная сталиниада, притом всемирного характера. А вот кто такой сам Боровик, молодежь, пожалуй, действительно не знает. Откуда! И есть смысл кое-что поведать.
* * *
Генрих Аверьянович Боровик, член КПСС с 1953 года (вероятно, вступил в дни всенародной скорби о Сталине) — фигура грандиозная. Родился он в упомянутом Минске, но высшее образование получил, конечно, в столице — окончил Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Потом в этом блатном вузе учился и его сын. Как иначе!..
Сразу после окончания института, повторю, юный Генрих рванул в партию большевиков и начал энергичную литературно-карьерную деятельность, в чем много преуспел. Сперва устроился в престижный «Огонек», потом стал корреспондентом не менее престижного агентства «Новости» и обозревателем на радио и телевидении, — ну, это уж вообще!..
В качестве корреспондента объездил весь мир, кроме Занзибара. Одновременно еще до нынешней демократической катавасии сочинил и издал десятка два замечательных книг, да полдюжины замечательных пьес, да не меньше замечательных киносценариев. Вы, читатель, все их, конечно, помните: «Человек с Пятой авеню», «Человек перед выстрелом», «Человек после выстрела» и т. п. В самом деле, как можно забыть, допустим, замечательный роман «Пролог» хотя бы по той причине, что Н.Г. Чернышевский свой роман под таким же заглавием закончить и опубликовать не смог, Генрих же Авиэзерович опубликовал, и мы ночами стояли в очередях за его романом. А пьесы «Агент 00», «Весна в Лиссабоне», «Осень в Вашингтоне», «Зима в в Буэнос-Айресе», — забыть ли, с какой страстью там обличался «американизм»!
И вот уже он не только член Союза писателей, но и секретарь его правления, председатель Советского и вице-президент Всемирного комитетов защиты мира да еще и главный редактор журнала «Театр», который в надлежащий срок он передаст в надежные руки Михаила Швыдкого, матерого культуртрегера и защитника матерщины. Позже был председателем какой-то не то Федерации, не то Ассамблеи мира и согласия, главным редактором таинственного журнала «Passport to the New Wolrd», членом Правления загадочной Внешнеполитической Ассоциации и, конечно же, еще был и нардепом СССР. Словом, этим ассоциациям, федерациям, как и публикациям, нет числа в бурной жизни титана Боровика…
Как из рога изобилия сыпались на Боровика дары советской власти: две Государственных премии (1977 и 1986 гг.), премии им. А. Толстого, им. Воровского, кажется, еще и Циолковского. Даже болгары выдали ему свою Государственную премию. За что? Не знаю. А какие ордена! Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции, Дружбы народов… Как у Горбачева. Не получил, разве что, лишь орден Подвязки да титул барона.
Как же человек всего этого достиг? Главным образом, конечно, благодаря таланту беспощадного разоблачителя американского империализма. Похлеще Познера лютовал! Но не только в этом дело. Ему помогали широко шагать, обильно загребать и такие, например, штучки. Идет большое собрание московских писателей. Звучат вдохновенные речи: «Перестройка!»… «Ускорение!»… «Новое мышление!»… Берет слово Генрих Аверьянович: «Да, да, всем нам надо перестраиваться, надо мыслить по-новому. Но, к счастью, есть среди нас человек, которому не надо перестраиваться, он давно перестроился, он всю жизнь думает и пишет по-новому. И нам остается только брать с него пример…»
Все замерли: о ком это он? А Боровик со счастливой улыбкой обращается в сторону председателя Союза писателей Г.М. Маркова и радостно восклицает: «Этот человек — наш дорогой Георгий Мокеевич, живой классик, дважды Герой и член ЦК!..»
А взять его выступление на XIX партконференции. Сколько в ней было хвалы руководству партии и страны, прежде всего в лице Горбачева! Наша родина, говорил Боровик, подобна самолету, который так долго сидел в болоте, что весь проржавел. Но вот благодаря необыкновенному мастерству Первого пилота самолет помчался по трясине и взмыл в небо. Чудо чудное! Диво дивное! И теперь «нам надо перестраивать самолет на лету, чтобы сделать его первоклассным!»
Представляете? На лету! Как в невесомости. Именно за такие речи Горбачев давал высокие посты и большие награды.
* * *
Боровик особенно усердствовал на телевидении в разоблачении империалистов вместе с Валентином Зориным. Но у того хватило ума теперь не высовываться, а этот вот переключился на разоблачение Иосифа Виссарионовича и выдал многосерийную телепередачку.
Генрих Авиэзерович и в молодые-то годы не особенно отличался своеобразием и свежестью умственных усилий, а уж теперь-то, когда ему идет восьмой десяток… Не удивительно, что его передача явилась собранием чужих замыслов, бородатых баек о Сталине и о Советском времени. Начать хотя бы с заглавия и сюжетного стержня, с намерения представить Сталина «режиссером» политического театра. Даже Б. Илизаров отмечает: «Многие говорят о Сталине, в том числе наш известный драматург Эдвард Радзинский, как о ярком режиссере собственного политического театра». Да, ваш драматург Радзинский вместе со «многими» говорит о Сталине именно так. Вот и Боровик заодно с теми же самыми «многими», только просто «театр» он превратил в «Большой театр». И дальше у него все в духе единства или даже прямого повторения того, что уже было у «многих». А «Большой» означает лишь возросшую степень лживости. Впрочем, Сталин и для Илизарова ведь только «один из героев, взобравшихся на сцену XX века».
Вот замшелая побрехушка о том, как то ли Ежов, то ли Берия решил арестовать Буденного. К нему на дачу явился вооруженные наряд. А у Семена Михайловича еще со времен Гражданской войны и тачанок Первой конной стоял под кроватью пулемет «Максим» и ящик патронов в лентах. Он тотчас его вытащил, прочистил, смазал, вставил ленту, взгромоздил на подоконник и давай поливать свинцом пришельцев. Одновременно звонит Сталину: «Погибаю!» Гору трупов наколошматил. Только так и спасся. Откройте книгу драматурга Радзинского «Сталин» — вы это там найдете.
А вот побасенка о Рокоссовском накануне войны. «Привели его к Сталину. Тот не сказал „Здравствуйте!“, а прямо: „Рокоссовский, что-то я вас не видел давно. Где вы были?“ — „Я сидел в лагере, товарищ Сталин“. — „Нашел время сидеть!“».
Во-первых, Сталин не мог не поздороваться. Во-вторых, последний раз я видел эту заплесневелую лапшу в книге Б. Сарнова «Перестаньте удивляться». Ведь оба сочинителя не соображают, что Сталин до войны и не знал комдива Рокоссовского. Они уверены, что он так и родился знаменитым маршалом с орденом «Победа» и с двумя Золотыми звездами на груди.
Еще: «Сталин очень хотел быть российским вождем, русским царем, русским диктатором». И это вслед за Сарновым. Тот в данном вопросе даже пошел на подделку сталинской речи в связи с капитуляцией Японии. Но ведь нет же ничего странного, тем более предосудительного в стремлении нерусского руководителя страны, в которой большинство составляют русские, чувствовать себя русским и таким выступать перед всем миром. Это вполне понятно. Английский премьер Дизраэли, еврей, фигурировал как англичанин. Гораздо труднее понять, почему орденоносец и лауреат Авиэзерович именует себя Аверьяновичем.
А еще оратор поведал о том, как в Кремль пришел к Сталину в мирской одежде священник, с которым тот учился в духовной семинарии, и вождь сказал, имея в виду его одежду: «Меня боишься, а Бога не боишься?» Тоже «блуждающий сюжет» антисталиниады… Вот так они и воруют друг у друга байки, анекдоты, хохмы, мусолят их и слывут прогрессивными интеллектуалами.
Такого же пошиба блуждающая чушь о том, будто Сталин грозил Н.К. Крупской: «Мы подыщем Ленину другую вдову». Боровик думает, что это было бы так же просто, как из полилауреата Авиэзеровича сделать вроде бы колхозника Аверьяновича.
То же самое следует сказать о замусоленном обвинении Сталина в «органическом презрении к человеческой жизни». Даже не о равнодушии, не о безразличии, а о презрении да еще органическом — вот до чего оборзел Генрих Авиэзерович! Тут, по-прежнему отталкиваясь от Радзинского, он его даже превзошел.
Но когда наш летописец пробует не семенить вслед за другими мыслителями демократии, не таскать чужое, а говорить что-то от себя лично, то это очень похоже на интеллектуальное харакири. Его дремучесть во многих вопросах выглядит даже таинственно, если принять во внимание, что ведь писатель же, великий борец за мир, разоблачитель «империи зла». Ну, должен такой человек понимать хотя бы то, что обвиняемый и подсудимый это совсем не одно и то же. Не понимает! Или — должен соображать, что почти все сказанное им легко проверить, а многое напрочь опровергается даже легким усилием памяти или обращением к источнику. Не соображает! И вот мы услышали его суждение из области, казалось бы, профессионально очень близкой Боровику: «Константин Симонов совершенно искренно написал известные строки:
Мы так вам верили, товарищ Сталин,
Как иногда не верили себе…»
Строки действительно очень известные, и тем более надо бы знать, что, во-первых, там не твердое «иногда», а предположительное «может быть», что гораздо правдивей и глубже. Во-вторых, это написал не Константин Михайлович, а Михаил Васильевич. Первый из них в осажденной и «похожей на Мадрид» Одессе тоже совершенно искренно написал вот что:
Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?
Ты слышишь нас, мы это твердо знаем.
Не мать, не сына в этот грозный час,
Тебя мы самым первым вспоминаем…
В тот грозный час это было точным выражением нашего государственного чувства тревоги прежде всего за родину и, разумеется, отнюдь не противоречило нашим чувствам к родным и близким, что усматривают здесь некоторые фуршетные патриоты. Так вот спрашивается, чего ты, борец за мир, изображаешь себя знатоком поэзии, если для тебя что Исаковский, что Симонов — все одно.
Или: «Тридцать седьмой год. Год поразительных по цинизму постановок в Октябрьском зале Дома союзов. Это были помпезные постановки: охрана, прожектора!..» Не соображает или уже память отшибло, что охрана всегда присутствует на всех судебных процессах. Прожектора? Да как же без них, если идет киносъемка, а она шла. Где ж тут помпезность?
Лион Фейхтвангер, присутствовавший на суде, то же самое описал так: «Помещение, в котором шел процесс, не велико, оно вмещает примерно 350 человек. Судьи, прокурор, подсудимые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде. Ничто не отделяло суд от сидящих в зале. Не было также ничего, что походило бы на скамью подсудимых; барьер, отделявший подсудимых, напоминает скорее обрамление ложи. Сами подсудимые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали на публику».
Сравните, Боровик, это с тем, что нередко в наши дни при супердемократическом режиме передают по телевидению из зала суда: охрана, прожектора это само собой, но еще и наручники, и железная клетка, в которой, как пойманные волки, сидят подсудимые. Вот помпезность так помпезность! Со звоном и в полоску. За все время советской власти ничего подобного не было. Как не было и милиционеров с дубинками. Все это достижения демократии Ельцина — Путина. И кстати сказать, Боровик, вы видели у полковника Буданова, отданного Верховным главнокомандующим под суд, хоть раз газетку в кармане?
Опять он же, Фейхтвангер: «Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру (а Боровик и называет Сталина его режиссером. — Авт.), то ему, вероятно, потребовалось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от подсудимых такой сыгранности… Короче говоря, гипнотизеры, отравители и судебные чиновники помимо всех своих ошеломительных качеств должны были быть выдающимися режиссерами».
Боровик: «Показания обвиняемых звучали приблизительно так: „Я верный слуга иностранных разведок, вынашивал подлые планы… Я, подлая собака империализма…“». Боровик, назовите хоть одного подсудимого, назвавшего себя «подлой собакой» — Пятаков? Радек? Сокольников?
А Фейхтвангер свидетельствовал: «Признавались они все, но каждый на свой манер: один — с циничной интонацией, другой — молодцевато, как солдат, третий — внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый — как раскаивающийся ученик, пятый — поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы».
Кому же нам верить: знаменитому иностранному писателю, который видел все это своими глазами и не имел тут никакой корысти, или престарелому оборотню, ставшему сторожевой собакой демократии, который знает об этих процессах лишь со слов нашего драматурга Радзинского, а тот — со слов своего папы-антисоветчика?
Нечто свое и столь же ошеломительное поведал Боровик об академике М.В. Нечкиной, известном историке. Уверяет, что она рассказывала — кому? неизвестно! — что «работала над большим томом об Иване Грозном, где огромную часть посвятила оценке опричнины, естественно, весьма отрицательной». А в это время Эйзенштейн снимал фильм «Иван Грозный». Однажды Нечкина где-то встретила артиста Николая Черкасова, игравшего в этом фильме роль царя, и от него узнала, что Сталин сказал Эйзенштейну: в строительстве Российского государства роль опричнины была положительной. «Услышав это, Нечкина пришла домой и (тут Боровик язвительно хмыкнул, как часто делал во время всей передачи. — Авт.) переделала, что роль опричнины прогрессивная».
Такими вот лицемерами, холуями, беспринципными трусами и шкурниками Боровик изобразил всех, кто в его фильме так и или иначе связан со Сталиным, общается с ним. Тут целая галерея: члены Политбюро, способные лишь смотреть в рот и поддакивать Сталину; С.М. Буденный, готовый признать, что не он, а Сталин создал Первую конную армию; председатель Комитета по кинематографии И.Г. Большаков, постоянно дрожавший от страха и ждущий за всякий пустяк ареста; кинорежиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, даже упавшие в обморок, когда им послышалось, что во время просмотра Сталин высказал неодобрительное суждение о их фильме «Юность Максима»; Игорь Моисеев, униженно и подобострастно лепечущий: «Товарищ Сталин, вы только скажите, любое ваше желание…»; моторостроитель А.А. Микулин, которого Сталин похвалил за новый мотор и предложил ему поехать выбрать дачу, а он решил, что его везут на расстрел… А между прочим, Нечкина в 1948 году получила Сталинскую премию, Трауберг — еще в 1941-м, Козинцев — две, Моисеев — три…
Так вот, Боровик, невозможно же поверить, что академик М.В. Нечкина (1901–1985), как вы уверяете, сама рассказывала, какая она беспринципная шкурница и хамелеонша, — неужели в ваши годы вы не можете это сообразить? А главное, Милица Васильевна никогда не писала об Иване Грозном, об опричнине — ни «больших томов», ни «огромных частей», ни маленьких статеек. Она специализировалась по истории общественного и революционного движения в России XIX века, в частности, много писала о декабристах. А вы меряете всех на свой аршин — аршин политических оборотней, литературных пролаз и интеллектуальных прохиндеев.
* * *
Но усерднее всего Боровик просвещает молодежь, конечно, о жизни самого Сталина. И начинает издалека, с его детства. Сталин, говорит, «никогда никому» не говорил о своем детстве и юности. Почему? А потому, что отец его был сапожником, пьянствовал и колошматил сына почем зря.
Ну, во-первых, что отец был сапожником, давно всем известно, и это может быть позорным лишь в глазах элегантного воспитанника МГИМО. Я слышал, что Аверьян, отец Боровика, был в белорусском местечке шинкарем. Ну и что? Из-за этого не пускать сына на телевидение? Лишать ордена Подвязки?
Во-вторых, если отец пьянствовал и колошматил сына, то можно лишь пожалеть малютку, а наш главный гуманист державы не выказал этого благородного чувства ни на грош.
В-третьих, зачем же, подобно Галине Вишневской, досадные обстоятельства семейной жизни выставлять на вселенское обозрение? Есть же вещи, о которых деликатнее промолчать. Неужели вы, Авиэзерович, инженер человеческого нутра, не понимаете таких простых вещей?
Наконец, в известной беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, который высказал предположение, что на выбор Сталиным судьбы революционера повлияло «плохое обращение со стороны родителей», он ответил: «Нет. Мои родители были необразованные люди, но обращались со мной совсем не плохо». Кому же опять верить — самому Сталину или его ненавистнику?
«Совсем не плохое» отношение родителей подтверждается и тем, что они прямо-таки боролись между собой за сына. Когда ему было пять лет, отец, желавший, чтобы он пошел по его жизненной стезе, увез мальчика из Гори в Тифлис, где он в таком возрасте стал работать на обувной фабрике. По воспоминаниям современников, «помогал рабочим, мотал нитки, прислуживал старшим»… Но через какое-то время мать, мечтавшая, чтобы сын стал священником, приехала и забрала его обратно в Гори, где он позже и был принят в духовное училище. Так не борются за детей, если к ним равнодушны. Трудно представить, чтобы когда-то в Минске папа и мама Генриха вот так боролись за него: мать хотела видеть его раввином, а отец — шинкарем.
А вот еще одно свидетельство того, что Сталин не делал секрета из своего детства. Маршал Жуков вспоминал, что в марте 1945 года Верховный главнокомандующий вызвал его с фронта. Сталину нездоровилось, и встреча состоялась на даче. Выслушав доклад, задав несколько вопросов, Сталин предложил пройтись по саду. Жуков рассказывал: «Во всем его облике чувствовалась большая усталость. За время войны он сильно переутомился. Ведь работал очень напряженно, постоянно недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно 1941–1942 годов… Во время прогулки И.В.Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве…» Вот так «никогда», вот так «никому»!
Несколько раз Боровик иронически упоминул о том, что в юности Сталин писал стихи. Да, писал, но ни Государственной премии, ни должности главного редактора журнала, ни ордена Дружбы народов за это не получил. Однако есть вещи, которые выше и дороже всех премий, должностей и орденов. Стихи Сталина не только печатались в 1895-96 годы в газете «Квали» и даже на первой странице в газете «Иверия», редактором которой был классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе, но и лет за десять до Октябрьской революции нашли место в «Сборнике лучших образцов грузинской словесности» и даже в школьном учебнике «Дэда Эна» («Родное слово»). А ведь Сталин не выступал на собраниях или митингах с речами в похвалу Чавчавадзе: «Вот человек, с которого мы должны брать пример!» А какая ваша книженция, Генрих Авиэзерович, вошла в школьный учебник? Какая пьеса попала в сборник «Жемчужины русской драматургии»?
Вот одно из стихотворений юного Сталина в переводе:
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне —
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли…
Как это напоминает «Пророк» Лермонтова:
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья —
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Стихотворение молодого грузина заканчивалось так:
Сказали ему: «Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»
У Лермонтова:
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами.
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
А ведь вы, Генрих Аверьянович, никогда не испытали чувств, подобных тем, что в этих стихах. Когда вы разоблачали империализм, вам никто не говорил:
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!
Наоборот, вы за это получали ордена и премии. А кто посмел бы сказать при ваших должностях и гонорарах, квартирах и дачах, —
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!
Но теперь, после этой телепередачи, последние две строки, пожалуй, могут бросить вам в лицо, изменив лишь несколько букв:
Смотрите, как он нагл и вреден,
Как презирают все его!
В самом деле, разве это не наглость, — утверждать, что Сталина сделала революционером «жажда отомстить обществу за нищету семьи». Ведь совсем недавно вы уверяли, что никакого единого общества при капитализме нет, а есть богатые и бедные, угнетатели и угнетенные. А Сталин, видите ли, хотел отомстить без разбора всем — и богатым и бедным? Это во-первых. А во-вторых, его семья жила скромно, но едва ли пребывала в нищете. Отец был отменный мастер своего дела, точал сапоги гораздо более крепкие, долговечные и красивые, чем ваши пьесы. Мать была неутомимой труженицей. А сын, поскольку учился на сплошные пятерки, получал стипендию — три рубля. Тогда на эти деньги можно было купить корову и прокормить весь клан Боровиков.
А разве это не прямой вред для юных и неюных умов — уверять, что Сталину удавалось пять раз бежать из тюрем и ссылок благодаря тому, что он «запугивал охранников». Дядя, чем запугивал — партвзысканием? Лубянкой? лишением гражданства? Ведь не одному Сталину удавалось бежать. Бежали и Троцкий, и Бухарин, и Орджоникинзе, даже Калинин. Может, и Михаил Иванович запугивал?
И потом, побег из заключения дело давнее, традиционное, можно сказать, чуть ли не святое. Вот «Американский исторический журнал» (The American Historical Review). Согласно опубликованным в нем данным, в самом-то разлюбезном для вас 1937 году на 1 января всего заключенных в СССР было 1 196 369 человек, т. е. при населении страны около 170 миллионов это гораздо меньше, чем 1 процент. Это к вопросу о «массовых репрессиях».
Ведь «массовые» — процентов 25–30, не так ли? Сейчас в пору великих гуманистов Путина и Медведева при населении России почти в два раза меньшим, чем в СССР, сидит примерно столько же.