Часть седьмая Русская Литература 80-Х Годов. Законная свобода духа

Часть седьмая

Русская Литература 80-Х Годов. Законная свобода духа

Давно известно, что художественные произведения читаются и запоминаются не из-за тех или иных острых, злободневных проблем, поставленных в них, а благодаря созданным характерам. Удастся ли писателю найти новый тип характера и поставить его в новые жизненные условия для того, чтобы полнее и глубже раскрыть его человеческую сущность, или не удастся – вот главная проблема, которая всегда стояла перед подлинным художником. Удастся создать новый запоминающийся образ человека – значит, время не пропало даром, достиг желанной цели. А не удалось – тогда и любые проблемы, даже самые острые и злободневные, не спасут это сочинение от быстрого забвения: время стремительно уходит вперёд, острота проблемы исчезает, а вместе с проблемами и книга теряет своих читателей. И это относится не только к литературе, но и к театру, и к кино, и к спектаклям, особенно на производственную тему, которые в 80-х годах стали наиболее популярными. А что будет завтра с этими злободневными фильмами и спектаклями, в которых бойко рассуждают о премиях, об обратных связях, о социалистических обязательствах, которые оказываются липовыми, о строительствах по устаревшим чертежам? Во многих таких сочинениях, фильмах и спектаклях действующие лица всё время от чего-то отказываются и в этой форме проявляют свою активность, смелость и решительность. Потом приходит человек со стороны и спасает положение. Обычно это персонаж по своему характеру решительный, волевой, умный, дальновидный. И всё становится на свои места. Все читают, радуются смелости и отваге авторов. Получается, что до этой сильной личности здесь ни о чём не думали и ничего не делали. Получается, что авторы лишь свершочку сняли те пласты, которые давно уже ждали разработки и разрабатывались уже в жизни. А кто будет заглядывать в глубины современных человеческих проблем и создавать нетленные художественные образы, которые бы отвечали не только сегодняшнему, но и завтрашнему, а главное – будущему человечеству, как это удавалось Достоевскому, Льву Толстому, Шолохову?

Да, современный мир невероятно сложен, зыбок, противоречив. Да, современный мир быстротекущ, насыщен невероятными скоростями и проблемами. Но можно ли рассчитывать на то, что Время остановит свой стремительный бег, а поступательный ход Истории пойдёт по другим путям и дорогам? Разумеется, нет! Время всегда было стремительным в представлении одного человека: жизнь ведь коротка и мелькает, как летний сполох. А человек успевает за свою жизнь познать многое. Тем более человек творческий, художник слова. И пусть внешний мир, с его огромными комбинатами, высотными зданиями, открытиями нефтяных и рудных месторождений, резко отличается от того, что было в прошлом и позапрошлом веках, но внутренняя-то жизнь человеческая мало в чём изменилась. Точно так же падает снег, точно так же дети рождаются через девять месяцев, точно так же иные начальники любят угодливых подчинённых, пользуясь их не всегда чистоплотной информацией, точно так же есть люди честолюбивые, тщеславные, нормальные, гордые, самолюбивые, гении и злодеи… А главное: как и прежде, человек жаждет мира и спокойствия, жаждет уверенности в завтрашнем дне, так же ненавидит подлость и трусость в себе и в окружающих его людях. И вместе с тем мир меняется, мир человеческих отношений. В нашей жизни возникают новые явления, что-то утрачивается, а что-то появляется такое, что нуждается в художественном познании, вызывают новые характеры, в которых современник плохо разбирется. Только истинный художник помогает их понять, может их изобразить.

Общеизвестна трудность изображения новых явлений: нужно иметь зоркий глаз, острую наблюдательность, чтобы проникнуть в глубины только что возникших явлений. Но в этом – весь интерес писателя. Если писатель идёт по проторённой дороге, не делает художественного открытия, он незначителен как творец. Каждый художник, писал Достоевский, должен открывать новые характеры. Если писатель не может этого сделать, значит, он отстаёт от своего времени. В одном из писем он указывает на пьесу Тургенева «Холостяк» как «на старую торную дорогу»: «Всё это было сказано до него и гораздо лучше его» (Достоевский Ф. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1972—1990. Письма. С. 127). Неудача Писемского в том, по мнению Достоевского, что он не открыл ни одного нового человеческого характера. Главная заслуга гениев и талантов в том, что они своеременно замечают в жизни появившиеся новые характеры, первыми их изображают, создавая художественные типы: «Только гениальный писатель или уж очень сильный талант угадывает тип своевременно; а ординарность только следует по его пятам, более или менее рабски, и работая по заготовленным уже шаблонам» («Дневник писателя», 1873).

В 80-х годах в русской советской литературе, как и прежде, возникали споры о путях развития современной прозы, поэзии и драматургии. Некоторые молодые прозаики и критики старались отделиться от общего литературного потока, пытаясь выделиться в свою группу писателей с новыми взглядами на жизнь и на творчество, называли себя «тридцатилетними», «сорокалетними», якобы имеющими свои задачи и творческие особенности. Однако единство «сорокалетних» состояло, как писал один из критиков, «в стремлении смотреть современной жизни в глаза, как бы трудно это ни было для изображения». То есть писать правду о современной жизни, какой бы горькой она ни была, – вот к чему сводилась попытка отмежеваться от общего развития современной литературы. Что же случилось впоследствии? Все «тридцатилетние» и «сорокалетние», несмотря на громкие декларации, пошли по старому доброму пути русского классического реализма.

Прекрасным доказательством добротности классического реализма явился роман «Драчуны» Михаила Алексеева. Много возникало разговоров и обсуждений этого искреннего, правдивого романа, смысл которого пробивается до самых глубин человеческого ума и сердца, затрагивая самые тонкие и задушевные струны. Такова уж сила истинного художника, способного «оживить» своих персонажей и сделать своих читателей заинтересованными в их судьбах, в их бедах, тревогах и радостях.

Роман Михаила Алексеева посвящён 30-м годам России, когда крестьянство вроде бы потянулось к колхозам, плохо понимая смысл и суть колхозного движения. Роман автобиографичен, лирический герой, от имени которого ведётся повествование, видит жизнь глазами мальчишки, озорного и смышлёного, не по годам быстро взрослеющего. Он подробно рассказывает о судьбах взрослых односельчан, реконструирует те вчерашние, подлинные события, где весёлое, комическое сплетается с тяжёлым, трагическим в живые картины жизни, обретая под талантливым пером писателя высокую духовную и художественную значимость.

«Драчуны» были опубликованы в журнале «Наш современник» в 1981 году. О голодном 1933 годе почти не упоминали в художественной литературе, а потому роман подвергся острой критике в газетных и журнальных статьях. Журнал «Волга» опубликовал статью критика М.П. Лобанова «Освобождение» в 1982 году в десятом номере. В это время генсеком ЦК КПСС стал Ю. Андропов, который 21 декабря 1982 года в своей речи к 60-летию СССР назвал дореволюционную Россию «тюрьмой народов» и призывал к «слиянию наций» в одну «советскую нацию». И тут же дал указание М.В. Зимянину разгромить статью М.П. Лобанова. На экстренном совещании главных редакторов в ЦК КПСС под председательством М.В. Зимянина «было и произведено судилище над статьёй Лобанова и над главным редактором «Волги» Н. Палькиным», – вспоминал участник совещания М. Алексеев. Н. Палькина сняли с работы, а Лобанова подвергли острой критике в Литературном институте и в Союзе писателей России. Официальные критики П. Николаев, Ю. Суровцев, В. Оскоцкий, узнав о результатах совещания в ЦК КПСС, тут же набросились на статью М. Лобанова в «Литературной газете», «Литературной России» и «Правде». Казалось бы, выхода нет, иди и сдавайся на милость яростных русофобов.

Но были и другие голоса… «Дочитал последние главы «Драчунов». С горьким, щемящим чувством дочитал. Как всё знакомо! И мать умирающая… И дедусь с его «доню»… человек в своём будничном величии, даже не сознающем, что оно велико. Истинно народная книга. Всё ненавязчиво, естественно, с горькой улыбкой… Душа есть. Свет человечности.

Многие, многие скажут тебе спасибо, друже, за эту книгу. Видимо, и в самом деле это идёт главная книга твоей жизни.

По-братски поздравляю тебя. Твой Олесь Гончар».

И ещё: «Дорогой Михаил Николаевич! Только что закончил читать последнюю часть «Драчунов». Что сказать о романе в целом? Я думаю, что неимоверно сильная вещь. Сила в скупой правде, в правде документа жизненного, доведённого силой искусства до большого поэтического обобщения. Великая правда «Драчунов» – это правда истории, переплетённая неразрывно с правдой судеб людей. Я так рад за потрясающий роман. Ион Чобану».

Позднее М. Алексеев признался о трудностях прохождения этого романа: «Это была полностью запретная тема. Но она жила во мне, терзала. Я, выпустивший столько книг, не рассказал о самом главном для моих земляков, для всего народа! О самой большой беде, 33-й год – это был геноцид, никто ещё не назвал истинной цифры погибших… Голод пытались объяснить засухой. Но никогда засуха не могла охватить такие обширные области. Урожай был вполне нормальный. Но всё вымели. Сначала фураж – подохли все колхозные лошади, потом стали умирать люди. Кто-то успел убежать, но немногие. Паспортов нет, куда побежишь без документов?.. За роман пришлось вести самую настоящую войну с цензурой… Во спасение целого я наиболее спорные куски убирал – где про людоедство и т. п. Но всё равно роман получился страшным. У меня на даче в углу огромная стопка писем со всех концов страны. Ни на одну свою книгу я не получал столько отзывов, как на «Драчунов». 10 лет его замалчивали, вычёркивали из списка моих книг…» (Русская литература. М., 2004. С. 74).

Всё это напомнило очерк М. Шолохова «По правобережью Дона» (Правда. 1931. 25 мая), его же письма Петру Луговому и Сталину (1933) об огромных нарушениях Устава колхозного строительства, о грубом вторжении уполномоченных Кальманов в колхозную жизнь, о голоде, о репрессиях против честных коммунистов, о чём уже говорилось в этой книге.

И ещё одно очень важное событие было связано с романом «Драчуны». 12 марта 1982 года «Московский литератор» опубликовал краткий отчёт о выступлениях писателей на расширенном заседании секретариата правления Московской писательской организации, посвящённом обсуждению романа Михаила Алексеева «Драчуны». Выступили Б. Леонов, А. Алексин, В. Поволяев, И. Стаднюк, Г. Бакланов, В. Сорокин, М. Прилежаева, М. Лобанов, Л. Карелин, М. Годенко, И. Стрелкова, О. Михайлов, Я. Козловский, М. Чернолусский, В. Кожинов, В. Шугаев. Правда о великом историческом опыте народа, высокий историзм повествования об одном из самых сложнейших периодов в жизни нашего народа, превосходная степень художественного постижения человеческих характеров, глубокие обобщения, по-современному звучащие сегодня, – таковы особенности романа Михаила Алексеева, которые отмечались в ходе обсуждения. Роман называли «энциклопедией деревенской, крестьянской жизни, где удивительно точно уравновешено вечное и социальное».

Потом появилась статья М. Лобанова и бурные страсти вокруг неё после прихода к власти Ю.В. Андропова. 8 февраля 1983 года состоялось заседание Секретариата Правления Союза писателей России под председательством С. Михалкова, который тут же заявил, что М. Лобанов в «Волге» напечатал статью, «которую Центральный Комитет партии определил как ошибочную». Многие секретари поддержали С. Михалкова, но особенно интересен один. Почти год тому назад на обсуждении романа на Московском секретариате Ф. Кузнецов, подводя итоги, хвалил роман, а тут прямо заявил, что статью М. Лобанова «прочитал внимательно и не принял её внутренне, принципиально и категорически», статья М. Лобанова «реакционно-романтическая», «это продолжение идеологии, которая вошла в русскую общественную мысль после революции 1905 года как попытка отречения от русских революционных традиций и поворота сознания в направлении защиты реакции», но все эти бурные переживания и обвинения быстро улеглись: и Ю. Андропов, и М. Зимянин, и вся их «округа» поняли, что общественное мнение не победить, политическая цензура отступила, и роман и статья М. Лобанова по-прежнему в центре внимания читателей и историков литературы.

И приведу ещё один пример редакционной работы. Речь о рукописи романа Ивана Акулова «Касьян Остудный». Дали В.В. Петелину, по старой памяти, на рецензию рукопись романа Ивана Акулова в журнале «Молодая гвардия». Через несколько дней рецензент принёс восторженную рецензию, которую в редакции не ожидали, думали, напишет отрицательную. Роман Акулова в «Молодой гвардии» не прошёл. Автор давал в другие журналы, но тоже не приняли к публикации. Вышел роман «Касьян Остудный» в издательстве «Современник» в 1978 году. В.В. Петелин тут же написал рецензию в еженедельник «Литературная Россия», где до этого несколько месяцев работал заведующим отделом критики и библиографии. Через какое-то время О. Добровольский, завотделом, прислал ему письмо:

«Уважаемый Виктор Васильевич!

Я звонил Вам домой по поводу Вашей рецензии на роман И. Акулова, но выяснилось, что Вы уже уехали в Коктебель. Наше руководство читало статью, в частности М.М. Колосов. Были сделаны сокращения, связанные главным образом с тем, что в рецензии много говорится о «крепком», «справном» крестьянине, но мало о классовой борьбе в деревне, реакционной роли кулачества, к тому же очень пессимистичен конец рецензии. Ю.Т. Грибов предложил больше вести разговор о художественных особенностях романа.

Так обстоит дело. Посылаю Вам экземпляр сокращённого текста Вашей рецензии. Хотелось бы, чтобы Вы доработали её в соответствии с высказанными пожеланиями.

С уважением О. Добровольский. 4 мая 1979».

Легко предположить, что В.В. Петелин не стал дорабатывать рецензию «в соответствии с высказанными пожеланиями».

Такова была цензура не только политическая, «цековская», партийная, но и «личная», заместитель главного редактора М.М. Колосов и главный редактор «Литературной России» Ю.Т. Грибов действовали в соответствии с этими требованиями. Отсюда и лилось со страниц газет и журналов нечто вроде полуправды, а может, и меньше полуправды.

Роман И. Акулова «Касьян Остудный» посвящён канунам коллективизации и самой коллективизации. В 1928 году И.В. Сталин побывал в Сибири и увидел, что накануне сибиряки получили богатый урожай. Свезли зерно по налогам, но ведь у сибиряков ещё остались запасы. Почему бы их не потревожить ещё? В государстве хлеба нет, многим его недостаёт… И началось давление на крестьян со стороны Сталина и ЦК ВКП(б), со стороны обкома и райкома, крестьянин заволновался, ведь только что расплатились с государством, дайте нам волю распорядиться нажитым и заработанным в тяжких трудах. О трагических противоречиях крестьянства, особенно самых работящих и умных крестьян, «крепких», «справных», которых в нашей печати долго называли «реакционным кулачеством» и разоблачали их «реакционное нутро», и написан роман Ивана Акулова «Касьян Остудный».

Ярким явлением в литературе был Владимир Дмитриевич Цыбин – поэт, прозаик, литературный критик. Родился он в казачьей, крестьянской семье в станице Самсоньевской Фрунзенской области. С юношеских лет покорён был поэзией Павла Васильева, привлекала его яркость, отвага, смелость, бескомпромиссность его судьбы. До первого стихотворения, опубликованного в 1952 году, работал шахтёром, рабочим в геологических экспедициях, потом поступил в Литературный институт, который окончил в 1958 году. Первые его сборники стихотворений «Родительница-степь» (1959), «Медовуха» и «Бессонница века» (1963) принесли ему известность и поставили в первые ряды русской поэзии. Не вызывало сомнения то, что явился поэт, связанный с русской почвой, чудесными описаниями природы, с песней о казаках, поэт нередко вспоминает и о трагических временах Гражданской войны. Он был красив и ярок, когда выступал на эстраде с чтением своих стихов, он ничуть не уступал в популярности Евгению Евтушенко, Андрею Вознесенскому и Роберту Рождественскому. Многие его стихи проникали в душу читателя, испытавшего те же чувства и страсти, что и поэт. Трагедия лет после коллективизации запечатлена в стихотворении «Корова»:

Глаза её доверчиво смотрели —

Мохнатые, большие, как шмели,

И мы семьёю всей осиротели,

Когда её на рынок увели…

И родители автора этой книги, колхозники, тоже рассказывали, как увели корову на продажу за неуплату налогов, а нас было у родителей четверо маленьких детей, так что прекрасно понимаю чувства поэта, сказавшего об этом.

Нас связывала давняя дружба, он был одним из самых образованных писателей, его библиотека была настолько уникальной, что при вселении в новую квартиру ему выделили особую комнату для библиотеки. Вот почему в годы «перестройки» он в журнале «Молодая гвардия» написал десятки очерков о писателях, в то время мало известных широкому читателю. Он много лет работал в Литературном институте, многих молодых поэтов поддержал или рецензией, или добрым словом.

В издательстве «Советский писатель» Владимир Цыбин издал прозаическую книгу «Всплески» (1967). Затем последовала ещё одна прозаическая книга – сборник рассказов «Капели» (1972), сборники стихотворений «Травы детства» и «Ясь» (1982), «Зной» (1984), «Одна жизнь» и «Личное время» (1988). Наконец в 1989 году вышли «Избранные произведения» в двух томах, которые подводили литературные итоги творчества замечательного поэта и прозаика ХХ века:

Ломится мне в перепонки

Мир огромный и синий,

Я до краёв переполнен

Сердца взрывною силой!

«Цельность характера, духовную силу поэта замечали все пишущие о нём, – писал Анатолий Парпара. – С возрастом в Цыбине появляется масштабность осознания жизни, выраженная через мощный, глубокий образ, проникновение в народную суть русского недюжинного свободолюбия: «Все четыре года убивал землю – и не мог убить металл, все четыре года, всю войну убивал он ширь и глубину…» Какая народная трагедия встаёт за этими густыми в словесной вязи строками! И Владимир Цыбин показывает выносливость, жизнеспособную крепость почвы народной, её материнскую возрождаемость: «Но земля была сильней металла – из земли подлески подымала и солила первую ж весной, как краюху хлеба, их росой… А земля пускала снова ветви, тяжелела от дождей и рос. И жила. И мы на ней бессмертны…»

Настоящий талант не может стоять на месте, ему тесно в пределах одного жанра. Потребность высказать «несказанное» диктует необходимость расширения своей литературной территории, освоения новых пустошей. И Цыбин обращается к прозе. К сорока годам он выпускает три книги повестей и рассказов. Это пришвинская по духу, насыщенная поэтическими реалиями философская проза, редкая в наше время… Книга «Капели» – «символ быстротекущего времени. Но «капели» в поэзии и прозе Владимира Цыбина – это и воины памяти, так же как и «остуда» и «отклики», – всё это «живущие герои», поэтические средства донесения мысли автора к думающему читателю… И в новые формы творчества, ибо поэт «нетерпеливо сердцем откликается» на зов прошлого, на голос настоящего и поклик будущего» (Москва. 1982. № 3. С. 177).

А Виктор Смирнов покорил своей повестью «Заулки» (Современник. 1985), покорил сочностью и правдивостью изображения послевоенного быта Москвы и её окраин: представлены обитатели шалмана «Полбутылки», игра в рулетку где-то в районе Инвалидки, знакомство с Серым, который «продал» Димку Чекарю, главарю всех «блатняков»… Димка, студент Московского университета, вспоминал тяжкие годы войны, во время которой и ему довелось много испытать лиха, читал стихи в шалманах, где собиралось много бывших фронтовиков, вспоминавших войну, погибших друзей и товарищей, свято соблюдавших чувства братства и товарищества. Димка – мальчишка, только что поступил в университет, никак не может понять студентов-москвичей, чистеньких, сытых, всегда готовых участвовать в общественной жизни и не понимающих таких, как Димка, которого тянули к себе студенты-фронтовики, тоже вечно голодные, безденежные, плохо учившиеся из-за того, что многое позабыли или просто никогда не знали, а главное – были заняты добыванием средств к существованию. Настоящая жизнь была за стенами университета. И эту жизнь Виктор Смирнов описал подлинными, суровыми красками. Димка попал в неприятную историю, связался с блатными, проиграл данные ему Чекарём 8 тысяч в рулетку, а за этот долг должен был стать наводчиком и помочь ограбить тех, кто его совсем недавно приютил по просьбе отчима. Гвоздь, его друг по шалману, поместил его к своему приятелю, чтобы его спасти от возмездия «блатняков». Так Димка оказался у Ваятеля. И сравнил свою студенческую жизнь с жизнью свободного художника, который ни от кого не зависит и делает то, что подсказывает ему сердце. За короткую студенческую жизнь Димка понял, что никто из профессоров не говорил так искренне, взволнованно о наболевшем, как Ваятель, профессора «не свободны, они скованы кафедрой, положением, собственным научным авторитетом, синим унитазом, «опель-капитаном». Ваятель же не привязан к тяжеловесной гирьке житейской осмотрительности. Вот уж кому терять нечего. Даже увечье делает его более свободным…».

В университете говорят неправду, чепуху, здесь нет настоящей жизни; в шалманах, в сараюшках говорят правду, там – настоящая подлинная жизнь. Много эпизодов написано талантливо, блестяще, игра, например, в рулетку, когда Димка незаметно для себя просадил более 8 тысяч рублей, баснословные по тем временам деньги. Крепко запоминается и эпизод, когда фининспектор хотел уничтожить все эти сараюшки, всех кур, кабанчиков, коз, даже коров, «буржуазное предпринимательство», всё это надо уничтожить, а если разводят, то, значит, налог слишком мал: «Частный элемент и где? В столице! Позор!» А когда фининспектор с государственными полномочиями ушёл, то скульптор Мишка высказывает глубокие мысли: «Мертвечину ненавижу!.. Это он не русские, это он хочет немецкие порядки завести. Всех нельзя, как на конвейере, выравнять, а инвалидов с глаз убрать. Нельзя из жизни сделать стерилизатор. Мы народ одухотворённый, кипящий. Мы фашистов с их железным порядком тем и побили, что вскипели и себя ни в чём не щадили. Такие мы… Всегда у нас были и юродивые, и калики перехожие, и Левши тульские, и Ермаки, и Хабаровы… Всех причесать, всех на конвейер поставить – порядок, может, и появится, а душа исчезнет, живая жизнь. Левша выродится, а Ермак с портфелем станет на службу ходить. Среднестатистический русский – это чучело. Знаешь, что такое энтропия? Стремление к энергетическому уравновешиванию, и конечный результат – гармония, полное спокойствие, тепловая смерть!»

Как живые встают перед глазами и Гвоздь, и Марья Иванна, и Арматура, и Инквизитор, и Серый, и Сашка-самовар, и Яшка-герой, и Инженер, все вот эти люди со сломанной, перепаханной войной судьбой. И вообще шалман «Полбутылка» со всеми его незаурядными обитателями показан живо, интересно, правдиво, и у каждого из героев мечта о свободной жизни, без вмешательства правительственных чиновников и капризов закона.

Но как только автор переносит нас в университет, как тут же возникают всяческие сомнения, недоверие к происходящему. Автору этой книги как раз довелось учиться на филологическом факультетете Московского университета в это примерно время – начало 50-х, и прямо скажу, что не такое уж безнадёжное впечатление осталось от учёбы в МГУ. Конечно, вульгарный социологизм разъедал всё живое, но сегодняшними глазами нельзя смотреть на всё там происходившее и осуждать от имени прозорливого Димки. Мы ведь всему верили, как-никак в МГУ того времени были сосредоточены действительно лучшие силы преподавателей. Блестящий лектор профессор Г.Н. Поспелов, профессора Н.К. Гудзий, А.Н. Соколов, С. Радциг, С.М. Бонди, П.С. Кузнецов, Е.Ф. Галкина-Федорук, декан факультета академик В.В. Виноградов. А главное в романе – думы о свободе мысли и совести.

В «Литературной газете», «Литературной России» и других газетах и журналах много говорилось относительно романов и повестей Руслана Киреева «Подготовительная тетрадь», Анатолия Афанасьева «Командировка», А. Каштанова «Коробейники». Целые полосы литературных газет были заполнены разговорами вокруг этих произведений. Порой художественная и гражданская позиция писателей страдала недостаточно высокой зрелостью, иногда авторы запутывались в своих усложнённых этических построениях. Но учитывать их появление просто необходимо.

«Русское искусство должно быть ясно и прозрачно, как стихи Пушкина. Оно должно пахнуть плотью и быть более вещественным, чем обыденная жизнь. Оно должно быть честно, деловито и велико духом. Его архитектоника должна быть грандиозна, строга и проста, как купол неба над бескрайним небом». Эти слова принадлежат Алексею Толстому, это программа и манифест и современного художника слова.

Анатолий Афанасьев получил от своего друга «чисто беллетристические писульки», «начал их читать с опаской, потом увлёкся и одолел рукопись взахлёб». Автор «Командировки» хорошо знал своего друга, вместе росли, вместе учились, по своим запискам друг представал то мудрым и человечным, то уязвлённым в своём самолюбии, смотревшим на людей несколько прищуренно, то чистосердечным и пр. Автора смущал «избыток сугубо интимных деталей», но друг разрешил печатать эти записки.

Предисловие чем-то напоминало предисловие М.А. Булгакова к «Театральному роману», но пример заразительный. В герое романа есть и благородство, рыцарское отношение к женщине, умение, стремление, желание работать честно и сделать что-то такое, что могло бы его отличить от других, есть и цинизм, неверие в святость каких-то высоких убеждений, а одновременно с этим благородство одиночки, который готов идти против всех и вся, лишь бы доказать свою правоту. Он готов поступать вопреки, казалось бы, очевидным фактам. И раз он в чём-то сомневается, то никто и ничто не может его убедить. Сложный и действительно своеобразный характер, словно бы сотканный из реальных противоречий времени, противоречий поколения, которому нет и сорока.

Виктор Семёнов отправился в командировку в один из южных городов, где делали работу по изготовлению какого-то узла для какого-то необходимого аппарата, нужного медицинским учреждениям. Заказ важный, сотни людей ждут его изготовления, сотни, тысячи больных могут быть излечены, если этот прибор будет работать.

Наш герой составляет список участников разработки и изготовления прибора и знакомится с каждым из них. В этом и заключается сюжет романа. Да и постоянные воспоминания о Наталье, с которой сложились очень трудные отношения, неясные, тревожные, мучающие, занимают много места в рассуждениях нашего героя. И такой сюжет, его развитие, многослойное, многоступенчатое, даёт автору большие возможности показать своего героя в различных ситуациях и переплётах, когда истинное лицо человека нельзя скрыть никакой маской скептицизма и иронической созерцательности.

О «Командировке» много говорилось в печати, но, видимо, Время и цензура всё-таки беспощадно придавливали писателя, в романе чувствовались и скованность, и недоговорённость, даже в чём-то и желание угодить своему времени: оно и понятно, каждому автору хочется увидеть своё сочинение напечатанным, хоть что-нибудь дойдёт.

Роман «Последний воин» (Москва. 1988. № 8—10) – это уже зрелость художника, открывающего нам двери в сложный, многослойный и противоречивый мир, где столько разного словно бы мирно сосуществует, а на самом деле идёт такая яростная и беспощадная война во всех слоях общества. И эта борьба началась не сегодня, а много веков тому назад, борьба за свободу личности, за индивидуальную жизнь, за свой выбор и собственную волю. Тысячу лет тому назад так же сталкивались люди между собой, пытаясь подмять, подавить другую человеческую личность, подчинить её себе, своему «я», порой маленькому, но имеющему власть над другими людьми.

События и развиваются как бы по двум каналам: сначала мы следим за приключениями современного героя Пашуты, неожиданно для всех его близких снявшегося с места и пустившегося в неизведанное. Вроде бы жизнь его приобрела устойчивость и пошла гладко по накатанной колее – у него золотые руки, он на хорошем счету на заводе; у него есть женщина, красивая, хозяйственная, любящая и мечтающая стать его женой; у него есть несколько друзей, с которыми герой постоянно встречается, разговаривает, доверяет им. Что ещё нужно человеку в сорок с небольшим лет? Его не отпускают с работы, потому что в работе он безотказен, много раз выручал, помогая выполнить план, задание. Он не хочет ничего привычного, он хочет быть свободным, чтобы никакого начальства не стояло над ним, ему захотелось быть самим собой, вольным, чтобы никто им не помыкал, он сам любил работать, но только не из-под палки. Двужильный, неподкупный, но душа, беспокойная и мятущаяся в поисках самого себя, своего предназначения в жизни, повлекла его в далёкий путь – в поисках счастья.

А тысячу лет тому назад молодой охотник Улен влюбился в Млаву, эта девушка манила его к себе, он только с ней хотел иметь детей, продолжить свой род. Но богатыми дарами её отцу вождь племени дал понять, что Млава будет греть его постель и веселить его старую кровь. Млава уже одевалась в его шубу, скоро должна стать женой этого вождя Богола, пережившего трёх жён, а теперь возмечтавшего взять в жены Млаву. Улен бросил вызов могущественному вождю и увёл Млаву, он хочет быть свободным от Богола, почувствовал себя счастливым и сильным в своём выборе, он нашёл своё счастье в борьбе с трудностями и переживаниями.

В чём-то эта ситуация похожа на ту, что произошла с Пашутой. Конечно, другое время, другие условия, другой характер, другая цивилизация. В одном случае человек бросает вызов начальству, всему сложившемуся быту и уходит из обжитого дома; и тысячу лет тому назад Улен бросает вызов вождю, отстаивая своё право на самостоятельную жизнь, на любовь, взаимную и бескорыстную.

Такова завязка романа, так вот по двум руслам и текут события в романе, за которыми мы следим с глубоким и неослабевающим интересом.

К концу 80-х годов писатели почувствовали вкус свободного творчества, не так прижимала цензура, не такими настойчивыми были партийные организаторы, опасаясь вмешиваться в творческий процесс. Литература сделала своё дело.

Трудно пробивался к вершинам художественного слова Юрий Скоп. Родился в селе Мензурка Иркутской области. Окончил Уральский государственный университет и Высшие курсы режиссёров и сценаристов в 1970 году. Начинал как журналист в Иркутске, где и появились первые его книги о молодых строителях. Сначала писал в соавторстве с В. Шугаевым и А. Вампиловым, дружил с Валентином Распутиным. В Москве близко сошёлся с Василием Шукшиным, который пригласил его на роль есаула в фильме «Степан Разин»; фильм не разрешили, а Юрий Скоп в этом фильме в роли есаула был бы очень хорош: высокий, крепкий, ладный, умный, с характерными чертами сильного и мужественного человека.

Первые книги в Москве выходили в разных издательствах: «Ту-104 и другие» (1971), «Алмаз Мария» (1972), «Открытки с тропы: Книга раздумий» (1975), роман «Техника безопасности» был опубликован в журнале «Новый мир», затем вышел в издательстве «Современник» в 1977 году, «Дети, бегущие от грозы» (1981), роман «Факты минувшего дня» (1984). И во всех произведениях, от первого до последнего, автор привлекает остротой и новизной проблем, стоящих перед персонажами.

Если в первых своих повестях и рассказах Юрий Скоп любил в острых ситуациях столкнуть различных людей и выявить их психологическую сущность, любил показать человека в стремительном движении и эпизоды его повестей мелькали порой, как кадры в кино, то в «Открытках с тропы», книге раздумий, Юрий Скоп обстоятельно исследует обстановку на Байкале, в сибирской деревне, которую он хорошо знал, железнодорожное строительство в тайге. Читаешь эту честную и правдивую книгу о себе, о своих друзьях и современниках вообще и всё время возвращаешься к пронзительным строчкам: «…На каком основании вообще человек садится писать. Я, например. Меня же никто не просит… Почему хочется писать? Почему так сильно – до боли и беспокойства – хочется писать? Вспомнился мой друг Ванька Ермолаев, слесарь. Дожил до тридцати лет – не писал. Потом влюбился (судя по всему, крепко) и стал писать стихи».

В романе «Техника безопасности» возросла художественная зрелость Юрия Скопа, он стал больше внимания уделять внутреннему миру своих персонажей, чётче и глубже мотивировать перемены в их внутреннем состоянии и поведении, в их поступках и действиях. Да и вопросы, которые автор ставит в романе, стали неизмеримо более объёмными и широкими. Во всех отношениях Юрий Скоп сделал большой шаг в собственном художественном развитии. Словно объединились его художественные и публицистические поиски и дали совершенно неповторимый сплав, где есть глубокие новаторские мысли, индивидуализированные характеры действующих лиц. Герои романа говорят о совести, о любви, о мужестве, о долге, о работе, о плане, о чести и честности, о героях и героичности. Высказывается директор комбината Михеев, главный инженер того же комбината Кряквин, начальник рудников Беспятый и Тучин, главный инженер рудника Гаврилов, его сын Григорий, секретарь парткома Скороходов, секретарь райкома партии Верещагин, литературный редактор Гринина, её муж, правда бывший, артист кино Николай Гринин, брат Кряквина, их мать – скульптор…

На совещании у министра директор комбината не выступил, хотя проблем было очень много. Министр не подтолкнул его, хотя совещание во многом было посвящено обсуждению проблем комбината в Полярске. И вот, оставшись наедине с министром, давним товарищем своим, Михеев дружески признаётся, что надо было бы ему выступить, но он надеялся на министра, что тот подтолкнёт его, а министр не подтолкнул. И оба думают, и оба упрекают друг друга в трусости:

«– А хотите, скажу вам, как это называется?..

– Техника безопасности, да? – прищурился Михеев.

– Именно – техника безопасности, Иван Андреевич… Владеешь оной в совершенстве.

– А ты?»

Техника безопасности – это трусливость, боязнь вмешиваться в решение тревожных проблем, за неправильное решение могут и голову снести, это не производственный термин, а нравственная проблема, стоявшая в то время перед обществом. Автор проведёт нас по многим этажам жизни и раскроет такие сложные и противоречивые жизненные ситуации, что мы с удивлением будем вспоминать свои скоропалительные выводы относительно сущности некоторых только что встреченных персонажей.

То, что Михеев должен был сказать на совещании у министра, он высказывает своей любовнице Вере Грининой. Оба они, уже пожившие, опытные люди, умные и толковые, а не сразу могут ответить на жгучий, злободневный вопрос: страх человека за себя, за свою безопасность заставил Михеева выработать целую систему самозащиты – технику безопасности; нравственно это или, наоборот, безнравственно, допустимо ли поступать так, чтобы жить и творить… Не сразу могут они ответить на эти вопросы. В кризисные минуты, когда человек испытывает страх за свою безопасность, выявляется его подлинная натура. Михеев не согласен с этим. Он объясняет свою осторожность неуверенностью, так ли поймут его другие, которые высотным зданием возвышаются над ним и ему подобными. Михеев страется объяснить, почему это произошло с ним. Пятнадцать лет руководил он комбинатом, который, когда он пришёл, «гремел, как разбитое корыто», ведь ему «все от ноля пришлось начинать». Каких только комиссий не присылали. Пришлось идти на компромиссы. Вырабатывали концентраты, а вагонов не было, чтобы доставить их потребителю.

«– Виновато во всех этих неурядицах наше несовершенное хозяйственное законодательство, – говорил Михеев. – Неувязки и противоречия в нём. Отсюда и возникает правовой нигилизм. То есть пренебрежительное отношение к праву… Вот и получается ерунда какая-то: внизу ждут инициативы сверху, а в министерстве ждут инициативы снизу… И в результате даже виноватых не сыщешь… Все виноваты…

Гринина внимательно слушала Михеева, наконец не выдержала и сказала:

– Я смотрела на вас и думала: господи, сколько же таких, как вы, в эту ночь по Руси объяснялось, изливало душу вот так же страстно и откровенно, как вы, перед жёнами, перед женщинами вроде меня… на кухнях, в постелях, за столом с вином и кефиром… Сколько?»

Нужно выступать не здесь, а с трибуны, говорить там, где решаются такие вопросы в государственном масштабе, говорит Гринина, «комиссарами собственной безопасности» называет она вот таких умных и осторожных деловых людей.

Гринина абсолютно права, а Михеев после этого разговора страдает и обвиняет себя в слабости.

Тема нереализованных человеческих возможностей проходит через весь роман, цементируя все его события, связывая всех его действующих лиц в единое и нерасторжимое общество. Пророческий роман написал Юрий Скоп о технике безопасности, о трусости влиятельного лица, которой были все или почти все заражены в обществе деловых людей. Слова Бунина о свободе мысли и совести хранились в сердце и памяти только у действительно выдающихся людей.

Александр Арцыбашев родился на Северном Урале, закончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, много лет писал о деревне, появлялись очерки в журналах «Москва», «Наш современник», в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия», в газетах «Сельская жизнь», «Советская Россия», одновременно стали выходить сборники рассказов и повестей, романы: «Крестьянский корень» (М., 1988), «Прости, отец», «Стаканчики гранёные», «Дождаться яблоневого цвета», «Посвяти земле жизнь», двухтомник «Избранное» – и всюду пишет он о русской деревне, о крестьянской душе и её волнениях, о тяготах крестьянского труда и о счастье крестьянских тружеников, добившихся успехов в труде и любви.

Привлекла внимание читателей книга «Крестьянский корень», в которой автор чуть-чуть приоткрыл свою крестьянскую судьбу. А сегодня Александр Арцыбашев говорит о полном развале сельского хозяйства:

«Земля, деревня, крестьянство – категории вселенского масштаба. Каждый человек утром садится за стол. Надо что-то поесть. Откуда берутся продукты – мало кто задумывается. А зря. Плюнув на русскую деревню, предав крестьян, мы, по сути, обрекли себя на вымирание. За последние 20 лет население в России уменьшилось на 15 миллионов человек. Точную цифру потерь не афишируют. Ведь въехало много мигрантов. Считаю, что основная причина убыли населения – это потребление некачественных продуктов питания. Две трети продовольствия поставляется из-за рубежа. Кое-кто сколотил себе на этом состояния. Сбросили в Россию всё, что негоже: заражённое зерно, залежалые мясо, молокопродукты, колбасы и т. д. По сути – отравили народ. Есть всё это, по большому счёту, нельзя, но едим… Проверяющие органы ежедневно отправляют на свалки многие тонны недоброкачественного продовольствия. Вспомните отравления детей в Ставрополе, Екатеринбурге, Подмосковье, ряде других регионов. Что ели? Йогурты, запеканки, пирожные, творожные сырки, в которых натурального-то молока – кот наплакал. В основном молочные продукты – из порошка. Это мёртвая водица. А нас, шестерых детей, мать поила парным молоком – только-только из вымени – от своей коровы. Потому и росли крепкими, здоровыми, выносливыми. Брат Владимир – мастер спорта СССР по борьбе самбо, экс-чемпион России. Сергей – народный артист России, художественный руководитель Московского академического театра имени В. Маяковского. Выбились в люди и сёстры. Отец, Николай Васильевич, работал лесником, а мама, Клавдия Герасимовна, – учительницей начальных классов. С малых лет нас приучали к труду. Корову Милку я каждый раз вспоминаю, когда прихожу в магазин и хочу что-то купить из молочного. Красивые яркие упаковки… А что в них? Никто не знает. В России в 1990 году в бывших колхозах и совхозах насчитывалось 17 миллионов коров. Ныне осталось всего 4 миллиона! Вопрос: из чего же делают кефиры, йогурты, простоквашу? Импорт сухого молока превышает 6 миллионов тонн в год. Субсидируем заокеанских фермеров, а свои крестьяне – без работы. Обанкрочены тысячи хозяйств. 40 миллионов гектаров пашни «гуляет». Это национальная трагедия. Крестьяне отвернулись от земли. В Ульяновской, Тульской, некоторых других областях продают сотку за буханку хлеба – люди не видят «живых» денег. Этим пользуются скупщики земель, в том числе и иностранцы (через подставных лиц).

Но это мало кого удручает… Иллюзия, что в магазинах полно продовольствия, может очень быстро рассеяться. Если Запад прекратит поставки продуктов, в стране будет голод. В мире уже ощущается дефицит зерна, мяса, молока. За прошлый год цены на сельхозпродукцию подскочили вдвое. В том числе и в России. Эта тенденция будет нарастать. Никаких зарплат и пенсий не хватит на пропитание. Говорю об этом с горечью, поскольку многие дачники давно прекратили выращивать на своих участках картофель, овощи, ягоды – мол, купим всё в магазине. А вот прошедшая осень показала: не больно-то и купишь качественное. Наконец появился нацпроект «Развитие сельского хозяйства». Слава богу, вспомнили о деревне. За два года вложили в хозяйство десятки миллиардов рублей. Что-то построили. Министр сельского хозяйства Алексей Гордеев докладывает об успехах. Но любой крестьянин знает: чтобы вырастить корову, надо пять лет. Как вышли из положения? Закупили за границей 100 тысяч племенных бурёнок. Вот мясо, вот молоко… А я посмотрел в статистический справочник: коров в деревнях как резали, так и продолжают резать. Разобраться бы – в чём же дело? Крестьянину невыгодно производить ни зерно, ни мясо, ни молоко. Мужик по-прежнему один на один со своими проблемами. Сеять хлеб – это не мода, а жизненная необходимость. Хотим жить – значит, надо помогать деревне. Россию разъедают ложь и лицемерие, как будто все разом потеряли совесть…

Несколько лет тому назад я опубликовал очерк «Удержит ли Россия Сибирь?». На мой очерк было много откликов… Я тогда проехал на поезде «100 лет Транссибу» от Москвы до Владивостока и ужаснулся увиденному. За Иркутском много пустующих земель. Местные жители рассказывали, что большинство заводов и фабрик обанкрочены. Оборудование распилено на металлолом и отправлено в Китай на переплавку. Сельское хозяйство тоже в упадке. Кормятся от железной дороги – кто машинист, кто сцепщик вагонов, кто обходчик… Толпы торгующих на перронах домашней снедью. Стоял даже вопрос о закрытии одной ветки Транссиба, но после дефолта 98-го года, когда погнали на восток эшелоны с удобрениями, металлом, древесиной, экономика чуть оживилась. С кем ни говорил (по программе поездки посещали ряд предприятий в различных городах), люди сетовали: мы брошенный народ! Особенно удручало отсутствие всякой перспективы у молодёжи. Пьянство, наркомания, бомжи… Действуют лишь крупные металлургические заводы и предприятия топливно-энергетического комплекса. Да ещё хищнически вырубаются леса. Устроиться на работу сложно. За последние годы выехали в серединную Россию миллионы коренных сибиряков. Если бы билеты были подешевле, край бы вообще опустел! Наша экономика разорительна. Так продолжаться долго не может. Американцы жадно поглядывают на Восточную Сибирь, где огромные неразведанные запасы природных ресурсов. Китайцы заполонили Владивосток, Хабаровск, Уссурийск… Японцы настаивают на возвращении так называемых северных территорий. Военные бюджеты этих стран в десятки раз превышают наш. К чему они готовятся? Много вопросов… Хорошо, что в правительстве последнее время заговорили о проблемах Сибири.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.